НОВОСТИ
The Hill: американский Конгресс торопится принять закон, обязывающий Трампа помогать Украине
ЭКСКЛЮЗИВЫ
sovsekretnoru

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ
Автор: Татьяна РЫБАКОВА
Совместно с:
02.08.2014
Ключевые отрасли экономики существуют за счет наследия СССР. Надолго ли его хватит?
 
Классический сюжет мировой литературы: человек растрачивает доставшееся ему наследство и, впав в нищету, наконец-то берется за ум. Российская промышленность еще не проела наследство, доставшееся ей от СССР. Однако за ум лучше взяться уже сейчас. Страна утрачивает лидерство в добыче нефти и газа, попытки создать свою Кремниевую долину закончились пшиком, а ракеты и спутники падают уже так часто, что встает вопрос о самом существовании российской космонавтики. Действительно ли вся постсовесткая экономика не что иное, как проедание созданных нашими отцами и дедами богатств? Или речь идет о болезненном, опасном, но все же процессе выздоровления? Расследование «Совершенно секретно» показало: картина сильно разнится в зависимости от отрасли.
 
Одним из самых ярких примеров проедания советского наследия всегда была нефтегазовая отрасль. Практически все крупнейшие месторождения нефти и газового конденсата были открыты в 1960–1980-х годах (см. таблицу). В постсоветское время геологоразведка может похвастаться разве что открытием каспийский шельфовых месторождений, к которым относится и Курмангазы, расположенное в Казахстане, и несколько более мелких месторождений в российской зоне Каспия.
 
Еще более грустная картина в металлургическом секторе – здесь зачастую речь идет о месторождениях, открытых в 60-х годах прошлого века.
 
К примеру, месторождения никеля в районе Норильска были окрыты в 30-х и 60-х годах прошлого века. В 60-х годах прошлого века было открыто и Новохоперское никелевое месторождение в Воронежской области, вокруг которого сегодня кипят страсти (оно расположено возле природного заповедника).
 
Несмотря на дефицит сырья для алюминия – бокситов, последние крупные месторождения были разведаны в 1980-х годах: в постсоветскую эпоху владельцы алюминиевых заводов, прежде всего Олег Дерипаска («Русал»), предпочитают более дешевый путь: покупку зарубежных месторождений.
 
Залежи вольфрамовых и молибденовых руд, по запасам которых Россия лидирует в мире, также разведаны в советское время.
 
По объему добычи золота Россия занимает четвертое место в мире, однако последнее крупнейшее месторождение – Сухой Лог – разведано в 1977 году.
 
Разве что с алмазами повезло – вторая кимберлитовая трубка в Архангельской области была открыта в феврале 1996 года.
 
«Действительно, добывающие отрасли пользуются в основном советскими запасами. Геологоразведка в 1990-х – начале 2000-х практически не проводилась», – соглашается директор Института анализа предприятий и рынков ВШЭ Андрей Яковлев. При этом, отмечает он, по мере истощения запасов, издержки добычи растут. И уже сегодня добыча нефти и газа, к примеру, перестала расти – и специалисты предрекают скорое падение ее объемов.
 
Во многом это обусловлено и варварскими методами разработки. В советское время из-за этого фактически было погублено Самотлорское месторождение. Оно находится практически в центре огромного озера-болота, застывшего в вечной мерзлоте. Когда встал вопрос о методах добычи, было два варианта – осушить его или вести работы по примеру Нефтяных Камней на Каспии, с буровых платформ. И тот, и другой варианты показались слишком дорогостоящими, поэтому придумали третий – насыпать песчаные «острова» и с них добывать нефть. Однако при таком варианте нагрузка – физическая и тепловая – оказалась слишком велика. К тому же транспорт срывал с поверхности Самотлорского озера-болота ягель, который предохранял вечную мерзлоту от перегрева. В результате уже в середине 1980-х началось обводнение месторождений, и хотя с конца 1990-х годов добычу удалось частично восстановить, все же основной потенциал Самотлора буквально утонул из-за некомпетентности разработчиков.
 
