Если бы Ульянов не стал Лениным
Совместно с:
01.05.2007
В 1889 году семья Ульяновых приобрела хутор при деревне Алакаевке в Самарской губернии, чтобы, как говорится, осесть на земле, вести сельское хозяйство. Довольно необычное решение для городской интеллигентной семьи, не правда ли? Но это лишь на первый взгляд.
В конце 1880-х годов Ульяновы перенесли несколько жестоких ударов судьбы. Сначала умер отец, Илья Николаевич. Всю жизнь он трудился, как тогда говорили, на ниве просвещения, только в Симбирской губернии за 10 лет построил больше 150 школ, был награжден несколькими орденами, получил «генеральский» чин действительного статского советника, дававшего право на потомственное дворянство. Но император Александр III и его правительство провозгласили «новый старый курс»: назад, к церковно-приходским школам. Только они пользовались поддержкой и постепенно вытесняли земские народные училища. Директор народных училищ Симбирской губернии И.Н.Ульянов метался по городам и селам, пытаясь спасти земские школы, но этим только возбуждал недовольство начальников. Срок его службы продлили всего на один год вместо обычных пяти. И он, 55-летний крепкий еще мужчина, сгорел в полгода и скончался 12 января 1887-го от кровоизлияния в мозг.
А уже в марте того же года был арестован его старший сын Александр, студент-естественник Санкт-Петербургского университета. Он примкнул к террористической группе партии «Народная воля» и изготовил несколько «метательных снарядов» для покушения на императора. 1 марта 1887 года «метальщиков» схватили, в последующие дни арестовали всех остальных членов группы. 8 мая 1887 года пятеро заговорщиков, в том числе Александр Ульянов были повешены.
Одновременно с братом была арестована и старшая дочь Ульяновых — Анна, учившаяся в Санкт-Петербурге на педагогических курсах. Анну выслали на 5 лет в родительское имение Кокушкино под Казанью, за ней был назначен гласный надзор полиции.
Поредевшая семья Ульяновых переехала из Симбирска в Казань, где учился средний сын Владимир, неподалеку отбывала ссылку дочь Анна.
С начала учебного года по всем университетам прокатились студенческие волнения в ответ на циркуляр о «кухаркиных детях», закрывавший доступ в гимназии и университеты для выходцев из «низших сословий». В Казани тоже состоялась студенческая сходка. Среди возмущенных студентов был и первокурсник-юрист Владимир Ульянов. Впоследствии ему приписали чуть ли не «руководящую и направляющую роль» в организации студенческой сходки, но это явное преувеличение. Активный участник – так будет точнее. Главное же – он был братом «того самого Ульянова»… Ночью сорок студентов были арестованы и помещены в пересыльную тюрьму. Оттуда их всех разослали по городам и весям. Владимир Ульянов был выслан в Кокушкино, где уже полгода маялась старшая сестра.
Примерно через год Ульяновым разрешили вернуться в Казань из-за болезни Анны. Она оставалась под гласным надзором полиции, Владимир – под негласным. Он не раз подавал прошения о поступлении в университет, писала такие прошения и мать, но всегда приходил отказ. В то же время имя Владимира Ульянова было занесено в особый список «лиц, коим навсегда запрещалась государственная служба».
Мать заметила, что Владимир возобновил опасные знакомства. Это тревожило больше всего. Владимир, старший мужчина в семье, мог остаться без образования, а значит – без достойной работы и заработка в будущем. Пенсия покойного Ильи Николаевича немаленькая, 1200 рублей в год, но она значительно сократится, как только Владимир достигнет совершеннолетия. Нужно было что-то предпринимать.
О том, что недорого продается хутор при деревне Алакаевке, рассказал, вероятно, Марк Елизаров, жених Анны. Мария Александровна рассудила, что Владимир, всегда проявлявший интерес к экономическим вопросам, возможно, увлечется реальным хозяйством.
