«Болотное дело», шаг до стрельбы

Где в российской истории следует искать аналогии с современными политическими процессами?

Шестого мая 2012 года на Болотной площади в Москве во время санкционированного митинга произошли столкновения манифестантов с полицией. Впоследствии около тридцати человек были арестованы, им предъявили обвинения в организации массовых беспорядков и участии в них, а также применении насилия в отношении представителей власти.

Большинство узников Болотной находятся в СИЗО – как особо опасные преступники. Четверо – под домашним арестом. Еще двое уже отбывают наказание – 2,5 и 4,5 года колонии.

Председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева считает, что «Болотное дело» задумано как показательный процесс. В его подготовке принимают участие около двухсот следователей, которые уже допросили более полутора тысяч человек. «Такие масштабы подготовки судебного процесса сравнимы только с тем, как в 1930-е годы готовили показательные процессы над «врагами народа», – утверждает Алексеева.

Исторические корни «Болотного дела» намного глубже. Узнав их, последствия «Болотного дела» нетрудно предсказать.

Доктор исторических наук, профессор Высшей школы экономики, специалист по отечественной истории XIX–XX веков Олег Будницкий полагает, что исторические корни «Болотного дела» очевидны, так же как и его последствия.

Первый среди многих

Имена людей, ставших в России первыми политзаключенными и ссыльными, хорошо известны: Радищев, декабристы, Герцен, Огарев. Случайных, как в «Болотном деле», людей по политическим мотивам впервые привлекли к ответственности в 1877 году – после первой в России политической демонстрации, рассказывает Будницкий.

Она состоялась 6 декабря 1876 года возле Казанского собора в Санкт-Петербурге.

В советских учебниках подчеркивалось, что это было первое выступление рабочих, однако это не так, считает историк: из всех демонстрантов – их было максимум 300 человек – рабочих было всего несколько десятков, остальные в основном студенты. На демонстрации впервые подняли красное знамя, на котором было написано «Земля и воля». Смысл этого лозунга рабочие поняли не вполне, поскольку крестьяне получили уже к тому моменту волю, а вопрос о земле был опять-таки крестьянским, а не рабочим.

Организаторы демонстрации из нелегальной организации «Земля и воля» не пришли на нее из конспиративных соображений, присутствовал только один из них – Георгий Плеханов, который произнес первую в России публичную политическую речь, содержавшую призыв освободить политических заключенных, в частности Николая Чернышевского. 

Накануне демонстрации организаторы настраивали рабочих на то, что на улицы выйдут тысячи людей, и, если соберутся хотя бы 15 тысяч человек, демонстрация направится к Зимнему дворцу и заставит царя объясняться, утверждает Олег Будницкий. (Несколько участников «Марша миллионов» 6 мая 2012 года готовились после санкционированного митинга на Болотной пройти к Манежной площади и остаться там в палатках, пока Владимир Путин, которому на следующий день предстояло в третий раз вступить в должность президента, «не уйдет».)

Демонстрация 1876 года окончилась столкновениями с полицией, от которых пострадали в основном не революционеры, а случайные прохожие.

– Был выходной день, в Казанском соборе шел молебен, а по Невскому проспекту гуляли люди. Они потянулись к месту демонстрации, просто желая узнать, что происходит. Толпа стала расти, и на нее обратили внимание полиция и дворники, которые в то время обладали статусом помощников полицейских. Демонстрацию стали разгонять, в том числе ничего не подозревающих зевак. Некоторые стали оказывать сопротивление, возмущаясь тем, что ни с того ни с сего их хватают полицейские. В итоге арестовали 20 мужчин и 11 женщин, из которых только пятеро имели отношение к организации демонстрации.

Что не помешало впоследствии приговорить десять человек к ссылке в Сибирь на 10 лет, пятерых – к 10–15 годам каторжных работ и троих – к пяти годам в тюрьме при монастыре.

Процесс был беспрецедентным: в российском «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» отсутствовало понятие «демонстрация». Никому в голову не могло прийти, что такое возможно в самодержавной стране, говорит Будницкий.

