Из жизни гостайн

Суд принял решение, которое ставит на место МИД и другие ведомства

И сторик Никита Петров обратился в Конституционный суд РФ с иском о признании не соответствующими Конституции ряда положений закона «О государственной тайне». Почему решение Конституционного суда по иску Петрова эксперты назвали победой историка? На этот и другие вопросыНикита Петров ответил в интервью «Совершенно секретно».

– Почему вы решили подать иск именно в Конституционный суд?

– Мотив прост – я проиграл суды, когда требовал информацию от Центрального архива Федеральной службы безопасности. Мне понадобились документы 1946, 1949, 1950 и 1952 года, касавшиеся аппарата уполномоченного МГБ СССР в Германии. Но в читальном зале архива ФСБ мне их выдать отказались, мотивируя тем, что экспертиза, проведенная ФСБ, установила наличие в них сведений, составляющих государственную тайну. Хотя статья 13-я закона Российской Федерации «О государственной тайне» четко устанавливает, что срок засекречивания не может превышать 30 лет. Вот я и подал в суд. Но иски были отвергнуты – сначала Московским городским судом, затем кассационной инстанцией Верховного суда. Суды прислушались к мотивировке и аргументации юристов ФСБ, утверждавших: раз закон принят в 1993 году, то на советские документы он не может распространяться.

Такое толкование закона юристами ФСБ противоречит здравому смыслу: получается, все связанное с секретностью после 1993 года, регулируется этим законом, а что было до 1993 года – неизвестно чем. Разумеется, это совершенно неправовой подход, просто трюк. Но именно этот трюк и прошел в судах. В решении Верховного суда по моим искам записано: претензии гражданина Петрова основываются на неверном понимании закона. Вот это и заставило меня обратиться уже в Конституционный суд: если я неправильно понимаю статью 13-ю закона о гостайне, значит, она каким-то образом ущемляет мои права.

– Но в определении Конституционного суда говорится: «Отказать в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Петрова Никиты Васильевича». Почему тогда это решение считают вашей победой?

– Из-за одной, но крайне важной фразы этого документа: «По буквальному смыслу части четвертой статьи 13 Закона Российской Федерации «О государственной тайне», 30-летний срок засекречивания подлежит применению в отношении сведений, отнесенных к государственной тайне как до, так и после вступления в силу данного Закона». То есть черным по белому написано: закон един для всех документов, «рожденных» как после принятия закона

1993 года, так и до него! Одним лишь этим пассажем Конституционный суд сделал гораздо больше, чем рассмотрением иска.

Ведь это определение Конституционного суда, которое окончательно и обжалованию не подлежит. И в данном случае Конституционный суд счел необходимым объяснить, что закон о государственной тайне 1993 года – единственный закон, регулирующий правоотношения, возникающие в сфере защиты информации.

– Значит, никакого ведомственного толкования проблемы засекречивания и рассекречивания быть не может?

– Именно ведомственное толкование этим определением и опровергнуто. И теперь мы знаем точно: все, что старше 30 лет – как это и трактуется 13-й статьей закона о гостайне, либо подлежит рассекречиванию, либо – продлению сроков секретности. Но уже решением не самих ведомств, а Межведомственной комиссии по защите государственной тайны.

Ситуация же, сложившаяся сегодня во многих архивах, как ведомственных, так и государственных, свидетельствует о попрании законности. Там находится огромный массив документации старше 30-летнего возраста, до сих пор еще не прошедший процедуру рассекречивания.

Но все документы, созданные до февраля 1983 года, давно должны были пройти процедуру рассекречивания. Реально же ведомства и архивы этот закон просто саботируют. Государственные же архивы не наделены правом рассекречивания. И вынуждены опираться на ведомственные экспертизы, которые должны проводить эксперты тех или иных ведомств – процесс этот страшно забюрократизирован. А Межведомственная комиссия по гостайне не всегда успевает рассмотреть все эти материалы. Отсюда и имеющийся по сей день в государственных архивах такой пережиток, как «план рассекречивания». Планы же рассекречивания, сверстанные еще в середине 1990-х годов, тоже систематически не выполняются. Скажем, в Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) в плане на рассекречивание давным-давно стояли материалы Секретариата ЦК КПСС 1950–1960-х годов, но процесс их рассекречивания не завершен до сих пор! Налицо почти сознательное торможение рассекречивания документов…

– И кто в этом виноват?

