Как рабы на галерах

Привал на озере Байкал. Алексей Косыгин

(центральный ряд, слева) и

Президент Финляндии Урхо Калева Кекконен (справа).

17 июня 1968 года

Никита Хрущёв на охоте в Завидово. 20 декабря 1963 года

Генсек ЦК КПСС Михаил Горбачёв. 25 мая 1989 года        

Генсек ЦК КПСС Леонид Брежнев после удачной охоты. 

26 мая 1976 года        

Тандем рыбаков. Дмитрий Медведев и Владимир Путин

на рыбалке в Астраханской области. 16 августа 2011 года      

Хроника работоспособности Сталина, Хрущёва, Брежнева, Горбачёва и Путина

«Я что-то не припомню, чтобы послевоенное советское руководство, лидеры советские послевоенные, так же интенсивно работали, как это делаю я. Или действующий президент Медведев Дмитрий Анатольевич».
Владимир Путин. Октябрь 2011 г.

«Путин – молод и силён», – писала западная пресса 12 лет назад. Сегодня президенту России – почти шестьдесят.
Любые исторические аналогии – вещь достаточно коварная. Когда человек берёт на себя смелость говорить о том, что один государственный деятель внёс больший вклад в экономику, политическое развитие, оборону, культуру страны, чем другой, он всегда рискует ошибиться. Тем более этот тезис верен для попыток сравнивать деятельность глав лидеров разных эпох. Даже досконально зная историческую обстановку, имея полнейшее представление о том, сколько времени человек находился на своём рабочем месте, сколько людей принимал, как часто бывал в командировках, каких, в конце концов, достиг результатов, мы не можем говорить о сравнительной интенсивности и эффективности. И когда я слышу от одних: «Вот бы Сталина нам сейчас, он бы быстро со всеми проблемами разобрался!» или «Да послать наш «тандем» в сорок первый год и посмотреть, что бы они там делали!» я не могу дать никаких комментариев. По одной простой причине: у каждого времени свои герои, свои злодеи, свои звёзды и свои неудачники. И сравнивать их между собой – дело политиков, а не историков. А вот рассказать о том, как работали в послевоенный период генеральные секретари КПСС и председатели правительства СССР, нашим уважаемым читателям я могу. Сравнивать их с кем-то или нет – уже ваше дело…

