Владимир Мирзоев: «Путину и Каспарову – по 14 лет»

Знаменитый театральный режиссер. Член Координационного совета оппозиции. Более 8 месяцев – безработный

Егор Глумов и другие герои «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке Владимира Мирзоева танцуют финальный рок-н-ролл. Зал Театра на Таганке аплодирует, счастливее всех выглядит хозяин дома – Валерий Золотухин. На календаре – сентябрь 2012-го. У многих театральных людей возникла уверенность: если Мирзоеву после этой премьеры не отдадут Таганку как главному режиссеру, то, по крайней мере, он поселится там всерьез и надолго. «Мудреца» играют и сейчас – нечасто. В остальном у Мирзоева – ни Таганки, ни новых спектаклей. Что произошло?

– Трагическое стечение обстоятельств, – уверен Владимир Мирзоев. – Не стало Валерия Сергеевича Золотухина. В тот момент никто из нас не знал, что он тяжело болен. Сам он тоже этого не знал. Смерть худрука многое поменяла в жизни театра… Кроме того: я открыто оппонирую власти, считаю опасным тот курс, который руководство страны берет в самых разных сферах. И не считаю, что оппонировать власти – это преступление. Это естественная позиция интеллектуала. Не только сегодня, а вообще, в любые времена. Интеллигенция отвечает за этику и эстетику эпохи, за нравственный иммунитет общества. Если она своекорыстно обслуживает правящий класс (в нашем случае бюрократию), а не общество, перестает мыслить критически – это огромная проблема, большая беда. И эта беда уже здесь, в нашем доме. Сегодня даже на Таганке, спектакли которой всегда славились фрондой, критическим отношением к власти, – даже там инакомыслие стало невозможно.

– Что неизбежно приводит нас к вопросу, насколько разрешенной была фронда Таганки времен СССР.

– Фронда такого рода – Таганка Юрия Любимова, спектакли Анатолия Эфроса, фильмы Марка Захарова – возможна, когда у начальников работает инстинкт самосохранения.

– Выставка для зарубежных наблюдателей, клапан для выпуска пара внутри страны?

– И это тоже, но я о более сложной системе управления. У нас, у каждого из нас, определенная этика. И есть ситуации, в которых мы от этой этики отклоняемся. Если мы перестаем видеть свои поступки в критическом свете – мы пропали. Если мы не понимаем, где оступаемся, преступаем, уступаем злу в себе, – мы пропали. Точно так же гибнет и государство, в котором перестает работать вот та самая группа интеллектуалов, которая – еще раз – обязана относиться критично к любому правительству. В демократических странах, где существуют более сложные (и совершенные) модели обратной связи, согласования интересов, оппоненты, наоборот, ценятся. Ведь именно они помогают рассмотреть ситуацию с разных точек зрения.

– В США существует даже формальное право на вооруженное восстание, если власть узурпирована.

– Верно, хотя я категорически против насилия, я за мирные формы протеста. Между прочим, в США это не только статьи Конституции, но и поведенческая норма. В нашей стране обычаем и нормой это не стало. Пока. Сегодня здесь управляют люди в погонах. Они не привыкли к тому, что кто-то может им оппонировать. Для армии жесткая иерархия – это, вероятно, рабочая модель. А для современного общества – погибель.

– Люди в погонах, однако, за эти восемь месяцев новыми не стали. А, допустим, Мирзоев больше не ставит спектаклей.

