Эхо французской кампании

ФОТО: WIKIPEDIA.ORG

В июле-августе 2020 года три Прибалтийских государства – Латвия, Литва и Эстония – будут отмечать 80 лет со дня своего вхождения в состав СССР. В самих этих странах это событие именуют не иначе, как оккупация. А в постсоветской России примерно до середины 2000-х годов вполне разделяли эту точку зрения своих соседей. Однако в настоящее время в российской историографии используется более мягкий термин – инкорпорация. Так что же случилось летом 1940 года в странах Прибалтики? Была ли народная революция с последующим воссоединением? Или имела место оккупация, которая лишила Прибалтику ее законной независимости?

Если говорить откровенно, то истина лежит где-то посередине этих двух полярных точек зрения. Конечно, нельзя говорить о том, что в балтийских странах победила какая-то народная революция. Левые и прокоммунистические настроения были популярны в Прибалтике. Но столь же популярны в определенных кругах общества были и правые националистические и даже германофильские (причем в смысле – прогитлеровские) настроения. И никто не гарантировал бы, что общество не раскололось бы пополам без четко выраженного большинства или с мизерным перевесом в ту или иную пользу.

Однако говорить о том, что в отношении Прибалтики была осуществлена грубая аннексия, также не приходится. Более того, поражает реакция некоторых наших державников, которые миф об аннексии начинают переигрывать только с другим знаком. В их интерпретации это была не аннексия, а мудрый план гениального вождя, который вернул советскую политику от большевистских иллюзий к традиционной политике российских царей.

Если же мы рассмотрим реалии, то выяснится, что ситуация была намного сложнее, чем идеологические схемы.

КАК И ПОЧЕМУ ЭТО БЫЛО?

Если просто посмотреть на хронологию событий, то можно увидеть, что советская политика в отношении Прибалтики в 1930–1940 годы делится на два этапа.

Первый этап – это осень-лето 1939–1940 годов.

Второй этап – с 14 июня по конец августа 1940 года.

И на двух этих этапах доминировали совершенно разные подходы в советской внешней политике.

Если говорить о первом этапе, то его начало можно датировать 23 августа 1939 года, когда в Москве был подписан договор, вошедший в историю дипломатии, как пакт Молотова-Риббентропа. Согласно этому секретному дополнительному протоколу к нему, СССР и Германия определяли границы зон влияния, образовывавшихся «в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва) и Польского государства ». Итак, в случае такого территориально-политического передела Эстония, Латвия, Финляндия и восток Польши были включены в советскую сферу интересов, Литва и запад Польши – в сферу интересов Германии.

При этом важно отметить, что этим решением СССР фактически заставил Германию переиграть некоторые ее внешнеполитические решения. Речь идет о заключенных в июне 1939 года пактах о ненападении с Латвией и Эстонией. Важно отметить, что аналогичные пакты эти страны имели с 1932 года и с СССР. Таким образом, получалось, что Германия фактически обозначает угрозу для Москвы на прибалтийском направлении. Получив от Берлина обязательства передать Латвию и Эстонию в зону советского влияния, Москва убирала от своих границ угрозу.

1 сентября 1939 года Германия нападает на Польшу.

17 сентября СССР вводит свои войска на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, которые принадлежали Польше. Начинается реализация секретного протокола к советско-германскому пакту.

Два дня спустя – 19 сентября – глава советского внешнеполитического ведомства Вячеслав Молотов возложил на эстонскую сторону ответственность за инцидент в Балтийском море, имевший место 18 сентября. Суть инцидента состояла в том, что экипаж интернированной в эстонском порту «Ожел» угнал лодку и бежал в нейтральные воды. Молотов на основании этого обвинил Эстонию в нарушении нейтралитета.

Одновременно с этим началось развертывание советских войск по границам всех трех прибалтийских республик.

24 сентября в Москву прибыл на переговоры глава МИД Эстонии Карл Сельтер, которому Молотов почти ультимативно, с намеком на возможность применения силы, предложил заключить договор о военной взаимопомощи.

Стороны оказались на грани военного конфликта. Важно отметить, что если бы он случился, то на стороне Эстонии могли выступить Латвия и Финляндия. А значит, у границ СССР мог бы возникнуть реальный военный очаг.

28 сентября между СССР и Эстонией был заключен договор, по которому в страну вводился ограниченный контингент советских войск количеством 25 тыс. человек, а также создавались советские военные базы. На банкете по случаю его заключения Сталин откровенно сказал, что если Эстония не пошла бы на этот шаг, то с ней могло бы произойти то же, что и с Польшей.

В тот же день – 28 сентября – СССР и Германия заключили «Договор о дружбе и границах», к которому был также приложен секретный дополнительный протокол. В нем границы зон влияния были пересмотрены: в советскую зону отошла Литва в обмен на польские земли восточнее Вислы.

