ТРУДНОЕ ДЕТСТВО!

В двух небольших комнатах в старом здании Государственной думы на Охотном Ряду, в кабинете молодой, но очень активной, народной избранницы Яны Лантратовой с самого утра оживление. Помощники мониторят новостные ленты, готовят предварительные тезисы к выступлениям, сама Лантратова, которой в декабре исполнится 35 лет, собирается в очередную командировку по регионам. Активности и энергии, надо отдать должное, ей не занимать.

С молодёжью нынешний депутат ГД от партии «Справедливая Россия – За правду» и от Челябинской области имеет дело уже более 10 лет. Начинала с проектов «Молодой гвардии», затем возглавляла мониторинговый центр по нарушениям прав детей, борьбе с распространением детской порнографии и педофилии. Лантратова была ответственным секретарём Совета по правам человека в России (СПЧ). Руководила гуманитарными проектами в Министерстве экономического развития и была главным советником Департамента Администрации Президента РФ по взаимодействию с институтами защиты прав граждан и развития гражданского общества. Выступала против введения в России системы ювенальной юстиции (критики ювенальной юстиции утверждают, что она напрямую связана с проектом замены института семьи на институт соцпатроната. – Прим. ред.). В общем, деятельный со всех точек зрения депутат. При этом сама является мамой школьника.

И наш первый вопрос Яне Лантратовой – почему именно дети и подростки стали для неё приоритетом, и какие угрозы сегодня им несёт мир и наше общество?

– Темой деструктивных явлений в молодёжной среде я начала заниматься ещё давно, потому что я изначально, как детская правозащитница была в Совете по правам человека при президенте, где я работала потом ответственным секретарём совета. Получилось так, что я ездила по регионам России, вела приём граждан, мы осуществляли общественный контроль социальных учреждений и, конечно, я очень много реагировала на факты нарушения прав детей. Я в своё время передала в правоохранительные органы и добилась того, чтобы понесли наказание 75 педофилов, из которых 7 были вожатыми в детских лагерях.

Ездила по разным детским учреждениям, где было насилие, и боролась за права детей, которым положена государственная квартира. Чтобы получить жильё, дети должны были пройти специальную комиссию, которая решала, дееспособен ребёнок или нет. И вот детям делали уколы психотропными препаратами «Аминазин», «Галоперидол», после которых у них шла пена изо рта. Их лишали дееспособности, отнимали государственные квартиры. Удалось возвратить детям 37 квартир, которые у них подобным путём отнимали.

Через какое-то время я приехала в Забайкальский край, в одну из командировок, где увидела процесс вовлечения подростков в деструктивную и криминальную субкультуру, которая уже запрещена в России. И стала изучать эту историю. К сожалению, эксперты фиксируют стремительный рост происшествий, связанный с вовлечением детей в такие субкультуры и увеличение случаев травли в образовательных учреждениях, увеличение случаев, к сожалению, детских суицидов.

А в XXI веке Интернет очень активно вошёл в нашу жизнь. Там увеличивается количество пользователей, появляется очень много хорошего образовательного контента, но в то же время там размещается очень много опасного контента. И если не любой взрослый может противостоять тем манипуляциям, которые идут через Интернет, что говорить о детях, которые в силу возраста и неокрепшей психики этому противостоять не могут. Роскомнадзор закрыл за прошлый год 500 тысяч групп с опасным содержанием, из которых 25 тысяч – детская порнография, 23 тысячи – детские суициды и вовлечение детей в наркоманию и алкоголизм.

