Жизнь и преступление капитана Узатиса

Михаила Дмитриевича Скобелева прозвали «белым генералом»: он появлялся под огнем на белом коне и в белом кителе.

По окончании русско-турецкой войны 1877-1878 годов у подножия Родопских гор была образована автономия, названная Восточной Румелией, со столицей в городе Филиппополь (ныне Пловдив). В Филиппополе разместились всевозможные штабы, управления, конторы, дипломатические миссии, представительства благотворительных организаций, здесь же поселились корреспонденты, писавшие для своих газет заметки «о текущем политическом моменте на Балканах». Летом 1880 года жизнь там била ключом.

Смерть генеральши

Вечером, когда жара отступала, в саду ресторана гостиницы «Люксембург» начинал играть военный оркестр, а бомонд фланировал по главным улицам города или отдыхал в увеселительных заведениях европейского класса, возникших в румелийской столице после войны. Филиппопольские обыватели отправлялись в заведения попроще, чтобы покейфовать за кофе, кальяном и домино.

6 июля 1880 года около десяти часов вечера в греческую кофейню, располагавшуюся возле казарм милиции на окраине Филиппополя, ввалился окровавленный человек. Прокричав что-то по-русски, он потерял сознание и рухнул на пол. В кофейне поднялся переполох, хозяин велел мальчишке-прислужнику срочно отыскать кого-нибудь из русских офицеров. Вскоре к месту происшествия прибыл поручик Вышеградов, дежуривший в милицейских казармах. Он опросил раненого, которого привели в чувство. Назвавшись отставным унтер-офицером Ивановым, состоящим в услужении у госпожи Скобелевой, он сообщил страшную новость:

– Убили, ваше благородие… Ольгу Николаевну зарезали… Генеральшу Скобелеву… Тут, недалеко… Узатис убил, капитан… А с ним еще какие-то были… Черногорцы…

Поручик Вышеградов немедленно распорядился перенести раненого в лазарет при казармах, но верить ему не спешил – казалось, что тот бредит. Однако Иванов все твердил: убийца Узатис, жертвы преступления лежат менее чем в версте отсюда. Пришлось срочно посылать вестового в сад при гостинице «Люксембург», где в эту пору наверняка отдыхал начальник румелийской милиции и жандармерии генерал Штреккер. Получив известие о происшествии, в казармы спешно прибыл не только Штреккер, но почти все высшие судебные и следственные чиновники Восточной Румелии, благо их застали всех вместе во время ужина.

Раненый был слаб, но говорить мог, и его допросили по всей форме. По словам Иванова, генеральша Скобелева выехала из Филиппополя около девяти вечера, направляясь в Чирпан, где намеревалась посетить госпиталь и передать врачам деньги, собранные благотворителями. На ночь глядя решили ехать из-за несносной дневной жары – дожидались, когда станет прохладнее. В наемном экипаже отправились, помимо кучера-болгарина, сама генеральша, ее горничная Катя и он, Иванов, ехавший на козлах вместе с кучером. Покинув город, фаэтон генеральши покатил вдоль речки Марицы, однако путешественники не миновали и версты, как услыхали, что кто-то по-русски крикнул вознице: «Стой!» – и тот придержал коней. Седоки были совершенно спокойны, поскольку чувствовали себя в безопасности: они только что миновали городские казармы, а дальше по берегу Марицы располагался полевой лагерь милиции, до которого было менее версты.