5 октября Москва и Рига заключают договор, суть которого сводится к тому, что СССР вводит в страну контингент в 25 тыс. человек и получает доступ к Лиепайскому и Вентспилскому портам.

10 октября аналогичный договор заключен между СССР и Литвой. Однако тут возникли два нюанса.

Во-первых, в отличие от Латвии и Эстонии туда вводилось не 25, а 20 тыс. человек.

Во-вторых, СССР обязался передать Литве Вильно и Виленскую область, которые советские войска захватили в ходе похода в Польшу.

И вот это крайне важно! Отношения в треугольнике СССР–Литва–Польша были крайне запутанными. Все три страны связывали совсем непростые отношения. СССР враждовал с Польшей, но одновременно имел непростые отношения с Литвой. И в пику Литве даже определенным образом проводили национальную и культурную политику на территории советской Белоруссии. Однако враждебные отношения были и между Литвой и Польшей. Об истории их борьбы за Вильно и Виленскую область, которая включала в себя военные действия и попытки создания марионеточных государств, можно написать отдельную увлекательную книгу. И вот теперь СССР показывает Литве не только «кнут» в виде военных баз, но и виленский (точнее уже – вильнюсский) «пряник».

Кстати, в качестве заметки на полях выделим такой сюжет. Синхронно с решением виленского вопроса две республики СССР – Украина и Белоруссия – делят бывшие польские земли. Первый секретарь ЦК КП(б) Украины Никита Хрущёв, который имеет уже особые отношения со Сталиным и опирается на поддержку влиятельнейшего члена Политбюро Лазаря Кагановича, вступил в конфронтацию с другим сталинским фаворитом и креатурой не менее влиятельного Георгия Маленкова первым секретарем ЦК КП(б) Петром Пономаренко. И Пономаренко сумел жестко отстоять право своей республики на часть бывших польских земель.

Но одновременно тот же Пономаренко требует для Белоруссии Вильно. И получает отказ! Необходимость решить виленский вопрос в пользу Литвы перевешивает даже фигуру очень нужного для Сталина Пономаренко.

Итак, осень 1939 года советская сторона вводит свои войска в Прибалтику. Да, в отношении той же Эстонии был применен шантаж и даже угрозы. Но Сталин не трогает ни элиту, ни политический строй Прибалтийских государств. Более того, Литву он даже усиливает за счет решения виленского вопроса.

Летом 1940 года все обстояло совсем по-другому.

14 июня СССР предъявляет ультиматум Литве, а 16 июня – Латвии и Эстонии. Их обвиняют в нарушении заключенных в 1939 году договоров и требуют создать правительства, способные обеспечить их выполнение. Ультиматумы принимаются.

Во всех трех Прибалтийских странах формируются просоветские правительства, которые тут же легализуют компартии. На 14 июля объявляются парламентские выборы, к которым допускаются только коммунисты.

В каждую из Прибалтийских стран направляются представительные советские делегации во главе с людьми, ориентированными на разные – часто враждебные – кремлевские группировки. В Латвию отправляется Андрей Вышинский, в Литву – близкий соратник Лаврентия Берия Владимир Деканозов, а в Эстонию – Андрей Жданов. Задача всех трех групп – обеспечить вхождения этих стран в СССР. Стиль поведения делегаций и их руководителей очень специфичен. Так, про Жданова рассказывали, что он на любой вопрос эстонского президента Константина Пятса отвечал словом «нельзя».

14 июля проходят выборы с закономерным результатом. 21–22 июля провозглашаются Латвийская, Литовская и Эстонская ССР, которые тут же синхронно принимают решение о вхождении в СССР. 3–6 августа Верховный Совет СССР на своей сессии принимает решение о принятии трех новых республик.

ПРИБАЛТИКА. 1940. ФОТО: WIKIPEDIA.ORG

Складывается ощущение, что советское руководство до определенного момента вполне устраивало сложившееся осенью 1939 года статус-кво между СССР и Прибалтийскими странами. Однако вдруг что-то и очень резко перестало устраивать. Что же случилось между октябрем 1939 и июнем 1940 годов?

«МАГИЯ ЧИСЕЛ»

Чтобы ответить на этот вопрос, вовсе не нужно быть знатоком тайной дипломатии или долго рыться в архивах. Достаточно просто посмотреть на даты, когда начались основные действия по инкорпорации Прибалтики в СССР.

4 июня под видом учений войска Ленинградского, Калининского и Белорусского Особых военных округов начали перебрасываться к границам трех Прибалтийских стран. Десять дней спустя – 14 июня – Литве был предъявлен первый из ультиматумов.

А теперь просто всмотримся в календарь.

