Боевые будни «камарадас советикус»

Как советские военные советники воевали в Анголе

По стране гремела перестройка, но в советской прессе продолжали появляться сообщения о боестолкновениях ангольской армии с вооружёнными – гражданская война! – формированиями оппозиционной правительству Республики Ангола партии УНИТА, о враждебных действиях режима апартеида Южно-Африканской Республики (ЮАР) в отношении дружественного СССР африканского государства. Дружба та была не на словах, подкреплена она была основательно оружием и советскими военспецами.

Я тогда учился в школе и хорошо помню, как обращали на себя внимание на довольно однообразном общем фоне отпечатанные на пахнущих типографской краской газетных страницах слова (Ангола, Намибия), аббревиатуры (ЮАР, УНИТА). Упоминались иной раз в заметках и «солдаты удачи» – наёмники, воюющие на стороне врага представители государств Запада. (Как тут было не вспомнить Георгия Жжёнова в последнем фильме популярной кинотрилогии «Возвращение резидента», где разведчик Тульев вербуется в Африку в качестве «дикого гуся»!) Хотя в целом информации о ситуации в Анголе у обычных граждан Советского Союза было очень мало. В советской газете в середине 1980-х могли сообщить: в провинции Квандо-Кубанго сбит военно-транспортный самолёт ВВС Анголы. Получалась как бы чисто ангольская история. На деле это был, по сути, советский самолёт с «камарадас советикус» (порт. camaradasoviético – советский товарищ) на борту.

На фоне перестройки всё громче раздавались голоса, призывавшие прекратить тратить средства и силы, оказывая помощь странам третьего мира. В декабре 1988 года СССР объявил об односторонних мерах по сокращению вооружённых сил. Тем не менее наша страна и в тот период оказывала масштабную поддержку разным дружественным государствам, в том числе и Анголе. И даже после распада Союза в последней присутствовал Главный военный советник (ГВС) с группой, состоящей из нескольких десятков человек. И довольно много советских военных после 1992-го в эту африканскую страну поехало служить по контракту.

Ветераны не считают, что их деятельность в Анголе была напрасной. Благодаря большой помощи СССР и Кубы это государство сохранило суверенитет и территориальную целостность, а Россия получила в этом регионе, как считают многие ветераны, надёжного союзника. Участие наших граждан в ангольском военном конфликте Советский Союз не признавал. Официальная позиция: советники, специалисты, переводчики направляются для оказания помощи. Прямое участие «камарадас советикус» в боевых действиях на просторах злаковых саванн и вельвичиевых пустынь отрицалось.

Теперь часть информации об этой «помощи» перестала быть секретной. Поэтому сегодня мы публикуем отрывки из книги «Мы свой долг выполнили! Ангола: 1975–1991» (издана Студией «Этника», тираж 1000 экз.). Это воспоминания воинов-интернационалистов – председателя Союза ветеранов Анголы (СВА) полковника в отставке Вадима Сагачко и члена Союза ветеранов Анголы подполковника в отставке Вячеслава Самойлова – интереснейшие свидетельства о той неизвестной войне, которую СССР вёл в южном полушарии. То, что это было прямое участие в военных действиях, в частности, подтверждают воспоминания военного лётчика-инструктора 1-го класса Вячеслава Самойлова.

Владислав Николаев

«МЫ НИКОГДА НЕ ПОСЫЛАЛИ В БОЙ НЕОПЫТНЫХ АНГОЛЬСКИХ ЛЁТЧИКОВ…»

Из воспоминаний военного лётчика-инструктора Вячеслава Самойлова

Самойлов Вячеслав Николаевич, подполковник в отставке. Выполнял интернациональный долг в Анголе в качестве специалиста при командире авиационной эскадрильи самолётов МиГ-21 с апреля 1985-го по март 1988 года.