Человека, окликнувшего возницу, первой узнала горничная Катя: «Капитан Узатис! Как это мило – вы все-таки решили нас проводить?!» Катя была некрасивой девицей лет тридцати, и всем было известно, что к красавчику Узатису она неравнодушна – это всегда служило темой для шуток в филиппопольском салоне мадам Скобелевой. Ни слова не отвечая, капитан приблизился к экипажу. В руках у него была обнаженная черкесская шашка. Иванов, привстав на козлах, увидел, что сзади к фаэтону подкрались еще двое, – и в этот момент они как раз сдернули с козел кучера. Тот инстинктивно вцепился в Иванова и потащил его за собой, чем спас ему жизнь: Узатис, легко шагнув на ступеньку экипажа, рубанул унтера шашкой, целя в голову, но Иванов уже повалился с козел вместе с кучером, а потому удар пришелся по левой руке, отвалив кусок живой плоти по самый локоть. Упавшего на дорогу Иванова пырнули еще кинжалом, и, лежа на земле, он не видел, что творилось в экипаже. Услыхал только исполненный ужаса крик Кати: «Узатис, что вы делаете?!» – потом снова свист шашки, хруст костей, хрипы и стоны жертв. Напуганные лошади дернули с места, но запутались в брошенной упряжи и вожжах, перевернули экипаж, и из фаэтона на дорогу вывалились два трупа: горничной с разрубленной головой и Скобелевой, из рассеченного горла которой хлестал фонтан крови. Пользуясь секундным замешательством разбойников, кучер пустился прочь. Нападавшие, посчитав Иванова мертвым, бросились в погоню за болгарином. Оставшись один, унтер сначала сполз с дороги под откос, потом поднялся на ноги и, как мог, побежал. Сзади раздались крики – это нападавшие хватились его и попытались догнать. Но опытный вояка имел при себе револьвер и, когда разбойники стали его настигать, обернувшись, сделал несколько выстрелов, которые остановили погоню. По нему стали стрелять в ответ, и в этот момент от потери крови Иванов потерял сознание. Сочтя его убитым, стрелявшие поспешили к экипажу. Задерживаться им было не с руки: звуки выстрелов могли привлечь внимание в казармах или в лагере на Марице. Очнувшись, Иванов стащил с себя сюртук, кое-как перевязал раны и побрел, ориентируясь на огоньки Филиппополя, до которого оставалось менее полуверсты. Остальное уже было известно

Штаб отряда Скобелева

Убитая, 58-летняя Ольга Николаевна Скобелева, была вдовой известнейшего военного деятеля Дмитрия Ивановича Скобелева и матерью молодого генерала, героя азиатских войн Михаила Дмитриевича Скобелева, ставшего всероссийским кумиром после балканской кампании. В то время Михаил Скобелев командовал Закаспийским отрядом в Туркмении, успешно присоединяя эту территорию к России. Генеральша приехала в страну, прославившую ее сына, весной 1880 года, чтобы помочь обустроить ее после войны. Не только слава сына сияла над нею – она привезла с собою более ста тысяч рублей, собранных на благотворительные цели, и тратила собственные деньги, без устали организуя в городках и селениях Румелии школы, больницы, богадельни и тому подобные учреждения. Очень быстро миллионерша и петербургская светская львица Ольга Николаевна Скобелева стала звездой филиппопольского общества.

Погоня

Румелийское начальство, убедившись, что дело серьезное, подняло по тревоге роту милиции – ее направили к тому месту, где, по словам Иванова, совершено было нападение на фаэтон Скобелевой. Следом выехали следователь и командир жандармов. Прибыв на место, они застали ужасную картину: экипаж был опрокинут, лошади, слегка пораненные, смирно лежали, запутавшись в поводьях, а вокруг валялись выпотрошенные чемоданы, выброшенные вещи, и тут же в громадной луже крови плавали два женских трупа. Преступники ушли явно недалеко, и их можно было накрыть «по горячим следам». Здесь же был сформирован отряд из двенадцати конных жандармов, который возглавил ротмистр Гошек – ему было поручено проверить небольшое именьице капитана Узатиса, приобретенное им в горной деревушке Дермен-Дере в семи верстах от Филиппополя. У состоятельных горожан в Дермен-Дере были летние дачи, а Узатис задумал построить там большую водяную мельницу.