– Ситуация сильно регрессировала. Это не значит, что есть тотальный запрет на профессию. Я нахожу какие-то ниши – сделал недавно спектакль в Театре.doc; спасибо моим друзьям Мише Угарову, Лене Греминой и драматургу Ольге Михайловой… Но, конечно, работать стало труднее в разы. В одном московском театре – не буду его называть, чтобы музы не смутились – мне открыто объяснили, что «Ричарда III» или «Гамлета» я делать не могу, мировоззрением не вышел. Видимо, кое-кто подозревает, что я создам грандиозную инвективу против главных начальников. Этот «кое-кто», вероятно, считает своих хозяев братоубийцами, насильниками, моральными уродцами… Впрочем, гадать не интересно. Вот если я принесу в театр легкую комедию, то смогу ее поставить без особых проблем. Беда в том, что я не ремесленник и ради куска хлеба скорее вернусь к своей первой профессии, к журналистике, нежели буду ставить что-то второстепенное, второразрядное, что по-настоящему не интересует ни меня, ни мою публику.

– А что в Театре.doc?

– Спектакль называется «Толстой – Столыпин. Частная переписка». Собственно, название говорит само за себя. Это действительно переписка двух титанов. Каждый из них по-своему видит будущее империи Романовых и хочет остановить революцию. Обоим она не кажется неизбежной. Они спорят страстно, но предельно корректно. Разница в точках зрения не делает их врагами, у каждого – свое представление о том, как вправить вывихнутый сустав российской истории

– Кто оказался прав?

– По факту – оба. Для меня здесь и сейчас эти позиции дополняют друг друга. Толстой говорит, что надо отменить собственность на землю – и таким образом дать крестьянам возможность трудиться и получать урожай, ибо земля ничья – Божья. И Толстой прав – поскольку вопрос о земле в момент революции оказался ключевым. Если бы большевики не выдвинули лозунг «Земля крестьянам!», страна не сорвалась бы в пропасть революции.

– Причем лозунг был эсеровским.

– Именно: украли – и обманули крестьянство. Предреволюционная Россия на 85 процентов – крестьянская страна. Как только пошел слух, что будут делить землю, солдатики побросали свои части и отправились с фронта по деревням, чтобы принять участие в переделе. Не потому, что струсили, немцев испугались, не «надоело воевать» даже. Просто, когда дома делят землю, сидеть в окопе глупо. И понять крестьян можно: люди столько времени мечтали о доступной земле. Поэтому Толстой был прав. Не окажись аристократия такой идиотически жадной и близорукой, продай она государству излишки земель – хотя бы треть своих гигантских латифундий, – и не было бы распада страны.

Но и Столыпин был прав. Мало дать землю крестьянам – необходимо построить государственные институты, которые будут честным арбитром. Сегодня мы живем при разрушенных институтах – или, как говорит Георгий Сатаров, с макетами институтов, фикцией. Это значит, что нет закона, а государство превратилось, по словам Марка Аврелия, в «шайку разбойников».

– Петр Столыпин – «вагон», «галстук» и военные трибуналы для гражданских в мирное время – нашел общий язык со Львом Толстым, автором «Не могу молчать» – статьи против многочисленных казней, инициированных действиями Столыпина. Почему же сейчас власть и Мирзоев не могут наладить диалог?

– Боюсь, что «власть» – слишком туманное слово. В РФ есть только один политик, его зовут В.В. Путин. Других политиков я не знаю. Да и политики как таковой не вижу. Однако, согласитесь, Путин прожил очень необычные 13 лет своей жизни. Это была фактически депривация: из личного особняка – в личный автомобиль, из автомобиля – в самолет, из самолета – в кабинет и так далее. Правитель отвыкает от людей, он не хочет и не умеет входить в контакт с незнакомцами. Ему никто не нужен, кроме приближенных, охранников и близких друзей. Даже семьи нет рядом. Его можно пожалеть. Вообразите, как его сознание изменилось за это время. Представьте его оторванность от реальной жизни, от общества, которое он силится и не может понять. А ведь за семь лет человек полностью меняется на клеточном уровне. На наших глазах Путин дважды превратился в другое существо. И условия жизни этого существа абсолютно не похожи на те, в которых живут обычные граждане. Неудивительно, что мы не способны понять друг друга. Мы на Марсе, он на Венере. Техническая проблема. Демократия разрешает ее просто: вместо одного человека приходит другой, еще не отвыкший от обычного образа жизни. И чем раньше это происходит, тем лучше для всех. 