Еще хуже обстояло дело с нефтегазовыми месторождениями в начале 1990-х. Автору удалось в свое время побеседовать с человеком, воочию наблюдавшим, что происходило тогда с месторождениями в Восточной Сибири. «Добыча шла по принципу «пока фонтан хлещет». Потом месторождение могли просто заглушить – и все, не заморачиваясь закачкой раствора», – рассказывал он.
 
Дело в том, что нефтяное месторождение – штука капризная. Если уж его, как говорят специалисты, вскрыли, необходимо постоянно поддерживать дебет скважин – в частности, закачкой раствора вместо добытой нефти, для того чтобы поддерживать давление в пластах. Если же этого не делать, нефть просто уйдет в образовавшиеся пустоты и извлечь ее оттуда станет гораздо труднее. Именно так и происходило в начале 1990-х. В результате огромное количество разведанных запасов перешли в категорию неизвлекаемых и трудноизвлекаемых.
 
НОВЫЕ ПОЕЗДА НА СТАРЫХ РЕЛЬСАХ
 
Конечно, обидно, что богатства недр, которые де-юре принадлежат народу, были не просто распределены в ходе приватизации среди тесного круга особо приближенных к власти лиц, но и пострадали от хищнической эксплуатации. Однако резкий рост в 2000-е годы цен на нефть, газ и металлы стимулировал новых хозяев недр начать применять современные технологии добычи, доразведывать имеющиеся месторождения (как, например, Наталкинское месторождение золота), вкладывать деньги в геологоразведку и научные разработки.
 
Гораздо хуже, считает Яковлев, обстоит дело с инфраструктурными отраслями.
 
«Есть очень простой критерий для определения того, какая отрасль или структура живет тем, что проедает советское наследие: надо посмотреть, какую долю имеющихся у нее площадей она сдает в аренду», – говорит Сергей Смирнов, директор Института социальной политики и социально-экономических программ ВШЭ.
 
Сам он примером застрявшей в СССР инфраструктурной отрасли считает почту. Действительно, «Почта России» до сих пор остается эдаким советским мастодонтом – с почтальонами «с сумкой на ремне» и письмами, ходящими по две недели в черте одного города.
 
Даже в наиболее продвинутой отрасли – энергетике – проблемы те же. С одной стороны, после реформы электро­энергетики в отрасль пошли инвестиции, отмечает Яковлев. С другой – многие электростанции, прежде всего гидроэлектростанции, построены в 1930–1950 годах, и их ресурс практически исчерпан. Да и с более новыми гидросооружениями не все ладно: та же Саяно-Шушенская ГЭС – одна из самых новых, да только вот в 1970-е годы, как выяснилось, бракоделов хватало.
 
А между тем на подходе еще более грозная проблема – вырабатывают свой ресурс атомные станции, построенные в советское время, напоминает Яковлев.
 
Если же говорить о потерях, то за последние годы Россия практически потеряла пассажирский речной флот, говорит Смирнов. «Раньше практически повсеместно ходили скоростные катера «Ракеты», были даже регулярные перевозки – к примеру, Ярославль – Кострома». Сегодня последние более-менее целые речные теплоходы используют для перевозки иностранных туристов, а остальные, как показало крушение теплохода «Булгария» на Куйбышевском водохранилище, находятся в аварийном состоянии.
 
Инфраструктура – это не только рельсы и трубы. К примеру, обитатели Рублевки сегодня страдают от массовой гибели хвойных лесов. Дело в том, что в советское время борьба с жуком-типографом (короедом) велась на государственном уровне. Службы лесозащиты выявляли зараженные участки леса, лесхозы незамедлительно спиливали зараженные деревья. Сегодня эта работа потеряла былой масштаб. Мероприятия по защите леса носят локальный, спорадический характер.
 
Та же история и с иксоидными клещами – переносчиками энцефалита и болезни Лайма. В советское время их ареал ограничивался Восточной Сибирью, где ежегодно проводилось массовое опрыскивание лесов и даже парков интексицидными препаратами. В 1990-е годы на опрыскивание денег не было – и сегодня иксоидные клещи дошли до Москвы.
Санитарно-гигиенические, противоэпидемиологические мероприятия везде требуют общегосударственного планирования и финансирования. Самое страшное тут то, что борьба с последствиями стоит гораздо дороже и дает гораздо меньше результатов, нежели плановые мероприятия.
 