Отряд Гошека отправился в путь. Следовало спешить – деревня стояла у входа в ущелье, которое вело в глубь Родопских Балкан, и если бы Узатис успел уйти в горы, то его было бы не отыскать. Выйдя к околице Дермен-Дере, Гошек приказал вахмистру взять четверых жандармов и перекрыть единственную тропу, ведшую в горы. С оставшимися Гошек направился вдоль речки, разделявшей деревню на две части, и скоро оказался возле мельницы Узатиса. Недолго сомневаясь, он приказал ворваться в усадьбу и захватить всех, кто будет там обнаружен. Маневр оказался удачным: в доме жандармы застали врасплох двух черногорцев, спешно переодевавшихся. Одежда, которую они сбросили с себя, была вся в крови. Их схватили и, сгоряча навешав по шеям, спросили: «Где капитан Узатис?» Видя, что шутить опасно, один из черногорцев буркнул: «Ушел в горы» – и в этот момент раздался выстрел, как раз в той стороне, где должен был расположиться посланный ротмистром кордон. Оставив троих жандармов караулить арестованных, ротмистр с остальными бросился на выручку патрулю, но когда прибыл на место, застал лишь бьющегося в предсмертных конвульсиях капитана Узатиса. Вахмистр доложил, что еще один черногорец, шедший с капитаном, задержан, и передал ротмистру арестованного.

По словам патрульных, едва они встали на тропе, как эти двое вышли на них – они явно спешили, направляясь в сторону гор. Вахмистр выехал вперед и преградил им дорогу.

– Не велено выпускать, ваше благородие, – сказал он Узатису

– В чем дело, голубчик? – совершенно спокойно спросил тот.

– Так что в Филиппополе несчастье случилось, – пояснил вахмистр, хотя и узнавший капитана, но не подавший вида. – Зарезали генеральшу Скобелеву. Вот – ищем злодеев!

Узатис печально улыбнулся и понимающе протянул:

Ольга Николаевна Скобелева в Болгарии занималась благотворительностью.

– А-а-а! Генеральшу Скобелеву, говоришь… Понимаю, понимаю… – произнося это, он не спеша вытаскивал из-за пояса револьвер, и когда вахмистр уже привстал в стременах, чтобы хватить капитана саблей, тот, поднеся дуло револьвера к лицу, выстрелил себе в рот.

В ту же ночь, когда отряд ротмистра Гошека отправился на мельницу в Дермен-Дере, в филиппопольском доме Узатиса был произведен обыск: искали деньги, пропавшие из багажа генеральши. Было точно установлено, что при ней должны были находиться 17 тысяч рублей кредитными билетами и полторы тысячи турецких лир золотом. Денег в доме Узатиса не нашли, и тогда устроили обыски в домах его братьев – Николая, служившего в администрации Румелии, и Константина, поручика румелийской милиции. Одновременно навестили близких друзей Узатисов и, производя обыск у бывшего сослуживца капитана, македонца Степана Барчика, увидели во дворе пятна крови. Когда его спросили, откуда они, тот, помявшись, сказал, что к нему приходил Узатис с раненым черногорцем. По словам Барчика, перевязав раненого, Узатис ушел с ним, а куда – македонец не знал. На всякий случай братьев Узатиса и Барчика взяли под стражу.

Трагедия быстро стала обрастать пикантными подробностями. Кто-то пустил слух, что благотворительная миссия генеральши Скобелевой в Восточной Румелии была лишь ширмой для ее основной деятельности. Дескать, «на самом деле» мадам Скобелева была тайным агентом русского правительства и выполняла на Балканах секретное задание. Якобы Ольга Николаевна под видом благотворительности передавала крупные суммы русским агентам, подготавливавшим в крае народное выступление под лозунгом присоединения Восточной Румелии к Болгарии. Таким образом предполагалось решить территориальный вопрос в выгодном для России ключе.

Выстраивалась вполне правдоподобная версия: генеральша тайно разъезжала по местности, встречалась с людьми, передавала деньги и инструкции, а Узатис был к ней приставлен как телохранитель. Одновременно на него возлагалось руководство отрядами восставших и их снабжение. Согласно этой версии, агенты некоей противоборствующей стороны (англичане или немцы, руками турок), подкараулив Скобелеву у места свидания с Узатисом, убили ее. Иванов же, перекупленный предатель, был специально отпущен, чтобы навести тень на плетень, – его рассказ о чудесном спасении казался мало правдоподобным. В эту шпионскую версию многие охотно верили – но только не следователи. Для них главным подозреваемым все же оставался Алексей Узатис.