«С начала спецкомандировки и до декабря 1985 года я находился на основном аэродроме базирования в Лубанго и летал на двух типах самолётов: МиГ-21 и МиГ-23. В Лубанго размещались два авиаполка: ангольский и кубинский. Стало тесно. В конце 1985 года остро стал вопрос скорейшего ввода в строй прибывших ангольских выпускников Краснодарского высшего военного авиаучилища им. Серова и отправки их на прифронтовые аэродромы для выполнения боевых задач. Бывший тогда командующим округом майор Элдер Виейра Копелипа поставил нам с моим подсоветным Шавешем задачу с двумя эскадрильями МиГ-21 в кратчайшие сроки перебазироваться на аэродром Намиб (Мосамедиш) и приступить к полётам с молодыми лётчиками. В декабре 1985 года мы перелетели на этот аэродром, который в дальнейшем стал для нас базовым. Нам отводилось всего несколько месяцев на подготовку молодёжи в Намибе: выпустить самостоятельно по кругу и в зону на простой пилотаж одиночно, парой и на боевое применение по наземным целям. Затем перелёт на прифронтовые аэродромы и доподготовка одновременно с выполнением боевых задач. С поставленными задачами мы справились, хотя это стоило нам невероятных усилий и нервов, потери двух новеньких самолётов МиГ-21бис. К счастью, тогда лётчики остались живы. Одному, Думингушу, я дал команду на катапультирование в критический момент. А второго, Марселино, я, будучи его ведущим, со второго раза завёл на посадку при ухудшившейся видимости. Он сел с перелётом на большой скорости, выкатился, самолёт перевернулся и переломился пополам. Лётчик тогда чудом остался жив. Я наблюдал за всем этим, находясь в воздухе. А погиб Марселино позже, при выполнении боевого вылета

В какой-то момент пошли разговоры о назначении майора Э.В. Копелипа главкомом ВВС и ПВО Анголы. Он попросил меня полетать с ним на спарке МиГ-21УМ в качестве инструктора, то есть дать ему вывозную программу (по его словам, он ранее летал на Ан-2). Мы с ним сделали несколько вылетов. Я тогда объяснил ему: чтобы освоить взлёт и посадку на самолёте МиГ-21, нужно бросить все дела и ежедневно заниматься только подготовкой к полётам. И не факт, что финал будет успешным. Он очень умный человек и всё понял правильно. Я с большим уважением относился к нему и его подчинённому и другу капитану Сантушу. Меня очень трогало, когда Сантуш к праздникам вручал мне по целой коробке красного вина – огромного дефицита в тех условиях.

Недостатка в боевых самолётах у нас не было. В Луанду сухогрузом из СССР в контейнерах прибыло порядка 40 самолётов МиГ-21бис. Заводская бригада из Львова их собирала, я делал облёт и перегонял самолёты в Намиб, это около 900 км. Спустя несколько месяцев после начала полётов в Намибе мы уже продолжали ввод молодых лётчиков в строй на аэродромах Менонге и Луэна.

Перед очередным вылетом на самолете МиГ-21. Вячеслав Самойлов справа. Намиб. 1985

«У МЕНЯ ОСТАЛСЯ ОДИН СНАРЯД»

Меня иногда спрашивают, а совершали ли вы сами боевые вылеты в Анголе? На штурмовку, на перехват целей? Ведь нас в Анголу посылали не воевать, а обучать лётчиков. И приказов на боевые вылеты никто нам не отдавал. Я не покривлю душой, если скажу, что мы никогда не посылали неопытных ангольских пилотов выполнять боевые задачи, к которым они не были готовы. Такие вылеты производили сами или летали с ангольцами в паре в качестве ведущих. Помогая ангольцам, такие вылеты совершали опытные советские лётчики, я и мои друзья: Виктор Могилин, Виктор Тарасов, Михаил Матюш, Василий Денисов. Мы часто парой летали с моим близким другом Виктором Могилиным. Подполковник Могилин был старше меня на пять лет. До Анголы он два года провёл в Афганистане и в течение трёх лет с приграничного аэродрома выполнял боевые вылеты над этой воюющей страной.

Мы всегда делали не более двух заходов на цель, причём с разных направлений, чтобы уменьшить вероятность быть сбитыми. Однажды, когда Виктор был ведущим, при нижнем крае облачности в 400 м, мы проводили стрельбу НУРСами с малыми углами. Атаки были скоротечные, и я в азарте предложил сделать третий заход, чувствуя, что остались в блоках снаряды. Виктор принял решение уходить домой. После посадки я проверил блоки – у меня остался всего лишь один снаряд. Сохранился в памяти и эпизод, когда он сопровождал меня: я перегонял боевой самолёт с неисправным неубирающимся шасси, на малой высоте из Сауримо в Луэну. Опасались, что может не хватить топлива, и он очень переживал за меня. А когда прилетели и к вечеру добрались до города – голодные в полуобморочном состоянии, как дети радовались какой-то похлёбке, предложенной нам ангольцами.

