«Она создала художника»

Из неопубликованных писем и воспоминаний Юлии Николаевны Шемякиной – мамы художника Михаила Шемякина

Досье

Шемякин Михаил Михайлович, русский художник, родился 4 мая 1943 года в Москве. Учился в средней художественной школе при Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина, не закончил.

Творческий диапазон весьма велик: от графики, живописи, скульптуры до балетных постановок и мультипликации.

В Петербурге установлены три его монумента: Петру Первому (в Петропавловской крепости), жертвам политических репрессий и архитекторам-первостроителям Санкт-Петербурга. Под Петербургом, в парке Константиновского дворца – скульптурная композиция «Царская прогулка». В Москве – композиция «Дети – жертвы пороков взрослых». Памятники Петру Первому – в Нормандии и в Лондоне.

С 1971 года – в вынужденной эмиграции. В настоящее время живёт во Франции.

Отец Михаил Петрович Шемякин родился в 1908 году. Происходил из кабардинского княжеского рода Кардановых. В Гражданскую войну служил под командованием будущего Маршала Победы Георгия Жукова. Первого боевого ордена удостоился в 13 лет. Кавалер ордена Ленина и шести орденов

Красного Знамени. Полковник. Великую Отечественную закончил в Берлине. Был военным комендантом г. Кёнигсберга. Уволен из армии после того, как посетил опального маршала Георгия Жукова. После развода с Юлией Шемякиной поселился в Краснодаре, где и умер в 1977 году.

Мать – Шемякина (Предтеченская) Юлия Николаевна. Родилась в 1916 году в Петрограде. Окончила Ленинградский театральный институт. Работала в театрах Ленинграда, Воркуты и Риги. Снималась в кино. Эмигрировала во Францию. В Париже создала кукольный театр Matriochka de Paris/«Матрёшка де Пари». Умерла в 1999 году в Клавераке (США), в имении своего сына.

Исполнилось 100 лет со дня рождения Юлии Шемякиной – матери известного во всём мире художника и скульптора Михаила Шемякина.    

Юлия Шемякина с сыном в его имении. США Клаверак. Начало 1990-х

В основе данного повествования – письма Юлии Николаевны Шемякиной своей сводной сестре Валентине Смирновой, писательнице Надежде Поведенок (переписка завязалась, когда Надежда Георгиевна собирала материал для повести о Борисе Блинове, опубликованной под названием «Жил-был артист»), письма подруге актрисе Валентине Мельник, а также воспоминания близких Юлии Николаевне людей, записанные автором данной публикации, журналистом Владимиром Желтовым.

Письма Юлии Шемякиной преимущественно обстоятельные, некоторые многостраничные; самое длинное (от 14 мая 1996 г.) – на 18 страницах. Какие-то письма эмоциональные, какие-то – сумбурные. Почти все – содержательные, «о времени и о себе». Да простятся Юлии Шемякиной (и другим рассказчикам) неточности, которые могут быть обнаружены дотошным читателем – главное, что в повествовании нет заведомой лжи.

Даже не будь Юлия Николаевна матерью знаменитого Михаила Шемякина, её непростая жизнь достойна книги, которая была бы небезынтересной не только биографам её сына:

Первый вальс с государем

 «…Я знаю, что наш с Женей отец, Николай Алексеевич Предтеченский, окончил Кронштадтское гардемаринское училище…» (Морское инженерное училище императора Николая I в Кронштадте. – Ред.)

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок от 29 сентября 1987 года, Париж.                          

«… Мама рассказывала. На выпуск гардемаринов приезжает государь. И приезжают гимназистки. И выбирается царица бала. (…) Мама всегда (говорила): «На мне было платье со стеклярусом и золотые туфельки, и меня выбрали царицей бала». «А что такое царица бала?» Оказывается, первый вальс идёшь с государем. И вот мама сделала первый вальс, и папочка влюбился. А жениться-то нельзя было! (…) Папа – потомственный дворянин, мама – дочь священника, которая не должна была выйти замуж за дворянина. Не разрешалось! Только благодаря Иоанну Кронштадтскому (…) потомственному дворянину (Николаю Предтеченскому. – Ред.) разрешено было жениться на девушке из духовного сословия».

Из воспоминаний Юлии Шемякиной, 1999 год, Париж.