Боевой капитан

В убийстве Скобелевой подозревался человек, который был, можно сказать, другом ее сына – насколько поручик может дружить с генералом. Алексей родился в Нижнем Новгороде в 1851 году и, по отзывам знавших его в детстве, рос вполне обычным ребенком, из всех «порочных черт» смогли припомнить лишь то, что Алеша любил мучить животных. Ну да мало ли кто в детстве этим не грешил?! Окончив пансион там же, в Нижнем, Алексей поступил в петербургское инженерное училище, где учился блестяще и был выпущен саперным прапорщиком. Местом его службы стал Кавказ. А когда в Боснии вспыхнуло очередное восстание, Узатис поехал в Черногорию, где набирали желающих в отряды, сражавшиеся то с турками, то с сербами. Он записался обычным «юнаком», то есть рядовым бойцом, в одну из черногорских партизанских чет (рот) и очень скоро обрел славу подлинного храбреца. Провоевав год, он получил из рук Великого Князя Черногории Николая редчайший орден Св. Даниила. Когда началась русско-турецкая война в Болгарии, Узатис с отрядом черногорских добровольцев прибыл в лагерь русского сводного отряда, которым командовал Скобелев. Отставной прапорщик «честь имел рекомендоваться» генералу, и тот, наслышанный о подвигах этого молодца, с радостью принял его, определив волонтером в 63-й Углицкий пехотный полк, входивший в его отряд.

Командир Углицкого полка сделал Узатиса своим ординарцем и не раскаялся. Когда фронт был стабилен, ординарец полковника в лучших традициях черногорских четников отправлялся гулять по турецким тылам. Узатис в одиночку вырезал аванпосты противника, приводил «языков», устраивал диверсии. В траншеях под Плевной он снискал любовь и уважение своих новых товарищей по оружию и ко времени взятия этой крепости был произведен в офицеры русской армии, получив орден Св. Владимира с мечами и бантами, а также золотую саблю с надписью «За храбрость». Вместе с отрядом Скобелева в декабре 1877 года он проделал тяжелейший зимний поход через Балканы и под Шейновом, во время лобовой атаки турецких укреплений, под ураганным огнем противника первым ворвался во вражеский редут. За этот подвиг он был представлен к ордену Св. Георгия 4-й степени. В чине подпоручика получить столь высокие награды было почти невозможно, но к нему благоволил Скобелев – он и сам совсем недавно слыл таким же «сорвиголовой» и любил людей склада Узатиса. Наградные листы на него в ставку Скобелев отправлял лично, и отказать генералу, ставшему символом исторической победы над извечным врагом России, было невозможно

По окончании войны и уходе русских войск Узатис был оставлен в частях румелийской милиции как блестящий офицер и человек, знающий, помимо французского и немецкого языков, еще и практически все балканские, которые он освоил, странствуя по полуострову. Дипломированный сапер, Узатис был поставлен командовать саперной ротой и повышен в звании до капитана. Обстановка в Восточной Румелии была неспокойная: по краю области бродили многочисленные вооруженные формирования, «пошаливали» и просто разбойничьи шайки. Раз отряд, ведомый Узатисом, попал под огонь со стороны турецкого лагеря. Он приказал отряду лечь, а сам под пулями турок пошел прямо на них. Несмотря на плотный огонь, он шел спокойно, не кланяясь пулям. От удивления турки перестали стрелять, а он подошел к ним и объяснил, что они отряд милиции и обстреляли их ошибочно. Конфликт был исчерпан бескровно, и еще одной легендой о герое стало больше.

Немудрено, что когда Ольга Николаевна Скобелева прибыла в Филиппополь, герой войны, о котором она столько слышала от своего сына, стал ее частым гостем. Столь частым, что, по свидетельству прислуги, бывал в доме каждый день и без него даже обедать не садились. Трудно было поверить, что столь близкий семье Скобелевых человек мог решиться на такое злодеяние.