Дачники
Многие убеждены, что Ленин – прежде всего вождь рабочих, а крестьян не знал и не любил, знакомился с их проблемами чуть ли не в Кремле, принимая тех самых «ходоков», изображенных на картине В.А.Серова. В действительности с крестьянской жизнью он сталкивался с раннего детства. Про именье Ульяновых всегда говорилось вскользь, что-нибудь вроде: «Летом Володя отдыхал в деревне Кокушкино». Что это за деревня такая и откуда она взялась?
По отцовской линии все предки В.И.Ульянова были русские крестьяне. Илья Николаевич выучился благодаря поддержке старшего брата, затем собственными трудами и способностями достиг высокого положения, но, кроме дома в Симбирске, недвижимого имущества не нажил. В жилах Марии Александровны, в девичестве Бланк, смешалась еврейская, немецкая и шведская кровь. Дед В.И.Ульянова по материнской линии Израиль Бланк крестился в 1820 году и получил имя и отчество Александр Дмитриевич от восприемников при крещении. После этого он смог поступить в Медико-хирургическую академию в Санкт-Петербурге. Окончив академию, служил уездным врачом на Смоленщине, занимал разные медицинские должности в столице, позднее в Перми. Имел обширную частную практику. Среди его знакомых в Санкт-Петербурге был государственный чиновник Иван Федорович (Иоганн Готлиб) Грошопф, прибалтийский немец, женатый на дочери шведского купца Анне Карловне, в девичестве Эстедт. Александр Дмитриевич Бланк посватался к их дочери Анне Ивановне, они поженились, у них родилось шестеро детей. В 1835 году появилась на свет дочь Мария. А.Д.Бланк вышел на пенсию в чине надворного советника, дававшего право на дворянство. Он уехал в Казань и там купил имение Кокушкино – 462 десятины земли (свыше 500 га) с водяной мельницей и 39 душами крепостных крестьян. Отношения Бланков с крестьянами не были, конечно, барскими, ведь и поместье было не родовое, а, как тогда говорили, «благоприобретенное». К тому же А.Д.Бланк как врач принимал больных из окрестных деревень. Когда в 1861 года крестьянам «вышла воля», он советовал, как этой «волей» лучше распорядиться
В Кокушкино состоялась свадьба И.Н.Ульянова и М.А.Бланк. Туда они привозили на лето своих детей. Дед Александр Дмитриевич еще успел понянчить младенца Владимира и через полгода после его рождения скончался. Старшие сыновья Ульяновых знали своих деревенских сверстников, а Владимир даже ездил с сельскими ребятишками в ночное.
Если бы Владимир Ульянов унаследовал Кокушкино, то формально именовался бы помещиком. Но судьба распорядилась иначе. Имение продали и приобрели хутор в Алакаевке: 83,5 десятин земли и просторный деревянный дом с запущенным садом.
3 мая 1889 года семья Ульяновых выехала из Казани. Их приезд в Алакаевку 4-го мая зафиксирован в донесении самарской жандармерии: «…прибыла состоящая под гласным надзором полиции дочь действительного статского советника Анна Ульянова на хутор при дер. Алакаевке». А также ее мать, сестры и «…брат Владимир, состоящий под негласным надзором полиции».
Начали хозяйствовать. Купили лошадь и корову, посеяли пшеницу, гречиху и подсолнечник. Естественно, наняли работников. О бедности в этих краях несколько раньше написал Г.И. Успенский в известном рассказе «Три деревни». Причиной обнищания крестьян были крошечные наделы, с которых невозможно было прокормиться. Например, в самой Алакаевке на 34 двора приходилось всего 65 десятин земли, почти треть хозяйств были безлошадными. Урожайность же была очень низкой, в удачные годы рожь и овес собирались «сам-четвeрт», то есть, на пуд посеянного зерна получали четыре пуда, один пуд откладывали на будущий посев, три пуда чистого прибытку. Да из этого прибытку надо было часть продать, чтобы платить налоги, покупать то, что не могли произвести сами… Где бедность, там и зависть, воровство, раздоры. Тощая деревенская скотина нередко заходила на посевы новоявленного фермера Ульянова. Следовало бы в суд подать за потраву, но, как говорится, воспитание не позволяло. Коробило Ульянова и то, что крестьяне вели с себя с ним, как с господином. Впоследствии он вспоминал: «Я начал было, да вижу, нельзя, отношения с крестьянами ненормальными становятся». Это – мягко говоря, а «ненормальными» они стали настолько, что у фермера украли корову.