Благодаря помощи влиятельных сподвижников Иоанна Кронштадтского уже после его смерти (умер он в 1909 году) мама Юлии Шемякиной Мария Лаптева поступила в Смольный институт, который не закончила. Мария Лаптева и Николай Предтеченский поженились в 1915 году, в 1916-м у молодых супругов родилась дочь – Юлия

***

«Дед мой Памфил Васильевич был регентом кронштадтского Андреевского собора, руководил церковным хором и даже сочинял церковную музыку. Он был правой рукой Иоанна Кронштадтского. Жили они по соседству, в одном дворе, семьи дружили. Мама нам не говорила, но она была крестницей протоиерея отца Иоанна Кронштадтского. Это тоже была запретная тема. Только после «реабилитации» Иоанна Кронштадтского она мне показала документ, где говорилось, что она его крестница. К сожалению, документ этот, тайно хранившийся много лет, потом бесследно исчез. Исчезла и икона, подаренная маме Иоанном Кронштадтским».

Из рассказа сводной сестры Юлии Шемякиной Валентины Смирновой, 11 ноября 2007 года, Петербург.

«Иоанн Кронштадтский был щедрый человек, богатый человек, он подарил в селе Мартышкино (дачный посёлок под Петербургом. – Ред.) моему деду двухэтажный дом, деревянный. Сам освятил его, и при освящении сказал: «Какие бы войны ни были, какие бы народы ни приходили, этому дому стоять вечно!» Этот дом пережил две войны, 14-го года и Великую Отечественную, и до сих пор он стоит».

Из воспоминаний Юлии Шемякиной, 1999 год, Париж.

«Я помню дом в Мартышкино, который подарил Иоанн Кронштадский деду Памфилу Васильевичу. В войну все Мартышкино сгорело, уцелел только дедушкин дом, он стоял один, полуразрушенный. И ещё был один подарок… Умирая, Иоанн Кронштадтский оставил своим крестникам два кованных сундучка, их закопали во дворе около дома. В Мартышкино. Посадили две ёлки. Одна до сих пор жива. А вторую после войны во время сильной грозы ветром повалило, и открылась яма с сундучками. Один сундучок оказался набитым столовым серебром, второй не вскрывали. Соседи по даче, которые обнаружили клад, сдали оба сундучка то ли в Эрмитаж, то ли ещё куда-то…»

Из рассказа Валентины Смирновой, 11 ноября 2007 года, Петербург.

***

«Раннее детство мы с Женей (сестрой. – Ред.) провели в Астрахани. Папа наш, окончив гардемаринское кронштадтское училище (…) был направлен в должности мичмана в Волжскую флотилию… После революции наш папа получает направление на Черноморский флот. Семья перебирается в Одессу, где папа был капитаном кораблей дальнего следования. (…) Из Одессы (папа) получает направление в Балтийское пароходство. Мы приезжаем в Ленинград…»

Из письма Юлии Шемякиной Валентине Смирновой от 19 августа 1993 года, Париж.

Родители Юлии Николаевны – Николай Алексеевич Предтеченский и Мария Памфиловна Лаптева, 1914

Отел был другом Кирова

 «Отец (был) другом С. М. Кирова. Киров вызвал его в Ленинград». (…)      

«Папа командируется в Америку. Народный комиссариат внутренних дел в его отсутствие выделяет нам квартиру на Невском, 8. (…) Весь второй этаж целиком занимали мы». (…) «Дом был в ведении Наркоминдела – Народного комиссариата иностранных дел. Папа работал в здании напротив, которое называлось «СЕВЗАПГОСТОРГСИН» – Северо-западная торговля с иностранцами». (…) «Он от России ездил в Америку, договаривался, закупали корабли какие-то».

«Несколько слов о моем папе и его окружении. Был он высокообразованным человеком. (…) Во время революции все Предтеченские эмигрировали, но папа, один из всей семьи мужчина, был на стороне революции и остался в России. Был член партии с 1917 г.

Окружение наше было интересным: Киров Сергей Миронович, Муравьев Александр Алексеевич, Лариса Рейснер, которые работали в Смольном. (…) Гости у нас были постоянно! Сервизы на 24 персоны! (Мамино приданное.) Салфетки, скатерти, на которых были красиво, белой гладью, вышиты мамины инициалы «М. П.». Это был какой-то весёлый сон. После Астрахани и Одессы! Это был НЭП… (…) Звучали стихи Есенина, Ахматовой. У нас бывал Николай Гумилев! Друг папы». … «Папа был знаком с Гумилевым, с Ахматовой, Есенин посещал наш дом».