– И его фамилия не важна?

– В определенном смысле – нет. Важно, что он не полностью изолирован от общества и способен слышать. Как Путин первых лет своего президентства – еще до процесса Ходорковского. Все отмечают, что тогда президент умел слушать, общаться с простыми смертными (в частности, об этом говорит бывший советник Путина Андрей Илларионов). Сегодня президента не могут понять многие умные люди, а он не способен услышать своих оппонентов – и при этом Путин остается единственным политиком в огромной стране, гарантом Конституции, из которой дух вылетел вон. Вас это не пугает?

– Координационный совет оппозиции (КС) – что за организация, которая за год своего существования прославилась лишь регламентными работами и перепалками  между куриями? Когда с одной стороны националист Бондарик в Твиттере подсчитывает присутствующих на заседании евреев, а с другой стороны – либералы, не договаривающиеся даже между собой?

– Когда я принимал для себя решение баллотироваться в КС, я понятия не имел, что это за зверь такой. Я не политик и заниматься политикой не собираюсь. Меня интересовали две вещи. Во-первых, мне хотелось посмотреть на деятелей с «нашей стороны баррикады». Что такое постсоветская номенклатура, я хорошо понимаю. А вот ее оппоненты мне были незнакомы. Художническое, писательское любопытство – войти в среду, рассмотреть ее изнутри.

Кроме того, мне было интересно, работает ли Конституция РФ. Обычный, вменяемый человек открыто оппонирует власти, является легальным инакомыслящим; возможно ли это в принципе сегодня? Если хотите, я поставил на себе эксперимент, привил себе чуму. Вот у нас в Конституции записано: запрещена цензура, запрещена узурпация власти, у нас свобода совести, человека не могут преследовать за его интеллектуальную позицию и так далее. Мне было любопытно проверить на своей шкуре, так ли это. И я увидел, что это не так. Что Конституция попрана, ею – подтерлись. Человек, который «живет не по лжи», открыто отстаивает альтернативную точку зрения, сразу становится «врагом государства», и с ним спешат разбираться – в той или иной форме. В моем случае – это запрет на профессию, отсутствие возможности нормально работать. Хотя – еще раз – оппонирование власти является гигиенической нормой в демократической стране. Значит, наша страна – что угодно, только не демократия. И даже не «суверенная», как полагал теперь уже «суверенный» Сурков

– А то вы не знали.

– Я не знал, что пещерный обычай в России настолько превалирует над Конституцией.

– Вам же не говорят: «Вы в КС заседаете, поэтому работать не будете».

– Ну да, говорят другое: «Уильям Шекспир написал слишком опасную политическую пьесу «Ричард III».

– Перестраховка отдельного руководителя. В МХТ идет как бы Оскар Уайльд в постановке Константина Богомолова – актуальнее и злободневнее не бывает. И ничего.

– Уайльд, конечно, беззубый драматург по сравнению с Шекспиром… Неважно, инициатива ли это отдельного руководителя или его куратора. Дело в атмосфере, которая создана в стране. Олег Табаков как руководитель МХТ, видимо, считает, что у него руки развязаны, потому что он вхож в кабинеты «небожителей». А придет в театр другой худрук – и будет по-другому считать да прикидывать. Атмосфера – сильная вещь. Табакову особо терять нечего – он прожил длинную жизнь, а какому-нибудь шустрому ученику Табакова, который влюбленными глазами заглядывает в рот начальству, непременно будет что терять…

Но вернемся к КС, да? Я был убежден: главное, чем должен заняться совет, – это просветительская работа. Если говорить не об интеллектуалах, а о большом обществе, люди оторваны от важнейшей информации. Как же они могут судить о чем-либо здраво? Как могут принимать решения? Вообще – творить историю своей страны?

Владимир Мирзоев с Валерием Золотухиным в Театре на Таганке, 2012 год

– Хождение в народ?

