«…в языкознании знаете вы толк»

АКАДЕМИК‒ФИЛОЛОГ НИКОЛАЙ МАРР. ФОТО: WIKIPEDIA.ORG

20 июня 1950 года главная газета Советского Союза «Правда» опубликовала статью Иосифа Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Статья представляла собой ответ Сталина «группе товарищей из молодежи», обратившейся к вождю с вопросами из области языкознания. Данная группа была всецело фантазией Иосифа Виссарионовича. 4 июля и 2 августа того же года вождь ответил в «Правде» уже конкретным лицам – Санжееву, Фуреру и другим.

Эти публикации были ответом на начатую «Правдой» (понятно, что по указанию Сталина) 9 мая дискуссию по вопросам языкознания. Она была открыта статьей грузинского языковеда Арнольда Чикобавы против академика Николая Марра и его «нового учения о языке». В период с 9 мая по 13 июня «Правда» опубликовала 12 статей (4 – против Марра, 4 – за него, и 4 – нейтральных). Своей статьей Сталин поддержал Чикобаву. И началась активная кампания против «нового учения о языке» и Марра. Парадокс заключается в том, что сам Марр скончался за 16 лет до событий – в 1934 году.

Более того, в начале 1950 года прошла сессия Академия наук СССР, в ходе которой последователи Марра активно критиковали своих оппонентов. Однако 10 апреля 1950 года Сталин встретился с давним оппонентом Марра Арнольдом Чикобавой и первым секретарем ЦК КП Грузии Кандидом Чарквиани, и предложил Чикобаве написать антимарровскую статью.

Почему вождь, у которого было так много дел, вдруг занимается «разборками» последователей давно умершего академика? Чтобы это понять, нужно обратиться как к личности самого Николая Марра, так и к некоторым аспектам спора его с оппонентами.

ЗАГАДОЧНЫЙ ЯЗЫКОВЕД

Будущий академик Николай (Нико) Марр (1865–1934) был сыном шотландца и грузинки. Еще в гимназии он увлекся проблемами грузинской филологии вкупе с политическими проблемами (мечтал о независимости Грузии). С 1884 по 1934 годы прошел путь от студента факультета восточных языков Петербургского университета до действительного члена Академии наук. Его учителем был семитолог В.Р. Розен, а покровителем видный индолог академик С.Ф. Ольденбург.

Марр был единственным представителем дореволюционной Академии наук, который не просто принял революцию, но и стал адаптировать свои идеи под новую идеологию. Парадоксальность отличала его взгляды и до революции. Он одновременно поддерживал идею автокефалии Грузинской православной церкви, помогал в организации грузинских и армянских национальных школ и блокировался с черносотенными профессорами.

Сначала Марр активно увлекся грузинским языком и пытался доказать его родство с другими языками мира (в первую очередь, семитскими). Вскоре он увлекся и арменистикой, которая также стала предметом его постоянного интереса.

В 90-х годах ХIХ века Марр выступает с тезисом о яфетической ветви одной большой языковой семьи, в которую входят семитские и хамитские языки. К числу яфетических он отнес все картвельские языки (грузинский, мегрельский, чанский (лазский), сванский); абхазский, адыгский, кабардинский, чеченский, ингушский, языки народов Дагестана, древние языки Передней Азии и Месопотамии (эламский, шумерский и урартский). Он причислил к яфетическим языкам этрусский, пелазгский и даже дравидийские языки Южной Индии.

До 1923 года Марр считал, что распространение яфетических языков – это результат этнических миграций, а затем начал разрабатывать «новое учение о языке», объявив себя марксистом. По его мнению, «язык – это такая же надстроечная конструкция, как художество и вообще искусство». Первичная звуковая речь состояла из четырех элементов: САЛ, БЕР, ЙОН, РОШ. Эти же элементы образуют этнонимы: РОШ: эт-руск, Пе-лазг, лез-гин; БЕР – и-бер, бер-бер, мариец. Они объявлялись общими для всех языков. Главной тенденцией в их развитии объявлялось развитие от сложного множества к единству. Отвергалось генетическое родство языков. Причина сходства языков – единство глоттогонического (языкотворческого) процесса. Высшей стадией развития языков объявлялись индоевропейские языки (они же языки господствующих классов). Яфетические языки – это древнейшие языки, носители «творческих начал эксплуатируемых социальных слоев такой глубочайшей древности». Через яфетическую стадию должны были пройти все языки.

Над Марром, его «яфетической теорией» и тем более «новом учении о языке» принято смеяться. Его творчество периода и яфетического учения, и «нового учения» считается чуть ли не результатом больного сознания «гениального сумасшедшего». Действительно в его личном поведении было много странного. Однако даже если Марр был психически больным лжеученым, то его деятельность наложилась на важную политическую задачу, как Российской империи, так и Советского государства.