РАССВЕТ БЛИЗКО?
 
И все же, считает Смирнов, многое уже возрождается. «Посмотрите, в 1990-х годах многие региональные аэропорты просто умерли. А сегодня уже летают регулярные рейсы в Вологду или Кострому. Или взять железнодорожную ветку до аэропорта Внуково – ее вначале демонтировали за ненадобностью, а с появлением «Аэроэкспресса» вновь возродили», – говорит эксперт.
 
Значительный пласт советского наследия используется сегодня с гораздо большей эффективностью, чем ранее. «СССР  практически не был готов к техническому прогрессу, поэтому множество разработок было «положено на полку». А сегодня они сняты и используются, – говорит Смирнов. – Например, мой одноклассник занимается плазменным напылением – эта услуга пользуется большой популярностью, его компания получает заказы со всего мира. А ведь этот метод он разработал еще в советское время, но тогда он не пригодился».
 
Таких технологических заделов, часто пришедших из военно-промышленного комплекса, не так уж и мало. К примеру, перфторан, больше известный как «голубая кровь», – плазмозаменитель, разработанный в 1980-е годы, спас немало жизней советских солдат в Афганистане. А сегодня большая часть «кислородной косметики» сделана на его основе. Снимающий похмелье препарат «Зорекс» сделан на основе формулы, изобретенной советскими фармакологами для помощи при химической атаке.
 
Вообще, советскую фармацию и радиационную медицину сильно подтолкнула чернобыльская катастрофа, отмечает Яковлев. «Поэтому наши разработки, особенно в области лечения лейкемии, до сих пор ценятся в мире», – говорит он.
 
Другой вид наследия – «мозги». Именно сильная школа программистов в СССР дала возможность взрывного развития телекоммуникаций в новой России, отмечает эксперт. Другое дело, что сегодня существует реальная опасность того, что выращенные в СССР математики, программисты и физики «утекут» за рубеж, где и будут создавать «гуглы» и открывать свойства графена, а новое поколение, которое уже называют «поколением ЕГЭ», просто не сможет понять, что за наследство им досталось. Однако Смирнов надеется, что этого не произойдет. «Меня радует, что конкурс в технические вузы сохраняется», – говорит он.
 
Другое дело, отмечает эксперт, что для новых технологий, пришедших в новую Россию, не нашлось нужных специалистов. «Все-таки в СССР такие прорывы, как в атомном проекте, были редкостью, – говорит он. – В основном специалистов готовили, исходя из того, что никаких технологических скачков не будет».
 
И все же, по мнению экспертов, Россия сейчас скорее выходит из самого тяжелого периода реструктуризации, и во многих отраслях возрождение видно уже невооруженным взглядом.
 
«Возьмите легкую промышленность, – говорит Смирнов. – В 1990-е годы она просто умерла. А сейчас Иваново проводит текстиль-туры, пользующиеся огромной популярностью. Конечно, есть еще проблемы – к примеру, посевы льна в той же Ивановской области еще не восстановлены. Но процесс возрождения уже несомненен».
Зачастую процессы прямо-таки иллюстрируют известную поговорку «бабло побеждает зло». К примеру, в тех же РЖД, «Ростехнологиях» и Газпроме сегодня возрождают многие советские разработки, на которые раньше просто не было денег, отмечает Яковлев. «Все же надо понимать, что если 20 лет не вкладывать в технологии, то никакой технологический бизнес идти не будет, – говорит он. – С другой стороны, посмотрите: у нас растет экспорт вооружений и экспортируем мы далеко не автоматы Калашникова».
 
Конечно, еще во многих отраслях напряженная ситуация, как, к примеру, в космосе: деньги вкладываются большие, а отдача не впечатляет. Но все же процесс идет: то же самолетостроение понемногу поднимается, вагоностроение.
 
