Евгений Весник: «…Люблю пьяниц»

Договариваясь о встрече, Евгений Яковлевич сразу предупредил:

– Надо определиться, о чем будем говорить. Обо мне? Писано-переписано. О театре, кино? О политике? Хохмить мне уже порядком надоело. Быть до конца искренним? Значит, быть полным идиотом.

– Выберем «золотую середину».

– Тогда подъезжайте!

– Только для газеты «Совершенно секретно», которую я очень уважаю, хочу признаться публично – вряд ли это сделает кто-нибудь из актеров, – что я… украл. Когда я после войны в 1946 году демобилизовывался из армии, надо было сдать винтовку, противогаз и так далее – все, что было записано в офицерской книжке. А мы, не доезжая до линии фронта, противогазы выбрасывали. Они нам просто мешали. Стоимость потерянного надо было вернуть в двенадцатикратном размере… Представляете, что это тогда было для офицера! Я взял первый попавшийся противогаз у солдат в казарме ночью, когда дежурный на минутку отлучился, и выбросил его в открытое окошко. В пять утра я его подобрал, спилил номер и вернул государству как свой. Мне это не давало покоя всю жизнь. Ну вот, наконец, покаялся..

– Евгений Яковлевич, как получилось, что вы, народный артист СССР, популярный актер театра и кино, первый «Остап Бендер», вдруг стали писателем-философом, автором тринадцати книг?

– Я сыграл Бендера сначала в «Золотом теленке», который ставил Эммануил Краснянский в пятьдесят шестом, потом в «Двенадцати стульях», где был режиссером Эраст Гарин (кстати, спектакль по моим инсценировкам). В общей сложности я сыграл «великого комбинатора» шестьсот раз. А ведь Бендер – фигура не комедийная, а трагикомедийная. Как он говорит: «Мне тридцать три года. Возраст Иисуса Христа. А что я сделал? Я ничего не создал. Учеников разбазарил…» А в другом месте романа: «Может быть, я идиот. И ничего не понял?» Он имел в виду то, что происходило в стране.

Тот самый Городничий

Что касается писательства, я был склонен к нему еще в школе. А «философом», как вы говорите, стал в четырнадцать лет, когда в тридцать седьмом арестовали моих родителей и я остался один-одинешенек. Уже тогда я понял, что живу в больной стране. Как можно было репрессировать моего отца, военного комиссара, почти маршала в двадцать шесть лет, честнейшего и порядочнейшего человека, фанатика построения социализма?! Или мать, которая из оперной певицы переквалифицировалась в зоотехника, чтобы вместе с отцом, начальником «Криворожстроя», строить завод «Криворожсталь». Удивительные люди были! Когда в тридцать шестом всей семьей мы входили в театр (у отца – два ордена Красного Знамени, Орден Ленина, у матери – Трудового Красного Знамени), вставал весь зрительный зал! Я тогда чуть не умирал от гордости, что у меня такие родители… Но их арестовали, а я автоматически стал «сыном врагов народа».

– Аукнулось?

– Конечно! В сорок восьмом после окончания Щепкинского училища меня, круглого пятерочника, фронтовика, не взяли в Малый театр по анкете. Только после разоблачения «культа личности» и реабилитации родителей мне позвонил Царев: «Возвращайтесь!»

– Известный молдавский философ Милеску Спафари говорил: «Руководить большой страной надо яко философ». А у нас «балом правили и правят» то бывший террорист, то политик, то разведчик…

– А надо «яко философ». Когда я узнал, что после революции у нас не было ни одного руководителя с высшим образованием, был потрясен. У Молотова, по-моему, за плечами было вообще четыре (!) класса. Большинство из них просто не знали правильного русского языка. А ведь давно социологами доказано: человек, неправильно говорящий на родном языке, не может логически мыслить. Я рад, что у нас наконец у власти человек образованный, мыслящий.

Или вот интересная тема. Вы знаете, что Москва уже давно не русский город? Только в Москве львиная доля текстов рекламы на английском. Только в Москве на стенах туалетов надписи на любом языке, кроме родного. В лучшем случае – мат, и то чаще какой-нибудь «фак оф». Я, народный артист, не могу пойти в ресторан, поесть или заказать себе водки, потому что сто граммов – шесть долларов, а второе блюдо – пятьдесят. Да что я, таких – большинство! Тогда для кого этот город? Поймите, я его очень люблю, но я люблю другую Москву. Ту – Казакова и Баженова, – которая олицетворяла собой архитектуру русскую, ампир русский… А не нынешнюю, где, например, внутри Садового кольца чуть ли не равное число проституток и чиновников

– Это правда, что вы жуткий матершинник?