Эта задача – интеграция полиэтнического и сложно устроенного Кавказа в общероссийскую государственность – как досоветскую, так и советскую. Ему нужно было разработать некую панкавказскую языковую теорию, которая бы интегрировала Кавказ в России в качестве особой территории. Сначала Марр, как уже говорилось выше, ставил в центр своих исследований грузинскую проблематику. Затем – увлекся арменистикой. При этом он вошел в конфликт с влиятельными грузинскими учеными и политическими деятелями (например, с Ильей Чавчавадзе). Непростые отношения связывали его впоследствии и с армянской интеллигенцией.

К середине 1900-х годов Марр очень серьезно увлекся абхазской проблематикой. Более того, со временем она так увлекла его, что он даже принял участие в национально-государственном и культурном строительстве Абхазии. В 1924 году Марр разработал абхазский аналитический алфавит, который должен был стать, по его мнению, прообразом будущего всемирного алфавита.

Центрами распространения его учения в тот период были Дагестан, Абхазия, Чувашия, Азербайджан, Северная Осетия и Грозный, где издавался журнал «Революция и горец». Центрами оппозиции Марру были Тбилиси и Ереван, а ее лидерами – Арнольд Чикобава и Рачия Ачарян.

После смерти Марра в 1934 году Яфетический институт возглавил его ученик академик Иван Мещанинов. Фактически с периода 1934 года по 1950 год учение Марра превратилось в господствующее в советском языкознании. Репрессии почти не коснулись созданного на основе Яфетического института Института языка и мышления имени Н.Я. Марра (ИМЯ). Мещанинов становился дважды лауреатом Сталинской премии (1943, 1946), Героем Социалистического Труда, депутатом Верховного Совета РСФСР. Однако в 1950 году эта монополия закончилась.

ДИАЛЕКТИКА ОТНОШЕНИЙ СОВЕТНИКА И ВОЖДЯ

Историю похода Сталина на марризм обычно интерпретируют тремя способами. Первый способ объяснения – маразмирующий вождь решил стать «корифеем всех наук» и организовал дискуссию под влиянием «гостившего у него на даче профессора из Грузии». Вторая интерпретация сводится к тому, что хороший Сталин решил дать бой ученикам «вредного кавказского левака-космополита» Марра и встал на сторону классического русского языкознания. Третье объяснение говорит, что вождь, конечно, плохой, но и Марр – тоже негативный персонаж, и удар по марризму был правильный.

Все эти объяснения сводятся либо к антисталинским разоблачениям, либо к просталинской апологии. Однако игнорируется такой важный элемент как клановой контекст дискуссии вокруг марровского учения и других подобных дискуссий. Действительно во второй половине 40-х годов прошлого века страна была охвачена серией инициированных партийной верхушкой дискуссий в философии, языкознании, вокруг генетики, в физике.

Все эти дискуссии возникли не на пустом месте. После войны встал вопрос о том, куда идти дальше, каким курсом. Победа над Германией привела не только к расширению границ СССР и появлению советской зоны влияния, но и к тому, что перед обществом и государством нужно ставить новую цель. Ведь начиная с конца 20-х годов прошлого столетия СССР готовился к большой войне в Европе, которая по ряду объективных причин была неизбежна. В 1945 году эта война была выиграна. Что делать дальше? Особенно в ситуации надвигающейся холодной войны. Готовиться к противостоянию? Искать формулу «мирного сосуществования» двух систем?

Любой вариант ответов на эти вопросы предполагал трансформацию как собственно общественной жизни и политической системы, так и трансформацию государственного аппарата, армии спецслужб, науки и искусства. И вот тут начинается самое интересное. Сталин, конечно, не был безграмотным семинаристом, как его пытаются представить оппоненты. Но не был он и супер-образованным, и крайне начитанным «корифеем всех наук», каким его рисуют почитатели. Он действительно был достаточно начитанным человеком. Видимо, у него не был простроен в должной мере и аппарат, который бы позволял самостоятельно судить, не попадая в зависимость от тех или иных экспертных групп.

А то, что на Иосифа Сталина (впрочем, как и на всякого правителя), стремились влиять через близких экспертов различные кланы и группировки, совершенно очевидно. Более того, ситуация конца войны и первых послевоенных лет привела к тому, что большинство партийных и иных аппаратных группировок в советском руководстве получили определенную самостоятельность. Сталин был вынужден давать ее кланам на тех или иных направлениях, так как упирался в собственные пределы компетенции.

ФОТО: ТАСС

И такая ситуация была не только в области политики, но и в науке. Научный мир – это сложно простроенная система школ и направлений в каждой сфере, находящихся друг с другом в сложных (если не прямо конфликтных) отношениях. Если просто мельком пролистать какую-нибудь книгу по истории ядерной физики, то там можно найти множество сюжетов о конфликтах различных школ.