Кроме того, мы проводили исследование даже в сети DarkNet (скрытая сеть. – Прим. ред.) и выявили там целое сообщество педофилов, где онлайн сидит 30 тысяч русскоязычных людей. Там есть манифесты педофилов, инструкции по совращению детей, обмен мнениями и прочие вещи, которые не могут не беспокоить. К сожалению, у нас не всегда родители знают, какие опасности ждут детей в Сети. Не все педагоги их знают, а если знают, то не всегда знают, куда идти, что делать и как помочь ребёнку в той или иной ситуации. Занимаясь этой историей, я на встрече с президентом в 2016 году впервые её озвучила. Владимир Владимирович дал поручение, была создана группа на базе Министерства просвещения, которая впервые стала заниматься профилактикой. Мы создали проект под названием «Дети в Интернете». Мы для себя на первом этапе выписали все проблемы, с которыми сталкиваются современные дети, будь то травля, суициды, шутинг, проблемы в семье или школе, лечение алкоголизма и наркомании и так далее. На втором этапе мы выписали всех специалистов, которые точечно работают с той или иной проблемой. И на третьем этапе мы стали заниматься субъектами – мониторить Интернет вплоть до муниципалитетов, какие группы, где распространяются. Где-то были радикальные группы, в других местах ультраправые сообщества, травля и так далее. Наложили эту информацию на тепловую карту субъекта и стали привозить специалистов, которые проводят практико-ориентированные семинары: как заметить, что с ребёнком что-то не так, как это распознать и как помочь ему выйти из той или иной ситуации.

– Сегодня всё чаще мы слышим относительно новый термин – «буллинг» в школе. Но само явление травли учеников было известно ещё в СССР. Не так масштабно, но всё же это случалось. Почему травят детей сегодня?

– У нас нет чёткой статистики по травле, потому что только 0,5% жертв по случаю травли обращаются в какой-то уполномоченный орган. Поэтому статистики нет. Но, когда мы делали вместе с разными исследовательскими группами независимую статистику, мы увидели, что 55% детей сталкиваются с травлей и, что удивительно, до 70% педагогов. Если детей ещё можно защитить, то педагоги, к сожалению, очень уязвимы и нет системы, чтобы их защитить. Сейчас мы с министерством обсуждаем вопрос о защите педагогического работника. Это очень важный вопрос.

– А кто травит педагога?

– Дети и родители. Эта частая история в последнее время. Собственно, когда ребёнок начинает включать в классе телефон, кидать какие-то предметы в учителя, и как это было недавно запрыгивать на подоконник и угрожать выпрыгнуть. Давление повышается, а сделать педагог ничего не может.

Сейчас стали популярны случаи, когда ученики дарят учителям по две гвоздики с траурной лентой. В нескольких регионах эти случаи уже были.

Недавно узнала много интересного из статистики. Во-первых, травля – одна из самых частых причин подростковых суицидов. Во-вторых, специалисты проанализировали все случаи скулшутинга, и выяснилось, что 75% скулшутинга в своём анамнезе имеют факт травли. Оказывается, 28% тех, кого травили, имеют в будущем проблемы с психическим здоровьем. Получается, что эффект от полученной травмы достигается через 10–15 лет. То есть такой отложенный эффект. И дальше, когда человек вырастает, ему нужно эту историю как-то сублимировать, и каждый делает это по-разному: кто-то начинает травить, кто-то начинает употреблять алкоголь и наркотики, а некоторые кончают жизнь самоубийством. К сожалению, эта история всё чаще и чаще появляется в нашей стране и во всём мире.

И мы решили посмотреть международный опыт. Очень хорошее законодательство по травле в Казахстане. К примеру, на входе в школах Финляндии и Норвегии есть табличка с правилами, которые запрещают травлю. То есть они занимаются профилактикой. В Германии за травлю или кибербуллинг предусмотрена уголовная ответственность вплоть до лишения свободы. А у нас нет даже понятия в законодательстве о травле.

Я для себя поняла, что с этими деструктивными историями нельзя бороться какими-то точечными акциями или мероприятиями. Это должна быть системная работа. Конечно, я бьюсь за то, чтобы у нас в стране была государственная программа профилактики. Потому что зачастую учителя говорят, что есть проблема, к примеру, с буллингом, суицидальными практиками или наркотиками, и просят специалистов, которые бы позанимались с детьми. Но, как правило, целевых денег у школы на это нет. Нам нужно, чтобы была программа. Нам нужно, чтобы бюджет шёл через школы и, чтобы была возможность привлечь того или иного специалиста. Что интересно, вот говорят: в 90-ые тоже травля была. Да, была, но Интернета такого развитого не было.