– Любыми способами – но просвещать. К сожалению, моя позиция поддержана не была. Никто открыто ей не противостоял – но и особой заинтересованности у коллег я не увидел… На мой взгляд, КС – это полезная деловая игра. Очень хорошо, что люди противоположных политических взглядов сели за стол, посмотрели друг другу в глаза и стали вести хоть какой-то диалог. Для постсоветской России это наиважнейшее открытие: что люди, имеющие другую точку зрения, – это не черти с рогами, не исчадие ада. Просто они видят мир иначе.

– Так считают и те, кто занимается подсчетом евреев?

– Если угодно, эксцессы в этом диалоге были неизбежны. Диалог начался совсем недавно. В другой КС придут другие националисты, которые научатся выражать свои мысли менее провокационным способом. Главная проблема нашего общества – непонимание ценности разномыслия. Разные уклады жизни в Москве, на Северном Кавказе и в Якутии – это хорошо или плохо? По-моему, они должны не гасить друг друга, а мирно соревноваться. И иметь равные права на существование. А сегодня что происходит? Есть единственный город в стране, куда стремятся все – кто не стремится еще дальше, за границу. В этом городе живет правитель, стремящийся установить единомыслие на всей огромной территории – чтобы все думали, как он, и любили его за это беззаветно. По-моему, это нонсенс!.. Уже поэтому КС, где сошлись люди, слепленные из разного теста, чтобы посмотреть друг другу в глаза, попытаться услышать, понять, – это важнейшее достижение гражданского общества. Думаю, ничего другого на этом этапе и не могло произойти. Отдельной личности, чтобы созреть духовно, нравственно, требуется три десятка лет – минимум. Что уж говорить о многомиллионном народе.  

– Ничего другого? Ну хотя бы теневой кабинет. С программами для каждого из «министерств» – четкими и понятными и для интеллектуалов, и для тех самых непросвещенных.

– Если бы в КС вошли только политики (которых у нас нет)… А там политиков – раз-два и обчелся. Илларионов – не политик. И Каспаров – не политик. И Пионтковский. (Не хочу обсуждать националистов и левых.) Разумеется, это мое субъективное мнение, но я в нем тверд. Они не политики хотя бы потому, что политик не имеет права быть инфантильным. Экзистенциальный возраст Гарри Каспарова, я думаю, примерно такой же, как у Владимира Путина, – лет тринадцать-четырнадцать. Илларионов немногим «старше». Говорю об этом не в осуждение, просто констатирую факт, потому что и сам я при своих сединах не намного «взрослее». Но я все же занимаюсь игровыми формами искусства – мне взрослеть никак нельзя

– Но вы сказали, что Путин единственный политик в России.

– В том-то и проблема. Монархию из рук «царя Бориса» получил трудный подросток. Напомню, речь идет об экзистенциальном возрасте.

– Путину можно, а остальным нельзя? Значит, это молодые политики.

– А нужны политики как таковые. В КС – это Борис Немцов и Илья Яшин, других я не вижу.

– И оба – из тех, кому многие говорят «спасибо, не надо».

– Люди всегда будут кому-то говорить «спасибо, не надо». А другие – «вперед, ура!». Для этого и нужны честные выборы. Я не считаю, что большинство никогда не ошибается, что правота его безусловна. Но я понимаю другое: если в стране есть нормальный политический процесс, любой политик может как минимум убеждать граждан в своей правоте, объяснять свою точку зрения.

– Я лишь о потенциальном предложении, когда и если процесс начнется. Вот у нас на либеральном прилавке в качестве политиков – такой-то и такой-то. Чем будем спрос удовлетворять?