Сталин мог позволить себе пятимесячный отпуск
Хотя я и давал обещание читателям воздерживаться от исторических сравнений, но всё же некоторые из них были бы не лишними. Скорее, они подчёркивают невозможность параллельной оценки интенсивности труда руководителей СССР и Российской Федерации. Возьмём хотя бы возрастной фактор. В послевоенный период, который мы, по предложению Владимира Владимировича Путина, анализируем, Иосифу Виссарионовичу Сталину, который возглавлял партию и советское правительство одновременно, было уже под семьдесят (восьмой десяток он разменял 21 декабря 1949 года).
В некоторых исторических исследованиях приводятся следующие данные о работе Сталина в начале пятидесятых. За 1950–1953 годы резко сократилось число посетителей его кремлёвского кабинета. В 1950 году их было около семисот, а за 1952 и начало 1953 года – менее пятисот. Количество посетителей в день редко превышало десяток. В 1950 году Сталин был в отпуске со 2 августа по 22 декабря, на следующий год он отдыхал уже шесть месяцев. Вернувшись из отпуска в конце декабря, он появился в кремлёвском кабинете лишь 13 февраля 1952 года.
Политбюро (после XIX партсъезда – Президиум) ЦК в полном составе генсек не собирал практически ни разу.
Итак, «вождь народов» резко снизил интенсивность своей работы после войны. Больше всего об этом писал в своих мемуарах Никита Сергеевич Хрущёв, время от времени туманно обвиняя Сталина в том, что тот якобы утратил свою былую хватку, утерял нити контроля над государственными делами и, более того, над своим окружением. За шесть с лишним послевоенных лет Сталин всего пару раз появлялся на публике, число рабочих дней в Кремле у него в 1947 году было 136, в 1948-м – 122, в 1949-м – 113, 1950-м – 73, в 1951-м – 48, в 1952-м – 45.
Но давайте не будем путать интенсивность работы с её эффективностью. В-первых, результаты послевоенной деятельности Сталина уже давно оценены и известны всем. Достаточно сказать, что руководимая им страна смогла создать ядерное оружие, начать разработку средств его доставки, успешно противостоять американцам во время корейской войны, создать систему социализма и в значительной мере восстановить народное хозяйство. А Сталин мог отдыхать по пять месяцев, не боясь того, что кто-то из соратников (или группа соратников) во время его отсутствия узурпирует власть. Отметим между делом, что и в тридцатые годы Сталин запросто мог отправиться в отпуск в августе, а вернуться к октябрьским праздникам.
В отличие от нынешних времён, в СССР существовала система государственной власти, которая могла нормально функционировать и во время формального отсутствия первого руководителя на своём рабочем месте. Мы не будем сейчас оценивать, хорошей она была или плохой, не будем говорить о том, какую цену заплатил советский народ за существование этой системы, но отметим, что жёсткое планирование, производственная и исполнительская дисциплина действовали исправно.
Понимая, что чисто физически он слабеет, Сталин в конце сороковых годов «подстроил» под себя всё управление министерствами и ведомствами. В Совете министров, которым он руководил, были созданы так называемые «бюро», которые руководили работой группы министерств и ведомств. Во главе каждого такого органа стоял один из верных соратников вождя, осуществлявший контроль над определённой ему сферой и отчитывавшийся перед генералиссимусом. При этом совсем не обязательно руководители были из Ленинграда или Грузии… Сталинская «вертикаль» была создана для того, чтобы ни один из близких к нему людей не мог полностью контролировать один из определяющих участков работы. Отсутствие самостоятельности и подконтрольность вождю были залогом его спокойствия и давали возможность организовывать режим труда и отдыха в соответствии с состоянием здоровья, которое, учитывая образ жизни Сталина в период с середины тридцатых годов, оставляло желать лучшего…
Конечно, время от времени товарищ Сталин «просился» в отставку, подбирая себе «преемников». В разные годы ими считали Молотова (известны слова вождя «Пусть теперь Вячеслав поработает. Он помоложе»), Жданова, Вознесенского, Маленкова (он руководил подготовкой XIX съезда партии), Пономаренко. Но это было, как мне представляется, в определённой мере кокетством. Дмитрий Шепилов, вспоминая события октябрьского пленума ЦК 1952 года, писал: «Когда встал вопрос о формировании руководящих органов партии, Сталин взял слово и стал говорить о том, что ему тяжело быть и премьером правительства, и генеральным секретарём партии: «Годы не те; мне тяжело; нет сил; ну, какой это премьер, который не может выступить даже с докладом или отчётом». Сталин говорил это и пытливо всматривался в лица, словно изучал, как будет реагировать Пленум на его слова об отставке. Ни один человек, сидевший в зале, практически не допускал возможности отставки Сталина. И все инстинктом чувствовали, что и Сталин не хочет, чтобы его слова об отставке были приняты к исполнению».

