Чужой среди чужих

Константин Мельник

Русский человек Константин Константинович Мельник сделал во Франции головокружительную карьеру. Выпускник элитарного Института политических наук, в 1959 году, тридцати двух лет от роду, он был назначен советником премьер-министра по контрразведке, получил доступ ко всем государственным секретам и стал одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики.

Мельник – внук врача царской семьи Евгения Сергеевича Боткина, который вместе с Романовыми был расстрелян большевиками. Прадед Мельника, Сергей Петрович Боткин, – знаменитый терапевт, основатель крупнейшей школы русских клиницистов. Боткины состояли в родстве с Фетами, Щукиными, Третьяковыми.

Мать нашего героя, Татьяна Евгеньевна, дружила с великой княжной Анастасией. Оказавшись в Тобольске, она видела ее гуляющей за тюремной оградой. В эмиграции Татьяна написала книгу «Найденная Анастасия». Она верила в то, что Анастасии удалось спастись, и встречалась с той, которая выдавала себя за царскую дочь, пыталась ей помочь.

Отец, лейтенант Константин Мельник, родом из семьи зажиточных волынских крестьян, получил ранение на фронте Первой мировой и лечился в доме Боткиных, где и познакомился с будущей женой. После разгрома армии Колчака Константину и Татьяне удалось прорваться через заслоны красных и сесть во Владивостоке на судно, доставившее беженцев в югославский Дубровник. Оттуда путь лег во Францию.

Константин-младший появился на свет в 1927 году в местечке Рив-сюр-Фюр, что рядом с Греноблем. Там русские солдаты и офицеры, в отличие от французов никогда не бастовавшие, трудились на целлюлозно-бумажной фабрике, рядом с которой и жили. На работу ходили строем, с песней, в военной форме – другой одежды у них просто не было. Каждый вечер после работы лейтенант Мельник руководил военными занятиями: русские отряды готовились отправиться домой, чтобы освобождать Отечество от большевиков. Вскоре в семье произошел разрыв: брак лейтенанта из крестьян с выросшей при императорском дворе Татьяной Боткиной оказался «духовным мезальянсом». Константин Мельник ушел к соседке Марии Петровне – вдовой казачке.

Оставленная мужем, Татьяна Евгеньевна с детьми – Таней, Евгением и Костей, которому едва исполнилось два года, – отправилась в Ниццу. На Лазурном берегу возник тогда один из центров русской диаспоры, где нашли пристанище наши аристократы. Боткина, которая вообще-то не любила мелочных французов и называла их «сантимщиками», попала в привычный для себя круг.

После войны Костя и его друг, князь Михаил Щербатов, поступили в Ницце на службу переводчиками в американскую армию. Два года Мельник носил американскую форму. Первая зарплата ушла на оплату всевозможных пошлин, необходимых для получения французского гражданства: до этого у Константина был так называемый нансеновский паспорт, который выдавался апатридам. Дабы поднакопить денег, он по совету знакомого француза стал подторговывать углем, который тайком возил с американской базы. Деньги нужны были, чтобы отправиться в Париж на учебу. Угольная афера продолжалась недолго. Однажды Костя согласился отвести уголь в русскую церковь, где зимой было ужасно холодно. Русские на него же и настучали. Как шутит теперь Мельник, будущий профессионал спецслужб начал свой путь как обыкновенный воришка. Но главное, путь в Париж был открыт. Сын русских эмигрантов, новоиспеченный француз, был лучшим на своем курсе и первым окончил Институт политических наук. Он начал карьеру секретарем парламентской группы партии радикалов в Сенате. Возглавлял ее Шарль Брюн, в дальнейшем – министр внутренних дел.

«Здесь вы не в Киеве», – время от времени напоминал лидер радикалов молодому коллеге, советуя для успешного продвижения по служебной лестнице сменить «неблагозвучную» для французского уха фамилию. В Сенате Константин получил первые уроки большой национальной политики, усвоив ее некоторые основополагающие принципы: «У француза сердце – слева, а кошелек – справа». И еще: «Не надо пинать ногами лежащего противника, ибо вчерашний враг завтра может стать союзником».