В общем, на семейном совете решили, что фермерский опыт не удался. От неумения ли, от неудачного ли приобретения (пахотная земля составляла лишь часть угодий), или от нежелания проводить жесткую линию с крестьянами? Трудно сказать. А может, это было вовсе несбыточно, по крайней мере, здесь, на этих землях, в этой местности?
Ульяновы сдали хутор в аренду, оставив за собой только дом с садом. Он стал их летней дачей на четыре года.
Фрак, который наконец пригодился
Видимо, с самого начала подразумевалось, что семья будет жить на два дома – в деревне и в Самаре. Ведь Дмитрию и Маше надо было учиться в гимназии. Да и сам Владимир, хотя и согласился с планом матери, позаботился о дополнительном заработке. Поэтому уже в первые дни пребывания на Самарской земле он дал объявление в газету: «Бывший студент желает иметь урок. Согласен в отъезд». Впоследствии он несколько раз давал такие объявления и, действительно, давал частные уроки. Надо сказать, самарское купечество охотно нанимало для своих чад учителей из ссыльных и неблагонадежных, потому что они были люди ученые, с неполным или полным университетским образованием, высоких цен не заламывали (торговый люд это ценит), а главное – «тверeзые», непьющие.
Ульяновы сняли квартиру в доме купца И.А.Рытикова на углу Сокольничьей и Почтовой улиц. Здесь бывали новые друзья Владимира. Надо отдать должное Марии Александровне – она всегда радушно встречала его гостей, хотя не одобряла этих контактов сына. И все равно гости чувствовали себя не в своей тарелке. Один пугался чистых скатертей, другой робел общих чаепитий за большим столом, а третья, милая барышня, «отличалась способностью заливать белоснежную скатерть чаем и всем, что подвернутся под руку, к явному огорчению Марии Александровны». Но особенно их поражало, что Владимир всегда при встрече и расставании с матерью целовал ей руку. Другого они подняли бы на смех за «барские замашки», но не Ульянова.
Владимир продолжал посылать прошения о разрешении продолжить обучение в университете. На одном из ходатайств Ульянова министр просвещения И.Д.Делянов написал: «Он скверный человек».
Наконец, Мария Александровна сама поехала в столицу и лично подала прошение министру. На этот раз она писала:
«Мучительно больно смотреть на сына, как бесплодно уходят лучшие его годы… Я тем настойчивее прошу Ваше Сиятельство снять с моего сына так долго уже лежащую на нем кару, что кара эта, вообще, не позволяет ему как человеку, принадлежащему к кругу исключительно интеллектуальных работников, найти какое бы то ни было даже частное занятие… Я, иначе говоря, прошу именно о сохранении мне жизни сына…»
Видимо, обнадеживающий ответ был дан сразу. Ульянову разрешалось сдать экзамены экстерном при Петербургском университете.
Владимир засел за книги. Меньше чем за полтора года он освоил четырехгодичный университетский курс. Тогда студенты-юристы изучали не только право, но также политэкономию, финансы, статистику.
В августе 1890 года Владимир вместе с сестрой Ольгой выехал в Санкт-Петербург. Брат наводил справки о порядке сдачи экзаменов экстерном, сестра поступала на Высшие Бестужевские женские курсы.
Через год с небольшим, в весеннюю сессию Владимир Ульянов сдавал письменный и устные экзамены. Это было непросто, профессора не слишком доверяли уровню знаний тех, кто сдавал экстерном, и были довольно придирчивы. Ну, и совсем немногие экзаменаторы были расположены к «неблагонадежным». Но Ульянов сдавал все на «отлично» (высшая оценка тогда именовалась «весьма удовлетворительно»). Одновременно с ним экзамены за первый курс сдавала Ольга. В свободные часы брат и сестра гуляли по столице.