– Министр юстиции Пален собрал на совещание своего заместителя Фриша, петербургского градоначальника Трепова, прокурора петербургской судебной палаты Фукса, вице-директора департамента юстиции Кони. Фриш предложил всех повесить. Эту мысль всерьез не восприняли. Ввиду отсутствия статьи о демонстрациях за уши притянули статью «бунт против власти верховной, то есть восстание скопом». Предварительное следствие не проводилось. В суд представили лишь материалы жандармского дознания. Это было грубое нарушение законов Российской империи. Приговор, по сути, был составлен заранее.
Большая часть арестованных, по словам Будницкого, своей вины не признала. За редким исключением. Например, 16-летняя Фелиция Шефтель, заявившая о своем «намеренном участии» в демонстрации, была признана виновной в «дерзостном порицании установленного государственными законами образа правления», а также организации сопротивления полиции. Она была приговорена к шести годам и восьми месяцам каторжных работ

– Подсудимый Фалин отрицал, что был возле Казанского собора, и никто не мог опровергнуть его слов. Его все равно осудили. Осудили и Иванову, которая, как известно нам (но не было известно полиции), принадлежала к числу организаторов, но не была упомянута ни одним из свидетелей. Околоточный надзиратель Успенский, который накануне до крови избил обвиняемого Емельянова, судившегося под фамилией Боголюбов, потом давал против него свидетельские показания… В принципе, после судебной реформы 1864 года (была провозглашена независимость суда, разделение судебных властей, введен суд присяжных, гласность процесса, состязательность сторон, бессословность судопроизводства – то есть равенство всех перед судом, институт присяжных поверенных – то есть адвокатов при судах) суд в России был вполне приличным. Но когда речь шла о противниках режима, эти приличия, как правило, забывались.

Реакция на такую забывчивость со стороны радикально настроенных противников царского режима была однозначной – месть.

Повторяются только векторы

Политический процесс над участниками демонстрации у Казанского собора привел к другому процессу, ставшему одним из самых громких в XIX веке.
Среди осужденных был народник Алексей Боголюбов (Емельянов) – тот самый, которого до крови избивал околоточный. Его приговорили к 15 годам каторжных работ.

– Петербургский градоначальник Трепов приехал проинспектировать Дом предварительного заключения как раз во время прогулки заключенных по тюремному двору. Боголюбов снял перед ним шапку, как и было положено, но, когда Трепов шел обратно, Боголюбов повторно шапку не снял, считая, что уже поздоровался. Трепов вполне мог не понять, что перед ним тот же самый человек, возмутился и попытался сбить с него шапку. Боголюбов уклонился, шапка с него упала – из окон тюрьмы все это выглядело так, будто Трепов с размаху ударил Боголюбова. Начался бунт: заключенные ломились в двери, колотили в стены… Боголюбова высекли, а телесное наказание было законным лишь на каторжных работах, но не в предварительном заключении. Покарать Трепова собирались сразу несколько радикальных групп. Опередила всех одна женщина – Вера Засулич. Она и стала родоначальницей русского терроризма, – говорит Олег Будницкий.

Предпосылкам и последствиям поступка Засулич уделено немало места в книге Олега Будницкого «Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.)». Именно Засулич оказалась в конце «цепочки беззакония»: силовой разгон мирной демонстрации; процесс, проведенный без следствия и завершившийся суровыми приговорами, в том числе невиновным людям; история с заключенным Боголюбовым – все это окончилось выстрелом в градоначальника Трепова. А с выстрелом Засулич началась другая цепочка – актов терроризма как системного явления, для которого, по мнению Олега Будницкого, характерно наличие идеологии, организации и последовательных действий (в отличие от единичного покушения).

Олег Будницкий цитирует историка, лидера Конституционно-демократической партии Павла Милюкова: «Всякая динамика революционного действия, не приводящего к цели, кончается терроризмом».

Вера Засулич была оправдана судом присяжных (любопытно, что девять из них были чиновниками), и этот вердикт вызвал бурю аплодисментов в зале и огромное количество восторженных откликов в России и по всему миру.

Почему?

– Благодаря адвокату Петру Александрову получился суд не над Засулич, а над ее жертвой – градоначальником Треповым. Засулич была представлена человеком, который вступился за все общество, – объясняет Будницкий.

Мстили ли чиновникам и судьям за оправдание Засулич? Министра юстиции графа Палена уволили. Приговор оспорили. Засулич вновь объявили в розыск, но она уже скрылась за границей. Карьера Анатолия Кони, председательствовавшего на процессе, по словам Будницкого, замедлилась (впрочем, ненадолго).
Остановили ли этот процесс и этот вердикт народившийся российский терроризм? Нет. Напротив.