В русской школе отцов-иезуитов, располагавшейся в парижском пригороде Медоне, Константин сделал первые шаги на стезе советологии под руководством отца Сергея Оболенского – племянника Льва Толстого, чья молодость прошла в Ясной Поляне. Там же он дебютировал и в качестве «агента». Под началом кардинала Тиссерана и полковника спецслужб Арну он выполнял тайные миссии – перевозил в Италию деньги и документы, предназначавшиеся для Ватикана. Изучение первого в мире социалистического государства Мельник продолжил под руководством полковника Эскарпи. Когда заместитель Эскарпи капитан Мишо был направлен резидентом в Москву, он пригласил с собой Мельника. Однако того не пустили на том основании, что Константин был «слишком русским». Много позднее, в 80-е годы, дочь Мельника Катрин хотела поступить на работу в военную разведку – Главное управление внешней безопасности, – но получила отказ на том же самом основании, что и когда-то ее отец: мол, слишком много контактов в русской среде

Сделанный Мельником блестящий анализ ситуации в СССР сразу после смерти Сталина и, в частности, предсказанная им победа Хрущева произвели сильное впечатление на две главные американские разведорганизации – ЦРУ и «Рэнд корпорейшн». Последовало предложение приехать в Соединенные Штаты, где он несколько лет проработал в «Рэнд». Тем временем во Франции пришел к власти генерал де Голль. Назначенный премьер-министром Мишель Дебре пригласил своего друга Мельника координировать деятельность всех французских рыцарей плаща и шпаги. В те годы Мельник, как писала о нем газета «Монд», был одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики. Он знал все секреты, держал в руках все ключи, пользовался абсолютным доверием. Безжалостный к власть предержащим сатирический еженедельник «Канар аншене» писал в те годы: «Среди ничтожеств Матиньонского дворца ярко светит звезда по имени Мельник».

«Разведка для меня была прежде всего формой борьбы с коммунизмом, – подчеркивает Константин Константинович, – поэтому после его краха я потерял к ней интерес».

После ухода из Матиньонского дворца Мельник занялся издательским делом и писательским трудом, написав в общей сложности около полутора десятков книг. Среди них – роман «Агентство и комитет» (о ЦРУ и КГБ), автобиография «Шпион и его век. Диагональ двойника», мемуары «Тысяча дней в Матиньоне», памфлет «Политически некорректный», шпионский детектив «История измены», по которому в скором времени будет снят фильм. Как издатель, он выпустил переведенный у нас бестселлер Жиля Перро «Красная капелла», книгу Стейнера о концлагере в Треблинке, серию романов Борниша, впоследствии экранизированных с Аленом Делоном в главной роли. Снялся однажды в кино и сам Константин Константинович, сыграв полковника КГБ в фильме «Диагональ слона».

Всю жизнь Константин Мельник болезненно переживал коллизию «двойника», о чем и поведал в своей автобиографии. Для французов он оставался русским. Для русских эмигрантов, которых часто встречал в парижском православном соборе Александра Невского, – французом. Сам же он, по его собственному признанию, «всегда чувствовал себя русским человеком за границей». Впервые Мельник побывал на родине своих предков три года назад.

* * *

– И все-таки, Константин Константинович, как вам, русскому, удалось стать шефом-координатором французских спецслужб?

– В самом начале Пятой республики в окружении генерала де Голля и в адми-нистрации не хватало серьезных чиновников, с опытом в государственных делах. Меня же знали благодаря дружбе с новым премьером Дебре. К тому же опыт у меня был. Еще при Четвертой республике я работал с министром внутренних дел, потом входил в состав генштаба маршала Жюэна.

– А ваше российское происхождение и русская фамилия разве не мешали при назначении на такой пост?

– При назначении нет, а потом мешали – чем дальше, тем больше.

– Что же случилось?

Дед Константина Константиновича Мельника – врач императорской семьи Евгений Сергеевич Боткин

– КГБ развернул целую кампанию, чтобы меня скомпрометировать. Им, видимо, очень не нравилось, что сын белогвардейца играет во французской политике такую важную роль. Начались, как у вас говорят, активные мероприятия: запустили информацию, что я прибыл во Францию с немецкой армией, что я власовец, фашист, имевший задание организовать здесь ультраправое движение «Тамплиеры». КГБ сам его придумал, это движение. Его никогда не существовало. Однако до сих пор левые французские газеты о нем пишут. Ход, надо сказать, был остроумный: я тогда жил в деревне под Парижем, где в XIII веке был монастырь тамплиеров. Стремясь меня скомпрометировать любым путем, КГБ слал на мой домашний адрес советские газеты – «Известия» и «Правду»

– Значит, вы пали жертвой КГБ?