Если же наложить это на советские реалии, то совершенно очевидно, что у каждой научной школы были свои покровители в партийном и государственном аппарате. Если мы посмотрим на ту же историю советского ядерного проекта, то там можно обнаружить борьбу кругов, ориентированных на академика Петра Капицу, и их оппонентов. Причем оппонентам Капицы протежировал Лаврентий Берия, а Капице – определенные военные круги. Если же говорить о той же генетике, то совершенно очевидно, что это была еще и борьба между сторонниками и противниками молодого заведующего отдела науки ЦК ВКП(б) Юрия Жданова, сына главного партийного идеолога Андрея Жданова и врага Трофима Лысенко.

И зачастую именно склока научных групп, связанных с теми или иными покровителями, задавала тон в дискуссиях второй половины 40-х годов прошлого века. При этом позиция Иосифа Сталина по многим вопросам определялась тем, кто из конкурентов успеет навязать ему свою точку зрения.

КАК НАТРАВИЛИ ВОЖДЯ НА АКАДЕМИКА

Если рассматривать под этим углом зрения ситуацию вокруг Марра, то совершенно очевидно, что у Сталина были основания критиковать его концепцию. Слишком она расходилась со многими его послевоенными идеологическими поисками. Марризм был слишком левацкий и слишком интернациональный. Курс Сталина на частичное задействование великодержавной риторики требовал и определенных проекций на науку. Понятно, что в таком случае естественными союзниками Сталина становятся представители классической русской филологии во главе с академиком Виктором Виноградовым. Однако не Виноградов и его соратники подтолкнули вождя к атаке на марризм.

27 декабря 1949 года Сталин получает от первого секретаря ЦК КП(б) Грузии Кандида Чарквиани обширную записку с критикой теории Марра. К ней была приложена датированная 21 апреля 1949 года обстоятельная статья известного оппонента Марра Арнольда Чикобавы.

10 апреля 1950 года делегация в составе Кандида Чарквиани, председателя Совета Министров Грузинской ССР Захария Чхубианишвили, двух грузинских республиканских министров и Арнольда Чикобавы побывала на приеме у Сталина на его подмосковной даче. Вождь выслушал их аргументы. И изрек: «Напишите, а мы посмотрим».

В итоге 9 мая – меньше чем через месяц! – в «Правде» появляется статья Чикобавы. Затем – дискуссия о Марре и марризме. И 20 июня – антимарровская статья самого Сталина.

Самое пикантное в этой истории то, что Чикобава – как и грузинский партийный руководитель Чарквиани – были давними клиентами Лаврентия Берии. Более того, отношения Чикобавы и Берии доходили до того, что лингвист дарил шефу советских спецслужб книги по такой узкоспециальной теме, как грузинская филология. Одна из таких книг с дарственной надписью, датированная 16 апреля 1942 года, оказалась потом в личной библиотеке Сталина. Судя по всему, Берия просто отдал Сталину на ознакомление, а тот не вернул книгу.

В этой истории интересно три момента. Во-первых, что отношения Берии и Чикобавы были очень близкими (иначе как объяснить факт дарения книги в самый разгар войны). Во-вторых, что Берия интересовался такой узкоспециальной темой, как кавказская филология. В-третьих, что он разделял идеи Чикобавы и даже пропагандировал их Сталину.

Судя по всему, желанием Сталина открыть дискуссию в языкознании и его недовольством марристами решили воспользоваться Берия и Чикобава. Причем воспользоваться, руководствуясь своими соображениями. Чикобава был не просто ученым-лингвистом, но и грузинским националистом. В частности, он считал, что абхазский и грузинский языки принадлежат к одной группе, и всячески подчеркивал вторичность абхазского языка и культуры по отношению к грузинским языку и культуре. Более того, он доказывал то, что картвельские и северокавказские языки принадлежат к одной – иберийской – языковой семье.

Напомним, что Абхазия и абхазский язык были предметом особого интереса Николая Марра. Кстати, отметим, что Марр, который не отрицал исторически глубоких связей между Абхазией и Грузией, но при этом подчеркивал определяющее влияние Абхазии на Грузию и роль раннесредневекового абхазского государства на формирование Грузинского царства. Что, впрочем, подтверждается любой объективной историографией.

Но научные интересы и взгляды Чикобавы были интересны Лаврентию Берии с точки зрения большой политики. По крайней мере, политики региональной. Берия был активным сторонником размывания автономии Абхазии и грузинизации республики. Интересы политика Берии и интеллектуала Чикобавы совпали. Однако у них не просто совпали интересы, но они сумели воспользоваться интересами вождя, который желал провести очередную проработку в очередной области научного знания.

Совпадение интересов Берии и Чикобавы, и их совместная удачная игра на интересах и слабостях вождя привела к возникновению исторического сюжета, который помнят до сих пор.