Красный комбриг батька Махно

В феврале 1919 года Нестор Махно официально становится красным командиром: его повстанческие формирования зачислены в Красную Армию в качестве бригады, а сам он утвержден командиром этой бригады. Махно поначалу весьма был горд этим признанием со стороны большевиков. В документах зафиксированы его слова, произнесенные в кругу соратников: «Думал ли я, что буду командовать бригадой, если не был ни одного дня на военной службе, а теперь вот командир бригады…»

Как вспоминал Виктор Белаш, один из видных махновских командиров, «числа 21 февраля к нам в Пологи приехал тов. Дыбенко с приказом. Мы заранее были оповещены о его прибытии и к встрече подготовились, приведя себя, после боев и скитаний, в порядок. Был смотр, было совещание с комсоставом, где Дыбенко зачитал приказ командующего группой Харьковского направления Скачко: «19 февраля 1919 г. Секретно. Войска, входящие во вверенную мне группу, приказано свести в дивизию, а посему приказываю: из частей, находящихся под командой тт. Дыбенко, Махно и Григорьева, образовать одну стрелковую дивизию, которой впредь именоваться Заднепровской украинской советской дивизией». Из махновцев образовали 3-ю бригаду этой дивизии. Махновские отряды вошли в состав Красной Армии на условиях вполне определенных: сохранялся внутренний распорядок повстанческой Армии, хотя теперь в ее состав уже допускались и комиссары, назначавшиеся командованием Красной армии, военному командованию бригада подчинялась, но лишь в оперативном отношении, и никуда не передислоцировались из того района, где на тот момент оперировала. Также махновцы сохраняли свои черные знамена и за ними оставалось название – Революционная повстанческая армия. По соглашению, махновцы должны были получать военное снаряжение и содержание (в том числе денежное) наравне с красноармейцами. Но на это снаряжение и содержание право получили лишь те, кто числился в штате бригады. По штатному же расписанию махновская бригада составляла всего лишь 7075 человек, хотя под началом Махно реально находились силы во много крат большие: к начало января 1919 года в его армии имелось более 20 тысяч штыков и 8 тысяч сабель, а к февралю 1919 года, как признают советские историки, армия Махно увеличилась до 50 тысяч повстанцев. Но тем, кто не числился в штатном расписании, никакого довольствия и боевого снабжения не полагалось: то есть, 43 тысячи бойцов должны были как-то сами себя прокормить, обуть, одеть, снабдить оружием и боеприпасами?! Впрочем, как оказалось, большевистские обещания остались лишь на бумаге: ни обмундирования, ни боекомплектов или какого еще военного снаряжения, или продовольствия, не говоря уже про денежное содержание, ни разу так и не получили даже «штатные» махновцы. «Мы особенно остро ощущали недостаток оружия и боеприпасов, – вспоминал Виктор Белаш, – могли бы выставить целую армию, но оружия не было…»

В сочинениях советских историков нередко можно встретить утверждение: войско Махно, войдя в состав Красной Армии, «должно было раствориться в ней». – «В чем, простите? – резонно вопрошает Василий Голованов, лучший на сегодня исследователь Махно. – Никакой Красной Армии на Украине не было в это время. Или, вернее, махновцы и были Красной Армией, вместе с григорьевцами, моряками Дыбенко и т. д.». По сути, в украинских пределах регулярная советская армия только-только еще начинала создаваться, так что Антонов-Овсеенко, командующий Украинским фронтом, «без колебаний использовал в своих целях уже сложившиеся формирования – так было с «армией» Махно, так было с бывшей петлюровской дивизией Григорьева, отрядами Щорса, Боженко и иже с ними». Проще говоря, «никаких других войск, в которых могла бы благоразумно «раствориться» махновская бригада, не было».

Разумеется, этот союз был вынужденным и сугубо временным. Большевики, уже выстроившие однопартийную диктатуру в Советской России, вовсе не собирались с кем-либо делиться властью и на территории Украины. Но вот так сразу взять и «раскассировать» столь грозную силу, как махновцы, большевики просто физически не могли: на тот момент бойцы Нестора Махно контролировали обширную территорию с населением около 1,7 млн человек, среди которых авторитет и популярность повстанцев были столь высоки, что, как писал Белаш, «затронув их силой, можно было потерять многое». Да и «трогать», как уже сказано, было еще нечем, и вообще до середины 1919 года на украинских фронтах большевики могли рассчитывать исключительно на крестьян-повстанцев. Потому и было принято «соломоново» решение: пусть, мол, махновцы воюют и бьют нашего врага – истекая кровью и истощая свои силы…

Махно же, политически еще довольно наивный, как вспоминал Белаш, по простоте душевной считал само собой разумеющимся, «что занимаемая нашими войсками территория нами же и контролируется, а наш анархо-коммунизм служит пролетариату. Места всем хватит – помиримся. А сейчас надо делать Революцию – громить буржуев и золотопогонников…» «Со стороны казалось, – это уже советский историк Валерий Волковинский, – что Махно был обласкан и расхваливался без удержу и большевиками, и анархистами. Однако в действительности руководители Советского государства не сулили ему никаких высоких постов и относились к Махно лишь как к заслуженному рядовому бойцу революции». То есть, если перевести на нормальный язык, как к расходному материалу? Потому вполне искренняя поначалу радость Махно, что его бойцов зачислили в Красную Армию, а его официально назначили комбригом, вскоре сменилась тревогой: его войска так ничего и не получили, даже обещанных специалистов (при этом советская историография лживо утверждала, что махновцы сами категорически отказались принять специалистов), их явно бросали на истребление – махновцы, не получая никакой поддержки от других советских частей, несли поистине ужасающие потери. При этом сам Махно на глазах терял былую свободу, превращаясь в командира всего лишь одной из многих воинских частей – которого запросто можно было арестовать и расстрелять. Как свидетельствуют документы, оставшись наедине с Дыбенко, Махно и поделился с ним опасениями, что под надуманным предлогом его могут объявить вне закона и даже расстрелять, напомнив самому Дыбенко, как с тем обошлись в 1918 году – после сдачи немцам Нарвы. Дыбенко согласился, что «иногда допускаются ошибки» и некоторых верных Советской власти людей объявляют контрреволюционерами. Но при этом клятвенно заверил Махно, что первым сообщит ему, если произойдет такое «недоразумение».

Но именно к такому «недоразумению» все уже и шло: ЦК РКП(б) уже принял решение о проведении продразверстки на Украине, определив «излишек» хлеба там аж в… 500 миллионов пудов (!), из которых не менее 100 миллионов твердо было намерено изъять. В села уже зачастили продотряды, стали создаваться ненавистные комбеды, но «в занятом ими районе, – пишет Василий Голованов, – махновцы не давали забирать хлеб, гоняя продагентов со своей территории». И не только их. Например, Махно «в полном составе отправил на фронт осточертевшую ему бердянскую ЧК», да еще и начал на своей территории «строить какую-то свою советскую власть, именно тем особенно для большевиков неприятную, что власть была советская, но не партийная»…

Подготовил

Владимир ВОРОНОВ