Никита Хрущёв: с 7 утра до 12 ночи…
Как вспоминал сын премьер-министра и первого секретаря ЦК КПСС Сергей Хрущёв, его отец любил повторять своим подчинённым: «То, что вы задерживаетесь по вечерам, говорит не о рвении, а о вашем неумении как следует организоваться. Рабочий день кончается в шесть часов. После шести сходите в театр, погуляйте, а не просиживайте штаны в кабинете. Иначе назавтра вы не сможете полноценно работать». Скорее всего, задержки подчинённых на работе напоминали Никите Сергеевичу ночные бдения в сталинские времена, когда все секретари обкомов и министры до полуночи ждали на работе, не побеспокоит ли их вождь. Сам же он отнюдь не всегда соблюдал рабочие часы (с девяти до шести).
О графике Хрущёва я попросил рассказать офицера девятого управления КГБ Алексея Алексеевича Сальникова, который много лет работал с первыми руководителями СССР. С Хрущёвым он был рядом с 1956 по 1964 год: «Поднимался Никита Сергеевич рано, примерно в шесть часов утра. Делал зарядку, правда, не всегда, завтракал и в семь был готов к работе. Часто перед выездом в Кремль и в машине просматривал рабочие бумаги. На рабочем месте он был ровно в 8:45. Начинал он свой день без «раскачки». Некоторые высокие руководители могли, приехав к девяти, отправиться в комнату отдыха, передохнуть, но Хрущёву это было не свойственно. Во время рабочего дня в Москве у него было два перерыва – в час дня и в пять часов. Обеденный перерыв отнюдь не всегда являлся чистым отдыхом. Никита Сергеевич мог, если была необходимость, собрать за столом всех членов Президиума ЦК (их с утра предупреждали об этом). И во время обеда шло обсуждение рабочих вопросов. В пять часов он обычно делал паузу минут на пятнадцать, чтобы выпить стакан сока, съесть что-то из фруктов. Я обычно готовил ему свежевыжатый сок из винограда, смородины, иногда апельсинов. А потом – снова за работу.
С работы выезд обычно был около девяти часов вечера. Я не помню, чтобы он уезжал раньше. А дома после ужина – снова за документы. Так что работал Никита Сергеевич с семи утра и до полуночи с небольшими перерывами…»
Если сравнивать интенсивность работы Хрущёва (в 1956 году ему исполнилось 62 года) с позднесталинским графиком, то это сравнение объективно в пользу Хрущёва. Его отпуск обычно разбивался на две части (летом и зимой по две недели). Сергей Хрущёв вспоминал: «В те годы Президиум ЦК принял решение, устанавливающее отцу сокращённый рабочий день и дополнительные две недели отпуска. Решение осталось на бумаге, работа занимала не только весь рабочий день, но и всё свободное время. Дополнительным отпуском он пользовался – хорошо было уехать в Пицунду, в Крым или Беловежскую Пущу, хоть чуть-чуть оторваться от рутины. Там отец мог сосредоточиться, обдумать кардинальные проблемы. Свои выводы и предложения он тут же оформлял в виде записок в ЦК. Часто отец пользовался свободным временем на отдыхе для совещаний или просто для бесед с учёными и конструкторами. Помню многолюдные собрания, обсуждавшие в Пицунде пути развития авиации, ракетостроения, химии».
Действительно, как вспоминает Алексей Сальников, отдыха в полном смысле этого слова у Хрущёва не было. Если в субботу не проводилось какое-то мероприятие с его участием, он работал на даче, читал документы, много писал. Могла работа занять и часть воскресного дня. Своего рода «отдушиной» для Хрущёва были нечастые поездки на охоту в охотхозяйство Барсуки, в Завидово или Залесье под Киевом. Спортом он не занимался, плавал не очень хорошо, болельщиком не был, посещая футбол лишь изредка (по большей части с зарубежными гостями). Дзюдо и горные лыжи были ему недоступны. А вот в бадминтон он как-то сыграл – с американским президентом Эйзенхауэром…
