Порт-Артур, усталость от генералов

Сдача легендарной крепости стала предвестником падения Российской империи

«Я с полным прискорбием в душе, но и с полным убеждением, что исполняю священный долг, решился прекратить борьбу, – сообщал 2 января 1905 года (20 декабря 1904 года по ст. ст.) в приказе по войскам Квантунского укрепленного района генерал-адъютант и генерал-лейтенант Анатолий Стессель. – …Я с сокрушением в сердце, но и с полнейшим убеждением, что исполнил священный долг перед Царем и Отечеством, решил оставить крепость»

Через три дня Порт-Артур капитулировал, а Стессель вошел в историю русской армии как единственный генерал-адъютант, сам сдавшийся в плен. Одних лишь солдат попало в плен к японцам свыше 22 тысяч – без учета офицеров. Последние, впрочем, если желали, могли и не разделять судьбу «нижних чинов», отправившись вместо плена домой, – им нужно было всего лишь дать честное слово, что в текущей войне они уже участвовать не будут. Первым воспользовался этой оказией сам Стессель… Хотя в самом начале кампании он с пафосом и говорил: «…объявляю, что отступления ниоткуда не будет, потому, во 1-х, КРЕПОСТЬ ДОЛЖНА ДРАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО, И Я, КАК КОМЕНДАНТ, НИКОГДА НЕ ОТДАМ ПРИКАЗ ОБ ОТСТУПЛЕНИИ; и, во-вторых, что отступать решительно некуда».

Теперь же и «снаряды почти иссякли», и «из 40 тысяч гарнизона […] осталось менее 9 тысяч, и то полубольных», и вообще «всему есть пределы – есть предел и сопротивлению». Поскольку «продолжать оборону значило подвергать ежедневно бесполезному убийству войска наши, сохранение коих есть долг всякого начальника». Похвальное человеколюбие, ранее отчего-то за Стесселем не замеченное.

Да и насчет иссякших снарядов генерал слегка погорячился: в руки японцев попало свыше 206 тысяч артиллерийских снарядов разного калибра – не считая тех, которые нашим солдатам, морякам и офицерам удалось взорвать или утопить в последний день перед капитуляцией. Одних лишь винтовочных патронов, как оказалось, было сдано противнику свыше 5 миллионов 438 тысяч штук. С продовольствием тоже не все просто: если верить мемуаристам, японцы нашли на сданных им складах 690 тысяч суточных пайков пшеничной муки, 80 тысяч пайков ржаной муки, 11 200 пайков кукурузы, 1125 пайков риса, 666 666 пайков сухарей, 175 тысяч пайков консервов, 23 333 333 пайка соли, 1 333 333 пайка сахара и фуража для лошадей на 56 дней… Может, Стессель в самом деле не знал, что в наличии столько запасов? Но тогда это говорит лишь о подлинной степени профессиональных способностей и компетенции – его и штаба. Точнее, их отсутствии.

Без головы

Главная проблема традиционна для России – тотальная неготовность к войне. Вкупе с полным пренебрежением к неприятелю, при полном же его незнании. Как с горечью записал в своем дневнике военный инженер подполковник Сергей Рашевский (погиб 2 (15) декабря 1904 года), «нам так и не удается до сих пор узнать, какая дивизия неприятеля оперирует против нас под Артуром. Не знаем мы также ничего о числе войск, осаждающих крепость. Словом, полное неведение и неопределенность относительно сил и намерений противника». И это – на шестой месяц войны! Разведка провалена, и потому наша артиллерия зачастую била в белый свет как в копеечку, впустую растрачивая драгоценные снаряды. А японцы уже вовсю применяли для разведки и корректировки огня аэростаты. Но что там аэростаты, если даже бинокли имелись лишь у редких офицеров.

Зияющие провалы можно перечислять до бесконечности: связь, инженерная подготовка, тыловое и санитарное обеспечение, перевозки. По тактике применения пулеметов японцы превзошли нас наголову, были у них уже на вооружении и ручные гранаты, отличной оказалась и одиночная подготовка бойцов – солдаты противника, как выяснилось, инициативны и отменно выучены стрелять прицельно. А у нас, как водится, твердо знали: патроны на учениях надо экономить, поскольку «штык – молодец». Так ведь и уставы наши с наставлениями исходили из «передового» опыта Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., когда полагали, что огневой бой нужен лишь для подготовки решительного штыкового удара.

Но главной проблемой русской императорской армии оказались ее же командные кадры. «Здесь нет людей долга, а есть бездарные выскочки, лишенные творческой плодотворной и предусмотрительной государственной работы» – так в первые дни войны отчаянно пытался донести истину до высшей инстанции путем телеграмм некий пылкий поручик Карселадзе.