Однако боевые вылеты в Анголе не были самоцелью. Вспоминается такой случай. Однажды мне пришлось вылететь на перехват воздушной цели: со стороны ЮАР периодически залетали разведчики. На командно-диспетчерском пункте в Намибе находился ангольский капитан Андраде, замглавкома по истребительной авиации. Летал он на самолётах-штурмовиках Су-22. Советский офицер боевого управления навёл меня на цель. Меня смутило то, что цель была какая-то необычная, нескоростная. Но вот цель обнаружена на экране прицела, происходит сближение, захват цели, созданы все условия для пуска ракеты. Только нажать на боевую кнопку. Если бы это было в районе прифронтовых аэродромов, я без колебаний так и поступил бы. Но в этих условиях принял другое решение: вначале визуально обнаружить цель, идентифицировать её, а затем сбивать. Я выскочил за облака, но цель резким разворотом со снижением ушла в сторону океана и исчезла с экранов радиолокаторов.

После посадки Андраде мне сказал в запале: «Ну почему ты не пустил ракеты?!» А я ему в ответ: «А если это был не разведчик, а заблудившийся без связи ошалевший борт?!» Капитан Андраде всё правильно понял: тогда в нём говорил азарт боевого лётчика.

Молодые ангольские лётчики понимали наше честное и бережное отношение к ним и полностью доверяли нам, выполняя все наши наставления. Бывало, я срывался при разборе полётов, но они не обижались на меня, понимая, что мною движет только одно желание – сохранить им жизнь. Очень горько вспоминать о потерях, неизбежных в нашей профессии. Погибли молодые ангольские лейтенанты: Лоренс, Марселину, Лейтау. Ранее не вернулся с боевого вылета достаточно опытный капитан Антонио, мы были с ним друзьями. Чудом остался жив замполит эскадрильи Орассио. После госпиталя он уже больше не летал

Тот случай с Орассио до сих пор у меня перед глазами: очень хорошо запоминающаяся дата – 22 июня 1985 года. Группа из восьми боевых самолётов МиГ-21бис с полным боекомплектом и я, старший и ведущий группы, на самолёте МИГ-21УМ осуществляли перелёт с аэродрома Лубанго на аэродром Менонге для выполнения боевых задач. Я, с наименьшим остатком топлива, сел первым. Когда заруливал на стоянку, на посадку заходил последний самолёт – МиГ Орассио. После остановки я покинул кабину, повернул голову в сторону начала ВПП и увидел клубы чёрного дыма. Через несколько минут я был на месте аварии: самолёт перевернулся, фонарь кабины зарылся в песок, всё начинало гореть. Счёт шёл на секунды. Мы попытались тросом ГАЗ-66 повернуть самолёт, чтобы открыть фонарь кабины, но не получилось. Недалеко находились кубинцы на бронетранспортёре, из охраны аэродрома. Один из них, рискуя жизнью, кувалдой пробил небольшую дыру в фонаре и вытащил Орассио из кабины! Его бросили в кузов ГАЗ-66, который тут же сорвался с места. Все успели отбежать метров на сто, как раздался первый взрыв, а потом стали рваться снаряды из боекомплекта. Для меня до сих пор остаётся загадкой: как удалось вытащить ангольца через ту маленькую дыру в фонаре, как он пролез?! На следующее утро мы с Шавешем навестили Орассио в госпитале. Заходим в убогую мрачную палату, видим на кровати грязную подстилку – у меня неприятно заныло внутри: неужели умер?! И вдруг замечаем, что по коридору идёт, шатаясь, с наброшенным на себя одеялом, наш Орассио. Как же мы тогда обрадовались!

В ПОИСКАХ ШАВЕША

Летом 1988 года у меня в СССР была трогательная встреча в Краснодаре с Шавешем и ещё одни моим другом Франсишку Афонсу Анга. Шавеш был уже командиром полка, а Анга – заместителем главкома ВВС и ПВО Анголы по авиации. Они переучивались в Краснодаре на самолёты Су-22. Анга пользовался у нас уважением: умный, последовательный, добрый и порядочный человек. Сейчас он возглавляет ВВС Анголы в звании генерал-полковника авиации. Один штрих к портрету: во время боевых вылетов он просил нас без острой необходимости не использовать зажигательные бомбы – они губят лес и всё живое на больших площадях. Он всегда помнил, что это его родная земля и её надо беречь.