Вскоре среди бела дня в центре Санкт-Петербурга был зарезан руководитель жандармского корпуса Мезенцев. Народник Сергей Степняк-Кравчинский так отомстил за смертный приговор Ивану Ковальскому, который обвинялся в создании незаконного кружка, проживании под чужим именем в Одессе, принадлежности к социально-революционной партии и оказании вооруженного сопротивления при задержании. «Шеф жандармов – глава шайки, держащей под своей пятой всю Россию», – говорилось в письме Кравчинского, озаглавленном «Смерть за смерть», в котором он объяснял мотивы своего поступка.
Знакомая риторика? Только к определению «шайка» добавились такие выражения, как «кооператив», «религархат» и некоторые другие, суть же не изменилась.

Следующими целями террористов стали штабс-ромистр отдельного корпуса жандармов Гейкинг, агент сыскной полиции Никонов, харьковский губернатор князь Дмитрий Кропоткин.

– Терроризм развивался по нарастающей, осенью 1879 была создана террористическая организация «Народная воля». Кульминация революционного терроризма пришлась на 1 марта 1881 года – день убийства императора Александра II, – говорит Будницкий, подчеркивая, что все аналогии условны, а тезис о том, что история повторяется, – миф. Повторяются только «векторы движения».

Конечно, условны. Само собой, миф. Векторы, разумеется.

Сенатская площадь, Санкт-Петербург, 14 декабря 1825 года (Тимм Василий Федорович. «Декабристы на Сенатской площади». Ru.Wikipedia.org)

На фото: Болотная площадь. Москва, 6 мая 2012 года (Фото Юрия Тимофеева)

Слева направо: фигуранты «Болотного дела» Леонид Козявин, Ярослав Белоусов, Владимир Акименков,
Николай Кавказский, Денис Луцкевич, Сергей Кривов (фото Александра Клищенко, «Совершенно секретно»)

Сила печатного слова

Накалу страстей способствовали и подробные отчеты о политических процессах, которые появлялись в официальной прессе.

– Отчеты публиковали в «Правительственном вестнике», и в них печатали речи революционеров. Это было сильнейшее революционизирующее чтение. Замысел публикаторов состоял в том, что люди прочитают и ужаснутся. Кто-то, действительно, ужасался, но кто-то – восхищался. Процесс по делу 1 марта 1881 года был последним, материалы которого публиковались в прессе, – рассказывает Будницкий.

Но расчеты революционеров на возмущение «народных масс» оказались напрасными: прессу они не читали, антимонархических идей не разделяли, абстрактные свободы не воспринимали и толкнуть их на бунт – даже за «землю и волю» – оказалось невозможным.

Была предпринята почти удавшаяся попытка поднять крестьян на восстание, основанная на обмане, – так называемый Чигиринский заговор.

В 1877 году группа народников в Чигиринском уезде Киевской губернии распространила фальшивый «царский манифест», где говорилось о том, что царь ничего не может сделать для крестьян, ему мешают чиновники и дворяне. Крестьян призывали вступать в тайные общества, чтобы восстать против них. Две тысячи крестьян поверили и вступили в «Тайную дружину», якобы созданную при поддержке царя, договорились не платить налоги, собирать оружие, чтобы требовать передела земли пропорционально количеству членов семей. Полиция узнала о существовании дружины, большая часть ее членов была осуждена и приговорена к ссылке в Сибирь.

Почти 30 лет спустя, совсем в другой обстановке, появилось Выборгское воззвание. Это обращение бывших депутатов Государственной думы первого созыва к населению с призывом не платить налоги и не давать рекрутов в армию; оно появилось в 1906 году. Первая Дума была распущена императором Николаем II – и по закону он имел на это право. Мотив, приведенный в царском манифесте, звучал так: депутаты «обратились к расследованию действий поставленных от Нас местных властей, к указаниям Нам на несовершенства законов основных, изменения которых могут быть предприняты лишь Нашею Монаршею волею, и к действиям явно незаконным, как обращение от лица Думы к населению… пусть помнят Наши подданные, что только при полном порядке и спокойствии возможно прочное улучшение народного быта».

Депутаты посчитали, что это посягательство на свободу и суть парламентаризма, и рассчитывали, что Выборгское воззвание вызовет массовые волнения. Не вызвало, хотя редкие случаи неуплаты налогов и уклонения от службы в армии, действительно, имели место.