Из воспоминаний Юлии Шемякиной 1999 года и из её письма сестре Валентине Смирновой от 14 мая 1996 года, Париж.

«К Сергею Мироновичу (Кирову) мы часто ходили в гости. Нас с Женей поражало то, что у него всюду стояли большущие, как в магазинах на витринах, вазы, полные конфет, а их никто не ест. Сергей Миронович здоровался со мной и с Женей. Мы ему делали реверанс, в ответ нам он делал тоже – комически, низкий (реверанс), и все кругом хохотали. Мы не знали ещё тогда, что реверансы уже отменены. Сергей Миронович был добродушным хозяином, много угощал и много рассказывал.

Однажды зимой он вынес из соседней комнаты вазу с огромным букетом темно-красных роз. Они чудесно пахли, и на них блестели капельки росы. Сергей Миронович дал всем понюхать и потрогать лепестки. Лепестки были свежие и настоящие. На вопрос, откуда это чудо, он ответил

– Подарили рабочие «Красного Треугольника» («Красный треугольник» – фабрика, специализирующаяся на производстве резиновой продукции. – Авт.). Розы так искусно сделаны были – резиновые!

Друг Сергея Мироновича Муравьев, или, как мы его звали, дядя Шура, был особенно близок к нашей семье. (…)

В школе мы с Женей не учились: я – до 3-го класса, а Женя – до 2-го. К нам приходили учителя и учили русскому языку, математике, географии. Приходила учительница музыки и виолончелист – мой учитель – из Мариинского театра. Так было до смерти моего отца.

Из письма Юлии Шемякиной сестре Валентине Смирновой от 14 мая 1996 года, Париж.

«Папа в плаванье заболел, и его отправили в санаторий в Ялту, где он и скончался, не увидев новую квартиру, на 

Невском, 8. Было ему 34 года».

Из письма Юлии Шемякиной Валентине Смирновой от 19 августа 1993 года, Париж.

«…В 26-м году папа умер. Нас моментально из этой квартиры вышвырнули. Мы получили очень сырое, полуподвальное помещение на улице Петра Лаврова. (…) Существовал (в Ленинграде – Авт.) чудесный театр – ТЮЗ, на Моховой. (…) Там я видела замечательного «Дон Кихота». Дон Кихота играл Черкасов, а Санчо Панса играл Чирков. Там же я уже влюбилась в Блинова. Девочкой еще. (…) Он был замечательным актером ТЮЗа. Как играл Блинов, до сих пор помнят все, кто видел его…»

«Как только папа умер, всё изменилось! Мы пошли в школу. Были очень счастливы, что нам приклеили красную звёздочку октябрёнка. И начались сразу почему-то выступления (в школьной художественной самодеятельности – Ред.). Ну да, я играла на пианино,

сестрёнка играла на пианино, мамины сестры в балете танцевали. Октябрятские номера. Стенгазеты. Нет, не стенгазеты – это жилгазета называлось.

Я уже знала, что я буду актриса – уже с тех лет. Как говорили, куска хлеба не съест, не поломавшись. Я мыла посуду так (меня заставляли мыть посуду на кухне), то где-то обязательно должен был быть (воображаемый. – Ред.) киносъемочный аппарат, который должен был меня снимать. Поэтому я прежде, чем взять чашку, делала два пируэта перед чашкой, потом расстилала полотенце, садилась на пол, вытирала, и – всё время там где-то – оператор. Меня снимают. Это я киноактриса была!»

Из воспоминаний Юлии Шемякиной, 1999 год, Париж.

Юлия Шемякина – студентка Театрального института. 1939-1940

«Комиссар Фурманов»

«…С Борисом мы познакомились на свадьбе его друга и подруги Евгении Николаевны (сестры Юлии Шемякиной – Ред.) Мелиты Мягги, и Борис мне сказал, что, гуляя с собакой по улице Петра Лаврова, всегда подглядывал в моё окно на мои «выставки» картин. А я любила очень рисовать!

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок от 18 июня 1987 года, Париж.

«Мне было семнадцать лет. Борису двадцать четыре. Он уже год был женат на Нине Гавриловне (Нине Димант, в замужестве – Блинова. – Ред.). Он ушёл от неё, сразу же!..