– Не только КГБ. Ложь подхватила французская печать. Активную роль в ее распространении сыграл Шарль Эрню. При президенте Миттеране он стал министром обороны, а после его смерти заговорили о его связях с КГБ. Клеветники достигли цели: все эти сплетни вокруг моего имени сильно не понравились де Голлю.

– В свое время вы предсказали победу Хрущева, а тот, можно сказать, отплатил вам черной неблагодарностью…

– Генерал Серов, возглавлявший КГБ, приезжал в Париж для обеспечения безопасности хрущевского визита. Он, в частности, попросил французское правительство удалить из Парижа русских эмигрантов. Их увезли, но не в лагерь, как настаивал Серов, а на Корсику, где разместили в очень хороших гостиницах. Серов привез также список самых опасных для Советского Союза людей, в котором первым номером стояло имя Константина Мельника. Директор французской полиции мне позвонил и спросил: «Это вы или ваш отец?» Я ему ответил, что это я, но что мне будет непросто арестовать самого себя. Потом советское правительство попросило французов не приглашать меня ни на какие торжественные мероприятия во время визита. Хрущев был не лишен чувства юмора. Во время визита он преподнес Мишелю Дебре ящик болгарского вина «Мельник», сказав при этом: «Если вы попробуете это вино, то увидите, какое оно кислое и плохое». Это был еще один намек. Дебре мне его переподарил, и я должен сказать, что Хрущев был абсолютно прав. Все это, как ни странно, оказало влияние на французскую администрацию. Мне стали припоминать, что я работал в «Рэнд», слишком сблизился с американцами… В общем, сложился образ этакого оголтелого белогвардейца, антисоветчика-экстремиста, да еще с подозрительными американскими связями. В новой, деголлевской Франции, после алжирской войны, это выглядело одиозно.

– В вашу бытность шефом спецслужб какова была главная задача для обеспечения национальной безопасности и что входило непосредственно в круг ваших обязанностей?

– Франция переживала трудный период борьбы с алжирскими националистами-террористами, а затем – с фашистской подпольной организацией ОАС. Взрывы гремели то в Алжире, то во Франции. Поэтому я занимался координацией действий всех служб – и внешней разведки, и контрразведки, и уголовной полиции. Кроме того, я готовил аналитические доклады о происходящем в стране и в мире для премьер-министра и для генерала де Голля.

– Поддерживали ли советские спецслужбы алжирских борцов за независимость?

– Возможно, КГБ им «давал советы». Советский Союз посылал в Алжир оружие, но не напрямую. Алжирский национализм развивался сам по себе, и советская помощь не имела большого значения.

– Вам были известны имена советских разведчиков, действовавших под крышей посольства и торгпредства?

– Мы этих людей знали, за ними следила наша контрразведка. Но она была небольшой и слабой, а советская разведка – сильной и профессиональной. Она работала во Франции очень свободно.

– Правда ли, что во французских верхах в то время было много шпионов и агентов влияния, включая уже упоминавшегося Шарля Эрню?

– Когда я был в Москве, то поинтересовался Шарлем Эрню, и мои знакомые из СВР позвонили Крючкову. Тот заявил, что ничего о нем не слышал. Возможно, он не был завербован, но ваша резидентура имела во Франции разветвленные связи с политическими деятелями, министрами, журналистами, которых она успешно использовала как агентов влияния.

– Французская контрразведка арестовала в свое время Жоржа Пака по обвинению в шпионаже в пользу Москвы…

– Это было громкое дело. Жорж Пак служил в генеральном штабе, а потом был пресс-атташе НАТО. Его арестовали в 1962 году, после того как в Америку перебежал майор КГБ Голицын. Имен агентов он не знал, а только читал их донесения. С его помощью вычислили Жоржа Пака. Я знал Пака лично, он был милым, очень умным и интересным человеком. Он считал, что Советскому Союзу надо передавать информацию, чтобы поддерживать баланс сил. Нельзя сказать, что Пак продавал свою страну. Он вел свою политическую игру.

– И сколько же он получил за эту игру?

– На процессе прокурор потребовал для Пака расстрел. Но, к счастью, ему дали двадцать лет, из которых он отсидел только семь. После его освобождения мы с ним встречались. Он мне откровенно объяснял, почему решил работать на Советский Союз. Сегодня его уже нет в живых.

– Использовал ли КГБ французскую компартию?