И тут новое горе постигло семью Ульяновых. Неожиданно Ольга заболела брюшным тифом, ее положили в больницу. Поначалу положение было не опасным для жизни, и вдруг — внезапное осложнение… Владимир вызвал из Самары мать. Ольга была умницей, всеобщей любимицей – дома, в гимназии, на курсах. Она умерла 8 мая – роковая дата для семьи Ульяновых, четыре года назад в этот день был казнен Александр.
Так печально закончилась весенняя сессия. Новая сессия экзаменов началась в сентябре. Всего Владимир Ульянов сдал один письменный и 13 устных экзаменов по 18 предметам и получил по всем высшую оценку, единственный из 33 экзаменуемых. 15 ноября ему был присужден диплом первой степени.
Теперь у Владимира Ульянова появилась возможность работать в адвокатуре. Адвокат в те годы именовался «частный поверенный», это была негосударственная должность, причисляемая к «свободным профессиям» наряду с писателями, художниками и т.д. У присяжных поверенных были помощники, чаще всего молодые юристы, которых патрон «натаскивал», преимущественно на простых уголовных делах. Так называемые «хлебные дела», сулящие высокие гонорары, вели сами присяжные поверенные.
Вскоре Владимир Ульянов обратился к известному самарскому юристу, присяжному поверенному Андрею Николаевичу Хардину с просьбой принять его в помощники. Хардин тотчас обратился с соответствующим письмом в Самарский окружной суд. Но у председателя суда возникло сомнение в благонадежности Ульянова, и началась новая переписка с департаментом полиции.
Хардина не беспокоила репутация юноши. Разрешение суда еще не было получено, а он уже поручил своему новому помощнику вести дела.
Перед первым выступлением Владимира в суде мать достала из шкафа малоношеный фрак отца. Он пришелся сыну почти впору. На несколько лет отцовский фрак сделался его рабочей одеждой при посещении суда и других высоких инстанций.
Милосердный самарянин
Первым подзащитным Ульянова был портной Муленков из села Шиланский Ключ, он обвинялся в «богохулении». Дело было так: пьяный Муленков в бакалейной лавке «матерно обругал бога, пресвятую богородицу и пресвятую троицу». Потом перешел на государя императора и августейшую фамилию. Смысл этой части его «хулы» в переводе с матерного был таков: «государь неправильно распоряжается…» Лавочник Борисов написал донос на Муленкова, сын лавочника развил тему на допросе. Доносители и следствие старались упечь Муленкова подальше и подольше. Например, свидетельские показания об оскорблении императора появились позднее и, к счастью для портного, не вошли в обвинительное заключение. Задним числом появилось и утверждение свидетеля, что богохульник «довольно твердо стоял на ногах» (в то время опьянение было смягчающим вину обстоятельством, а не отягчающим, как сейчас). Обвинение было сформулировано так: «произнесение в публичном месте слов, имеющих вид богохульства». Если бы прокурор доказал, что это было преступление «с умыслом совершенное», оно каралось бы каторгой сроком до 15 лет
Итак, умышленно, или по пьянке с языка сорвалось? Этот вопрос был решающим. Дело сочли настолько важным, что слушалось оно при закрытых дверях без участия присяжных.
Разумеется, помощник присяжного поверенного Ульянов обратил внимание суда на ошибки следствия, несоответствия в показаниях свидетелей и сумел доказать, что Муленков был сильно пьян, следовательно, действовал неумышленно. Затем он пытался объяснить душевное состояние портного в момент совершения преступления. А какое может быть душевное состояние у сельского портного почти без заработка и иных средств существования? Отсюда и пьянство, и неверие, и воровство. По поводу оскорбления высоких особ защита была бессильна, поэтому Ульянов лишь напомнил суду о том, что закон обязывает судей не выходить за рамки первоначального обвинения. Оправдать Муленкова было невозможно, но весьма мягкий приговор – год тюрьмы – был большим успехом молодого адвоката.
