\«Кавалерийская оса\», ужалившая Троцкого

В историю он вошел как рейд генерала Мамонтова. Вообще-то правильно написание фамилии военачальника Мама́нтов (с ударением на втором слоге), Мамонтовым же его тогда обозвал Троцкий, но с тех пор так и повелось.

 

Рейд стал настоящей легендой: он вошел в военные учебники как блестящая боевая операция, не имеющая аналогов в истории военного искусства. В специальной брошюре «Рейд Мамонтова», изданной Управлением по исследованию и использованию опыта войн Штаба РККА, так и сказано: «типичный образец отлично проведенного рейда». В предисловии же тогдашний начальник и военком Оперативного управления Штаба РККА Семён Белицкий и вовсе констатирует, что советская власть тогда «в военном отношении была на краю гибели». «Белогвардейская конница прорвалась в тыл нашим войскам и несет с собой расстройство, испуг и опустошение», – патетически вещал в августе 1919 года Троцкий, выпустив специальное воззвание «На облаву». «Банды конных разбойников под командой генерала Мамонтова, бывшего помещика, прорвались на Тамбов, оттуда на Козлов и Елец, – продолжал бессильно метать гром и молнии наркомвоенмор и предреввоенсовета уже в своем приказе от 4 сентября 1919 года. – Конные бандиты разрушают железные дороги, телеграф, грабят, насилуют, поджигают, убивают рабочих и крестьян».

Никаким помещиком Константин Константинович Мамонтов (будем называть его так, как ныне принято, Мамонтовым), конечно же, не был. Сын казачьего офицера, казак станицы Нижне-Чирской области войска Донского, с довольно типичным для казачьего офицера послужным списком: кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище – главная кузница кавалерийских кадров императорской армии, строевая служба. Боевое крещение есаул Мамонтов получил в Русско-японской войне: там он воевал под началом легендарного генерала Павла Мищенко, участвовал и в знаменитом конном рейде по тылам японских войск – набеге на Инкоу. Первую мировую войну Мамонтов встретил в чине полковника, закончил генерал-майором…

В разгар наступления на Москву командование Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) ставит конной группе генерала Мамонтова задачу: прорвав фронт, цитирую генерала Деникина, «овладеть железнодорожным узлом – Козловом, для расстройства управления и тыла Южного большевистского фронта». – В Козлове тогда был штаб Южного фронта. Но затем Мамонтову изменили задачу: он должен был двинуться в воронежском направлении, выйти «в тыл Лискинской группе противника, содействовать ее поражению». То есть ударом по тылам советских 8-й и 9-й армий, Мамонтов должен был способствовать успеху Добровольческой армии на конкретном участке фронта – под это все и затачивалось. Но, как пишет Деникин, «Мамонтов под предлогом дождей, вызвавших распутицу, приказания не исполнил и, пройдя с боем через фронт, пошел на север, совершая набег в глубокий тыл противника – набег, доставивший ему громкую славу, звание народного героя и… служебный иммунитет».

По сути, Деникин обвинил Мамонтова в невыполнении приказа, хотя тогда действительно хлынули проливные дожди, превратившие дороги в непролазные топи. Потому Мамонтов и двинулся не на Лиски, где был велик риск потерять конский состав в раскисших балках и лощинах, а на север – на Тамбов. Согласно советской историографии, у Мамонтова было девять тысяч сабель и штыков, но это явно завышенные цифры: в корпусе всего-то было было 3,4 тыс. сабель, а в поход пошло и вовсе 2,5 тыс. всадников. Которым, тем не менее, удалось столь основательно тряхнуть красные тылы, что большевистская верхушка откровенно запаниковала. Ленин забросал шифровками штаб Южного фронта, что «крайне обеспокоен успехами Мамонтова». Более того, в Кремле опасались, что Мамонтов может прорваться к Туле и Москве, «потеря которых, – как писал в уже названной брошюре Штаба РККА военспец Михаил Рымшан, – могла бы дезорганизовать все боевое снабжение Красной армии и общее руководство борьбой, а для Советского правительства создать крайне опасную политическую обстановку».

Против 2,5 тыс. сабель Мамонтова бросили несколько десятков тысяч красноармейцев, но красные части чаще всего просто разбегались при одном лишь приближении Мамонтова. Или сдавались. «Должно быть, нет ни одной боеспособной части против Мамонтова: это прямо позор, – отчитывал Ленин заместителя председателя РВС Склянского. – […] Путейцы говорят, что наши части против Мамонтова боятся вылезать из вагонов».