– Чаще вина тут даже не собственно архивов, а архивного руководства – Федерального архивного агентства, не ставящего перед правительством вопрос, что с этим делать. Неоспорима и вина прокуратуры, не надзирающей за правильностью исполнения закона о государственной тайне. И, разумеется, есть вина ведомств, не присылающих своих экспертов для проведения рассекречивания под предлогом того, что у них нет ни людей, ни средств… Последнее очень важно: закон может предусмотреть что угодно, но без выделения средств он выхолащивается.
Потому и важно, что Конституционный суд дал столь четкое и ясное определение. Теперь существует юридический документ, и в случае возникновения коллизий прав будет тот, кто оспаривает продолжение хранения на секретном режиме документов, которым свыше 30 лет. Или свыше 50 – применительно уже к документам разведки

– Значит, решение Конституционного суда уже не оставляет лазеек для ревнителей избыточной секретности?

– Некоторым кажется, что чиновники вывернутся даже при таком определении Конституционного суда – будут посылать все на решение Межведомственной комиссии. Но объемы документов, созданных советской властью и подлежащих рассекречиванию, столь велики, что Межведомственная комиссия этим заниматься не будет. С этим я столкнулся еще на стадии судебной тяжбы с ФСБ. Чекисты-архивисты, понимая, что у них нет документов о продлении сроков секретности, что они нарушают закон, уже в ходе суда направили в Межведомственную комиссию списки экспертиз, по которым они хотели бы продления сроков секретности. Но Межведомственная комиссия эти списки отвергла, уведомив ФСБ: вам надо продлевать секретность – делайте это сами.

– Что это значит?

– Статья 14-я закона о гостайне гласит, что ведомства, наделенные правом засекречивать, наделены и правом рассекречивать и сами могут продлевать секретность. Но опять же лишь в пределах все того же 30-летнего срока.

– И как это должно выглядеть технически?

– Как только подходит срок завершения секретности, должна собираться комиссия экспертов, которая и выносит свой вердикт. Например, истекают те 10 лет, на которые был засекречен документ, – собирается комиссия и решает: это можно открывать. Если же им кажется, что срок маловат, говорят: давайте продлим еще на 10 лет. И продлевают – решением ведомства. Но на срок свыше 30 лет после создания документа они все равно этого делать не могут!

– Почему именно 30 лет, а, скажем, не 25 или 40?

– Как правило, за 30 лет в ведомствах сменяется вся нормативная база, регламентирующая их работу, претерпевает изменения структура ведомств, меняется и кадровый состав. И в этом смысле закон все правильно предусмотрел – это срок, оптимальный для соблюдения баланса между интересами государства в защите определенной информации и интересами граждан, которые вправе знать, как живет государство и чем оно занималось 30 лет назад.

– Выходит, у документов, созданных, скажем, до 28 февраля 1983 года, срок засекречивания уже не может быть продлен?

– Самим ведомством – нет, только Межведомственной комиссией. Но вот уже самой Межведомственной комиссии такой наплыв документов и работы совершенно не нужен – она же всего-навсего комиссия. К тому же даже не являющаяся юридическим лицом.

– Как это?

– Когда «Мемориал» вел судебный процесс о незаконности засекречивания постановления Главной военной прокуратуры о прекращении уголовного дела по расследованию расстрела поляков в 1940 году – так называемого Катынского дела, то стороной этого процесса мы пытались привлечь орган, утвердивший это засекречивание – Межведомственную комиссию по защите гостайны. Но ее представители в суд не явились, прислав бумагу, в которой объясняли: Межведомственная комиссия не является юридическим лицом, поэтому они в суды ходить не будут.

– Но если эта комиссия не юридическое лицо, как ее решения вообще могут иметь хоть какое-то юридическое значение?!

– Именно! Получается, что Межведомственная комиссия, отвечающая вообще за всю работу по защите гостайны, выпускающая постановления, обязательные для всех государственных органов,  сама является никем!