Но на этом мытарства Муленкова, а с ним и Ульянова, не окончились. Через месяц с небольшим Муленков снова предстал перед судом – теперь по обвинению аж в четырех кражах: будто бы он украл 2 рубля 60 копеек все у того же лавочника Борисова; похитил пальто у крестьянина Желтухина; подозревался в краже нескольких рубах у Афимьи Прокаевой и покушался на имущество крестьянина Селичева.
Вообще говоря, в судебной практике того времени преступления против собственности карались очень строго и почти не оправдывались. В Самаре особенно, потому что присяжными выступали преимущественно купцы и зажиточные крестьяне – лица, так сказать, кровно заинтересованные в самом суровом наказании, «чтоб другим не повадно было».
Помощнику присяжного поверенного Ульянову удалось оспорить почти все доказательства по делу. Однако присяжные сочли его виновным по одному эпизоду – в краже денег у лавочника Борисова. У защитника оставалась еще одна возможность – обратиться к суду перед вынесением приговора. И он попросил назначить наказание по совокупности: за богохульство и кражу. Суд учел доводы защиты и приговорил Муленкова за кражу к 8 месяцам тюрьмы, но по совокупности ограничился уже назначенным годом заключения.
Помощник присяжного поверенного Ульянов стал довольно известной личностью. Подсудимые сами избирали его для своей защиты. Клиентами Ульянова были почти исключительно люди неимущие, обвинявшиеся в мелких кражах. Именно эти преступления участились многократно, а виной тому был страшный голод, охвативший в 1891 году 17 губерний Поволжья и Черноземного центра. Самара – хлебная столица – стала вдруг столицей голода.
Неудивительно, что и количество краж достигло небывалого уровня. Обокрали, к слову, и купца Рытикова, у которого снимали квартиру Ульяновы. Две трети обвиняемых были крестьяне. Почти все клиенты Ульянова совершали преступления от безысходности. Безработные «запасной канонир» Тишкин и плотник Зорин обвинялись в том, что угнали лошадь с упряжью, стоявшую у публичного дома, с целью продажи (извозчик Горшков, надо думать, зашел в сие заведение погреться). На самом деле, было так: агенты полиции Комаровский и Маштаков заметили двух оборванцев, выяснили, что оба не имеют работы. Агенты позвали их в трактир и хорошенько угостили. Выдавая себя за скупщиков краденых лошадей, агенты предложили Тишкину и Зорину угнать для них лошадь и привести к ним в условленное место на берегу Волги. Тишкин и Зорин так и сделали, но в условленном месте их ждали не барыги, а полицейская засада.
Итак, подсудимые пойманы с поличным, оба во всем признались. Конокрадов на Руси всегда ненавидели, поэтому на снисхождение присяжных рассчитывать не приходилось. К тому же Тишкин был прежде судим. Что оставалось защите?
Ульянов сосредоточил внимание суда на подстрекательстве агентов, на том, что они спровоцировали подсудимых на преступление. Более того, полиция допустила совершение преступления, которое она могла предотвратить. Защитник обрисовал бедственное положение, в котором оказались подсудимые – к голоду прибавился еще и холод, дело-то было в январе. Ульянов не сомневался, что вердикт присяжных будет «виновны», поэтому просил всего-навсего прибавить к вердикту «заслуживают снисхождения». Но присяжные не усмотрели смягчающих обстоятельств. И все же суд назначил наказание не «по полной»: Тишкин сел на 3,5 года, Зорин всего на 9 месяцев.