Есть одна история, с которой я сталкивалась в своей практике. Девочке 13 лет, она чувствует себя неуверенной, с родителями общается плохо, недопонимание с учителями, белая ворона в классе. Она заходит в Интернет и знакомится там с 19-летним мальчиком. В ходе общения он говорит, что у него есть группа, в которой сидят его друзья. Там 37 человек. Парень предложил девочке познакомиться с ребятами, и она согласилась. Со школьницей поздоровались и спросили, что она сегодня чувствовала. Девочка рассказала о своих проблемах в школе. В группе её стали активно поддерживать. Так, она каждый день стала приходить домой и сразу писать в эту группу, что она чувствовала. Со временем девочка влюбилась в этого молодого человека. В какой-то момент тот говорит, что любит её и предложил выйти замуж по Интернету. Процессия состоялась на одном из сайтов. Все 37 человек «пришли» на эту свадьбу и погуляли там. Молодожёны даже получили свидетельство. Вечером у пары произошла первая брачная ночь в сети. А это 13 лет, это пубертатный период. Это эмоции, эйфорическое состояние и тому подобное. Проходит пару дней, и он её блокирует. Она не понимает, что происходит, просит этих людей помочь.

Скоро их мирят, у девочки происходит очередной скачок эмоций и эйфории. Через несколько дней школьницу блокируют все 37 человек, включая этого мальчика, а в блоке написали, что она жирная, страшная и так далее. После этого девочка, находясь в полном отчаянии, покончила с собой. Когда мы с правоохранительными органами раскрыли эту переписку, выяснилось, что этих 37 человек, в том числе мальчика, не существует – это были боты. За всем этим стоял человек из какой-то европейской страны. А мы ничего там сделать не можем. Странно, что, когда происходит терроризм, государства сотрудничают друг с другом, но, когда дело доходит до травли, то всем всё равно.

– В этой истории я вижу две нерешаемые проблемы: Интернет невозможно контролировать и родители. Либо закрывать Интернет по китайскому сценарию. Либо как-то работать с родителями, которые забывают о своих детях из-за занятости или житейских проблем.

– Знаете, вот, приходишь к педагогам, они говорят: «Во всём виновата семья. Всё идёт из семьи». Приходишь к родителям, они говорят: «Во всём виноваты педагоги». Но я хочу сказать, что в моей практике есть две очень показательные истории.

Первая. Регион, семья полная и прекрасная, но один мальчик с инвалидностью, а второй – здоровый. И родители вынуждены, чтобы реабилитировать ребёнка, много работать. Они просят сына ухаживать за братиком. Он ухаживает, но не высыпается, приходит в школу и засыпает на уроке. Учительница на него кричит и обзывает безалаберным. После уроков он сразу идёт домой. Дети над ним смеются, травят его, говорят, что он маменьки сынок и белая ворона. Он приходит домой и пишет, что больше так не может. Но никто этого не замечает, и он кончает жизнь самоубийством. Возникает вопрос: можно было ему помочь? Можно, если бы кто-то вовремя понял, увидел и помог.

Вторая история. В одном из городов я вела тренинг с молодёжью по целеполаганию и на заднем ряду сидит 13-летняя девочка и плачет. Я это вижу и начинаю её вовлекать в одну сценку. Она помогла мне её провести, настроение меняется, мероприятие заканчивается. А я в тот момент задумалась: я прилетела в регион в свой выходной, потратила деньги на билеты, приехала читать тренинг, мой сын в этот момент дома с няней. Думаю, я, наверное, плохо поступила. Вдруг смотрю на эту девочку, спрашиваю: «Чего ты плакала?» Она говорит: «Думала, что смысла в жизни нет, а, оказывается, есть, спасибо». Я говорю: «Конечно, есть». Также дала свой номер телефона и номер моей помощницы, чтобы она в любой момент могла мне позвонить или написать. Я сажусь в самолёт, приземляюсь, мне приходит СМС: «Спасибо Вам большое, я думала, что смысла жизни нет, а теперь поняла, что есть. Сегодня был 39-ый день, на который я должна была покончить жизнь самоубийством».