Продвигаясь вдоль железнодорожного полотна Борисоглебск – Грязи, мамонтовцы разрушали его, сжигали станции, практически без боя «разоружая встречающиеся красные части и распуская красноармейцев под расписку, что они больше воевать не будут», – признает издание Штаба РККА. Только за первые несколько дней пленены и затем распущены по домам почти 10 тыс. красноармейцев! Мамонтов двинулся на Тамбов, где был 15-тысячный гарнизон. На рассвете 18 августа 1919 года казаки Мамонтова ворвались «в Тамбов, не встретив сопротивления со стороны довольно сильного гарнизона, который, при приближении противника, частью в панике разбежался, а частью сдался в плен». Как лаконично сообщало издание Штаба РККА, «сдавшаяся в плен часть гарнизона была казаками разоружена и распущена по домам, причем винтовки были выданы крестьянам». Винтовки казаки раздавали крестьянам неспроста: делался явный расчет на то, что крестьянство, измученное советским террором и реквизициями, наконец восстанет. Население восторженно встречало Мамонтова колокольным звоном, хлебом-солью, музыкой. «Наибольшее сочувствие населения, – пишет Рымшан, – вызвала раздача награбленного Мамонтовым советского, общественного и даже частного имущества», а также – расправа над опостылевшими советскими аппаратчиками и, конечно же, чекистами. «Отдельные небольшие красноармейские части сдавались в плен и после разоружения частью вербовались, а остальные распускались по домам». Елец Мамонтов занял в ночь на 1 сентября вообще безо всякого сопротивления: «Руководивший обороной бывший полковник сдал город с музыкой. […] Противник вошел в город в числе 2000 сабель во главе с Мамонтовым. По взятии города охрана последнего была возложена на гимназистов, студентов и бывших офицеров, а сами казаки приступили к хозяйничанью». Красноармейцев распустили по домам, коммунистов – расстреляли, затем учинили раздачу захваченного продовольствия, сахара, мануфактуры. И – винтовок. Но, с удовольствием вывезя в свои села тысячи подвод с добычей, на битву с большевиками крестьяне не поднялись. Хотя полученные от Мамонтова винтовки все же заговорят – во время знаменитого Тамбовского восстания 1920–1921 годов, но будет уже поздно.

Мамонтов взял Тамбов, Козлов, Елец, даже ворвался в Воронеж! Штаб Южного фронта в панике бежал из Козлова в Орёл, сам Троцкий при этом едва не попал в руки казаков. Обозвав Мамонтова жалящей осой «за спиною красного стрелка», не отошедший от смертельного испуга председатель Реввоенсовета гордо заявил, что красный фронт, мол, все равно устоял, лишь «чуть дрогнув тем местом, куда его ужалила кавалерийская оса». Тогда же Троцкий выкинул и один из знаменитых призывов: «На коня, пролетарий!». «Будем справедливы, – признает Деникин, – Мамонтов сделал большое дело, и недаром набег его вызвал целую большевистскую приказную литературу, отмеченную неприкрытым страхом и истерическими выпадами».

Совершив 40-дневный рейд, группа Мамонтова вышла к своим. На родном Дону мамонтовцев ждала триумфальная встреча. Но у штаба Деникина к Мамонтову были весьма основательные претензии: невзирая на наведенный в тылах красных «шорох», поставленной задачи корпус не выполнил и операциям Добровольческой армии никак не способствовал. Генерал Пётр Врангель назвал действия Мамонтова даже «явно преступными», поскольку «проникнув в тыл врага, имея в руках огромную массу прекрасной конницы, он не только не использовал выгодности своего положения, но явно избегал боя, все время уклоняясь от столкновений». И с явным презрением добавил: «Полки генерала Мамонтова вернулись обремененные огромной добычей в виде гуртов племенного скота, возов мануфактуры и бакалеи, столового и церковного серебра».

«Обремененный огромным количеством благоприобретенного имущества, – с издевкой пишет генерал Деникин (уточнив, что обоз Мамонтова растянулся на 60 верст), – корпус не мог уже развить энергичную боевую деятельность». Мамонтов «мог сделать несравненно больше: использовав исключительно благоприятную обстановку нахождения в тылу большевиков конной массы […], искать не добычи, а разгрома живой силы противника, что несомненно вызвало бы новый крупный перелом в ходе операции». Но мог ли Мамонтов – с его двумя-тремя тысячами сабель – решить задачу стратегического масштаба?