Да и в добывающих отраслях: многие из разведанных в советское время месторождений стало возможно разрабатывать только с развитием новых технологий и приходом инвестиций – взять то же Удоканское медное месторождение или Сахалинские шельфовые проекты. А для некоторых, как Штокманское газоконденсатное месторождение, еще и технологий в России нет.
 
ПРАВИЛЬНО СТАВИТЬ УДАРЕНИЕ
 
Однако мир не стоит на месте: пока мы, как нерадивые наследники, рассматриваем доставшееся нам от СССР, прикидывая, куда его приспособить, другие страны вырываются вперед. В США вслед за «кремниевой» началась «сланцевая» революция. Китай становится лидером по строительству скоростных дорог. Даже маленькая Эстония сумела отличиться, став европейским Сингапуром в области интернет-технологий.
 
Если присмотреться, во всех этих историях успеха одна и та же канва: государство строит инфраструктуру, каркас того «здания», которое желательно иметь, а бизнес, исходя исключительно из соображений наживы, бросается на «халяву» – и строит стены, вставляет окна и двери… У нас же пока все наоборот: государство почему-то стремится на конкурентный рынок, а бизнесу дает право строить нужные ему элементы инфраструктуры в обмен на различные нерыночные преференции. В результате вместо стройного «здания» новой технологии у нас вечная стройплощадка с торчащей арматурой и обломками бетонных плит: если покопаться, то можно найти немало ценного, но применить его можно будет где-то в другом месте.
 
Да что тут говорить, если даже непонятно, что, собственно говоря, нам нужно строить. Уже которое десятилетие говорится о необходимости промышленной политки – и все разговоры оканчиваются тем, что она не нужна, потому что под разговоры о ней обязательно разворуют все накопления. Но накопленное в Фонде  национального благосостояния уже тратят – а промполитики так и не создано. Может, все-таки не в ней дело, а в правильном выстраивании приоритетов?
 
В одном известном анекдоте лиса советует зайцу правильно ставить ударение в слове, значение которого от этого кардинально меняется. Минэкономразвития и Минфину, наверное, тоже стоит правильно ставить ударение, когда речь идет о стратегии развития экономики. Пока же ведомства жонглируют прогнозными значениями платежного баланса, дефицита бюджета и инфляции, промышленный рост не просто остановился – фактически мы сейчас можем потерять даже достижения последнего десятилетия. Многие эксперты с тревогой говорят, что идет процесс упрощения российской промышленной модели: все меньше в ней доля высокотехнологического сектора вне государственных структур, все больше простых схем «купил – продал» или нехитрого сервиса.
 
Да и если вернуться к добывающему сектору – разве он не может стать не «сырьевым проклятием», а конкурентным преимуществом? США на основе «сланцевой революции» готовятся к новому технологическому рывку, Китай, скупив месторождения полезных ископаемых в Африке, строит на их основе новый сектор экономики – а в России падение добычи нефти и газа восприниматется как должное, а закрытие Дерипаской алюминиевых заводов – как неизбежность. Мир стоит на пороге новой промышленной революции, говорят эксперты, – а мы все рассуждаем о «международном разделении труда», в котором, кстати, мы уже давно не на первых ролях.
 
Вообще, если поговорить не с отечественными мэтрами экономики, а с иностранными инвесторами, то приходишь к выводу, что Россия большинством из них воспринимается в основном как огромный потребительский рынок. Однако, чтобы потреблять, надо что-то заработать, а чтобы заработать, надо что-то изготовить и продать. Если же население живет в основном на бюджетные выплаты и кредиты, как это было в Греции, то заканчивается такой праздник потребления аналогично. И, учитывая степень закредитованности наших сограждан, уровень жадности наших банкиров и начало сокращения бюджетных трат, потребительская сфера скоро перестанет служить главным фактором роста ВВП. Успеем ли мы к этому времени выйти из пике реструктуризации промышленности? Или на ее развалинах будут бродить неграмотные потомки программистов и обнищавшие наследники «сырьевых королей»?

Автор:  Татьяна РЫБАКОВА
Совместно с: 

Комментарии



Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля



 

Возврат к списку