По российским законам, за составление Выборгского воззвания бывших депутатов судить не могли, говорит Будницкий. Их могли обвинить лишь в его распространении. Однако, во-первых, доказать факт распространения было сложно, во-вторых, многие депутаты лично его не распространяли.

Адвокат Василий Маклаков, доказав, что осудить депутатов за распространение воззвания невозможно, обратился к суду с вопросом: «Есть ли у нашего закона защитники?

Примерно с такой же мыслью сто шесть лет спустя, в начале августа 2013-го, обратится к судейской коллегии Верховного суда РФ самый известный политический заключенный России Михаил Ходорковский.

Председатель суда, выслушав Маклакова, просто ушел из зала суда, забыв закрыть заседание, рассказывает Олег Будницкий. Потом, «очнувшись», судьи все-таки выполнили установку начальства и осудили депутатов, приговорив большинство из них к трем месяцам тюрьмы и лишению избирательных прав.

Осуждены были более 150 депутатов. Осужденные, по словам Будницкого, в основном принадлежали к Конституционно-демократической партии, получившей на выборах наибольшее число голосов крестьян. Кадеты предлагали альтернативу революции – принудительное отчуждение земли за выкуп.

Актриса Лия Ахеджакова и журналист Ольга Романова – с родителями обвиняемых в массовых беспорядках (фото Александра Панфилова)

Член Координационного Совета оппозиции Илья Яшин (в центре) проходит свидетелем по «Болотному делу» (фото Александра Клищенко)

Инвалид II группы Михаил Косенко обвиняется в избиении сотрудника ОМОНа (фото Ирины Чевтаевой)

Пикет в поддержку подсудимого Владимира Акименкова, теряющего зрение в СИЗО (фото Александра Скрыльникова)

Что могут политические заключенные

Образованная, критически настроенная часть российского общества внимательно следила за судьбой политических заключенных. Им оказывали помощь, собирали в их пользу средства и за них мстили. В основе такого отношения лежало уважение: образованный человек в России имел все возможности для хорошей карьеры и безбедного существования, утверждает Будницкий, и люди, которые отказывались от этих благ, вызывали в обществе восхищение своей жертвенностью. К концу XIX века сообщество образованных радикалов насчитывало примерно 25 тысяч человек.

– И пусть это была капля в море в сравнении с численностью российского населения, но эта капля доказала бессилие всей системы 1 марта 1881 года, в день убийства Александра II. Сообщество радикалов сначала пыталось быть вне политики, двинулось, в ответ на призыв Герцена, «в народ», ставило на первый план социальные, а не политические изменения. Потом, столкнувшись с противодействием государства, с ростом числа политзаключенных, оно пришло к выводу: политическая борьба неизбежна, социальные изменения невозможны без политических. Так возникли идеи разрушить государство или захватить в нем власть. В том числе – с помощью политических убийств.

Власть, по мнению Будницкого, шла на уступки. Например, после очередного покушения на Александра II (взрыв в Зимнем дворце) была создана Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия во главе с графом Лорис-Меликовым – единственным бывшим генерал-губернатором, на чьей территории не был приведен в действие ни один смертный приговор. Лорис-Меликов во главе этой комиссии первым делом собрал прессу с целью разобраться, почему общество не доверяет власти. Была упразднена тайная полиция и предприняты другие шаги по сравнительной либеризации режима.

Но убийство императора означало конец реформ и начало реакции, ответом на которую стала в 1905 году Первая русская революция. Она вынудила власть вновь пойти на уступки и привела к появлению парламента, объявлению политической амнистии, свободы слова, собраний, союзов… Еще недавно те, кто требовал этого от государства, жертвовали и карьерой, и собственной свободой. Теперь это вынуждена была провозгласить сама власть.

Вскоре после событий 1905 года последовал сильнейший откат назад – так называемый Третьеиюньский переворот, который существенно ограничил свободы, особенно избирательные права граждан, оказавшиеся прерогативой состоятельных сословий. Будницкий считает, что это не остановило процесс формирования гражданского общества в России. Его прервала Первая мировая война, которая усугубила, среди прочего, конфронтацию с властью.

Чем это закончилось, все знают.

– Революцию не делают рабочие и крестьяне. Ее всегда делали образованные люди, к которым присоединялись рабочие и крестьяне или которые использовали рабочих и крестьян как инструмент, – утверждает Олег Будницкий.