– Не думаю. Агентов влияния там было немало, но не более того. Не надо повсюду искать особых шпионских историй – все бывает проще. Скажем, назначают человека послом в Россию, пожив в ней, он влюбляется в страну и возвращается домой активным сторонником сближения с Москвой

Патрон нашего героя Шарль де Голль

– До войны НКВД плотно работал с русской эмиграцией. Даже муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон был агентом…

– Не только агентом, но и уголовным преступником: он лично убил Игнатия Рейса, порвавшего с чекистами. Да, НКВД успешно действовал в эмигрантской среде. Его работу облегчало то, что эмигранты нуждались материально, страдали от разлуки с родиной, постоянно конфликтовали между собой.

– Продолжал ли КГБ в 60-е годы «окучивать» потомков русских эмигрантов?

– Вы знаете, когда я стал координатором спецслужб, то решил порвать все связи с эмигрантской средой. Так что мне трудно ответить на этот вопрос.

– Французские спецслужбы, надо полагать, тоже не сидели в Москве сложа руки?

– Не забывайте, что Франция – маленькая страна с ограниченными возможностями, а советская разведка была одной из лучших и самых многочисленных в мире. В ее парижской резидентуре работали около ста человек! У нас же в Москве сидели два или три сотрудника, за которыми двадцать четыре часа в сутки следила целая армия работников 2-го главного управления КГБ. Работать в Москве было просто невозможно, и когда в 1971 году спецслужбы возглавил новый начальник, Александр де Маранш, то он даже закрыл нашу резидентуру там.

– Но теперь-то, надо полагать, она вновь открыта?

– Наверное, открыта. Но французы, на мой взгляд, плохо понимают значение разведки. Они, например, не считают, что необходимо вербовать людей. Резидент трудится под крышей посольства, читает газеты, занимается аналитической работой. С другой стороны, вербовать агентов в стране нужно, когда от этой страны исходит реальная угроза. Я не думаю, что Западная Европа представляла для Советского Союза большую опасность. Главной мишенью советской разведки были США и НАТО. И ваши агенты во Франции, по моему мнению, слишком уж увлекались вербовкой.

– Чем вы объясняете то, что у КГБ была одна из лучших в мире разведок?

– Во-первых, еще царская Россия располагала хорошей внешней разведкой и внутренней охранной службой, а в этом деле важны традиции. Русские умны, восприимчивы, легко и в совершенстве овладевают языками. Во-вторых, коммунистическая власть, которая хотела завоевать весь мир, не жалела на КГБ средств. В-третьих, в Советском Союзе жить было скучно, и сфера применения талантов для людей неординарных была очень ограниченна. Бизнесменом стать было невозможно, журналистом – неинтересно, потому что нужно было писать коммунистические глупости. И одной из самых привлекательных сфер приложения человеческих способностей был КГБ, который к тому же давал возможность выехать за границу. КГБ активно искал способных людей в советском чиновничестве, в МИДе, в науке. Например, Леонид Шебаршин, начальник разведки при Крючкове, начинал как дипломат.

– А в чем была слабость советской разведки?

– В ее непомерной заидеологизированности. Идеология и догматизм подменяли непредвзятый анализ. В ЦРУ считают, что 70 процентов разведки – это анализ, а в работе советских спецслужб его доля была не больше процентов тридцати. Политбюро интересовала деятельность разведки лишь как источник получения секретной информации, а не как ключ к пониманию реальной ситуации на Западе. Ваша разведка даже не ставила своей целью доказать Брежневу, что на Западе создано жизнеспособное, мощное демократическое общество, а коммунизм – вовсе не такая уж замечательная система.

– Многие в разведке, разумеется, это понимали, но опасались говорить правду…

– Вот в этом и была ваша слабость. Ваши агенты преуспели в военно-промышленном шпионаже, потому что в этой области нужен не анализ, а сбор фактической информации. Одним из больших успехов стала операция с атомными секретами, которой руководил Берия. Это было хорошо и для Советского Союза, и для всего мира, так как позволило создать равновесие сил. Маркус Вольф, бывший глава «Штази», рассказывал мне, что военно-промышленная разведка принесла Восточной Германии миллионы марок. Это, конечно, ее успех, который вместе с тем свидетельствует об отставании собственной промышленности и науки. Ведь воруют у более богатых…

– Сыграли ли, на ваш взгляд, западные спецслужбы существенную роль в крахе коммунизма и в развале Советского Союза?