У меня с Шавешем были, без преувеличения, братские взаимоотношения. Мы были очень привязаны и бесконечно доверяли друг к другу. Проводили много времени вместе: и в воздухе, и на земле. Позже, в середине 1990-х годов, я узнал о его трагической судьбе. В одном из боевых вылетов Шавеш был сбит, катапультировался, но попал в плен. После издевательств унитовцы отрубили ему руки, и он умер от потери крови. Вечная ему память!

После увольнения из армии мне приходилось часто и подолгу работать в странах Южной и Центральной Африки. И каждый раз я ловил и продолжал ловить себя на мысли: вдруг увижу Шавеша. Может, он не погиб и ему удалось спастись?! Может, он изувеченный побоялся вернуться домой, ведь мои первые подсоветные, которых сбили раньше, Матамба и Кабрал, остались живы. Унитовцы их переправили в ЮАР и вынудили вести агитацию по радио, направленную на молодых лётчиков. Однажды в Виндхуке я увидел человека, издали удивительно похожего на Шавеша. Я пошёл за ним, но, когда он обернулся и мы встретились глазами, я понял: чуда в этот раз не случилось. Но я не теряю надежды».

«Я В АНГОЛЕ ПОПАДАЛ В СЕРЬЁЗНЫЕ ПЕРЕДЕЛКИ…»

Из воспоминаний военного советника Вадима Сагачко

Сагачко Вадим Андреевич, полковник в отставке. В 1988–1990 годах выполнял интернациональный долг в Народной Республике Ангола. Был военным советником командира пехотной бригады ФАПЛА (Народные вооружённые силы освобождения Анголы, порт. – FAPLA), старшим военным специалистом по боевому применению пехотных и танковых подразделений управления боевой подготовки штаба Южного фронта.

«В Союзе, в Управлении кадров штаба округа в командировку в Анголу меня оформляли на три года с семьёй на должность советника начальника учебного центра, находящегося где-то возле Луанды. В «десятке» уже перед отправкой мне сказали, что я еду советником командира боевой 3-й пехотной бригады на восток страны, то же самое мне объявили и кадровики в Луанде. Но вернувшийся из Луэны ГВС генерал Гусев меня переназначил на Южный фронт, в район Куито-Куанавале, в 10-ю пехотную бригаду. Бригада была переброшена из анклава Кабинда на юг, в провинцию Квандо-Кубанго, для охраны дороги, ведущей из центра провинции города Менонге в населённый пункт Куито-Куанавале

По прибытии в расположение штаба меня представили офицерскому составу управления бригады. Вскоре моему подсоветному, командиру бригады капитану Инсендиариу в обстановке строгой секретности вручили вводную на проведение операции по уничтожению двух унитовских баз, обнаруженных в зоне ответственности бригады. Теперь ему надлежит к обеду принять решение и доложить. По легенде в бригаде проводятся тактические учения. Это для всего личного состава. Об истинной цели знает только узкий круг лиц. Вот она, моя первая работа. Мои советы комбриг выслушал, но решение принял своё, заносчиво заявив, что он лучше знает, как бороться с унитовцами, так как он сам вчерашний партизан. (УНИТА – Национальный союз за полную независимость Анголы. – Ред.) Пришлось дипломатично согласиться с ним. Но он всё-таки попросил помощи в оформлении карты-решения. После обеда командующий округом и моё начальство, заслушав решение комбрига, порекомендовали некоторые моменты переделать и уехали в Куито-Куанавале, пообещав забрать меня на обратном пути.

В двух километрах от деревни занимает оборону кубинская тактическая группа из 70-й танковой бригады РВС Кубы. Это танковый батальон, усиленный мотострелковой ротой, противотанковой батареей, артиллерийской батареей, зенитной батареей, сапёрными подразделениями. Вечером приехали два кубинских офицера. Старший лейтенант – особист и капитан-тыловик. Особист говорит по-русски, а тыловик – нет. Поинтересовались, в чём я нуждаюсь и какие мне нужны продукты. Забрали меня к себе в гости, пообещав комбригу вернуть меня в целости и сохранности. Оказывается, до меня в бригаде был кубинский советник. Хорошие, весёлые ребята. Некоторые здесь, в Анголе, по третьему и даже четвёртому разу, но основная часть – второй раз. Много запасников (резервистов). Соответственно на столе были кубинский ром и португальское «тинто» (красное сухое). Вот так я наладил первый контакт с кубинскими интернационалистами.

