Чашка кофе для митрополита

Через 23 дня после внезапной смерти Никодима на приёме у Папы Римского вдруг скончался и сам Иоанн Павел I – столь же скоропостижно, с теми же симптомами

5 сентября 1978 года на 49-м году жизни скончался один из наиболее видных и ярких архиереев Русской православной церкви (РПЦ) митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим, в миру – Борис Ротов. «Да, человек смертен, – говорил известный булгаковский персонаж, – но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!» И действительно, умер Никодим внезапно, при обстоятельствах крайне странных: в Ватикане, на приёме у Папы Римского, в буквальном смысле у его ног.

Вот как это описано в выступлении кардинала Виллебрандса на заупокойном богослужении в ватиканском храме Св. Анны, опубликованном в №4 за 1979 год «Журнала Московской Патриархии»: «Митрополит Никодим приехал в Рим месяц тому назад для того, чтобы исполнить перед католической церковью по случаю кончины Папы Павла VI тот долг братского сочувствия, который мы исполняем сегодня».

Папа Павел VI скончался 6 августа 1978 года, и архиерей РПЦ прибыл в Рим на его похороны. Никодим присутствовал на всех богослужениях по усопшему главе Римско-католической церкви и остался в Ватикане до завершения конклава по избранию нового понтифика. По избрании нового Папы, Иоанна Павла I, митрополит Никодим принял участие в целой серии мероприятий. И вот 5 сентября, в день папского приёма ряда церковных делегаций, «первым из тех, кто должен был быть принят, был в 9 часов 30 минут утра митрополит Никодим.

«Я сам, – пишет кардинал Виллебрандс, – встретил его в Ватикане и проводил в личную библиотеку Папы. Митрополит был усталым, всё утро и перед тем, как войти к Папе, он принимал лекарства. В этом ему по-сыновнему помогал архимандрит Лев (в миру – Николай Церпицкий, ныне – митрополит Новгородский и Старорусский. – Ред.). Папа и митрополит приветствовали друг друга и по-братски заключили друг друга в объятия. Митрополит выразил пожелания от имени Его Святейшества Патриарха Пимена, от имени Священного синода и всей Русской православной церкви долгого понтификата. …Затем он выразил надежду, чтобы сближение между нашими Церквями, так хорошо начавшееся во время правления Пап Иоанна XXIII и Павла VI, продолжалось и приносило плоды. …Папа поблагодарил митрополита за его пожелания. …После слов Папы митрополит и Папа сели. В этот момент вошёл архимандрит Лев и был представлен митрополитом Папе. Папа сказал ему несколько слов, которые митрополит слушал улыбаясь. Едва закончилась эта короткая беседа, как я увидел, что лицо митрополита побледнело, затем он стал сползать со своего кресла на ковёр, испустив глубокий вздох. Папа и я, оба потрясённые, приблизились к нему. Папа вызвал врача. Мы положили митрополита в более удобное положение, подложив под его голову подушку. Прибежавший архимандрит Лев проверил пульс и стал выслушивать стетоскопом биение сердца. Митрополит ещё два раза испустил глубокий, безболезненный вздох. Вошёл врач, он сделал массаж сердца и укол. Тогда Папа, я, архимандрит Лев и переводчик отец Арранц опустились на колени, и Папа стал читать отходные молитвы, на которые мы отвечали. Папа также прочитал молитву об отпущении грехов. Врач, закончив последний массаж и контроль, смог лишь констатировать смерть. Это была остановка сердечной деятельности…»

Позже будут утверждать, что это был его то ли пятый, то ли даже седьмой уже по счёту инфаркт, что, мол, и подтвердило вскрытие. Но это ложь, грубая и откровенная: пусть это и был не слишком здоровый мужчина, и пару инфарктов у него действительно фиксировали, но в данном случае никто и нигде никакого вскрытия вообще не делал, никакой экспертизы не проводил. «Гроб с телом покойного, – пишет историк церкви Михаил Ситников, – вопреки обязательности дополнительной экспертизы в случаях смерти граждан СССР за рубежом не подвергался вскрытию не только при отпевании, но и для оформления на родине свидетельства о смерти». Это важное обстоятельство, продолжает историк, «не было широко оглашено. Впрочем, об экспертизе обстоятельств этого происшествия, а тем более останков митрополита, насколько известно, до сих пор даже не заикались. Вероятно, смиренное принятие общественным мнением версии смерти от сердечного приступа тогда, как и сегодня, устраивает всех».

С 1960 по 1972 год Никодим возглавлял Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС) Московской патриархии и считался вторым, после патриарха, лицом в РПЦ. В реальности, пишет Михаил Ситников, хотя Никодим и являлся «лицом №2» Московской патриархии, но «с фактическим исполнением в политике Церкви функций №1 и перспективой стать «лицом №1» в будущем и формально». В его деятельности самым интересным, пожалуй, была линия на активное развитие связей с Ватиканом. Формально это обосновывалось поиском союзников внутри Римско-католической церкви. «Наша линия против Ватикана должна идти по линии его размягчения путём влияния на различные круги католической церкви, – цитировала митрополита Никодима Ольга Васильева (ныне министр образования и науки РФ). – …Только через непосредственные контакты мы можем более чётко различать, что наиболее вредно для нас и что может быть с успехом для нашей страны использовано»

Именно Никодим разработал и реализовал план вхождения РПЦ во Всемирный совет церквей. Разумеется, без прямого одобрения советского партийно-государственного аппарата и его компетентных органов это было невозможно. Так никто и не пытается оспорить факт, что у митрополита сложились прекрасные отношения с кураторами, особенно с Лубянки. Его деятельность по интеграции РПЦ с мировыми религиями работала на усиление влияния Москвы на международную политику, так что здесь интересы госбезопасности совпадали с интересами Патриархии. Но те же властные структуры, хотя и отводили Патриархии особую роль в игре на международном церковном поле, но лишь как инструменту. Однако сам вывод РПЦ на эту арену объективно делал её более автономной и даже независимой от советского госаппарата. Неслучайно нынешний председатель ОВЦС митрополит Илларион поставил митрополиту Никодиму в число главных заслуг, что он «сумел использовать международную деятельность Русской православной церкви для защиты интересов Церкви внутри страны». Историк же Ситников уверенно предположил, «что митрополит пытался вести двойную игру»: был готов сделать РПЦ «орудием внешней политики государства, которое её создало», но мог и «почувствовать возможность освободить Церковь от холопского существования в СССР посредством укрепления её внешних связей». Это выглядело как сопротивление планам Кремля, и после обнаружения, что деятельность митрополита «не соответствует интересам государства, но укрепляет позиции Церкви», спецслужбы, уверен Ситников (и не он один), избавились от опасного «двойного агента». Что косвенно подтверждается заметным ужесточением политики Старой и Лубянской площадей в отношении Патриархии сразу после смерти Никодима. Устранение же его именно в Риме устраивало почти всех: церковные изоляционисты видели в этом кару Господню за покушение на «чистоту православия», диссиденты усмотрели в этом руку органов, зато сами органы получили возможность обвинить в смерти иерарха «западные спецслужбы». А через 23 дня после Никодима, 28 сентября 1978 года, вдруг скончался и сам новый римский понтифик, Иоанн Павел I – столь же скоропостижно, при столь же подозрительных обстоятельствах, с теми же симптомами. Может, это были звенья одной и той же спецоперации или, кто знает, митрополит выпил чашечку кофе, предназначенную не для него, и незавершённую работу пришлось доделывать? Но тогда вопросы остаются уже к иным службам…