10 мая германские войска перешли границу Бельгии и Голландии, нарушили их нейтралитет и обошли «линию Мажино», на которой уже несколько месяцев шло вялое противостояние вермахта и французских войск.

4 июня – ровно в день начала выдвижения советских войск к балтийским границам – закончилась эвакуация британских войск с территории Франции.

5 июня началось решающее наступление вермахта.

14 июня – то есть прямо в день ультиматума Литве! – пал Париж. Такое совпадение дат вряд ли может быть случайным. И именно с помощью него можно объяснить разницу в поведении советской стороны в октябре 1939 и июне-августе 1940 годов.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ВОРОШИЛОВА СТАЛИНУ И МОЛОТОВУ

О РАЗМЕЩЕНИИ ЧАСТЕЙ КРАСНОЙ АРМИИ НА ТЕРРИТОРИИ

ЛАТВИИ. 15 ОКТЯБРЯ 1939. ФОТО: WIKIPEDIA.ORG

Падение Франции означало, что Германия практически исчерпала повестку войны на западном направлении. Конечно, можно было вести авиационную войну с Великобританией на уничтожение (что и продолжилось) или начать сухопутное вторжение на ее территорию. Что было маловероятно.

В этой ситуации война на восточном направлении против СССР становилась все более вероятной. Вопросов было два: как долго продлится пауза до ее начала, и как обезопасить западные границы СССР?

Совершенно очевидно, что в этой ситуации Прибалтика становилась одним из самых уязвимых участков советской границы. И надо было обеспечить лояльность этих стран. И тут следует сказать, что тогдашние прибалтийские элиты были разделены на три условные группы.

Первая – это сторонники германской ориентации.

Вторая – это сторонники нейтралитета и даже союза с СССР.

Третья – это левые силы и сторонники советизации Прибалтики и инкорпорации этих стран в СССР.

Все эти силы находились в равновесии. Более того, были люди, которые умело сочетали германофильство с приверженностью нейтралитету и даже ситуационному союзу с СССР. Так, например, Президент Эстонии Константин Пятс и главнокомандующий эстонской армией Йохан Лайдонер, с одной стороны, всячески заигрывали с рейхом. А с другой стороны, имели весьма взаимовыгодные отношения с одним из коммерческих банков, который не только проводил расчеты за советские экспортно-импортные операции, но и финансировал операции советской разведки.

Осенью 1939 года советское руководство стояло перед выбором: либо сделать ставку на левые силы и советизировать Прибалтику, либо играть с теми элитами, которые были готовы играть с Советами. Ставка на левые силы означало раскол общества Прибалтийских стран с непредсказуемыми последствиями. В этой ситуации советское руководство предпочло тактику «кнута и пряника», на основе которой планировало договориться с прибалтами.

Однако к июню 1940 года обстановка изменилась. Еще весной 1940 года советский посол в Литве Владимир Семёнов составил обзор внутриполитической ситуации в стране (он отправил его в Москву 3 июня). В нем содержались множественные сведения о том, что влиятельные представители литовской политической элиты готовы пойти на договор с Германией. Видимо, такие же тревожные ноты звучали в сообщениях и из других Прибалтийских стран. Завершение войны на западном направлении и оккупация Франции делала возможность такого сговора все более вероятной. Риски от того, что советизация приведет к конфликту, перевешивали риски возможной договоренности части прибалтийских элит с Гитлером. И именно это разительно отличало ситуацию июня 1940 года от ситуации осени 1939 года.

Быстрая инкорпорация Прибалтики в состав СССР отодвигала советские границы далеко на Запад. И это давало советской стороне значительные военные преимущества. Конечно, в наше время много представителей определенных политических и научных кругов говорят о том, что вхождение Прибалтики в СССР не сильно повлияло на скорость, с которой германские войска занимали территорию этих республик. Однако в той ситуации был важен не только каждый день, но и каждый час.

Кроме того, есть и психологический эффект от ситуации с инкорпорацией Прибалтики. Германские политики и военные круги были вынуждены резко пересматривать свои планы, внося в них корректировки, связанные с прибалтийской ситуацией.

Конечно, имели место и издержки. Резкая инкорпорация стран Прибалтики в СССР привела к тому, что противники этого шага перешли к созданию подполья, и на начальном этапе войны это крайне негативно отразилось на ситуации. Некоторые даже договариваются до того, что именно включение Прибалтийских стран в СССР привело к росту коллаборационизма.

Если рассматривать инкорпорацию Прибалтики без идеологических клише, то совершенно очевидно, что имел место достаточно сложный процесс. И говорить о том, что советское руководство имело какой-то изначальный план, вряд ли возможно. Совершенно очевидно, что на его планы влияла сложная изменяющаяся ситуация конца 1939-х начала 1940-х годов.