– О! Просто жутчайший! Скоро выходит книга Раскина – об истории мата в России, куда он уговорил меня отдать несколько рассказов. Он сам написал предисловие и дал мне прочитать. Я прочитал и сказал: «Ты или передо мной вые…ваешься, или я должен тебя за это благодарить». Он написал, что, мол, в книге использует рассказы народного артиста СССР Евгения Весника. «И даже не потому, что они смешные, а потому, что на моей памяти Весник – единственный человек, всю свою жизнь полностью не зависимый ни от партии, ни от демократов, ни от кого другого. И вообще он положил на всех…» Кстати, это чистая правда. Помню, от одного моего поступка многие были в шоке. Звонит какой-то начальник: «Евгений Яковлевич! Виктор Степанович Черномырдин составил список из двенадцати народных артистов Союза. Он и вас хочет видеть в своем кабинете. Кстати, у нас здесь шикарный банкетный зал…» А я отвечаю: «Должен вас огорчить – я не люблю эти тусовки, поэтому никуда не хожу. У меня и так собутыльников много. Передайте Виктору Степановичу мой адрес и скажите, что у меня всегда есть хорошая водка и всегда есть рыбка – сам ее ловлю. Поэтому, если он так хочет меня видеть, жду в любое время». Тот рассмеялся: «Ну это тоже – позиция!..» Красиво, не так ли?

«Я на гормонах сижу. Если лекарств не будет – все…»

– Так вы еще и рыбак?

– Раньше был. А теперь задыхаюсь – только что из госпиталя. Мне уже конец скоро. Лопаются сосуды. Я же на гормонах сижу, гормонозависимый. Если лекарств не будет, все – п….ц!

– Что больше всего волнует сегодня народного артиста, заслуженного фронтовика, писателя-философа Евгения Весника?

– Кстати, правильно ударение в моей фамилии делать на втором слоге – Весник! Отец у меня был белорус, а мать русифицированная чешка. А «весник» в переводе с белорусского (так говорили в Пинской губернии) – «сморчок» или «строчок». Помню из-за фамилии в школе меня девчонки дразнили – «Женька-сморчок»…

А волнует меня буквально все!

Разумеется, как воспитанник школы великого Малого, я небезразличен к судьбе театров. И благодарен судьбе за то, что окончил курс у знаменитого артиста Алексея Дикого, пятикратного лауреата Сталинской премии, народного артиста СССР, к сожалению, в свое время репрессированного, как почти все гениальные в этой стране.

Я был неотесанным парнем, да еще войну прошел, но меня научили понимать: что такое хорошо, что такое плохо, что если зрелище тебя трогает и заставляет думать, то это – искусство, а если наоборот, то наоборот. Вот развлекательное искусство! Оно должно быть! Но нельзя же всегда есть «компот или мед». Вот вы включите телевизор – в любое время, – посмотрите, что творится. Что творится! Какие-то полуголые, босые бабы! Ну хорошо – сделайте один канал для «озабоченной» публики. Но это же на всех каналах! И чуть ли не каждая говорит: «Ведь я этого достойна!» Безграмотные диалоги, да еще скабрезные…

Меня радует появление новых студий, театров. Это прекрасно! Люди хотят выразить себя, а не то, что горком или ЦК КПСС «рекомендовали», себя, свое отношение к жизни. Я вижу в каждом театре замечательных актеров, на которых ходят, переполненные залы на двести-триста мест. Например, у Арцебашева в «Театре на Покровке» я посмотрел «Кабалу святош». Это же талантливое решение сложнейшей пьесы Булгакова! Во МХАТе или Малом театре так никогда бы не поставили! Они не тратят миллионы, чтобы сделать шикарные декорации.

«В Малый меня не взяли по анкете»

Но есть другая сторона медали. Вы знаете, сколько при царе было артистов в Малом театре? Тридцать три! А знаете, сколько сейчас? Сто сорок два! Когда открылся МХАТ, в нем было около сорока человек, причем собранных со всей России. Сейчас – сто пятьдесят!

Я вроде бы давным-давно ушел из театра, но знаю актеров, очень их люблю, знаю, насколько это трудная профессия, очень печалюсь, что всякая серятина «вылезает», не имея права на то, подминает, глушит талантливых людей. Всегда это было – талантливый человек не приспособлен заниматься всякими «шахерами-махерами». Посмотрим правде в глаза. Из ста сорока с лишним актеров Малого играют от силы двенадцать-пятнадцать. Ведь это же геноцид творческий! Держать сто тридцать человек, получающих эпизодические роли от случая к случаю! Это же издевательство, русская безалаберность, русская бестолковщина! А ведь посмотрите, сколько районов в Москве, сколько места в Подмосковье. Какие театры можно сделать интересные с труппами из этих ста тридцати! Как минимум шесть театров! Да пусть даже четыре! Разве актер не согласится при добротной оплате играть во Всероссийском выездном театре?! Пусть на периферии, по школам, заводским клубам, но играть, а не ждать всю жизнь своей «звездной» роли.