Ещё одним отличием от Сталина, который после войны практически не выезжал в зарубежные страны (если не считать его путешествие на Потсдамскую конференцию), была активность зарубежных визитов Хрущёва, побывавшего во многих странах, в том числе таких экзотических, как Индия, Бирма и Индонезия. Алексею Алексеевичу Сальникову приходилось бывать с ним в командировках по стране и за рубежом до 270 дней в году. И, как вспоминал Сальников, при Хрущёве фельдсвязь работала очень интенсивно. Документы и материалы ему доставлялись иногда несколько раз в день, причём бывали случаи, когда во время поездок по Средней Азии при невозможности посадки почту сбрасывали с вертолёта, а охранники Хрущёва передавали ему пакеты.
Конечно, такая интенсивная работа сказывалась на работоспособности первого секретаря и главы правительства СССР. Сергей Хрущёв писал: «Груз проблем был тяжёл, а сил к семидесяти годам оставалось всё меньше. Домой отец приходил усталый, измотанный. Делал два круга по дорожке вокруг дома на Ленинских горах, ужинал, вытаскивал из портфеля толстые разноцветные папки с бумагами – вечернюю порцию работы. Ежедневно отцу на стол ложились многостраничные проекты постановлений правительства, записки по различным вопросам, донесения послов и разведки, обзоры зарубежной прессы плюс подавляющее большинство газет от «Правды» до «Строительной» и «Учительской». Отец читал всё, внимательно просматривал газеты, заинтересовавшие его статьи откладывал на вечер, для детального изучения. Устраивался он тут же, в столовой, на уголке стола, или поднимался на второй этаж в свою спальню. И хотя в доме был кабинет, он им никогда не пользовался. Как правило, работа затягивалась до полуночи. Утром, к девяти, он всегда был на работе. От бесконечного чтения болели глаза. Когда ему стало совсем невмоготу, отец попросил помощников сортировать поступающую почту, отбирать для него наиболее важные материалы, а по остальным – составлять обзоры. Жизнь сразу облегчилась. Через пару недель отец решил проверить, что помощники сочли недостойным его внимания. Оказалось, что критерии отца и помощников различались, и различались значительно. «Неважные», по их мнению, материалы ему представлялись очень важными, «второстепенная» информация – решающей. Пришлось вернуться к старой практике. Только всё чаще он просил кого-нибудь из помощников или нас, детей, почитать вслух.
Отец твёрдо отдавал себе отчёт в том, что силы его на исходе, да и приближающийся семидесятилетний юбилей знаменовал определённый рубеж. Всё чаще и настойчивее обращался он к мыслям о преемнике. Всё чаще думал об отставке. О желании уйти не раз говорил в кругу семьи, иногда в шутку, иногда всерьёз. Возвращался он к этому вопросу и в разговорах со своими коллегами по Президиуму ЦК».
И снова к разговору о том, можно ли сравнивать работу нынешних государственных руководителей и советских. Конечно, никакого прямого сравнения быть не может, но некоторые соображения напрашиваются. При Никите Сергеевиче обстановка была непростой: «холодная война», кубинский кризис, натянутые отношения с Китаем. Но именно в годы его руководства были созданы межконтинентальные ракеты, которые до сих пор составляют основу нашего ядерного щита, мы впервые полетели в космос, начали налаживать отношения со многими зарубежными странами. Конечно, дать объективную оценку работе Хрущёва (в смысле интенсивности и эффективности) может только крупное историческое исследование, но я надеюсь, что приведённая информация даст нашим читателям пищу для размышления…