– Позвольте метафору. Допустим, я говорю: «Я – режиссер». Но пока не снял ни одного фильма, никогда не держал в руках камеру или хотя бы хлопушку. Я – режиссер, потому что учился во ВГИКе (а камеру там студентам дают редко). Рисую кадры, пишу сценарии. Но создание фильма – сложный, многоступенчатый процесс. Если у меня нет возможности делать кино, я могу называться режиссером – но фактически им не являюсь. Режиссеру нужны инструменты. Политику – политическая сцена, ресурсы, единомышленники. А у нас уничтожены и политический театр, и политики как класс. Люди, называющие себя политиками – в Госдуме, например, – таковыми не являются. В правительстве – та же грустная ситуация. Дмитрий Анатольевич даже в бытность свою президентом самостоятельным политиком не был. Откуда взять кинематограф, если нет режиссеров? Откуда взяться политикам, если нет политики?

На фото: Владимир Мирзоев (Куцылло Константин / photoxpress)

– А откуда взялся Навальный? Он даже не с муниципального уровня. Вот таким образом политикам и браться.

– Навальный как политик делает свои первые шаги. Политолог Станислав Белковский упрекнул Алексея за то, что тот в 2011 году не захотел создавать партию – остался блогером, одиночкой. Я этот упрек считаю справедливым – хотя никто не знает, что бы из этой затеи вышло. Но смотрите: как только этот одиночка стал превращаться в политика – его тут же стали налаживать в тюрьму. Нет чтобы порадоваться – на забетонированной площадке политического театра РФ пробился один сильный лопух. Хотя «лопух» звучит уничижительно… Гриб-шампиньон. Так нет же, его сразу пытаются от политики отлучить! У нас создана ужасающая, беременная диктатурой система, в которой политиком может быть только товарищ Путин. Эта система называется «монархией», эта система, предельно неэффективная в современном мире. Пирамида, поставленная на вершину, – больше-то ей опираться не на что. Аппарат «легитимного» насилия – это не опора, это наемники, которые разбегутся при первом дуновении революции.

Знаете, почему монархическая модель не работает сегодня, например, в театре – хотя именно театр считают «добровольной диктатурой»? На наших глазах произошла смена вех. Актеры перестали быть малыми детьми, холопами, инфантильными существами. Лучшие из них – хозяева своей судьбы, своей карьеры. Они сами видят, куда вести свой корабль. Самостоятельные, масштабные личности. Если я хочу быть диктатором в театре, то я должен окружить себя «детишками» и встать в позу учителя. Да и то…

– Вырастут же, сукины дети.

– Во-первых, да. Во-вторых, моя задача как учителя – развивать каждого актера как уникальную личность. Чтобы они становились масштабными людьми. И – хозяевами своей судьбы. У меня нет другого варианта, если я хочу создать прекрасное произведение. Не самоутвердиться за чужой счет, не орать на людей, не унижать их, а создавать спектакль. Сегодня я вынужден видеть в каждом участнике процесса равного себе, соавтора, – тогда все происходит в симфонии. Те, кто работает по старинке, делают топорные, малоинтересные спектакли, от которых за версту несет протухшим «совком». Монархия неэффективна – в том смысле, что она не успевает за новой реальностью. С ней можно пятиться назад, предлагать вместо жизни мифологические консервы. Но и это всего лишь иллюзия

– А еще в природе случается Президент Чехии Гавел – никакой не политик, хоть и инакомыслящий. Чем не вариант?

– Вацлав Гавел, мне кажется, был для общества консенсусной фигурой, моральным авторитетом. Он помог своей стране осуществить переход от одной системы к другой. Для мягкого перехода нужна «бархатная революция». Только тогда моральный авторитет может оказаться техническим президентом, чтобы потом отойти от дел, уступив место профессионалам. Что Гавел и сделал.

– Вам не жалко Мирзоева-режиссера – жертву Мирзоева-оппозиционера?