А что сегодня? Эти люди стоят в очереди за своей крошечной зарплатой, в театрах нездоровая атмосфера: сплетни, склоки, интриги, заискивание перед начальством. Дайте театр какому-нибудь папуасу или корейцу! Он скажет: «Что я – сумасшедший, такую огромную труппу держать, да еще и оплачивать?!» Оставит сколько ему нужно и в итоге только выиграет: билеты дешевле, качественнее спектакли будут, потому что у актеров ответственности станет больше… В театре Корша, который работал в бывшем филиале МХАТа, каждые две недели была премьера! А артистов было всего тридцать человек. Посмотрите, сколько великих актеров из театра Корша вышло… А сейчас? Театр Станиславского, где я начинал, остался без руля и ветрил сразу после смерти Станиславского и Кедрова. Они, основатели театра, были вершиной, пиком, который как ни пытались штурмовать – безрезультатно… Потенциальные «великие» актеры не состоялись из-за отсутствия великого режиссера! И это беда многих театров. Сейчас вроде появились талантливые режиссеры. Дай им Бог удачи. И денег.

Что меня еще беспокоит? Наша медицина. Вот я – больной человек. Но я – поклонник двух слов Василия Розанова: «Беги толпы!» Как увижу огромные очереди в наших поликлиниках, убегаю. К сожалению, у меня нет блата, я ничего не умею делать, только работать за письменным столом. Должен оговориться, мне лично, как участнику ВОВ, кавалеру семи орденов, народному артисту СССР, инвалиду, пенсионеру, Министерство здравоохранения очень помогает. Спасибо! Но миллионы других! Так что это? Тенденциозное истребление пенсионеров? Тогда «истребители» – наивные люди. Потому что пока мы помрем, подрастет новое поколение стариков!.. Все на уровне папуасов. Но папуасы хоть знают: если заболел – надо кору съесть или хвост обезьяны. Или сунуть в задницу глаз сдохшей крысы. Так научите нас – мы тоже будем всовывать! Сами не можете решить проблемы, позовите варягов, как русские князья. Весь мир убедился, что все предсказания-обещания наших вождей – от Ленина до Горбачева и Ельцина – не сбылись. Ведь ничегошеньки не сбылось! Хотя надо честно признаться в том, что Борис Николаевич поставил Россию на новые рельсы, но… шпалы и стрелки оказались бывшими в употреблении.

Что меня сегодня еще беспокоит? Телевидение. А у нас по всем каналам – режут, бьют, убивают. Ведь у нас уже дети давно подражают не романтическим героям, а киллерам. Раньше они не знали, как на магните крепить взрывчатку к днищу машины, теперь знают. Этому специально учат? Не могу понять. Эти скандалы между каналами… Во время войны у меня во взводе было семьдесят два «беломорканальника». Эти отпетые преступники воевали так, как никто не воевал. Почему? Потому, что я с ними по-человечески обращался. У них прекратилась поножовщина, воровство. Они меня звали «пахан», «батя». Я жил как «цыганский барон». На завтрак мне курицу трофейную жарят и… сразу в бой. Первыми орудия под обстрелом тащут, строят наблюдательный пункт быстрее всех. Воевали как звери! А почему? Я с ними разговаривал по душам, представлял к наградам. И был результат…

– Но сейчас на все нужны огромные деньги…

– Я вам расскажу по этому поводу анекдот. Вызвали Рабиновича в КГБ. Говорят: «Рабинович, вы получили из Америки наследство – шесть миллиардов долларов. Зачем вам в Советском Союзе такие деньги? Мы вас и даже правнуков обеспечим машинами, дачами, будете ездить на лучшие курорты… Отдайте нам, государству, шесть миллиардов». «А що ви будете делать на эти шесть миллиардов?» – «Мы будем строить Днепрогэс, доменные печи, аэропорты…» – «А що вас нет на это денег?» – «Нет». – «Тогда не х… строить!

