Как мы мочили фрицев

«Правительственная. Томск, трест «Томьлес», Крылову. Срочно прибыть Наркомат легкой промышленности.

Член ГКО СССР Микоян».

Анастас Иванович легко поднялся со старомодного кожаного дивана, прошел к столу, где лежал увесистый том энциклопедии с картонным язычком закладки. Крылов двинулся следом.

– Это в виде предисловия, – распахнул Микоян книгу и поставил карандашную метку возле нужного столбца.

Крылов ухватил глазами текст – мельком – и тут же вернулся к началу.

«Гваяковое или бакаутовое дерево (сuaiacum), род вечнозеленых деревьев сем. парнолиственниковых. 6 видов в тропич. Америке. Высокие деревья с парноперистыми листьями, имеющие твердую и тяжелую древесину (плотность 1,17 – 1,3 г/см3), используемую в машиностроении...»

– И где эта экзотика у нас в ходу? – спросил он.

Вместо ответа нарком выдвинул ящик письменного стола, извлек картонку из-под обуви. Крылов увидел в ней знакомые с раннего детства очертания челнока, наиважнейшей детали ткацкого станка.

– Вот он какой, бакаут, – одновременно с восхищением и горечью произнес Микоян, постучав ногтем указательного пальца по светло-коричневой древесине. – Через союзничков-англичан получали, они на этом рынке монополисты, и нате вам, обрезали поставки! А без таких челноков станочный парк на ткацкой фабрике – кладбище металлолома.

Протянул коробку с челноком Крылову. Крылов машинально постучал ногтем по плотной, словно литой поверхности челнока.

– Интересно, из алюминия не пытались отливки делать?

Микоян махнул с безнадежным видом рукой, принялся рассказывать о конструктивных особенностях ткацкого станка. Челноку в этом механизме предопределена роль своего рода маятника, совершающего возвратно-поступательные движения со скоростью от 10 до 18 метров в секунду – в зависимости от ширины станка. Металлический челнок при таком бешеном ритме быстро раскаляется, нить начинает гореть.

Крылов, слушая, продолжал постукивать ногтем по челноку. Наконец, поднял на Микояна обреченный взгляд:

– Если я правильно вас понял, Анастас Иванович...

– Вы правильно поняли, Георгий Васильевич, надо отыскать замену. Миллионы, которые сейчас встают под ружье, должны быть одеты.

Шел четвертый месяц Великой Отечественной, когда по северной тайге, что раскинулась за спиною у Томска, от урмана к урману, от одного леспромхоза ко второму, третьему, вплоть до последнего сорок восьмого, прошелестел недоуменный шепоток: «Слыхали? Крылов-то наш мужичью мочу зачал собирать, купанье, сказывают, собрался себе устроить. Видать, под лесину на лесоповале угодил, теперь лечиться станет...»

От уха к уху, одними губами, поскольку пакеты, разосланные в конце сентября в леспромхозы, были опечатаны сургучом, а поверх адреса значилось: «Секретно. Вскрыть лично директору».

Текст гласил: «Под личную ответственность руководства: до наступления холодов построить отапливаемые помещения, а также высвободить все имеющиеся ёмкости для ежедневного сбора утренней мужской мочи всего контингента. К женскому персоналу указание не относится. Какие-либо проволочки с выполнением данной директивы будут рассматриваться в соответствии с требованиями военного времени...»

И подпись: «Г. В. Крылов, главный инженер треста «Томьлес», заместитель председателя Сибирского комитета содействия обороне».

Профессор Георгий Васильевич Холькин, заведующий лабораторией сопротивления материалов Томского технологического института, встретив Крылова в холле главного корпуса, спросил вместо приветствия:

– Принесли?

Крылов помахал в ответ надувшимся портфелем.

...Довольно просторная комната, куда они пришли, была заставлена приборами, станками, шкафами, стеллажами. На обитом жестью столе были выложены в ряд небольшие, одинакового размера бруски. Березовые, но с древесиной непривычного, светло-коричневого оттенка. И на торце каждого белели выведенные мелом цифры: 3, 6, 9, 12, 15. Крылов с неожиданной для себя нежностью огладил их поочередно ладонью – поздоровался. И не удержался, постучал по каждому ногтем указательного пальца.

– Волнуюсь, – признался просевшим голосом.

– Ну, кажьте ваш хваленый эталон! – Профессор потянулся к принесенному гостем портфелю.

Крылов прижал вдруг портфель обеими руками к груди, пробормотал:

– Только это, Георгий Васильич...

– Уже многократно предупрежден вашим Богдашиным и буду нем как рыба! Хотя и не понимаю мотивов подобной засекреченности.

– Не годится этак-то, без понятия-то, – мешковато отшутился Крылов, доставая из портфеля привезенный от Микояна челнок. – Это и есть собственной персоной мировая знаменитость.

Хозяин лаборатории отнесся, однако, к знаменитости без видимого интереса, повертел деталь в руках, предупредил:

– Сожалею, но придется распилить.