Также она рассказала, что резала вены и становилась на подоконник. Как оказалось, девочка состояла в группе смерти. Тут же мы выезжаем к этой семье. Благополучная полная семья, дома любовь и взаимопонимание. Я спрашиваю девочку: «Ты маме говорила о своих проблемах?» Она отвечает: «Я люблю маму, я не хотела её расстраивать.» Как-то она написала письмо про порез вен, положила на тумбочку, но мама не заметила. Почему мы делаем проект «Дети в Интернете»? Потому что мы рассказываем родителям, что происходит, какие страшные вещи есть в Сети. Сейчас очень много молодых родителей или тех, кто стал родителем впервые, и они многих вещей просто не знают. Вот недавно мне девочка сказала: «Введите, пожалуйста, в школе урок семьеведение, потому что мы не знаем, как это быть семьёй, как это разговаривать с ребёнком» и так далее. Поэтому обвинять только родителей в том, что они не говорят с детьми – неправильно. Я не обвиняю никого. Я просто понимаю, что у нас нет системы профилактики этих явлений. А те вещи, с которыми люди сталкиваются, они действительно бывают ужасными.

Мне коллега рассказывала про один случай на вписке. Это не та вписка, где подростки просто тусуются. Есть вписки такого формата, когда на вечеринку зовут ребят, которых травят в классе. Им, к примеру, говорят: «Ты на школьный бал не пойдёшь». Но ставят ультиматум: если хочешь прийти, ты должен прийти на указанную квартиру, попробовать алкоголь и наркотики, а затем оплатить участие своим телом. Если ребёнок это сделает, то ему гарантируют участие в школьном балу. Вот в такую историю попала одна девочка. На такой вписке она впервые попробовала алкоголь, наркотики и «прошла по кругу». Всё это было снято на видео. Затем девочке сказали, чтобы она дала деньги либо ролик окажется в Сети. Тогда она пошла на чёрный рынок, где попыталась через Интернет продать свою почку. Мы эту историю выявили. Мне эта девочка объяснила, что ей было так тяжело из-за травли, и она подумала, что один день этот переживёт и больше такого ужаса не будет. Но в итоге ребёнок пришёл к тому, что куда бы она ни переехала или перешла в другую школу, о ней знают благодаря Интернету. И это всю жизнь её будет преследовать.

Мне часто говорят люди, что травля является конфликтом. Есть очень серьёзные различия между травлей и конфликтом. Конфликт всегда происходит между двумя людьми по разным причинам. Травля – это большое количество людей: это тот, кто травит, тот, кого травят, и обязательно наблюдатели и свидетели этой травли. Конфликт он конечен: либо стороны не будут разговаривать, либо помирятся. В травле всегда слабее тот, кого травят, и сильнее всегда тот, кто травит. И травля она не закончится завтра: она была вчера, она есть сегодня, она будет завтра. Это последовательное явление. В 75% таких случаях родители просто уводят детей в другую школу: либо того, кто травит, либо того, кого травят. Но это проблема больного коллектива. И когда ты вынимаешь кого-то одного, а коллектив уже болен, то всё равно снова появится жертва и абьюзер.

Это очень страшная история, которая, к сожалению, распространяется. Поэтому сейчас мы вводим понятие травли, какие есть субъекты травли и понятие для программ профилактики.

– А что конкретно делать есть понимание?

– Я приведу небольшой пример. Допустим, в коллективе, образно говоря, Вася обижает Петю, то класс должен повернуться и сказать: «У нас так не принято». Но чтобы класс так сказал, он должен об этом знать и должна быть профилактика.