Трудоголик Косыгин
«Сталинский нарком» Алексей Николаевич Косыгин, которого, между прочим, генералиссимус рекомендовал в качестве кандидата в члены Президиума ЦК ещё на XIX съезде КПСС, был настоящим трудоголиком. Вот уж кого-кого, а его никак нельзя упрекнуть в том, что он работал недостаточно много. В 1964 году он сменил Хрущёва на посту председателя Совета министров СССР. А через три месяца к нему был прикреплён уже упоминавшийся нами Алексей Алексеевич Сальников, который проработал с ним до смерти Косыгина осенью 1980 года.
«Как и Хрущёв, Алексей Николаевич Косыгин вставал рано, около шести часов утра. Обязательно делал гимнастику, если была возможность – плавал в бассейне, – вспоминал сотрудник 9-го управления КГБ Сальников. – Сразу после завтрака направлялся на работу. Его рабочий день начинался в 8:15, а заканчивался поздно вечером, не раньше десяти часов. Бывало, сидишь, ждёшь его, время уже к одиннадцати, а он всё в кабинете работает. Никаких утренних или послеобеденных «отдыхов» он не признавал. Часто, уже часов в десять вечера, ему звонила жена Клавдия Андреевна: «Алёша, я выхожу тебя встречать»… Тут уж приходилось ему собираться и ехать».
Общеизвестный факт: в конце семидесятых – начале восьмидесятых глава КПСС Леонид Ильич Брежнев частенько проводил заседания Политбюро по четвергам за час-полтора. После этого он любил отправиться на охоту в Завидово, где иногда отдыхал до вторника следующей недели. Соратники были вынуждены ездить с ним вместе. Единственный, кто установил для себя собственный «график посещений» охоты, был Косыгин.
Об одном из таких «посещений», дающих представление о том, как работал Косыгин, рассказывал автору заместитель начальника его охраны Валентин Серёгин: «Мы прилетели в Москву и прямо с аэродрома поехали в Завидово. Там Косыгин с Брежневым пообедали, поговорили, расцеловались, и мы поехали обратно в Москву.
Шёл дождь, дорога была сырая, обочины, что называется, раскисли. Километров тридцать или чуть больше отъехали от Завидово. Впереди нас шла милицейская «канарейка», а навстречу – «Москвич»-пикап. По громкой связи ему дали команду остановиться. «Москвич» стал останавливаться, съезжая на обочину, но в грязи его развернуло и вынесло на встречную полосу. Я был в замыкающей машине и видел, как ЗИЛ буквально поднял вверх этот «Москвич», посыпались крышки, которые он вёз, а ЗИЛ улетел в поле. Косыгина пересадили в нашу машину, а мы сами добирались до Москвы на перекладных.
Когда приехали, Косыгин даёт команду: «Разберитесь, кто виноват!» Стали выяснять. Оказалось, что на «Москвиче» ехало двое – директор какой-то базы, который не имел прав, а только учился, должен был сдавать экзамены, и водитель. И он приказал водителю сесть рядом, а сам сел за руль. То есть это был не профессионал, а просто неопытный водитель».
Косыгин от удара упал с сиденья и довольно сильно ударился коленом о перегородку между пассажирской и водительской частью салона. Кстати, по возвращении в Москву он, по воспоминаниям сотрудников охраны, отправился сначала в Совмин, а уже после окончания рабочего дня – на обследование в Центральную клиническую больницу…
Некоторый спад в работоспособности у Косыгина произошёл после микроинсульта, случившегося летом 1976 года во время катания на байдарке по Москве-реке. Тогда только бдительность и быстрота реакции офицеров охраны премьера Николая Егорова, Сергея Воронцова и Владислава Серёдкина спасли Косыгина от верной гибели. Но и после этого случая глава правительства продолжал работать и даже совершать официальные визиты в страны с проблемным климатом, типа Эфиопии.
Когда пост Косыгина, который он покинул по состоянию здоровья, занял Николай Александрович Тихонов, произошёл показательный эпизод, о котором Алексею Сальникову рассказывал переводчик нового премьера. После встречи с Тихоновым федеральный канцлер Австрии Бруно Крайский в сердцах сказал сопровождающим его лицам: «Был в СССР единственный бизнесмен – Косыгин, а сейчас-то и говорить не с кем…»
Специалисты считают, что высочайшая работоспособность Косыгина была следствием не только «сталинской закалки», но и регулярных занятий физкультурой и спортом. В молодости он был мастером спорта по академической гребле, чемпионом Ленинграда, ходил на байдарке, когда ему было уже за 70, плавал, играл в волейбол, много ходил пешком (во время отпуска – в горах). И ещё одна важная деталь: сотрудники охраны Косыгина вспоминают, что он стал дольше задерживаться на работе после смерти жены в 1967 году. Бывало, что он возвращался на дачу в Архангельское или в свою резиденцию на Ленинских горах (сейчас улица, на которой она расположена, носит его имя) чуть ли не к полуночи…