В. Сагачко после ранения. Ангола. 1988

«ЭТО БЫЛА НЕПОНЯТНАЯ ВОЙНА»

Моей бригаде была поручена охрана участка дороги протяжённостью 53 километра, от реки Куатир до района Масека. Эту дорогу называли и Дорогой смерти, и Дорогой жизни. По ней шло всё снабжение войсковой группировки в Куито-Куанавале. Раньше по этой дороге почти невозможно было проехать – постоянные засады, фугасы и мины. Обыкновенно транспортная колонна ФАПЛА выходила из Менонге и двигалась до Куито-Куанавале (всего 180 километров) почти две недели. Впереди медленно шли сапёры, проверяя миноискателями и щупами дорогу, а сзади ползли гружёные продовольствием, боеприпасами и имуществом машины. На удобном участке унитовцы устраивали засаду. Головную машину подрывали фугасом, а остальные расстреливали в упор из пулемётов, гранатомётов и миномётным огнём. Я насчитал на этой дороге около 360 единиц подбитой и сожжённой техники – машин, бронетранспортёров, танков. До этого подобное я видел только на фотографиях и в кинохронике из Афганистана.

Выглядело это так: вдоль дороги через каждые три – пять километров были оборудованы взводные опорные пункты. В центральном опорном пункте находилось командование роты, тыловые подразделения, зенитчики и один пехотный взвод. Во взводном опорном пункте днём находилось человек десять, а остальные 15–20 человек находились на блокпостах – по два-три человека. Блокпост в тех условиях представлял собой обычные окопы с обеих сторон дороги, устроенные для ведения круговой обороны, с дополнительной защитой из брёвен и мешков с песком. Над окопами для защиты от солнца и для маскировки сооружались навесы из тростника или листвы деревьев. Возле взводных опорных пунктов дорога перегораживалась шлагбаумами. Блокпосты выставлялись на расстоянии зрительной и огневой связи – где-то в 200–300 метрах один от другого. В ночное время личный состав с блокпостов снимался и сосредоточивался во взводном опорном пункте. Взводам были приданы сапёры и инженерная разведка. Во взводном опорном пункте обязательно была 14,5-мм зенитная пулемётная установка ЗГУ-1 – крупнокалиберный пулемёт Владимирова.

В шесть часов утра, с наступлением рассвета, сапёры выходили из опорных пунктов и шли навстречу друг другу, проверяя дорогу и обочины. Вместе с группой сапёров шла очередная смена солдат на блокпосты. Они тщательно проверяли свои окопы и занимали их. Кроме того, по обе стороны от дороги на расстоянии до километра у опушки леса, на тропах выставлялось боевое охранение в количестве трёх – пяти человек. Каждую ночь они меняли месторасположение, передвигая свои позиции по фронту. Дальше, на глубину до пяти километров от дороги высылались парные дозоры из разведроты. Разведчики патрулировали территорию вдоль дороги и, если обнаруживали следы унитовцев, сообщали об этом в бригаду

Такой способ охраны давал хорошие результаты. Ночью унитовские группы в первую очередь наталкивались на боевое охранение и после короткого боя отходили. Когда унитовцы пытались выйти к дороге днём, они встречались огнём с блокпостов. Тут же с ближайшего взводного опорного пункта на помощь выдвигалось усиление, и открывался огонь из крупнокалиберного пулемёта.

На практике бригада держала оборону на фронте протяжённостью 53 километра, что никакими уставами не предусмотрено. Позже, когда начался отвод кубинских войск, добавили ещё 24 километра. Кроме того, в задачу бригады входило проведение частных операций в зоне своей ответственности. Зона ответственности бригады – это по 50 километров в каждую сторону от дороги, на север и на юг. На этой территории бригада проводила операции и рейды по обнаружению и уничтожению баз и отрядов противника – подразделений УНИТА.

Это была непонятная война, какая-то смесь войны и мира. В тогдашнем моём ощущении это была не война, а просто военная работа. Работа в другой стране с приключениями, риском и опасностями. Ведь не было такого, как во время Великой Отечественной войны – непрерывные бои, постоянные артобстрелы и бомбёжки. Конечно, это у нас тоже было, но какими-то отдельными эпизодами. Хотя для отдельных бригад эти эпизоды длились по три-четыре месяца, а то и больше. Поэтому я считаю, что для нас всё это наиболее точно отображает понятие «участие в боевых действиях», а не «война», так как война у нас перемежалась с безмятежной мирной жизнью. Иногда были и пальмы, и песок пляжа, и океан, и признаки комфорта. Были и весёлые застолья с братьями кубинцами, и болгарами, и местными ангольцами. Мы отмечали ангольские, кубинские и советские праздники вместе с командованием, ангольской бригадой и кубинским командованием. Чей государственный праздник был, та сторона и накрывала стол, приглашала к себе в гости. Спирт-