Еще одно дело, уголовное по закону, но без уголовщины. Оно оказалось для Ульянова-адвоката одним из сложнейших. На железнодорожной станции Безенчук пришли в движение и покатились пустые вагоны, налетели на ручную вагонетку, в которой рабочий Наурсков с 9-летним племянником везли воду. Рабочий получил легкие ранения, а мальчик погиб на месте. В преступной халатности, повлекшей увечья и смерть, обвинялись стрелочник Кузнецов и начальник станции Языков, оба признали свою вину, обоим грозила тюрьма. Помощник присяжного поверенного Ульянов защищал Языкова. Следствие установило, что стрелочник не подложил под колеса порожних вагонов брусья, и когда поднялся сильный ветер, вагоны покатились. А начальник «не доглядел». Защитник досконально изучил положение на станции Безенчук, выяснились различные нарушения, за которые начальник станции не отвечал, но которые и создали аварийную ситуацию. Оказалось, что мастер Волгунцев бросил вагоны без присмотра и ушел, не поставив никого в известность; что рабочие не имели права пользоваться вагонеткой, она должна была храниться под замком. Но главное, защитник добивался переквалификации обвинения Языкова на третью часть той же статьи: не «преступная халатность», а «недостаточный надзор» за исполнением подчиненными своих обязанностей. Прокурор отстаивал прежнюю формулировку для обоих подсудимых. В защитительной речи Ульянов, конечно, представил суду личность своего подзащитного. Отставной прапорщик А.Н.Языков участвовал «в походах и делах противу турок» на Балканах, был награжден Военным орденом «За оборону Шипкинского перевала» и серебряной медалью «В память войны 1877-78 гг.»; за 10 лет службы на железной дороге проявил себя как честный и добросовестный работник. Трагедию на вверенной ему станции воспринял как собственное горе и сразу взял вину и ответственность на себя. Не умолчал защитник и о том, что начальство, не дожидаясь приговора, уволило Языкова и загнало его на глухой полустанок, где он ныне «исполняет должность конторщика» с мизерным окладом
Суд согласился с доводами защиты, обвинение Языкову изменил, как настаивал адвокат, и назначил самое мягкое наказание: 100 рублей штрафа, а в случае невозможности уплаты «выдержать под арестом один месяц». Примечательно, что пострадавшие – рабочий Наурсков и отец погибшего мальчика Коротин, ознакомившись со всеми обстоятельствами дела, отказались от своих прав на возмещения ущерба.
Все эти дела 22-летний помощник присяжного поверенного Ульянов вел бесплатно для клиентов, «по назначению суда». Услуги адвоката в таких случаях оплачивались из казны.
Без поражений
Однажды помощник присяжного поверенного Ульянов фактически отказался защищать клиента во время процесса. Это было дело так называемого «частного обвинения», сейчас подобные дела относятся к гражданскому законодательству. Может, Ульянов и не взялся бы за него, но пришлось подменять коллегу К.Позерна, занятого в другом процессе. Защищать надо было мещанина Гусева, жена обвиняла его в систематических издевательствах и побоях. Выяснилось, что несчастная женщина была выдана за Гусева матерью, которая сама пять лет сожительствовала с ним. Муж-садист постоянно избивал жену, притом, без причин и оснований. Ульянов не стал просить суд о снисхождении к клиенту. Такое право у адвокатов было, и это не являлось нарушением профессиональной этики. В этом случае помощник присяжного поверенного Ульянов лишь наблюдал, чтобы в ходе процесса права клиента не нарушались, чтобы суд вершился по закону. Суд приговорил Гусева к одному году в исправительных арестантских отделениях.
Другое семейное дело: крестьянин Евграф Лаптев обвинял сына, Филиппа Лаптева в «нанесении отцу оскорблений и побоев». Кто из них был извергом, еще вопрос. Филипп утверждал, что отец издевался и бил не только его, но и его жену. Когда сын собрался ехать с жалобой к земскому начальнику, отец опять избил его. Подсудимый просил вызвать соседей-свидетелей, но суд эту просьбу отклонил – это могло привести к оправданию Филиппа, а суд был настроен отстоять библейскую заповедь «чти отца своего». Помощник присяжного поверенного Ульянов, защищавший Лаптева-сына, настаивал на вызове свидетелей «в интересах правосудия», а слушание дела просил перенести. Суд вынужден был уступить защите. Евграфа Лаптева такой поворот дела озадачил. Прежде он отвергал всякую возможность примирения, но теперь вдруг захотел мириться. В результате внесудебных переговоров при посредничестве адвоката отец написал заявление: «желая теперь окончательно простить все поступки моему сыну, я, заявляя о сем, имею честь покорнейше просить дело это производством прекратить». Сын тоже заявил: «даю подписку в том, что обязуюсь почитать и уважать своего отца Евграфа Федорова Лаптева». Нет сомнений, что оба документа продиктовал юрист.