Крылов подавил вздох, отошел к окну. Так, не решаясь оглянуться, и ждал результатов тестирования – на прочность, на плотность, на влагоотторжение, на сжатие, на растяжение, на ударность...

И вспоминал то деревенское июньское утро, когда дед Фёдор разбудил его на сеновале, приговаривая: «Вся надежда на тебя, Готька, от меня одного толку оказалось мало». – «А чего робить-то?» – «Пойдем, увидишь». – «Погодь, деда, чуток, сперва в нужник наведаюсь». – «Ни, ни, ни, – замахал тот руками, – ни одной дажеть капли на сторону не позволю!» Повел Готьку в сарай к стоявшему в углу ведру. «Вот наш с тобой сейчас нужник. Может, еще и кого из соседей покликать придется».

На дне ведра в лужице дедовой мочи Готька увидел новенькую березовую ступицу для тележного колеса с отверстием под ось и гнездами под спицы. «Давай, давай. И не зырь на меня, как на чумового, испокон века этак деется, дерево крепость набирает». – «А чего бабулю не позовешь?» – «У женского сословия не под тем градусом это добро»...

– Что же, вас можно поздравить, дорогой тезка, – прервал его мысли Холькин. – Брусок под двенадцатым номером – достойный соперник вашего засекреченного образца... Кстати, дозволительно ли будет поинтересоваться, что означают эти пометки мелом на торцах брусков?

– Количество дней вымачивания каждого бруска в моче. В мужской утренней моче.

– И вся недолга? Пописал пару недель на обыкновенное березовое полено, и не надо нам больше заморского чуда?

Не мог Крылов, не имел права поведать профессору, что перед ним не простое полено, а спил уникального дерева, открытого в Нарымской тайге еще в прошлом веке его всемирно известным однофамильцем – Порфирием Никитичем Крыловым, автором 12-томного издания «Флора Западной Сибири».

Не мог, не имел права поведать и о том, как отправился вдвоем с Мишей Богдашиным верхом на лошадях на поиски сокровища по нехоженым дремучим урманам, как после многодневных блужданий на одной из раздольных грив обнаружилась белоствольная роща и в ней – те описанные первооткрывателем экземпляры со стройными, с малой суковатостью стволами, с древесиной, отличавшейся прямослойностью волокон, редкостной твердостью, необычно высоким удельным весом.

Не мог он поделиться с профессором засекреченными сведениями, как в срочном порядке создавались в леспромхозах специальные бригады для заготовки «Сибирячки» (вскоре после войны по инициативе нашего героя уникальному дереву официально присвоено в дендрологии имя – береза П.Н. Крылова), как мотался он по лесосекам, организуя курсы, проводя инструктажи, как в конце концов изобрел прибор, позволявший безошибочно определять принадлежность того или иного экземпляра к нужному семейству...

Расставались по-приятельски. Пожимая Крылову руку, профессор высказал благодушное пожелание:

– Продолжайте писать на ваши деревяшки и дальше, не стесняйтесь. И дай Бог им оказаться достойными своего предназначения!

И «деревяшки» эти вошли в историю Великой Отечественной войны. Известно признание замечательного конструктора отечественного оружия Василия Алексеевича Дегтярева: «Прекрасное с виду ложе нашего автомата при длительной стрельбе сильно перегревалось и коробилось...»

Так было, пока тульские оружейники не начали получать из томской тайги березовые составные для изготовления автоматов и винтовок. Их хватило, по самым скромным подсчетам, чтобы оснастить оружием 250 стрелковых дивизий.

А миллионы пар лыж! А тысячи и тысячи банников, с помощью которых артиллеристы чистили стволы орудий! А сотни и сотни миллионов карандашей, без которых тогда не мог обходиться ни один школьник! А аккумуляторный кедровый шпон для дизельных подводных лодок в засекреченном до сей поры количестве! А катушки для ниток! А спички, обыкновенные спички, без которых не обходилась в быту ни одна семья!

Ну и, наконец, горы и горы гимнастерок, брюк, шинелей, пилоток, портянок, вещмешков, нательного белья, простыней, наволочек, матрасов, одеял и многой, многой другой необходимости, за мануфактурой для которой мы не пошли на поклон к лишившим нас бакаута англичанам.

Справка: с 1941 по 1945 год Г.В. Крылов успел побывать в составе Сибирской добровольческой дивизии в окопах Сталинграда (где получил контузию), защитить диссертацию кандидата биологических наук, получить премию Совета Народных Комиссаров СССР и три (три!) Сталинские премии. В дипломах, сопровождавших каждую из четырех премий, одинаковая, слово в слово, констатация: «За создание для нужд обороны страны особой значимости спецсредств».

Удивителен всё же по своей вместимости русский язык: всего ничего, три слова – «особой значимости спецсредств», – а за ними такого накала годы, каких иному хватило бы на целую жизнь.