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок. Дата не указана. Вероятно – 1976 год.

«Работа в «Чапаеве» (в кинофильме братьев Васильевых «Чапаев» Борис Блинов исполнил роль комиссара Фурманова. – Ред.) принесла Борису мировую славу. Она обрушилась на него лавиной. Он стал знаменит, но он сумел быть достойным славы. Умел быть скромным. Простым. Ни капли не зазнавшимся. Но после выхода картины усилилось поклонничество – как школьниц младших классов, так и старших, а также молодых женщин всех профессий и национальностей. Толпы поклонниц встречали его и провожали от дома до театра и обратно. Все лестничные клетки дома были исписаны мелом. Приходили письма от поклонниц из Франции, Англии, Германии. От «мисс», «мадемуазелей» и «фройлен». Изощрялись в описании своей влюблённости жены военнослужащих. Были поклонницы, которые могли выстаивать часами под дождём, в лютый мороз, на палящем солнцепёке, лишь бы увидеть его!

Поклонничество утомляло и раздражало Бориса. Укрыться было невозможно. Они знали расписание репетиций, спектаклей. Дежурили у Дома кино, у Дома актёра. Почтовый ящик был ежедневно полон писем с любовными излияниями. Влюбилась в Бориса и жена режиссёра Файнциммера. Одолевала его звонками по телефону, так же как и роскошная красотка, балерина Надежда Красношеева. Да разве перечтёшь этот список!

Где бы ни появлялся Борис, его сейчас же узнавали, старались познакомиться, заговорить. Но в этот период, я знаю, Борис был со мной! И только со мной! Мы мечтали об одном. О сыне!.. Наши отношения у многих мелких людишек вызывали зависть и желание во что бы то ни стало нас поссорить

Мне рассказывали небылицы о любовных похождениях Блинова, и я ревела в голос, мечтая о том, где бы раздобыть огромнейший пистолет, чтобы свершить правосудие!

Борису сплетничали обо мне. Он, бледный, мог, опрокидывая всё, что есть на пути, ворваться в комнату, трясти меня и орать, чтобы я немедленно показала ему драгоценности, которые подарил мне Трауберг! Потом выяснялось, что я с Траубергом не знакома. А «возлюбленной» Бориса была его сестра Катя, которую он (Блинов) поцеловал, вылезая из такси – Катя поехала дальше…»

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок.

«Я и Борис были самыми близкими друзьями почти девять лет. Я была его женой и другом. Для моей долгой жизни этот срок не так велик. Для его – трагично короткой – эти годы значительная часть жизни.

Мы очень любили друг друга. Очень. Хотя в нашей жизни было всякое. Расходились! Ссорились! Были бесконечно счастливы, когда вновь мирились! Были несчастны! Были блаженны! Но всегда нас с ним связывало взаимопонимание и одинаковое отношение ко многим вещам. Во многом мы были с ним одно и заодно! (…) Я никогда не мучила Бориса! Если ушёл, значит, надо. Он все равно со мной. Я уже стала постарше. Большой пистолет отошёл в область предания… Всё! Мы расстались навеки!..»

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок.

«Сейчас я уже стара. Бориса нет давно. Задумываясь над прошлым, удивляюсь тому, как ни я, ни он не владели искусством личных отношений. Как наше глубокое чувство любви вдруг обнаруживало несостоятельность, которая стара как мир и живёт на земле и посейчас, принося людям горе. Вы спрашиваете, каким был Борис в последний день встречи со мной, как он себя вёл (летом 1941 года. – Ред.). Он был очень удручён! Ленинград был затемнён, непривычно тих и суров, и печален. Борис был таким, как город. На душе у него было плохо! Борис прощался со мной. Со своей юностью, с городом! Он вывозил Нину… Делал не то, что хотел, а то, что «надо». У меня – театр, друзья, молодость. Нина – одна! Не работает. Погибнет… Борис хотел быть порядочным! Искал решение…

…Я боюсь, что вы подумаете, что это глупость, а это его натура, его страстное желание любви… беззаветной… вечной. И все же он умер одиноким! Разве это не трагично?..»

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок 1980 (?) года, Рига.

Шемякин Михаил Петрович, 1942

Кавалерист Шемякин

«Я пошла в Москве в отдел культуры, и мне предложили место в Театре на Таганке, где в то время с концертами работала моя знакомая – Зоя Фёдорова. Драматург Арбузов написал пьесу «Накануне» о войне, в которой я получила главную роль».