– На эту тему, конечно, можно повздыхать. Но, с другой стороны, мы оказались в пограничной ситуации, когда для честного человека «политика страуса» невозможна. Мы в одном шаге от диктатуры. 300 тысяч репрессированных бизнесменов, политзаключенные, заложники Болотной… Отмалчиваться сегодня – уже подлость. Когда-то, в 1990-е, можно было засесть в своей башенке из слоновой кости, сделать вид, что тебя не интересует жизнь страны, сосредоточиться на интересах театра, спектакля, труппы. Искусство для искусства – и пропади все пропадом. Теперь другие времена, если интеллектуал выбирает «башню», он превращается в раба, разрушает свои тонкие инструменты. А с разрушенной психикой и нечистой совестью творить ох как нелегко… То есть у меня выбора, в принципе, нет.

На фото: Фрагмент спектакля Владимира Мирзоева «Принцесса Ивонна» (фото «Коммерсант»)

– А «меня интересует жизнь страны, и поэтому я буду работать на своем участке фронта»?

– Да не получается так, поймите! Вот вы берете у меня интервью, задаете острые вопросы. А я говорю «не знаю» – на все вопросы. Ставлю себе Шекспира тихой сапой – вроде бы даже с туманным подтекстом. Показываю власти фигу в кармане, как в недобрые советские времена. И – молчу в тряпочку. Большинство советских интеллектуалов, пытавшихся усидеть одной задницей на двух стульях, плохо кончили. Даже такие гибкие люди, как Марк Захаров… Погибли как художники.

Что же до отсутствия работы – ну что ж поделаешь, такова спортивная жизнь. Буду писать книги… Кстати, это поразительно, но военные люди действительно не понимают, что политика сродни спорту и театру. Что здесь существует конвенция, правила игры, что нельзя побеждать любой ценой… Представьте себе футбольное поле, где бодро бегает только одна команда, а другую команду на поле не пускает вооруженный до зубов ОМОН. Сто мячей в пустые ворота уже забиты, «спортсмены» ликуют, а болельщики недоумевают: разве это футбол? Ни красивой игры, ни соперничества, ни страстей… Вот в такой ситуации мы и живем сегодня. А ведь государство должно быть арбитром на поле, а не игроком.

ДОСЬЕ

Мирзоев Владимир Владимирович, родился 21 октября 1957 года. Окончил ГИТИС в 1981 году (мастерская Марка Местечкина). Исповедует принцип «театра соавторства», отрицающий диктатуру режиссера. Среди наиболее известных постановок – «Амфитрион» и «Дон Жуан и Сганарель» Мольера, «Сирано де Бержерак» Ростана, «Двенадцатая ночь» и «Укрощение строптивой» Шекспира. Лауреат Госпремии РФ в области литературы и искусства (2001). Автор фильма «Борис Годунов» (2011). В марте 2010 года подписал обращение российской интеллигенции «Путин должен уйти». В 2012 году был избран в Координационный совет оппозиции (КС) – 28-е место в общегражданском списке. Постоянный участник оппозиционных митингов и пикетов.

ВСЕ ЛУЧШИЕ ИНТЕРВЬЮ «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» В 2013 ГОДУ:

 Писатель, сценарист Юрий Арабов; Музыкант Андрей Макаревич; Музыкант Юрий Шевчук; Переводчик Виктор Голышев; Экономист Евгений Ясин; Музыкант Юрий Лоза; Драматург Александр Гельман; Артист Ефим Шифрин; Писатель Людмила Улицкая;  Режиссёр Владимир Мирзоев;  Экономист Андрей Илларионов; Режиссер Олег Дорман;  Хирург-трансплантолог Сергей Готье; Бывший руководитель дирекции внешнего долга ЮКОСа Владимир Переверзин; Писатель Юлий Дубов; Сценарист и режиссер Александр Миндадзе; Адвокат Борис Кузнецов; Народный артист России Александр Бурдонский; Писатель Рубен Гальего; Режиссер Юрий Мамин; Наталья Солженицына.

* * *

Присоединятесь к сообществам газеты в социальных сетях:  «Совершенно секретно» в Facebook, ВКонтакте, Twitter