На мой взгляд, наша беда еще в том, что очень мало исследователей, получивших отказы по мотивам секретности запрошенных документов, обращаются в суды. Ситуация изменится лишь тогда, когда такие обращения в суд станут массовыми. А как у нас ныне: получил отказ – и все, уже нет никакой активности. Отказали? – ну и ладно, против ветра, как известно, плевать не стоит… Но у людей должно присутствовать понимание: все документы, хранящиеся в архивах, наша собственность – как граждан этого государства. Именно мы, налогоплательщики, и финансируем всю эту, что называется, архивную балалайку. Увы, нет пока этого ощущения. А архивисты, напротив, обычно так срастаются с документами, которые хранят, что вообще полагают себя их собственниками. Хотя, по сути, являются лишь временно нанятыми на работу – чтобы хранить документы именно для нас.

По своему личному опыту могу сказать, когда речь идет о рассекречивании документов, в архивах – не только в ведомственных, но даже и в государственных архивах – царит полный произвол ведомственных экспертов. Правовая безграмотность их ужасающа – порой они совершенно не понимают, с какими материалами имеют дело. Когда-то мне понадобилось публиковать выдержки из записки советника МГБ СССР в Венгрии Карташова. Это документ февраля 1950 года, направленный Сталину и Молотову. Советник МГБ докладывал, какие сложности стоят перед главой венгерских коммунистов Ракоши и венгерской госбезопасностью в части борьбы с врагами нового социалистического венгерского государства, каковы категории врагов – речь там шла и о священнослужителях, и о «бывших людях», некогда занимавших должности в буржуазном венгерском государстве, о евреях… Но когда я посмотрел материалы, переданные по фонду Сталина в Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), увидел: документ еще числится секретным. Хотя фонд Сталина и проходил рассекречивание в 1999 году, и там уже вообще ничего не должно оставаться секретным. Я тогда несколько приуныл: как тогда, думаю, это публиковать? А потом случайно обнаруживаю, что в двухтомнике документов «Советский фактор в Восточной Европе» эта записка целиком опубликована. И ссылка там тоже идет на РГАСПИ, только не на фонд Сталина, а на фонд Молотова. Фонд Молотова был передан в РГАСПИ раньше, в 1992 году, тогда же и прошел рассекречивание – как оказалось, в 1992 году у экспертов были другие глаза. И в обстановке только что победившей в России демократии эксперты сочли, что вся эта ерунда 1950 года представляет исключительно исторический интерес. А вот в 1999 году, когда шло рассекречивание фонда Сталина, у тех же экспертов были уже другие глаза: на дворе вновь был культ тайн и «фирменным знаком» нового российского руководства стала шпиономания – все это, разумеется, повлияло и на экспертов

– Какого рода архивную документацию пытаются секретить и поныне?

– Есть несколько самых чувствительных точек, когда при решении вопроса о рассекречивании эксперты действуют не просто вопреки здравому смыслу – нарушают законы. Они сверхбдительны, когда речь идет о внешнеполитической проблематике: эксперты из Министерства иностранных дел – наиболее ретроградская и самая замшело-консервативная публика.

Вторая болевая точка – это, безусловно, репрессии – преступления, совершенные советским режимом внутри страны и за рубежом, государственный терроризм, индивидуальные убийства. Особо чувствительная тема – некоторые наиболее чудовищные факты репрессий, такие, например, как Катынское дело. Вообще все, что, с точки зрения нынешнего российского руководства, марает престиж нашей страны. Глупость – это ведь преступления именно советского режима. Камнем преткновения  является именно то, что преступления совершало государство. Ведь по сей день нам пытаются доказать, что не государство их совершало, не система, а отдельные личности, пробравшиеся в карательные органы.