Политические заключенные и политические процессы в царской России были симптомом кризиса власти; отсутствие легальных способов на нее воздействовать способствовало возникновению революционного терроризма. Власть и общество так и не смогли заключить прочный мир. Появлялись новые политические заключенные, росло и крепло сообщество тех, кто за них мстил. И организаторы репрессий, и мстители принадлежали к элите, а именно раскол элит делает революцию возможной

Все аналогии, напомним, условны.

Правозащитник и журналист Ирина Ясина (в центре) в коридоре Мосгорсуда (фото Александра Клищенко)

Легендарный правозащитник Людмила Алексеева постоянно ходит на суд по «Болотному делу» (фото Александра Панфилова)

Шествие в защиту фигурантов «Болотного дела». Москва, 12 июня 2013 года (фото Ирины Чевтаевой)

ПОДРОБНОСТИ

Народники и народовольцы: все не зря?

Социолог и философ, директор Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс»Александр Тарасов:

– Конечно, политические процессы для постсоветской России – не новость. В том числе и коллективные. В том числе и сфальсифицированные. Можно вспомнить, например, «дело Новой революционной альтернативы», не только сфабрикованное властями, но и проведенное через суд с такими нарушениями, что по решению ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека. –Ред.) это дело вскоре будут рассматривать заново, хотя осужденные уже отбыли сроки наказания. Власть уже более десяти лет обкатывает на представителях левых движений – как самых слабых и беззащитных – методы подавления любой оппозиции, в том числе и либеральной, так что напрасно либералы презрительно игнорируют сфабрикованные суды над леваками как над «классово чуждыми».

Но «Болотное дело» может оказаться самым крупным и самым громким – особенно если к нему пристегнут всех иногородних и дело превратится в дело о «подготовке массовых беспорядков в разных городах России с целью свержения власти». Тут невольно вспоминается «процесс 193-х». Конечно, там размах был больше: царское правительство придумало некое «преступное сообщество», действовавшее по всей России (как минимум в 37 губерниях) и намеревавшееся не только «свергнуть государственную власть», но и «истребить всех чиновников и зажиточных людей». Нахватали 4 тысячи человек. Поскольку это был бред и подтвердить его какими-либо доказательствами было невозможно, а на большинство арестованных вообще ничего (даже какой-нибудь плохонькой нелегальной листовки) найти не удалось, следствие тянулось три с половиной года – и за это время в тюрьме умерли и покончили с собой 59 арестованных, а 38 – сошли с ума. И не меньше 2 тысяч заразились в предварительном заключении туберкулезом, от которого тогда лечения не было. На процесс удалось вывести лишь 193 человека, 90 из которых суду, как он ни старался, пришлось оправдать, поскольку против них никаких улик не было (впрочем, царь повелел 80 из них тут же сослать без суда в административном порядке).

И вот этот-то суд действительно привлек внимание всего мира к политическим судам в России – и стал первым знаменитым народническим процессом. И именно на нем впервые предстали перед публикой будущие знаменитые революционеры Николай Морозов, Лев Тихомиров, Брешко-Брешковская, Саблин, Сажин, Войнаральский, Ковалик, Ланганс… А также Андрей Желябов и Софья Перовская, организовавшие позже «казнь» Александра II. И сочувствовавших им было заведомо меньше, чем сейчас тех, кто симпатизирует «узникам Болотной», – даже просто потому, что никаких легальных оппозиционных СМИ в царской России не было, а была жесткая предварительная цензура, к тому же подавляющее большинство населения империи вообще было неграмотно. Кроме того, к моменту суда (а процесс проходил в октябре 1877 – январе 1878 года) политические дела фактически уже были выведены из-под действия судебной реформы 1864 года, и потому суд был, по сути, полузакрытым. Так что суд по «Болотному делу» имеет все шансы стать для правящего режима куда более неприятным, чем «процесс 193-х»: о том процессе узнать правду, даже имея такое желание, могло лишь абсолютное меньшинство населения. И если сегодня содержание крупного политического процесса невозможно скрыть от общества (даже просто из-за всеобщей грамотности), оправданных по суду нельзя тут же сослать в Сибирь, осужденным тайно заменить приговор по указанию царя другим, более жестким, а отбывающих наказание лишить права переписки и свидания (в том числе с адвокатом) и за словесное оскорбление надзирателя расстрелять – значит, народники и народовольцы боролись не зря.