Наверное, во всех учебниках военного искусства значится, что Порт-Артур пал прежде всего потому, что там не было единого командования – при обилии генералов и адмиралов. Во главе Квантунского укрепленного района был генерал-лейтенант Анатолий Стессель, командир 3-го Сибирского армейского корпуса. Комендантом крепости был генерал-лейтенант Константин Смирнов, а «душой обороны» полагают генерал-майора Романа Кондратенко – начальника 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Артиллерия – полевая, крепостная – подчинена разным командирам. А еще моряки, занятые исключительно своим, – Порт-Артурская эскадра (со своим командованием), порт (там тоже свое начальство). Не многовато ли отцов-командиров, едва ли не каждый из которых полагал, что именно он – голова? При таком раскладе дрязги неизбежны

Они и разъели и без того разболтанный механизм руководства обороной. Хуже всего, что сцепились бравые военачальники на глазах у всех, разрушая саму основу воинской дисциплины и моральный дух защитников крепости. Основной конфликт – между Стесселем и Смирновым: «Никогда не бывший в бою, генерал Смирнов получил назначение коменданта», – позже возмущался Стессель. Хотя в самом начале кампании, как свидетельствовал мемуарист, укрывшийся за псевдонимом П.Н. Ларенко, Стессель «не раз высказывался, что и он ожидает с нетерпением прибытия нового коменданта.

– Я – стрелковый генерал, мое дело – полевой бой. Как защищать крепость и как ее укрепить, не знаю. Вот приедет новый ваш комендант, который, как расписывают газеты, прошел чуть не целый десяток академий, человек образованный, это его дело. Все, все переходит в его распоряжение».

Правда, в «полевой бой» генерал Стессель однажды вступил. В ночь на 20 апреля (3 мая) в гавань попытались прорваться японские брандеры, которые наши моряки утопили артиллерией. Часть японцев пыталась спастись на шлюпках и даже вплавь. И вот тут, как вспоминал капитан Михаил Лилье, «некоторые из начальствующих лиц приняли даже активное участие в отражении этой атаки брандеров. Так, например, генерал-лейтенант Стессель и генерал-майор Белый лично стреляли из ружей по спасавшимся в море японцам». В послужном списке Стесселя, хранящемся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА), кстати, значится, что он получил девять призов за отличную стрельбу, в том числе – четыре императорских. (РГВИА, ф. 409, оп II, д. 26494, лл. 48 (об.), 50 (об.), 51 (об.), 52 (об.). – Как тут было «призеру» удержаться от соблазна пострелять по безоружным утопающим?

«Слыхал, что между генералом Стесселем и генералом Смирновым произошли крупные недоразумения», – уже 5 (18) мая записал в своем дневнике капитан Лилье. 19 июня (2 июля) новая запись: «Среди высшего нашего начальства, по слухам, все время идут большие нелады». Тем же днем подполковник Рашевский тоже записал: «Наступление, предположенное вчера, отменили и главным образом оттого, что все наше начальство окончательно переругалось». И дал детальный расклад ситуации: «Стессель на ножах с Смирновым, которого он хотел совершенно отстранить от должности, но не решился, имея в виду, что на таковую генерал Смирнов назначен высочайшим приказом. Генерал Смирнов рассорился с генералом Кондратенко из-за того, что последний считает существенно необходимым выполнение всего, что вздумает предварить какой-нибудь подпоручик, и поэтому ставит на очередь всевозможные фантазии. Наконец, генерал Фок выжил из ума и всех и вся ругает. Словом, царит ерунда невероятная, и нет не только офицера, пожалуй, солдата, который относился бы к нашим руководителям с доверием и уважением».

Спустя три дня капитан Лилье вновь запишет: «Слыхал, что обостренное отношение между начальствующими лицами Порт-Артура все усиливается». 1 (14) сентября: «Отношения между начальствующими лицами самые натянутые и обостренные. В особенности это замечается в Морском ведомстве. Больше всего от этих постоянных распрей страдают, конечно, низшие чины и, что особенно печально, тормозится все дело». Спустя две недели новая запись: «Обостренные отношения между нашими генералами и адмиралами все увеличиваются и дошли до невероятной степени. Поговаривают даже о нескольких дуэлях, которые должны состояться после осады». – Одна по крайней мере точно состоялась: уже после войны генерал Фок вызвал на поединок генерала Смирнова, ранив его во время дуэли в живот. Когда до такого градуса доходят отношения между своими, до противника ли тут?