«Не приходя в сознание»
«Сегодня в десять часов утра в Кремле Генеральный секретарь ЦК КПСС, не приходя в сознание, приступил к работе…» Эта фраза из популярного в первой половине восьмидесятых годов анекдота как нельзя лучше иллюстрирует отношение советских граждан к стилю работы генеральных секретарей, волею судьбы возглавлявших в то время нашу многострадальную страну. А началось всё с Леонида Ильича Брежнева. Нет, когда он возглавил КПСС после свержения Никиты Сергеевича Хрущёва, он был совсем не стар – 57 лет, по меркам ЦК КПСС – возраст детский. С другой стороны, вроде бы до формально пенсионного возраста оставалось чуть больше двух лет, но кто об этом думал тогда? Сталин и Хрущёв «уходили» в возрасте «за семьдесят», а чем он, Леонид Ильич, хуже?
Организация рабочего дня Брежнева даже в те годы, когда он ещё был в силе, заметно отличалась от распорядка Хрущёва или Косыгина. Подъём для него в начале семидесятых, как вспоминал замначальника охраны Брежнева генерал КГБ Владимир Медведев, был не в 6 или 7 часов, а в 8:30. В Кремль или на Старую площадь он соответственно приезжал не к 8 или 9, а к 10 часам. Как вспоминал Алексей Сальников, который некоторое время обслуживал и Брежнева, тот в отдельные дни мог приехать на работу, уйти в комнату отдыха и заснуть. Тем же, кто пытался до него дозвониться, секретари отвечали: «Леонид Ильич занят». Утренний сон был не обязательным, а вот дневной… Владимир Медведев отмечал: «После обеда часа полтора спит. И молодой был – тоже спал». Кстати, во многом утренний и дневной сон был следствием того, что генеральный секретарь не высыпался ночью. Ещё в конце шестидесятых (Медведев называет известную ему дату – 1969 год) он пристрастился к сильным психотропным препаратам, начиная с ноксирона, и всё время менял их. Со временем у него началась настоящая «лекарственная наркомания».
Будучи относительно молодым (примерно до 65 лет), Брежнев мог засидеться на работе до девяти-десяти часов вечера. Потом уезжал всё раньше и раньше. Или к 19:30 (потом, с середины семидесятых годов, к 18:30) на хоккей, или к 21:00 на дачу к программе «Время». В более поздние годы мог уехать и после обеда. Фельдпочту Брежнев просматривал вечером, иногда засыпал, и приходилось откладывать её на утро. С бумагами по вечерам работал тоже до 65–67 лет, потом перестал это делать из-за усталости и садился за рабочий стол на даче в Заречье только по выходным.
Некоторые авторы пытаются оценивать деятельность Брежнева по его дневниковым записям. На самом деле это не совсем корректно, поскольку записи не отражают всего, что происходило вокруг генерального секретаря в течение конкретного дня. Возьмём, к примеру, запись за 25 апреля 1977 года:
25 апреля.
«Принял Романов Гр. Васильевича (Ленинград). Принёс малогабаритный телевизор (будут давать в 60 тыс.).
Принял Устинов Д.Ф., Павлова Г.С., Рябенко по известному дом. вопросу.
Говорил с Подгорным – о футболе и хоккее, немного о конституции.
Много говорил – вернее читал бумаги Устинова.
Звонил Голиков – просил найти время прочесть материал по с/хоз-ву.
Подписал поздравление с 1 мая всем чл., кандид. и секрет. ЦК.
Работал с Галиной – часть бумаг. Много раз говорил с Черненко.
Дать согласие, чтобы Чазов Е.И. слетал в Америку, выяснить, что можно (нужно) делать для Андропова – вызывать их неудобно.
Принял тов. Кунаева Д.А.
Звонил Пахомов, Копейкин – 12 мая встреча ветеранов.
Галя Дорошина.
Щербицкий В.В. – просит к уборке помочь техникой – комбайны, машины, резина, горючее. Помочь Одессе мясом, в связи с болезнью свиней: много погибли.