ное доставали по возможности: испанское вино у ангольских тыловиков, ром у кубинцев, виски, бренди и джин на рынке в Луанде; баночное пиво в магазине советской военной миссии в Луанде. Так было и когда я работал в 10-й пехотной бригаде, и при подготовке частей других фронтов к войсковым операциям. Праздники нас сближали. Порой посредством «народной дипломатии» мы добивались нужного взаимопонимания с подсоветной стороной, когда оно отсутствовало.

В Лубанго же таких тесных контактов с подсоветной стороной и кубинцами не было. Там отмечали наши праздники только в своём коллективе. Там обстановка была мирная, войной не пахло. Город большой – это центр провинции Уила. Советская военная миссия располагалась в большом шестиэтажном здании какого-то бывшего пансиона. Здесь были и служебные помещения, и квартиры гостиничного типа. Почти все офицеры и прапорщики были с жёнами. За исключением нескольких человек, таких как я, которые прибыли сюда из окопов боевых бригад. И, как в любом военном гарнизоне в Союзе, здесь был создан и работал женсовет. Коллектив собирался в офицерской столовой (кафе). Праздники начинались с традиционного официального выступления руководителя, затем шло театрализованное представление или концерт художественной самодеятельности.

Также была традиция устраивать праздник для друзей вернувшимися из отпуска коллегами. Они привозили с Родины то, чего не было в Анголе, – водку, чёрный хлеб и селёдку.

134 ДНЯ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

А участие в боевых действиях – так у нас это было совсем не так, как в Афганистане. Во-первых, другие особенности персонального учёта боевых действий. В Афганистане, как только пересёк границу, так сразу начинал работать «счётчик» участия в боевых действиях. У нас же, хотя Ангола жила в условиях гражданской войны и интервенции ЮАР, выход каждой бригады в рейд отдавался приказом Главного военного советника. Но участие в боевых действиях засчитывалось лишь тогда, когда рейд был результативным. Рейд длился 7–10 дней. По окончании рейда я должен был представить полный письменный отчёт о результатах его проведения с приложением отчётной карты операции. Об этом сообщалось в Москву. Параллельно шёл доклад по линии местной стороны в Генеральный штаб ФАПЛА. «Десятка» в конце командировки отдавала приказом и записывала в личное дело эти дни участия в боевых действиях. Вот таким образом у меня набралось 134 дня непосредственно боевых действий.

Во-вторых, дипломатическая Москва почему-то считала, что наши военные в Анголе в боевых действиях не участвуют. Об этом неоднократно заявлялось на международных переговорах и на заседаниях ООН. Артиллерийские и миномётные обстрелы, возможность ежедневно в любом месте попасть в засаду и подорваться на фугасе, задеть растяжку Клеймора или наступить на противопехотную мину – всё это боевыми действиями для нас не считалось. В-третьих, до августа 1988 года, кроме партизан, нашими противниками были регулярные части армии ЮАР, которые вели бои с применением танков, артиллерии и авиации.

Я участвовал в нескольких боевых рейдах, во время которых находился рядом с командиром бригады. В атаку в цепи вместе с солдатами не ходил, так как моё место было на КП бригады. Но несколько раз попадал в серьёзные переделки, когда приходилось браться за автомат и отстреливаться. Пару раз попадал под миномётный огонь.

Трудно передать всю ту гамму чувств, которую я испытывал в конце командировки. Это были одновременно и тоска по родителям, и радость от близкой встречи с ними. Была тоска по Родине. Бывая в Луанде, мы старались съездить на аэродром, чтобы притронуться к нашему самолёту, который только что прилетел из Союза. Вечерами пытался восстановить в памяти все дни и ночи, проведённые в Анголе. А вернувшись на Родину, вспоминал те моменты, когда мог погибнуть и меня могли отправить на Родину «грузом 200». Как-то не думалось, что ты в воюющей стране и где-то идут бои и гибнут люди. Ведь мы в письмах писали, что «у нас всё в порядке», что живём мы в «бананово-апельсиновом раю», что это экзотическая, сугубо мирная, чуть ли не туристическая прогулка. И что война, о которой пишут в газетах, «далеко от нас».

Фото предоставлены Студией «Этника»