Из письма Юлии Шемякиной сестре Валентине Смирновой от 1 марта 1994 года, Париж.

«В цирке, где работала Женя, работала и конная группа Туганова. С Тугановыми был знаком Михаил Петрович Шемякин, он в то время воевал под Москвой, командовал кавалерийским полком, и бывал наездами в столице. Шемякин помнил Юлечку по фильму «Друзья», и не упустил возможности познакомиться. Завязались отношения».

Из рассказа Валентины Смирновой, 11 ноября 2007 года, Петербург.

«Газеты в то время были полны сообщений о зверствах немцев, о подвигах наших солдат и офицеров. Много очень писалось о маршале Жукове, который пообещал отогнать немцев от Москвы. Маршалом Жуковым был создан 1-й особый кавалерийский полк, командиром которого был назначен только что окончивший Академию Фрунзе майор Шемякин. Этот майор был частым гостем цирка, т. к. в этот момент в цирке работала многочисленная группа конников под руководством Туганова, с которым он был в дружеских отношениях, и немного позже вся эта группа добровольно пошла на фронт.

Майор шумно появлялся в общежитии цирка в сопровождении солдат, волокущих туда на горбах барана и мешки с продуктами. Все это отдавалось на кухню. Вечерами, после представления, накрывался стол, и вся голодная цирковая орава шумно принималась за еду и выпивку, высоко вознося безграничную доброту и щедрость майора».

Из письма Юлии Шемякиной сестре Валентине Смирновой от 1 марта 1994 года, Париж.

«Майор безнадёжно влюбился в печальную красавицу, актрису Театра на Таганке, которая продавала в комиссионных магазинах свои эстрадные платья и собирала бесконечные посылки своей матери… твою сестру Юлю.

Однажды майор весело предложил отослать в Свердловск трёхкилограммовые банки американской ветчины, крупу, сахар, сказав при этом, что будет бесконечно счастлив оказать мне эту пустяковую услугу. (Посылку, и не одну – вы получили.) Сделав это доброе дело, он отправился опять на фронт и… пропал

Через некоторое время я получила письмо, в котором он сообщал о своём ранении, и с просьбой навестить его. Я пришла к нему в госпиталь, где он лежал весь забинтованный. Ранен он был в голову и грудь, однако это не помешало ему упорно твердить одно: «Будьте моей женой!»

Пишу письмо маме: «Мамочка, ну что же это такое? С кем ни встречусь, с кем ни познакомлюсь, только слышишь: «Будьте моей женой!» Ответ мамы: «Придёт время, доченька, и захочешь такое услышать, да никто не скажет».

В госпитале Шемякин из-под подушки достаёт пачку денег: «Отошлите маме и сёстрам!» – «Спасибо! Но замуж за вас я всё-таки не пойду!» – «Напрасно! Со мной вы будете – как в салазках!» (Боже мой! Зачем мне эти «салазки»!) Подлечился он и уехал. А в Свердловске – беда. (…) Письмо от мамы душераздирающее: «Юлинька! Дров нет! Холодина! Ляля и Ларочка лежат в бреду от жесточайшей кори! Денег нет, а оставить их, чтобы съездить в ближайшую деревню и выменять вещи на продукты, нельзя. Не с кем оставить…»

Из письма Юлии Шемякиной сестре Валентине Смирновой от 1 марта 1994 года, Париж.

«Полк Шемякина стоял под Москвой в деревне Шишкино на отдыхе после боев. Шемякин повёз меня туда.    (…) Сшили мне шинель, выдали юбку, гимнастёрку, пилотку, сапоги. Шемякин начал меня обучать верховой езде и стрельбе из пистолета.

Однажды он меня разбудил очень рано и сказал, чтобы я одевалась. Мы вышли на улицу, на которой был выстроен его конный полк. Мы с ним прошли в голову колонны, где два коновода держали наших лошадей. Мою – Царицу, и шемякинского – Вострюка. Мне и Шемякину поднесли бурки и набросили их нам на плечи. Заиграли фанфары, очень красиво и певуче. Вперёд выехал знаменосец с алым флагом. Шемякин громко подал команду: «По коням!», и полк тронулся по широкой просёлочной дороге вперёд на Запад. А твоя сестричка, Лясинька, Юля впереди всех рядом с командиром! «Миша, куда мы едем?» – «На войну!» – «А где война?» – «Увидишь».