Алиев – созревание зерновых будет раньше, просит оставить то, что им определено.
Вместе с конституцией решить о гимне.
Просят очерёдность республик оставить как было – привыкли к этому».
Конечно, фраза относительно разговора «о футболе и хоккее, немного о конституции» звучит несколько комично, но в принципе этот день у 70-летнего генсека был довольно насыщенный. А вот запись другого брежневского дня, 18 июля 1977 года, сделанная им собственноручно. Здесь работа почти не чувствуется:
«Устинов Д.Ф. – о ракете Челомея. Он рассказал о том, что он и Юр.Влад. беседуют с Раулем Кастро.
Работал с Блатовым и Дорошиной.
Встретился с Черненко – забили козла.
Поздравил Громыко с днём рождения.
Забили 1-го козла.
Смотрели футбол: Динамо-Киев – Тбилиси».
Рассказывать подробно о том, как работали «сменщики» Леонида Ильича Юрий Андропов и Константин Черненко, видимо, особого смысла нет. Они стали первыми лицами государства, будучи уже серьёзно больными людьми. Андропов до конца жизни сохранял интеллектуальные способности, хотя и руководил страной последние несколько месяцев из Центральной клинической больницы. Конечно, ни о каком полноценном «рабочем графике» речи быть не могло.
Случай Черненко был ещё более тяжёлым. Он как бы старался своими появлениями на публике показать, что он ещё не умер. Генерал-полковник Волкогонов вспоминал, как генеральный секретарь ЦК «работал» на всеармейском совещании комсомольских работников в Кремле: «После докладов, отчётов молодёжных армейских работников к трибуне с трудом спустился Черненко. Пятнадцатиминутную речь произнёс так, что было совершенно невозможно понять её смысл. Через каждые две-три минуты замолкал, вытирал лоб, манипулировал баллончиком, доставая из кармана, направлял его в рот, задыхался…
После речи генсека сразу же объявили перерыв и предложили пройти в Георгиевский зал для фотографирования. Эти 100–120 метров Черненко шел минут двадцать, поминутно останавливаясь. Со всех сторон ему что-то говорили сопровождавшие его лица, с целью создать впечатление, будто он останавливается не из-за немощи, а для разговора, беседы. Иногда генсек мучительно улыбался, поворачивая голову то вправо, то влево, с трудом, видимо, соображая, куда его ведут, зачем всё это, что ему говорят люди в военных мундирах».
А чуть позже, в марте 1985 года, миллионы советских граждан увидели человека, который находился уже при смерти. И все понимали это. Главный кремлёвский доктор академик Чазов писал в книге своих воспоминаний: «Верхом лицемерия становится телевизионная передача выступления К.У. Черненко накануне выборов в Верховный Совет СССР в 1985 году. Ради того, чтобы показать народу его руководителя, несмотря на наши категорические возражения, вытаскивают (в присутствии члена Политбюро В.В. Гришина) умирающего К.У. Черненко из постели и усаживают перед объективом телекамеры. Я и сегодня стыжусь этого момента в моей врачебной жизни. Каюсь, что не очень сопротивлялся её проведению, будучи уверен, что она вызовет в народе реакцию, противоположную той, какую ожидали её организаторы; что она ещё раз продемонстрирует болезнь руководителя нашей страны, чего не признавало, а вернее, не хотело признать узкое окружение советского лидера».
Эпоху, о которой мы пишем в данной главе, было принято именовать временем «застоя» или «пышных похорон». Но, на мой взгляд, её можно уподобить падению самолета, управляемого экипажем из глубоких старцев с завышенной самооценкой.

