Фигура игры

ФОТО: СЕРГЕЙ МЕТЕЛИЦА/ТАСС

В конце лета-начале осени 1990 года большинству не только политиков, но и обывателей стало ясно, что страна стоит накануне очень большого политического поворота. Стало понятно, что старые советские политические и общественные отношения больше не работают, а новых – не создано. Именно тогда изменилась социально-политическая конъюнктура. Главным вопросом стало: как и на каких основаниях строить новую жизнь и создавать новую политическую систему.

И вот 18 сентября как гром среди ясного неба сразу две популярнейших советских газеты – «Литературная газета» и «Комсомольская правда» - опубликовали статью Александра Солженицына «Как нам обустроить Россию» (именно в такой редакции заголовка!) Кстати, важно отметить, эссе Солженицына напечатали в виде вкладки, из которой получалась 16-страничная брошюра.

Тут же как по мановению волшебной палочки начались перепечатки этой статьи: 21 сентября – «Волгоградская правда», 2 октября – «Вечерний Ленинград», 30 октября – «Невское время», а 18 и 25 октября – «Истринская городская газета».

Если говорить о тиражах, то «Литературная газета» выпускалась в количестве 4 450 000, а «Комсомольская правда» – 21 925 000 экземпляров. А общий тираж превысил 28 млн. Гонорар автор передал в фонд помощи жертвам аварии на Чернобыльской АЭС.

Но этим дело не ограничилось. Статью Солженицына осенью-зимой 1990 года издали русские эмигрантские издательства YMCA-Press, «Вече» и «Русская мысль», а также «Советский писатель», «Правда», «Патриот» (1990). К ним присоединились французское издательство Fayard, германское – Piper, итальянское – Rizzoli.

Так что же было в этом произведении выдающегося, что привлекло всеобщее внимание?

РЕЦЕПТЫ ОБУСТРОЙСТВА И ОКРУЖАЮЩАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Если анализировать статью Солженицына, то это – программа построения новой России на основе «цивилизованного распада» СССР. «Часы коммунизма отбили свое» и Прибалтика, Закавказье и Средняя Азия (Казахстан – особый вопрос), Молдавия должны были быть отделены непременно. Весь основной вопрос должен был стоять о РСФСР, Украине, Белоруссии и значительной части Казахстана (фактически предлагался раздел на славянский Север и собственно казахский Юг), которые в идеале должны были стать основой нового государства.

Солженицын предлагал русским отказаться от окраин, и сосредоточиться на внутреннем развитии. А украинцев и белорусов он призывал отказаться от идей сепаратизма.

Сразу же возникает вопрос о том, что же делать с многомиллионным русским и русскоязычным населением? У Солженицына дается простой ответ: нужны некие комиссии, механизмы согласования интересов, плебисциты там, где есть спорные границы, а также нужно готовиться к переселению русских с постсоветских пространств.

А откуда взять средства на все это? Солженицын давал простой ответ: отказаться от поддержки стран-сателлитов, зон влияния, программ развития вооружений и даже активной промышленной политики вообще, освоения космоса. Ну и, конечно, распустить КПСС и КГБ, национализировать их имущество.

Уже первые строки этой программы свидетельствуют, что ее автор – при всех своих благих намерениях – плохо представлял себе законы функционирования государства. Представления Солженицына строились на том, что добровольный распад СССР не породит новых конфликтов, и что окружающий мир будет также бесконфликтен.

Уже ближайшие несколько лет показали, насколько Солженицын был, мягко скажем, политически наивен. Россия согласилась с распадом СССР, добровольно отказалась от зон влияния в Восточной Европе и многих других частях мира. Но спасло ли это постсоветское пространство от войн? Не превратило ли это русских, о сбережении которых так заботился Солженицын, в людей второго сорта в ряде новых государств?

А много ли принесли односторонние внешнеполитические уступки к окончанию холодной войны? Или они привели не только к потере позиций, но и к тому, что через несколько лет создались условия для ее возобновления?

Кроме того, возникал вопрос, на какие силы должно опираться новое российское государство? По Солженицыну, на класс собственников в городе и на селе.

И вновь возникает вопрос: а что Солженицын не знал, что попытка создать нового собственника в СССР не может пройти прозрачно и при честной конкуренции? В стране сложилась «теневая экономика». Говорить, что она была только в южных республиках СССР, было крайне наивно. Впрочем, отметим, что в своих экономических советах Солженицын оказался крайне неконкретным.

Что касается политического обустройства, то Солженицын предлагал начинать его с развития местного самоуправления. Он отрицал всеобщие прямые тайные выборы и партии, и настаивал на том, что подлинная демократия – это демократия малых пространств и местного самоуправления.