И я увидела, Лясинька, войну. Это так горько! Это такое несчастье…»

Из письма Юлии Шемякиной сестре Валентине Смирновой от 1 марта 1994 года, Париж.

На съемках фильма «Тревога в горах». Юлия Шемякина и Степан Крылов,1939

«Мишка опять выдал!»           

«…Когда в 1943 году у меня родился сын, муж никак не мог понять, почему я так обезумела от счастья! Подумаешь, сын! Так и должно быть»!

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок. 1976 (?).

«В 56-м Михаилу Петровичу предоставили выбор: или куда-то на юг, или в Ленинград. Юля где-то пишет, что выбор сделал Миша – он хотел учиться в Академии художеств. Наверное, выбор Юля сделала сама – она все делала для того, чтобы сын стал художником».

Из рассказа Валентины Смирновой, 13 марта 2016 года, Петербург.

«Юля делала из сына художника! Не случайно на Вечере, посвящённом 90-летию со дня рождения Бориса Блинова, состоявшемся в петербургском Доме актёра им. К. С. Станиславского в 1999 году, Игорь Дмитриев сказал: «Юлия Николаевна Шемякина, может быть, и не великая актриса, но она – великая мать! Она создала художника!»

Мишенька имел право картины писать, где ему заблагорассудится! Юлька рассказывала: входит в комнату – сумерки были – у стенки столик стоит, а на столике лежит голова Иоанна Предтечи. Она даже вскрикнула! Все это Мишенька написал на стене.

Я не очень понимала его искусство, но понимала, что он очень талантливый человек! А Юля была в восторге: «Мишка опять выдал!» Юля делала из сына художника!..

Из рассказа Валентины Мельник, 20 января 2016 года, Петербург.

«Михаил Петрович Шемякин человек был до мозга костей военный. Для него существовало только два понятия: защита Родины и – «моя семья». Больше ему в жизни ничего не надо было! А Юлечка – романтик, ей было интересно все!»

Из рассказа Валентины Мельник, 20 января 2016 года, Петербург.

«…Я не могла никому доверить Мишу и Танечку – это был особый случай. Миша был такой долгожданный! (…) Но я признаюсь в ошибке: нельзя было оставлять искусство…»

Из письма Юлии Шемякиной Надежде Поведенок от 18 июня 1987 года, Париж.

Михаил Петрович (Шемякин. – Ред.) был – до прихода Юлечки к нам в театр(Ленинградский кукольный театр под руководством Евгения Деммени. – Ред.), – по-моему, комендантом Риги. После он служил в Германии, занимал высокие должности. Юля же устроилась билетёршей. Это, по-моему, 56-й год, не раньше. Билетёров принимает не художественный руководитель – директор. Она вышла на работу. Шёл по фойе Деммени. Идёт и видит: новая билетёрша. Статная женщина, молодая! А красивая! Приходит в актёрскую: «Кто она такая?» А уже прошёл слух, что это – акимовская актриса. И Евгений Сергеевич пригласил её к себе в кабинет, буквально через неделю, а, может, через несколько дней спросил: «Вы не хотели бы у нас работать актрисой, с куклами?» – «Попробую». И Юля стала работать с куклами.       

Почему она, вернувшись в Ленинград, не предложила себя драматическим театрам, не знаю. По всей вероятности, не решилась. Большой перерыв был в работе. Может, и предлагала. Говорили, что в театр к Акимову ходила, и там вроде бы одна не последняя актриса ультиматум Николаю Павловичу выставила: или я – или она! Знаете, в театре – интриги… Могла пойти и в другой какой, а вот не пошла! Не знаю, не знаю почему. Я не допытывалась. Почему пришла к нам, в кукольный? Может быть, потому что наш театр рядом с акимовским. Заглянула, что называется, по дороге. Решила посмотреть, что это за театр. Юля иногда такие решения принимала, что – волосы дыбом! «Зачем?!» А потом оказывалось, что так и надо было делать. Такой человек была!