Некоторое время назад к нам обратились из одной школы. Сказали, что там есть мальчик, который угрожает убить одноклассников. Выезжаем в эту школу. Меня встречает учительница. Она выбегает на эмоциях и говорит: «У меня в школе учится монстр, клейма на нём негде ставить, тюрьма по нему плачет» и так далее. Я спрашиваю: «А сколько лет «монстру»? Она говорит: «Восемь». Далее она говорит, что сегодня дала всем детям грамоту, а ему не дала. Затем узнаём, что мальчик-сирота. Он часто балуется на уроках. Педагог ему сказала: «Будешь ныть – выгоню». Одноклассникам родители посоветовали колоть ребёнка иголочкой или стержнем от ручки, чтобы избавиться от него. Дети так и сделали. В итоге мальчика кололи каждый день, он кричал, а на него за это орала учительница. Кто был жертвой буллинга? Мальчик. А кто травил? Дети, учительница, родители. И, конечно, всё дошло до угроз. И, возможно, трагедия могла бы произойти. Что мы делали. Приехала комиссия, которая начала работу с родителями, детьми и учителями. В один день в классе встали три девочки и сказали: «Уважаемая учительница, мы не хотим говорить кто, но в классе договорились, что все будут приходить и колоть иголочкой, и поэтому он так себя ведёт». В этот момент мальчик нашёл поддержку детей, класс осудил эту историю, и проблема решилась. Прошло много времени, но мы продолжаем следить за классом. Сейчас всё хорошо, драк в классе практически нет, ребёнок смог пережить буллинг. Известные мне академики проводили большое исследование, в ходе которого они выяснили, что если предыдущие поколения могли более спокойно пережить какие-то школьные проблемы, то современные дети – нет. Они намного лучше нас и талантливее, но с точки зрения психологического состояния они слабее нас.

Ухудшает ситуацию ещё Интернет, современная музыка, группы смерти, компьютерные игры и т.д. Мне говорят: «Вы хотите запретить компьютерные игры». Нет, я про другое говорю. К примеру, есть компьютерная игра, где дети приходят в школу и расстреливают других учеников вместе с учителем. У меня возникает вопрос, почему мы потом удивляемся, что у нас случается скулшутинг?

Нечему удивляться. Мне говорят: «Это хорошая игра, но там просто есть эта сценка». Так вырежьте эту сценку. Что произойдёт с этой хорошей игрой, если из неё будет вырезан этот кусочек? Ничего. Она, наверное, хорошей игрой и останется. Наверное, Интернет не закроют. Хотя я выступала в Госдуме за то, чтобы Интернет был суверенным, как в Китае. Там, кстати, есть компьютерные игры, но в них красный цвет крови заменён на синий или зелёный. Для чего это делается? Чтобы у детей не было спокойного отношения к убийству и крови. Потому что там понимают влияние этих игр на детей. Я к этому очень сложно отношусь. Сейчас будем проводить большие парламентские слушания, на которых обсудим все эти темы. Нам важно выработать общий подход, чтобы и депутаты, и родительские сообщества, и педагоги понимали всю серьёзность проблемы.

Также у нас по-прежнему никак не защищён педагог. Родители должны хотя бы понимать, что такая проблема существует. На базе комитета мы обсуждали, какой может быть защита педагогического работника. Мы обсуждали даже введение штрафа. Коллеги мне говорят: «Вот что даст штраф?» На эту ситуацию можно смотреть с разных сторон. Давайте представим: ребёнок травит педагога. Его родителям приходит штраф на 500 рублей. В первый раз семья может не обратить на это внимание, но, если ситуация будет повторяться, то наверняка за поведением школьника станут лучше следить. То, что 75% учителей сталкиваются с травлей – это серьёзные цифры.

– А психологи? Как я понимаю, ученики 9–11 классов вряд ли пойдут к психологу и станут чем-то делиться с ним.