Откуда могут взяться деньги, если никто не хочет работать? Почему никто не хочет работать? Потому что никто не платит или мало. Неужели это непонятно? А ведь деньги лежат повсюду. Макулатуру, флаконы медицинские – не принимают, мусор не перерабатывают. Это же живые деньги! Автопокрышки валяются по всей стране. Я гастролировал с концертной бригадой по Дальнему Востоку – там же сплошь железо. Затонувшие баржи, лодки, шмотки и так далее. В Костромской области на территории дома-поместья Островского до сих пор гниет брошенный в 1921 году трактор. Спит, бедняга, уж поседел. Рядом яма, вонь, над ней летают птицы, заражают всю округу… Нет денег? Найдите богатого дядю, на худой конец попросите у братвы…

«Я чуть не умирал от гордости, что у меня такие родители…»

– Евгений Яковлевич, вы затрагивали тему войны. Ваше мнение: вся правда о ней написана?

– Частично. Например, в лучшей книге о войне «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, которого потом выжили из страны, что-то есть в мемуарах Жукова. В лучших стихах поэтов того времени – Михаила Дудина, Константина Ваншенкина и других – я узнавал те чувства, которые меня сопровождали на фронте. Только в последние годы, наконец, военные историки развеяли некоторые мифы, связанные с ВОВ. Признали, что немцы в некоторых случаях были лучшие вояки, чем мы, что победили мы скорее числом, а не умением, за счет огромного количества «пушечного мяса», помноженного на неистребимый патриотизм. Иначе было не победить…

Россия сегодня пожинает плоды геноцида. Революция, НЭП, раскулачивание, «выдвиженцы», репрессии тридцать седьмого года, война… Если говорить образно, ситуация мне представляется такой. Допустим, существует огромное стадо дойных коров. И для того, чтобы получать от них хорошее потомство, привозят со всего мира голландских, индийских и прочих быков. Они коров оплодотворяют, получается чудесное потомство, продолжается род, увеличивается удой… Если бы я снимал фильм о России, я бы ничего не снимал о России. А бы снял то, о чем сейчас рассказывал, – несчастное коровье стадо, у которого отняли и пустили под нож быков-производителей – наши лучшие умы, интеллигенцию.

Прочту один триптих из своей последней книги. Очень прошу напечатать. Триптих номер 75: «Россия будет расчленена на свои составные части. Каждой республике надо отдельно предоставить свободу. Тенденция такова: не допускать больше существования на Востоке гигантской империи. Большевизм остается в прошлом, тем самым мы выполним нашу историческую задачу». Это из дневника… Йозефа Геббельса. Я пишу: «Страшно! Предсказания из таких уст! Но и «смешно»: мы выполнили его заветы!»

Когда меня спрашивают по поводу боевых действий в Чечне или оргпреступности: «А какой выход?» – я всегда отвечаю своей формулой: «Если боевые действия справедливые, их нужно довести до конца любой ценой. Если нет, надо извиниться и прекратить». Что, наша армия не в состоянии довести их до конца? Может. Значит, происходит что-то непонятное… Дальше. «Как бороться с преступностью?» Бороться! Как иначе?

Если говорить в целом о стране, то самая страшная наша беда – потеря чувства обязательности в обществе. У нас каждый чиновник говорит: «Я со всей ответственностью заявляю…» – зная, что он ни за что отвечать не будет. Мне кажется, страна заболтана. Ах, если бы у нас по телевизору показывали людей, стремящихся куда-то, чего-то делающих, радующихся от того, что они что-то сделали – и полезное! А то ведь на экране все чиновники как саранча сидят и… толстеют. Распухают прямо на глазах.

Помню, в девяностом году в Токио на станции метро «Таканава» продавались фигуры Горбачева. Похож невероятно. А в том месте, где у него родимое пятно, – прорезь. Это – копилка. Кидаешь какую-то сумму, и из-под губы выползает пластинка с надписью: «Ударь по губе!» Ударяешь, и «горбачев» целую минуту скороговоркой: «Бррр – ляля – бррр – ляля…» Уже тогда японцы кое-что раскусили. Рассказывали, что видели японский журнал, где на обложке трезвенник номер один Горбачев рекламирует… пиво!