Горбачёв: эффектность или эффективность?
Появление необычно молодого (он стал генсеком через девять дней после того, как отметил 54-летие) Михаила Горбачёва во главе нашего государства вселило необычайный оптимизм в жителей нашей страны. «Кредита доверия», однако, хватило лишь на несколько лет. Но многие внешние проявления активности у Михаила Горбачёва присутствовали до самого его падения в 1991 году…
Владимир Медведев, начальник личной охраны Горбачёва, вспоминал о первых шагах нового генерального секретаря: «Первое время личность Михаила Сергеевича вызывала восхищение. После многих лет болезней и полусонного состояния Брежнева вдруг – вулкан энергии. Работа – до часу-двух ночи, а когда готовились какие-то документы (а их было бесконечное множество – к сессиям, пленумам, совещаниям, встречам на высшем уровне и т.д.), он ложился в четвёртом часу утра, а вставал всегда в семь-восемь. Туалет, бассейн, завтрак. Где-то в 9:15–9:30 выезжает на работу в Кремль. Машина – «ЗИЛ». Он садится на заднее правое сиденье и – рабочий день начался. Тут же в машине. Он что-то пишет, читает, делает пометки. Впереди водитель и я. Михаил Сергеевич просит меня с кем-то соединить. Я заказываю абонента с переднего аппарата. Горбачёв берет трубку и поднимает к потолку стеклянную перегородку, отгораживая наглухо свой салон от нас. За сравнительно короткий путь до работы он успевает поговорить с тремя-четырьмя людьми. Пока поднимается от подъезда в кабинет, на ходу кому-то что-то поручает, советует, обещает – ни секунды передышки.
– Михаил Сергеевич, я завтра улетаю. Что посоветуете?
– Мне сейчас некогда, я еду… проводи меня.
На ходу, на лету он давал конкретные, чёткие советы – военным, гражданским: с кем и о чём говорить, на что обратить особое внимание, на чём настаивать, на чём – не обязательно, кому передать привет и т.д. Говорил коротко и точно.
Однажды я в полном восхищении сказал ему:
– Вы как будто родились Генсеком. Он улыбнулся, ничего не ответил».
По наблюдениям Владимира Тимофеевича Медведева, Горбачёв действительно работал очень много, во всяком случае, в количественном отношении: «Весь год вкалывает вечерами. Иногда как выжатый, как из горячего цеха. Даже рубашку мокрую иногда менял. Очень часто возвращался после работы на дачу часам к десяти вечера. Работал много, напряжённо».
У начальника личной охраны была возможность сравнивать: «Два генеральных были не просто разными, но и прямо противоположными. На службе Брежнев, особенно в последние годы, многие вопросы передоверял своим сподвижникам. У Горбачёва же всё в руках, мобильный, моторный, даже в машине – звонит, времени даром не теряет. Тот о многом не знал, забывал, этот всё держал в голове.
На отдыхе – всё наоборот. Брежнев – лихие скорости за рулём, десятки километров лесных завалов или по глубокому снегу в поисках раненого зверя, многочасовые купания в штормовом море…
Горбачёв же, молодой и сильный, вёл на отдыхе жизнь размеренную, скучную. Весь был запрограммирован, законсервирован, лишён обычных человеческих страстей…»
Об эффективности работы генерального секретаря Медведев высказывался довольно определённо. Даже ему было понятно, что иногда результаты и титанические усилия, которые предпринимал глава государства для их достижения, просто не соответствовали друг другу: «Кроме чувства восхищения и гордости за своего подопечного возникала ещё в ту пору и обычная человеческая жалость к нему. Вдруг оказывалось, что его работа не даёт результатов. Так, готовясь, например, к очередному пленуму, он тщательнейше переделывал подготовленный ему доклад, обсасывал каждое слово. Как типичный партийный функционер, воспитанный в недрах советской системы, он привык к тому, что каждый доклад Генерального на любом пленуме взахлёб хвалила потом вся страна, все газеты цитировали абзацы из него аж до следующего очередного пленума. Теперь же лишь на другой день о пленуме сообщали газеты. Более того, если потом и вспоминали о докладе Генерального, то довольно скептически. В основном, ругались хозяйственники: «Прошёл пленум, он ничего не дал».
Горбачёв чувствовал себя униженным и оскорблённым: «Как же так!..»
Когда я расспрашивал Егора Семёновича Строева, секретаря ЦК и члена Политбюро о том, как строилась работа этого органа при Горбачёве, он отвечал мне, что заседания были многочасовыми, рассматривались на них десятки вопросов, но эффективность их решения от этого не увеличивалась. «Многословие и неконкретность, – так он охарактеризовал стиль работы Горбачёва. – Для политика нерешительность недопустима, а он всё время сомневался. Возможно, поэтому и проиграл всё. В том числе и СССР. По времени работал много, но нормальный человек часто не мог понять в его выступлениях и половины. Все искали смысл, а его не было. Мне Горбачёв напоминал человека, который встал на перекрёстке оживлённых дорог и только ждал, что его собьёт какая-нибудь машина. Так, собственно, и произошло…»
Помню, как во времена горбачёвской перестройки мне пришлось преподавать историю КПСС в одном из московских вузов. И все пять с лишним лет звучали превращавшиеся в ритуальные заклинания призывы Горбачёва «действовать». Вот только как это делать, он почему-то не объяснял…
«Наступила пора ещё более активных действий, и это сегодня главное» (15 октября 1985 года).
«Настала пора энергичных и сплочённых действий» (8 марта 1986 года).
«Хотел бы ещё раз повторить: нужно действовать, действовать и ещё раз действовать – активно, смело, творчески, компетентно!» (27 января 1987 года).
«Центральный Комитет КПСС ещё и ещё раз призывает всех к действию. Действовать, действовать и действовать – в этом залог успеха перестройки на нынешнем этапе» (11 апреля 1987 года).
«Для нас главное сейчас – действовать и действовать – энергично и целеустремлённо» (14 июля 1987 года).
«Так что, с какой стороны не подойди, время терять нельзя – надо действовать…» (29 июля 1988 года).
«Надо действовать сейчас, действовать решительно!»… «Действовать решительно – с этим все согласны… но нельзя добиться решительных революционных изменений, если мы не будем действовать последовательно, демократическими методами…» (19 сентября 1989 года).
«Теперь, как говорят, поумнеть надо всем, всё понять, не паниковать и действовать конструктивно всем и каждому» (28 сентября 1989 года).
«Значит, надо действовать более решительно, ибо промедление будет обострять ситуацию в стране» (2 июля 1990 года).
«Поэтому нужно действовать сейчас так, чтобы использовать все шансы для перелома ситуации к лучшему…» (17 сентября 1990 года).
Никто не сомневается в том, что Михаил Сергеевич Горбачёв работал много, даже очень много. Но, к сожалению, руководство страной – это не та сфера, в которой действует закон перехода количества в качество…

Два вопроса президенту
Когда Владимир Путин завершал свой второй президентский срок, он сам оценил свою работу на посту главы государства, как в количественном, так и в качественном отношении: «Мне не стыдно перед гражданами, к