Основой новой власти он считал земство, которое предлагал разделить на четыре ступени: местное (небольшой город, поселок), уездное (район, крупный город), областное (область, автономная республика), всероссийское земство. Выборы в земство – на многоступенчатой основе. Прямые и тайные выборы – только в местное земство.

На вершине этой системы должно стоять Всесоюзное земство, состоящее из Палаты союза и Палаты национальностей. Причем Палата союза должна была формироваться областными земствами, а Палату национальностей Солженицын милостиво предлагал выбирать прямым и тайным голосованием.

Идеальной формой правления Солженицын называл государственно-земский строй (этот термин он позаимствовал у умеренного либерала славянофильского типа начала ХХ века Дмитрия Шипова). При этом он считал нужным введение президентской власти, которую бы плотно контролировало земство. Вплоть до того, что земство имеет право признать деятельность президента удовлетворительной, и на этом основании без выборов утвердить его на новый срок.

К этой всей конструкции Солженицын предлагал также достроить «верховная моральная инстанция с совещательным голосом», прообразом которой он считал Земские соборы. Поэтому он предлагал создать Соборную думу, формируемую по сословному принципу. Под сословиями же Солженицын понимал не сословиям времен феодального общества, а корпорации по профессиональному признаку.

В итоге Солженицын признавал, что его задача – «предложить некоторые отдельные соображения, не претендующие ни на какую окончательность, а только предпослать почву для обсуждений», а в их основе были «положены мысли многих русских деятелей разной поры – и, я надеюсь, их соединение может послужить плодоносной порослью».

Что это были за мыслители? Судя по анализу текста, можно утверждать, что Солженицын досконально изучил труды представителей дореволюционных деятелей либерально-славянофильского направления типа того же Шипова, русских философов типа Ивана Ильина и мыслителей из числа так называемых «солидаристов». И все это, повторимся, в полном отрыве от знания современной как внутрисоветской, так и международной политической конъюнктуры.

Солженицын попал в ту же ловушку, аполитичности и даже антиполитичности, что и столь любимый им Пётр Столыпин. Как известно, фраза о «двадцати годах спокойствия, после которой вы не узнаете нынешней России» очень нравилась Александру Исаевичу. Беда только в том, что эта фраза показывала, что Столыпин – очень плохой политик. Ведь требование дать двадцать лет покоя означало признание собственной слабости.

«УСЛЫШАН Я НЕ БЫЛ»

Реакция на статью Солженицына была специфической. Статью читали, обсуждали. Обсуждали даже в Верховном Совете. Вердиктом были слова Михаила Горбачёва: «Солженицын, хотя и великий человек, но мне чужды его политические взгляды, он весь в прошлом – а я демократ, радикал. Его брошюра нам целиком не подходит». Солженицына мог бы поддержать Борис Ельцин. Однако в этот момент он пытался активно строить союз против Горбачёва с лидерами республик. И особенно заигрывал он в тот период со спикером украинского парламента Леонидом Кравчуком.

Ельцин в тот момент активно рассматривал возможность заключения межреспубликанского договора между РСФСР, Украиной, Белоруссией и какой-нибудь еще союзной республикой в обход центра. В этом смысле программа Солженицына ему подходила. Что касается внутриполитического компонента его программы, то Ельцин с его идеологической всеядностью и жаждой власти готов был использовать что угодно.

Однако было одно обстоятельство, которое мешало Ельцину встать на сторону Солженицына и принять его текст в качестве программного. В двух республиках – Казахстане и Украине – вермонтский рецепт обустройства России вызвал резко негативную реакцию. Так, в Казахстане тиражи газет со статьей Солженицына выкупались полностью и сжигались. А на Украине с резкой критикой концепции Солженицына выступили как просоветские газеты, так и газеты руховско-националистические. В этой ситуации брать на вооружение Солженицына Ельцин не мог.

Как подытоживал эту дискуссию сам Солженицын, «услышан я не был». Понятно, что термин «услышан» в этом контексте упоминается только в одном значении – безоговорочного принятия позиции Солженицына. Если понимать термин «услышан» как получение отклика на публикацию, то с этим как раз проблем не было. Как показано выше, реакция была, но была негативная.

А ведь, судя по всему, Солженицын рассчитывал не просто на противоположный результат, но, видимо, считал, что эта ситуация выведет его на первые роли в советской политике.

НЕПОНЯТНЫЙ ПРОРОК ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИГРОК?

Согласно всем версиям биографии Солженицына, он написал «Как нам обустроить Россию» в июле 1990 года. К этому моменту в его жизни начался интересный этап. В 1988 году было принято решение вновь публиковать его произведения в СССР. Весной того года главный редактор «Нового мира» Сергей Залыгин заявил, что в ближайшее время его журнал опубликует некоторые произведения опального писателя. А в декабре 1988 года в Доме кино прошел юбилейный вечер Солженицына, которому исполнилось 70 лет, который провел бывший заместитель Твардовского по «Новому миру» Владимир Лакшин.