Не оставляя свидетелей

Памятник в городе Пловдив, установленный на месте ее гибели

После упорного запирательства заговорил черногорец, по имени Андрей, – один из арестованных на мельнице Узатиса. А вскоре и второй стал давать показания. Они рассказали, что после войны дела капитана пошатнулись: все скопленное и наградные он вложил в постройку мельницы, но деньги кончились, а мельница так и не была достроена, пришлось даже отпустить большую часть рабочих. Для завершения дела ему нужно было несколько тысяч рублей. С мая Узатис предпринял несколько попыток занять деньги у разных лиц, но никто не давал ему нужной суммы без надежного обеспечения. Когда в Филиппополь приехала Скобелева, по слухам, привезшая свыше ста тысяч рублей, появилась надежда перехватить денег у нее. Узатис обратился к Ольге Николаевне с просьбой и даже возил ее на мельницу, показывал хозяйство, объясняя, сколько и для чего ему нужно. Но светская дама, мало понимавшая в этих делах, отнеслась к его рассказу легкомысленно, посоветовав бросить эту затею и поступить к ней на службу управляющим румелийских имений, которые она рассчитывала основать на приобретаемых землях. Несмотря на весьма заманчивые условия службы, Узатис воспринял ее слова как отказ и решил взять деньги силой, как привык в партизанской войне.

Черногорцы уверяли, что убийство Скобелевой задумал сам Алексей Узатис – эта мысль ему пришла в голову, когда он, поехав с Ольгой Николаевной в Казанлык и Сливно, увидел у нее на руках 25 тысяч рублей. По приезде капитан созвал на мельнице в Дермен-Дере совет, на который сошлись работавшие у него черногорцы, Степан Барчик и два его брата. Рассказав им о деньгах Скобелевой, он предложил захватить их и поделить. Сначала членам шайки не хотелось убивать генеральшу – они предлагали просто обокрасть ее, но Узатис и Барчик настаивали на убийстве. Воров легко было найти – не многие пользовались доверием Скобелевой и знали, где генеральша держит деньги. «Если убить ее, на меня никто не подумает! – уверял товарищей Узатис. – Она любит меня как сына. Никто не заподозрит!»

В день убийства, 6 июля, Узатис был приглашен в дом Скобелевой к завтраку. Там было еще несколько гостей, но вскоре они разошлись, а капитан остался и помог со сборами. Именно он паковал деньги, а когда прибыл наемный экипаж, вышел, лично его осмотрел и, вернувшись в дом, доложил, что все в порядке. Часов около восьми вечера капитан откланялся и отправился на дорогу, где возле Марицы наметил место для засады.

Выбор места был сделан им с той хладнокровной точностью, которая всегда его отличала. До казарм, где квартировала его рота, было всего 800 метров – кто бы заподозрил его, если бы свидетелей убийства не осталось? Убивать и грабить пошел в мундире и без маски, скрывать лицо ему было незачем – в живых они никого не собирались оставлять. Сидя в засаде, люди пили водку, а потом Узатис хладнокровно зарубил наивную, влюбленную в него дурнушку Катю, перерезал глотку матери близкого ему человека и ограбил ее багаж. Деньги, 17 тысяч русскими кредитными билетами, взял себе Узатис, турецкие монеты забрали черногорцы. Они же взяли те немногие драгоценности, что сняли с трупов и нашли в багаже. Раскаявшиеся преступники показали место в саду жителя Дермен-Дере, где они зарыли кожаную сумку с деньгами и золотыми украшениями.

В случившееся еще долго не могли поверить люди, привыкшие, что военная храбрость неразрывно связана со словами «честь» и «порядочность» и что георгиевский кавалер просто не может быть разбойником. Спустя два года при весьма странных обстоятельствах в Москве умер генерал Скобелев. Эта смерть, до сих пор порождающая споры в среде историков и криминалистов, затмила собой трагедию его матушки. А преступление Узатиса постарались забыть, «как стыдный грех» всей России.