С куклами Юлия Николаевна, конечно, никогда прежде не работала. А с марионетками – очень сложная работа! Но никто бы не сказал, что она не занималась с куклами раньше. Деммени обожал нашу пару! Спектакль «Точка, точка, два крючочка» мы в Москву возили на Всесоюзный фестиваль детских и кукольных театров, и он стал лауреатом. … Михаил Петрович был против того, чтобы Юлия Николаевна была актрисой. И у нас в театре Деммени она проработала недолго. Уволиться пришлось из-за мужниной ревности.

Михаил Петрович сам пришёл с заявлением, сказал Евгению Сергеевичу, что «у нас рушится семья», и «я прошу уволить мою супругу». Там и, правда, намечался очень симпатичный роман, но «рушится семья» – об этом и речи не могло быть! А Деммени был очень ранимый человек. «Как это, из моего театра, от меня уходит человек?!» И он одним росчерком пера уволил Юлию Шемякину. Потом в доме Шемякиных все уладилось. Миша понял, что был неправ, погорячился. И Юля пришла проситься обратно. Деммени сказал, что согласен, если местный комитет поддержит единогласно. Мол, таково правило. Одна актриса проголосовала против. И Юля пошла в театр «Сказки»! Почему в театр, у которого даже не было зрительного зала, а только репетиционный, на Владимирском, а не, скажем, БТК (Большой театр кукол. – Ред.), не знаю. (…) В «Сказке» она тоже недолго отработала – лет пять, может, шесть. И уехала на Север…»

Из рассказа Валентины Мельник, 20 января 2016 года, Петербург.

От составителя: Юлия и Михаил Шемякины развелись – Михаил Петрович уехал в Краснодар, где и умер в 1977 году.

Борис Блинов в спектакле «Третья верстка». Ленинградский Новый ТЮЗ, 1937

Шесть лет в Воркуте

…Борис Вольфович (Зон. – Ред.) чувствовал, что жизнь свою я буду кончать режиссёром, творческую! Так что я проработала перед пенсией шесть лет в Воркутинском театре кукол. Стажировалась у Образцова по режиссуре. И в кукольном театре Воркуты отработала шесть лет – как актриса, и как режиссёр. Это очень интересно.

Я была увлечена. И я была счастлива, что я шесть лет в Воркуте на Севере, где обледенелая сцена театра… И нас встречали ребята такие похожие на (неразб.), радостно бежали – в шесть часов мы приезжали ставить декорации, а они уже бежали и кричали: «Кукольный театр! Кукольный театр!» Матери приходили и говорили: «Всю ночь не спят, ждут, когда вы приедете!» Вот такая была интересная работа, не смотря на все трудности».

Из воспоминаний Юлии Шемякиной, 1999 год, Париж.

«Что она писала из Воркуты? Что удивительно – не жаловалась! А только описывала. Идём на работу не по одному, потому что ветер унесёт; идём, держимся друг за друга, а бывает и по верёвке, чтобы не потеряться. Что интересно – детских аплодисментов не слышно! Рукавички не снять – холодно! В зале. В каких условиях работали артисты! Хорошо ещё, что куклы – петрушечные, тростевые, а не марионетки – руки хоть как-то защищены. А были аплодисменты – обледенелыми подошвами об пол! Обувью аплодировали! Обо всем Юлька писала с юмором! Не писала: какая я несчастная!..»

Из рассказа Валентины Мельник, 20 января 2016 года, Петербург.

Юлия и  Михаил Шемякины с американским пианистом Ваном Клиберном. Вашингтон, 1994

***

«Юлия Николаевна всю жизнь мечтала жить в Париже. Это была её хрустальная мечта! Потому-то и перебралась она в Ригу – из Прибалтики было легче уехать. Рига для неё город был не новый, там оставались ещё какие-то, если и не друзья, то знакомые. В Риге ей было хорошо, и она, честно говоря, не верила, что её мечта осуществится.

Миша вначале не понял, почему мать захотела в Ригу, а потом – из Риги. Он мне то ли писал, то ли звонил: «Ты не знаешь, почему?..» Тогда Миша ещё не хотел, чтобы мать перебиралась во Францию, потому что у него у самого там – ни кола, ни двора. Юлии Николаевне надо было где-то работать, а человек она уже была не молодой.

Вначале, когда она оказалась в Париже, жили трудно, но всё как-то образовалось (…), и Миша был счастлив, что мать вместе с ними».

Из рассказа Валентины, 13 марта 2016 года, Петербург.

Фото из семейных архивов Валентины Смирновой, Валентины Мельник