После падения Порт-Артура генерал Стессель, ранее воспеваемый как герой обороны, в глазах общественности в одночасье обратился чуть не в исчадие ада. Но без героев нельзя, и в этот ранг незамедлительно возвели погибшего за три недели до сдачи крепости генерал-майора Романа Кондратенко: он, мол, и был настоящим руководителем обороны, противостоя «безобразиям Стесселя».

Но этот сюжет весьма искусствен: может, разногласия у них и были, но на поверхность так ничего и не выплыло, и уж как раз они-то друг с другом на ножах не были. По крайней мере прилюдно: Кондратенко, будучи подчиненным Стесселя и младше его по званию и выслуге, положенную уставами субординацию соблюдал. Но и с генералом Смирновым при этом тоже ладил. Однако устоявшиеся представления, что именно Кондратенко был душой, сердцем или даже мозгом обороны Порт-Артура, документальных подтверждений не получают – хотя бы потому, что таковых «органов» в осажденной крепости не оказалось вовсе

На фото: Русско-японская война 1904-1905гг. Бывший комендант крепости Порт-Артур, генерал-лейтенант А.М. Стессель  (РИА «Новости»)

«Павлон» и академик

В одной из книг, изданных сразу после падения Порт-Артура, утверждалось: Стессель и ненавидел Смирнова якобы лишь за то, что тот образованнее его. Обратимся к первоисточникам – послужным спискам главных персоналий. Начнем со Стесселя. Бесспорно, что уже по факту своего рождения он принадлежал к самым сливкам военной аристократии: его дед – генерал-лейтенант, много лет был командиром Кексгольмского гренадерского полка – одного из самых элитных. Но, главное, дедушка свыше 20 лет был Царскосельским комендантом – это все равно как ныне комендант Кремля! Отец героя тоже не лыком шит – из гвардейской кавалерии: полковник лейб-гвардии Уланского полка, шефом которого был великий князь Николай Николаевич старший. И выходит, что будущий порт-артурец едва ли не с младых ногтей попал в поле зрения влиятельнейшей  великокняжеской военной группировки. Стоит ли удивляться, что потомственный дворянин Санкт-Петербургской губернии Анатолий Стессель окончил именно 1-й Санкт-Петербургский кадетский корпус, хотя заведение это столь элитное, что для поступления туда недостаточно было одного лишь безупречного родового происхождения – еще надо было добыть три рекомендации сиятельных особ. Круче был только Пажеский корпус. В его послужном списке значится еще одна кузница самых элитных кадров – 1-е Павловское военное училище, выпускники которого, «павлоны», почитались лучшими строевиками императорской армии.

Выпустился Стессель не в гвардию, но в полк весьма респектабельный и комфортно дислоцированный – 2-й гренадерский Ростовский полк. И о дальнейшем продвижении по службе мог уже особо и не беспокоиться – с такой родословной, фамильными связями и учебными заведениями в послужном списке чины, награды и продвижение шли сами. Хотя порой и не особо спешно: ротой Стессель командовал 9,5 года, а батальоном – целых 14, семь лет – полками, несколько месяцев – бригадой, экспедиционным отрядом в Китае – во время карательного похода против восставших Ихэтуаней; еще три месяца числился начальником дивизии, пока в августе 1903-го не был назначен исполняющим должность коменданта Порт-Артура… При этом его реальный боевой опыт исчерпывался лишь командованием ротой во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. После Порт-Артура писали, что он не из храбрых, но напраслину возводить не будем: трусы в императорской армии до генеральских чинов все же не допускались – даже по протекции. Но и полководческим даром Стессель явно не обладал, застыв, судя по всему, на уровне командира батальона, и уж новой эпохе точно не соответствовал. Зато для свиты императора был вполне «своим», посему в августе 1904 года и причислен к ней, получив аксельбанты генерал-адъютанта.

А вот генералы Кондратенко и Смирнов уже из другого теста. Первый моложе Стесселя на 14 лет, а это уже совсем иное поколение. Бросается в глаза и разница происхождений: Кондратенко – «из дворян гор. Тифлиса», сын малороссийского дворянина, великим трудом выслужившего к отставке майорский чин в действующей армии – на Кавказе. Отучившись в далеко не элитной Полоцкой военной гимназии, Роман Кондратенко поступил в Санкт-Петербургское Николаевское инженерное училище, по окончании которого выпущен прапорщиком в 1-й Кавказский саперный Его Императорского Высочества Николая Николаевича старшего батальон. Служил, несомненно, превосходно – спустя два года подпоручик Кондратенко командирован в Петербург для сдачи экзаменов в Николаевскую инженерную академию. Сдал, зачислен, спустя два года «на вакансии произведен в Поручика с оставлением при Академии». И уже через четыре месяца после этого производства «за усердие в науках […] произведен в Штабс-Капитаны» – редкий случай, много говорит о его способностях. Потом ненадолго – в войска и снова Петербург – Николаевская академия Генерального штаба, которую окончил по 1-му разряду и причислен к Генеральному штабу. Дальше – ровная штабная карьера и чин генерал-майора на 42-м году жизни…