Совершенно очевидно, что без «высочайшего» позволения такого просто не могло быть. Жена писателя Наталия Солженицына в дневнике прямо писала, что это нужно горбачевцам, чтобы «создать впечатление, что Солженицын поддерживает перестройку (которая пока – миф) и уж конечно гласность. Солженицын молчит, так придумать и выразить за него». Видимо, Наталия Дмитриевна была права. И если так, то и цель Горбачёва понятна: Солженицын был символом инакомыслия, и его возвращение в советскую культурную жизнь и политику стало бы знаком для Запада.

В 1990 году уже антагонист Горбачёва – Борис Ельцин – делает жест в адрес Солженицына. В августе председатель Совета Министров РСФСР Иван Силаев (понятно, что с ельцинской санкции!) пригласил Солженицына в СССР.

17 августа Горбачёв вернул Солженицыну советское гражданство.

Солженицын понимает, что его хотят «разыграть» в своих интересах. Он писал: «Если отдаться целиком политике – то, конечно, ехать, и немедленно! И толкаться на московских митингах? на трибунках между Тельманом Гдляном и Гавриилом Поповым. Я политическую роль сыграл в то время, когда глотки были совсем одиноки. А теперь, когда их множество?.. Я – как раз кончил «Обустройство». Это – самый большой и глубокий вклад, какой я могу сделать в современность. На него и была моя надежда. И ответил Силаеву: «Для меня невозможно быть гостем или туристом на родной земле… Когда я вернусь на родину, то чтобы жить и умереть там…»

То есть, как бы показал политикам, что не хочет быть игрушкой в их руках. Однако, судя по всему, он сам хотел поиграть с политиками в непростую игру, используя свой опыт советских времен. Напомним, что за 17 лет до этих событий – в 1973 году! – написал «Письмо вождям Советского Союза», в котором высказал идеи сходные с «Как нам обустроить Россию».

СОЛЖЕНИЦЫН С ЖЕНОЙ НАТАЛИЕЙ ДМИТРИЕВНОЙ.

ФОТО: ASSOCIATED PRESS/AP/TASS

1973 год – это не просто дата. В это время Солженицын находится под жестким прессом властей. В высших кругах СССР формируются две противоположные, но одинаково губительные для писателя идеи. Одна – арестовать и выслать его в районы Крайнего Севера, автором которой был премьер Алексей Косыгин. Вторая – выслать его в эмиграцию, что сформулировал шеф КГБ Юрий Андропов.

Однако реально ситуация была намного сложнее. В советских верхах была еще одна линия по отношению к Солженицыну: взять его под покровительство. Приверженцем такой линии был глава МВД Николай Щёлоков. Важно отметить, что сам Солженицын в книге «Бодался теленок с дубом» признавал, что Щёлоков передавал ему через Мстислава Ростроповича секретную карту военных действий в Восточной Пруссии в 1914 году для работы над романом о гибели армии Самсонова.

И в этот момент Солженицын пишет «Письмо вождям Советского Союза». При этом, если анализировать само содержание письма, то его пафос направлен против группы Александра Шелепина, которая в тот момент была главным конкурентом группы Леонида Брежнева. То есть фактически он предлагал советскому руководству пакт: союз в борьбе с шелепинцами обмен на роль одного из лидеров идеологов власти или какой-то из влиятельных властных групп.

Видимо, в истории с «Как нам обустроить Россию» имела место похожая история. Солженицын почувствовал интерес к себе со стороны властных групп. И решил воспользоваться моментом, чтобы навязать себя в качестве идеолога одной из них. И понятно, что он рассчитывал на то, что ситуация 1990 года сильно отличается от ситуации 1973 года, и сейчас он не опальный писатель, а Нобелевский лауреат и всемирно известная фигура. Кроме того, идейный багаж большинства тогдашних политических групп был очень невелик, и сводился, в основном к отрицанию советского строя. В этой ситуации он мог рассчитывать на успех.

Однако Солженицын не учел нескольких вещей. Во-первых, того, что советские политики готовы были рассматривать его как инструмент, но никак не как равного партнера. Во-вторых, все прекрасно знали, мягко говоря, его неуживчивый характер. Известно, что к моменту написания «Как нам обустроить Россию» Солженицын успел вступить в конфликт со всеми своими друзьями и соратниками, кроме, наверное, Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской. А его высказывания о том же Александре Твардовском явно не вдохновляли потенциальных политических партнеров. В-третьих, даже тогдашнему весьма концептуально слабому советскому политику стало понятно, что представления Солженицына о ситуации явно находятся в сложном соотношении с реальностью.

В итоге Солженицын оказался фигурой игры, но никак не политическим игроком. Причем фигурой, как показал последующий опыт, все более ненужной и разочаровывающейся в ситуации.