– Как раз ученики 9–11 классов и ходят к психологу, осознавая ту или иную проблему. Давайте возьмём не Москву, а какой-нибудь субъект. Представим, что в школе учатся три тысячи детей и на них три психолога. Я, имея образование, понимаю, что для составления индивидуальной маршрутной карты на ребёнка нужно очень много времени. Психологи этого не могут сделать. Вторая история. Мне знакомая девочка предложила проект «Почта доверия». Она предложила писать вопросы, которые беспокоят, и анонимно их бросать в ящик. Я спросила: «А почему анонимно?» Она сказала, что психолог от слова – псих, и детей будут потом травить, что они какие-то не такие. Школьники не всегда доверяют и не уверены в том или ином психологе. Мы запустили этот проект. Мне стали звонить школьные психологи и говорить, что у них проблемы. Я спрашиваю: «Какие?» Они достают бумажки. Вот первая бумажка: «Мне 13 лет, я не уверена в себе, мне кажется, что я толстая, мальчики на меня не смотрят, что мне делать?»

Психолог говорит: «Я понимаю, что нужно делать: я соберу детей, проведу тренинг по повышению самооценки и т.д. А иногда ко мне приходят другие записки, в которых может быть написано: «Помогите мне, пожалуйста, мне кажется, что каждый день за мной кто-то наблюдает». А это уже может быть ранняя форма шизофрении». А психологов не учат этому. Это же не клинический психотерапевт. Они не знают, как работать с этой категорией детей. Они не знают, как работать с тяжёлыми дивиантными детьми.

Уже не говоря о том, что сейчас в период специальной военной операции школьные психологи работают с психологическими травмами. Они не могут с ними работать. Это должны быть специалисты, которые работают с травмой. Во время трагедии в Беслане в Северной Осетии был создан очень сильный штаб людей, которые умеют работать с горем и травмами. Посттравматический синдром – это очень сложно, это очень серьёзно. Но специалистов не хватает.

– А вы контролируете ситуацию с директорами детских домов, как они работают? В том числе директора учреждений, где есть дети-инвалиды.

– Я возбуждала дела в отношении издевательства над детьми, в том числе на детский дом «Забота». Был такой очень жёсткий детский дом.

Был детский дом «Апельсин». Там был факт издевательства над ребёнком, когда его засовывали в мешок и на ночь уносили в лес, где оставляли там, в качестве наказания за кражу бананов. Также там заключали детей в железные клетки и наливали им горячий суп в руки, из которых они кормили друг друга. Об этом нам рассказал волонтёр, которому пожаловался ребёнок. Я прилетела в Забайкальский край. Пообщалась с уволенными педагогами, которые всё подтвердили. Собрала полную фактуру, пригласила прокуратуру, Следственный комитет, Минздрав, Министерство образования и науки. Когда я рассказала эту историю, мне сказали, что такого не может быть. Спасибо Бастрыкину, он дал команду, 50 сотрудников СК вылетели в субъект. В итоге 16 уголовных дел, 8 процессуальных расследований. Все были наказаны. Но самое главное не только наказать, а потом не забыть, что пострадавшим ребёнком нужно заниматься, его нужно реабилитировать. Потому что у него травма.

Для меня такая история была по теме педофилии, когда я увидела взрослого педофила, которого насиловали в детстве. Он вырос, создал семью. Он хороший отец, муж, работник. Но у него пошла эта нужда сублимации, и он стал педофилом. Это его не оправдывает, но сам факт показывает, что такими травмами нужно заниматься. Я благодарна Ирине Анатольевне Яровой. У нас создана межведомственная комиссия, которая разрабатывает законы по борьбе с педофилией. И мы увидели, что за 3 года 27 тысяч детей пострадали от действий сексуального характера и, что меня поразило, возросло резко среди пострадавших количество тех детей, которые младше 5 лет. То есть возраст стал уменьшаться. Одни из последних педофилов, которых мне удалось посадить, это была семья, они своего месячного ребёнка отдавали на такую историю.

Фото из архива автора