Смирнов старше Кондратенко на три года, тоже вроде не из особо знатных: «из дворян Минской губернии», учился во 2-й Московской военной гимназии, откуда и пошел в артиллерийское 2-е военное Константиновское училище, оттуда переведен в Михайловское училище – тоже артиллерийское. Три года в войсках – и снова в Петербург: Михайловская артиллерийская академия. Спустя год после окончания которой он поступает уже в Николаевскую академию Генерального штаба…
Вот только, как оказалось, особой пользы делу обороны Порт-Артура этот академический багаж не принес. По уверению участников событий, Кондратенко инженерное дело… не любил, тяготея к активным боевым действиям. При этом в тактике общевойскового боя на практике разбирался не очень. В этом смысле на высоте оказался генерал Смирнов, зато он, в свою очередь, хотя и был артиллеристом, грамотное управление артиллерией так и не отладил

Еще раз заглянем в их послужные списки. Генерал Кондратенко, впервые получив роту лишь 29-летним капитаном, прокомандовал ею менее 10 месяцев, а батальоном, отбывая обязательный ценз, и того меньше – четыре месяца! Полком – 3,5 года. Бригадой – в общей сложности 30 дней, а дивизию получил лишь в феврале 1904 года. В переводе на нормальный язык, у него фактически не было никакого навыка управления
войсками – учился уже на поле боя!

У генерала Смирнова та же история: ни ротой, ни батареей он никогда не командовал, батальоном – лишь год, полком – меньше года, 3,5 года – бригадой, а вот дивизией и вовсе никогда не командовал. Как можно быть успешным военачальником, должным образом не пройдя все эти ступени, не зная, как этот механизм работает не в кабинетной теории – на практике? Может, они были блестящими штабистами? Но за все месяцы обороны Порт-Артура блестящие академики так и не смогли наладить элементарного: нормальной командно-штабной работы! Чему же их тогда учили в академии Генштаба, гнезде военной мысли и кладези мудрости?

– А лишь военному искусству «времен Очаковских и покоренья Крыма», в прямом смысле – так свидетельствуют Антон Деникин, Борис Шапошников и граф Алексей Игнатьев. «Мы изучали военную историю с древнейших времен, но не было у нас курса по последней русско-турецкой войне 1877–1878 годов», – жаловался генерал Деникин. «Русско-турецкая война 1877 года тщательно замалчивалась, – это уже Игнатьев, – больно много в ней было грубых и преступных ошибок высшего русского командования». Так что верхом современного опыта почиталась Франко-прусская война 1870–1871 гг. – хорошо не походы Ганнибала.

«Такого рода занятий, как военная игра, у нас и в помине не было», – свидетельствовал маршал Шапошников. «Мы не провели ни одного практического занятия по стратегическому сосредоточению и по использованию железных дорог для переброски войск», – это граф Игнатьев. Самым же большим пробелом, в один голос твердили все, была полная неосведомленность о современной военной технике. О чем уж говорить, если значение сосредоточенного артиллерийского огня изучали на примере действий батареи Лористона — в битве 1809 года под Ваграмом. И когда японцы сосредоточили огонь батарей, разбросанных по фронту, на участке, намеченном для атаки, то этот прием, как свидетельствует Игнатьев, «оказался для нашего командования неприятнейшим сюрпризом». И с пулеметами «нас тоже познакомили только наши враги, на войне»…

Кадровый протекционизм и непрофессионализм – вот главные болячки армии начала ХХ века. Продвижение офицеров по службе искусственно заторможено, ротации кадров – никакой. Снизу доверху все закупорено массой офицеров и генералов, которые таковые лишь по названию, на деле – военные чиновники. И вся эта огромная масса, стремясь как можно дольше удержаться на своих местах, давила абсолютно все свежее и новое во всех сферах жизни военного организма. К чему это привело – сначала в русско-японской войне, а затем и мировой – известно.

Автор и редакция «Совершенно секретно» благодарят работников Российского государственного военно-исторического архива за помощь и предоставленные материалы.