Действительно сложными в юридическом отношении были гражданские дела, в которых участвовал адвокат Ульянов. Особенно запутанным – дело о наследстве, оно осложнялось еще и борьбой с адвокатом противной стороны, опытным сутягой. Второе дело являлось спором, как теперь сказали бы, хозяйствующих субъектов. Оба дела Ульянов решил в пользу своих клиентов. И хотя в его практике преобладали уголовные дела, патрон Хардин не раз утверждал: из помощника выйдет со временем «выдающийся цивилист» (специалист по гражданскому праву)
Гражданские дела, имущественные споры открывали адвокату путь к благосостоянию. Репутация Ульянова как юриста была уже высока, но он умел и отказываться от ведения дел. Так, купец первой гильдии Ф.Ф.Красиков был привлечен к суду по жалобе крестьян, которых он буквально обобрал. Красиков хотел, чтобы его защищал помощник присяжного поверенного Ульянов. Тот ознакомился с делом и отказался. Красиков даже явился к нему на квартиру уговаривать, но юрист повторил свой отказ. В адвокатском сообществе обсуждался этот поступок, лишь немногие одобряли его, большинство осудили за «непрактичность». Кстати, Ульянов впоследствии очень критично и даже резко отзывался о таких именно адвокатах, у которых «убеждения лишь на кончике языка».
Один раз Ульянов столкнулся с возмутительным самоуправством и сам выступил в роли обвинителя. Он с Марком Елизаровым ехал к родственникам шурина. В Сызрани надо было переправиться на левый берег Волги. Там держал перевоз известный купец Арефьев, владевший пароходиком и баржой. Если кто-то пытался переправить пассажиров на лодках, Арефьев посылал свое судно на перехват, лодку брали «в багры», пассажиров поднимали на борт и возвращали назад. Ульянову не хотелось ждать парохода, и он уговорил какого-то лодочника переправить их через Волгу. Арефьев заметил и послал свой пароходик на абордаж. Сколько ни доказывал Ульянов матросам, что они действуют незаконно, те отвечали: «Хозяин приказал». Ульянов записал имена участников захвата, свидетелей и, вернувшись в Самару, подал жалобу в суд. Окружной суд направил дело «по месту происшествия», оно рассматривалось у земского начальника под Сызранью, в ста верстах от Самары. Купец Арефьев только посмеивался, считая, что у него здесь «все схвачено». И действительно, слушания дела несколько раз отменяли, адвокат Арефьева успешно волынил дело. Наконец, и Мария Александровна сказала: «Только мучить себя будешь. Кроме того, имей в виду, они там злы на тебя». Но Ульянов поехал, потому что обещал лодочникам засадить самодура. И засадил-таки: Арефьева на месяц под арест, а штурмана – на неделю. Этот случай стал широко известен, о нем писали самарские газеты. А уж в Сызрани на пристани только об этом толковали: мол, поделом купчине.
Вот совсем недавно, 10 марта с.г., в телепередаче «Постскриптум» один из сюжетов был посвящен двум политическим деятелям – Ленину и Керенскому. Ведущий (к слову, бывший мелкий клерк из аппарата ЦК КПСС) уверенно заявил, что Ленин – «адвокат, не выигравший ни одного дела», а в конце сюжета еще раз подчеркнул: Ленин – «бездарный адвокат». Так ли это?
Известно, что помощник присяжного поверенного Ульянов участвовал в 14 уголовных и 2 гражданских делах. Он добился оправдания для пятерых своих подзащитных; одно дело прекращено в силу примирения сторон (благодаря опять-таки адвокату); добился смягчения наказания для восьми обвиняемых; сокращения объема первоначальных обвинений – для пятерых; добился изменения квалификации обвинения на более мягкую статью – для четверых. Оба гражданских дела он решил в пользу своих клиентов. Словом, он не имел поражений и всякий раз что-нибудь да выигрывал.
Самара – Москва.
Автор: Сергей МАКЕЕВ
Совместно с:
Комментарии