И еще. На мой взгляд, самый большой грех наших политиков – говорить с миллионами людей на полунаучном, полуфилософском, непонятном для большинства языке. Помню, на первом съезде демократов мне дали слово. Я сказал: «Вы очень сложно говорите с народом. Народ не понимает этого витиеватого языка, больше похожего на словесный лабиринт. Я сам ни черта не понимаю. Если вы не пойдете в школы, институты и не объясните толком, чего вы, демократы, добиваетесь, то вас скоро будут больно бить за то, что вы «непонятные» люди». Вскоре так и случилось. Мне непонятно, что иной раз говорят и теперь, как и прежде, по-коммунистически: «В общем – дали! В общем – сделали!» А что конкретно сделали сегодня, а не в ближайшие десять лет? Мне кажется, если кто-то обещает на десять лет вперед, тот сам с трудом в это верит. Никто не знает, что даже завтра произойдет. В селах, деревнях – просто пьяные хорошие русские люди ведь все это понимают! Пьяницы – они ведь мудрые, потому что свободны духом. Их шпыняют, говорят: «Ты – говно! Молчи!» А он свободен, самостоятельно мыслит, ни в каких партиях и движениях, которые ему долбят по голове, не состоит. Поэтому и рубит правду-матку. За это я очень люблю пьяниц… Пардон

Расскажу интересный случай, хотя и из другой области. В нашей «высотке», напротив зоопарка, жил Петр Мартынович Алейников – один из лучших артистов советского кино. Он был подвержен известному русскому пороку. И знал, что у него рак. В шесть утра сторож зоопарка готовил ему четвертиночку «Русской». Поправиться. Я знаю, что это такое. Петр Мартынович сдружился с волком по кличке Норик. Подкармливал его. Однажды угостил «друга» кусочком хлеба, смоченного водкой. Как-то Алейников пришел очень «тяжелый». У него были скандалы дома. Пришел к Норику и плачет. И как мне рассказывал сторож: «Всегда опасался, что волк его укусит. А тут вижу: Норик вылизывает ему слезы. Петр Мартынович, трезвея на глазах, говорит: «Норик! Ты самый лучший из людей!!!»

– Больше всего я не хочу, чтобы у читателя создалось впечатление, что все это вздохи старого ворчуна, ностальгия по прошлому, которого он и сам не застал. Я часто бываю счастлив. Проснулся живой и уже счастлив. Увидел улыбающегося – и на душе хорошо…

Недавно я в который раз убедился, что в жизни от трагического до смешного – один шаг. Загорелась вдруг наша «Волга», огонь под капотом мгновенно заполыхал. Я только приподнял капот, как подбегает мужик в одной пижаме, с бутылкой «кока-колы» в руках и с диким криком: «Горит, пожар!» начинает этой «кокой» поливать мотор. Потушил. Клянусь, я чуть не уписался!

– У нашей страны есть будущее?

– Земной шарик устроен так, что будущее есть у блохи, у змеи, у крокодила. У рек. Они пересохнут или в них появятся крокодилы – и это тоже будущее. Значит, есть и у России. Но вопрос: какое? Когда закончилась война, мне было двадцать два года, и все мы, фронтовики, были убеждены, что завоевали рай. Самое настоящее светлое будущее! Того рая, каким он нам тогда грезился, мы не увидели! Но это же не значит, что «будущее» не состоялось…

Был у меня партнер Дудник – мы были очень известной эстрадной парой. А отец его был начальником пуговичной артели. Однажды я ему говорю: «Как вы хорошо живете». А он, старый еврей и отъявленный коммунист, мне отвечает: «Женечка, ви человек свой, поэтому я вам скажу: все, что ви здесь видите – телевизор, мебель, одежа, – это все на спернутые пуговицы. Если би я не делал этого, то, конечно би, жил очень плохо». Потом посидели, выпили. Я его спрашиваю: «Вот вы – член партии. Объясните, что такое коммунизм?» «Пожалуйста. Когда я сперну очередную партию пуговиц, меня схватят за руку, но… скажут, что я ничего не спернул, и отпустят – это и будет настоящий коммунизм!» – «И он будет построен?». – «Обязательно! Но только на улице Горького!»

В диалектике есть совершенно гениальное определение: «Количественное накопление приводит к качественному скачку». Рассуждая как обыватель, могу сказать: накопление отрицательных эмоций, которые мы сейчас наблюдаем, может привести куда угодно, но только не туда, куда мы хотим. И это тоже будущее. Может, завтра вся прекрасная половина планеты будет ходить в чадре. Ведь это не зависит от того, что об этом думают в Кремле. Например, будущее моего дома может зависеть от внезапно лопнувшей батареи. Или. Молодые собираются в ЗАГС, а вдруг – бац! – землетрясение. И все. Жители Ленска строили планы, о чем-то мечтали и – бац! – города нет. Американцы спокойно жевали жвачку и думали, что если есть пуп Земли, то это они. И вдруг бац… Так что будущее есть всегда, но какое и когда, я не знаю. Но все-таки надеюсь на лучшее. Мой девиз: «Я думаю одно, а говорю то же самое». И у меня на столе под стеклом «лежат» слова Сенеки: «Необходимо мужественно переносить то, что ты не можешь изменить». И делается легко на сердце.