Третий пункт – все, что связано с агентурным аппаратом и некоторыми приемами оперативной деятельности: шпионаж, контршпионаж. Еще, кстати, в раздел чувствительных точек можно добавить «секрет» уже армейский – безобразное поведение наших войск за рубежом после 1945 года. В общем, как правило, засекречивают то, что по природе своей секретным быть не должно – преступления. Да и просто абсурда хватает. Скажем, эксперты ФСБ оставили на секретном хранении в Государственном архиве РФ (ГАРФ) целый ряд приказов ВЧК 1919 года – даже те, которые не имели грифа секретности! Это яркий пример не только абсурда, но и абсолютно наплевательского отношения к закону! И ведь любой истец оспорит это дело в суде и выиграет: нет ни акта о продлении срока секретности, ни акта рассекречивания… В результате все еще недоступны многие документы все того же фонда Сталина, хотя он уже давно должен быть рассекречен полностью. И лежит там как страшно секретное, скажем, какое-нибудь послание Сталина Мао 1950 года – о том, как вести корейскую войну и что там делать китайским «добровольцам». Или речь Суслова на ноябрьском (1981 года) пленуме ЦК КПСС о положении в Польше – ее тоже боятся рассекретить. Они все время чего-то боятся!

– Да что в той речи Суслова сегодня может быть такого тайного?!

– А из нее очевидно, что мы тогда вовсе не собирались вводить войска в Польшу. И это рушит все объяснения Ярузельского, что он ввел военное положение, дабы предотвратить вторжение советских войск.

– Но ведь это проблема уже поляков – пусть сами со своим Ярузельским разбираются!

– А вот российский МИД так не хочет считать, там рассуждают, как типичные перестраховщики: зачем открывать – мало ли что случится… МИД вообще наиболее злостно не соблюдает закон «Об архивном деле Российской Федерации». Начнем с того, что в архив МИДа не так просто попасть: туда нельзя прийти с улицы – надо сначала письмо написать, его рассмотрят, а уж потом скажут, пустят вас или нет. И никто там не даст исследователю описи – основу научно-справочного аппарата. Лишь спросят, что вас интересует. Вы скажете: меня интересует вот это и это. Если повезет, несколько папок «этого» принесут. Но где у меня гарантия, что это полный материал, что это все, что имеется по данной теме в архиве? То есть архивисты МИДа решают, что мне видеть, а что нет! И, что удивительно, не слышал еще ни одного ропщущего по поводу этих порядков в архиве Министерства иностранных дел, хотя это все абсолютно незаконно!
Закону «Об архивном деле» РФ не соответствует ни процедура записи в архив МИДа, ни система работы с документами там. Хотя хуже всех в этом плане, безусловно, Служба внешней разведки. У них масса объяснений и оправданий, но даже при наличии такой сверхчувствительной сферы информации, которая у них есть, надо понимать, что через 50 лет эта информация должна предоставляться исследователям. Однако разведка не хочет давать вообще ничего, в архив СВР, можно сказать, нога цивилизованного человека не ступала. И это их официальная линия: ничего не давать, не подтверждать, не говорить – как партизан на допросе. Ни разу не слышал, чтобы СВР спешила предоставить какую-то информацию именно потому, что прошло уже больше 50 лет. Да, какие-то коллекции документов были предоставлены, были даже совместные проекты с зарубежными участниками, когда публиковались книги, но когда это было – в 1990-е годы

– Как же, а изданный в 2010 году сборник документов о происках Польши в 1930-х годах?

– За такие публикации надо выгонять из стройных рядов историков: где там архивные ссылки, где там правильные заголовки? Некоторые документы даже без даты! Откуда это все взято? Что это за документы?! Ничего нет. Все подано абсолютно безграмотно, вопреки всем нормам археографии. Да этот сборник вообще не может рассматриваться как коллекция документов – просто позорище. То же самое относится и к другим изданиям СВР: их ведомственные очерки истории – сплошная беллетристика, а уж сколько там завиральных сюжетов и откровенной лжи! Реальные – тоже есть, но поданы абсолютно ненаучно. В этом смысле СВР, как и МИД, – край непуганых архивистов.

Те же упреки можно адресовать и МВД – там не только не занимаются серьезной публикаторской работой, а вообще просто скрывают свои архивы. Даже к ФСБ это относится в куда меньшей степени. По крайней мере, можно насчитать сотни тех, кто работал в читальном зале архива ФСБ, ознакомился там с делами, тогда как кто был в архиве МВД? Что мы вообще знаем об архивной системе МВД? А ведь там тоже хранятся те же дела репрессированных. Но посетителей в архиве МВД нет. Этот архив не принимает посетителей, да там даже читального зала нет.