«Микеланжело разговора»

Если задаться целью и составить каталог современных российских антирекордов, то кроме первых мест по количеству абортов на душу населения, самоубийств среди пожилых людей, по темпам роста числа долларовых миллиардеров в него можно было бы включить музей, который не могут открыть почти 40 (!) лет. Речь идет о Мемориальном музее-усадьбе в селе Полибино, где провела свои детские и отроческие годы великий русский математик Софья Васильевна Ковалевская. Старт этому долгоиграющему проекту был дан в 1981 году. Некоторое ускорение он получил благодаря знаменитому Постановлению Совмина СССР № 816 (04.07.1988 г.), когда разваливающаяся страна неожиданно озаботилась увеличением числа зарубежных туристов. Предполагалось, что им будет интересна судьба математика, чье имя вошло в созвездие великих мыслителей человечества. Но только не в России…

Повторюсь, что официально музей по-прежнему не открыт. Причины тому называют самые разные, но самая популярная для нашего шкурного времени, отсутствие денег. Оставим это объяснение на совести чиновников Министерства культуры, которые после 2004 года постарались забыть о той, чья жизнь, по словам Хенрик Ибсена, есть поэма. Между тем и директор музея Валентина Румянцева, и ее немногочисленные сотрудники склонны видеть в сложившейся ситуации роковое российское проклятие, когда причиной всех гонений является… неординарность самой исторической персоны. Ковалевской еще при жизни дали недвусмысленно понять, что стране она не нужна, а после ее скоропостижной кончины полуграмотные столоначальники и вовсе постарались вымарать ее имя из анналов науки. Типа, пусть ей шведы памятники и ставят, коли она в Стокгольме преподавала. Над этой почти сексистской сентенцией можно было бы посмеяться, однако подтверждение сказанному неожиданно обнаружилось в день 170-летия (15.01.1850 г.) со дня рождения Софьи Васильевны.

Справка

В Америке создан и активно работает Фонд имени Софьи Ковалевской, из которого выплачиваются премии женщинам-математикам развивающихся стран. В Германии, в университете города Кайзерслаутерна, организована гостевая профессура имени С.В. Ковалевской. С 2002 года Фонд имени Александра Гумбольдта учредил и присуждает премию имени С.В. Ковалевской в размере 22 млн евро для талантливых молодых ученых.

Кажется, единственным памятным событием в стране, которое было посвящено «русской Аспазии», стало немногочисленное собрание книгочеев в Центральной городской библиотеке города Пскова, в ходе которого была презентована новая книга Валентины Румянцевой – «Будни сельского музея». Справедливости ради отметим, что временная экспозиция, рассказывающая о жизни и научной деятельности Ковалевской, в Полибинской усадьбе действует, там всегда рады немногочисленным посетителям, сожалея лишь об одном, что эту красоту могут видеть далеко не все. Что, впрочем, не удивительно: немалым препятствием тому служит и то, что сельцо Полибино находится в стороне от крупных магистралей, населенных пунктов (до Великих Лук – южной столицы региона по спидометру 25 км), поэтому, если кто и сворачивает сюда с Невельского шоссе, фамилия Ковалевская ему о чем-то говорит. К сожалению, редкими гостями здесь бывают даже псковичи. И виной тому – не отсутствие у них любопытства, а именно расстояние – почти 270 км, немногим меньше, чем до Санкт-Петербруга. Тем не менее, Полибинская усадьба (и тут мне не дадут соврать те, кто хоть раз сюда приезжал) – это место, куда будет снова и снова возвращаться в воспоминаниях сердце всякого русского.

ПОЛИБИНСКИЙ КАБИНЕТ

Знал ли генерал Василий Корвин-Круковский крылатое выражение классика, что «Петербург – прихожая, Москва – девичья, деревня – наш кабинет» или нет, тем не менее, в 1841 году он покупает имение, которое ранее принадлежало екатерининскому вельможе Ивану Михельсону, а спустя 17 лет, уйдя в отставку, навсегда переезжает с семьей в полибинскую глушь. Для Пушкина таким «кабинетом» было Михайловское, но для восьмилетней Сони усадьба в пойме реки Ловати станет тем уникальным местом, где сформируется характер будущего математического гения, жизненные принципы и цели. Об этом гостям расскажут не только экскурсоводы, но и многочисленные мемории, часть из которых уже выставлена для всеобщего обозрения. Особо следует отметить, что по количеству предметов, которые принадлежали Софье Васильевне эскиз музея ее памяти (скажем так) выгодно отличается от Пушкинского. Чтобы пересчитать в Михайловском вещи, которые помнят Александра Сергеевича, хватит пальцев на одной руке. Подобных меморий в Полибино более сотни, не считая аутентичной мебели и прочих бытовых предметов того времени, которых хватит, чтобы наполнить все пространство будущего музея, а это (для справки) ни много не мало, более 1000 кв. м! Не говоря уже о самой усадьбе доме, которая, в отличие от Михайловской усадьбы, будем говорить прямо, являет собой новодел, сколоченный из того, что можно купить в любом магазине стройматериалов. Лишь благодаря подвижничеству и харизме Семёна Степановича Гейченко – первого послевоенного директора Пушкинского заповедника, «приют спокойствия, трудов и вдохновения» превратился во всесоюзную туристическую Мекку, куда приезжают люди, чтобы вдохнуть чистый воздух чистой русской поэзии. Тем не менее, то, что увидят гости в Полибино (повторимся) не подделка под старину, а самая настоящая русская усадьба XIX века, которая была возведена по проекту Александра Брюллова, брата великого живописца. В каком-то смысле ей повезло: этот замок выстоял, пережив смутные годы революции, немецкую оккупацию и еще более трудные мирные годы, пока, наконец, чиновники от культуры не опомнились – спасибо им на этом.

Приобщиться к прекрасному можно довольно просто: 50 рублей стоит билет для пенсионеров и школьников, а обычный взрослый 100 – сущие копейки для москвича, семейная экскурсия – 500 рублей, зато потом можно гулять по двум уютным комнатам, где собрана часть экспонатов, связанных с жизнью и деятельностью Софьи Васильевны. И не только: особо любопытствующих пускают и в дом, где уже уложен паркет, повешены люстры и лампионы, которые возвращают посетителей к незабываемой атмосфере семейного гнезда Корвин-Круковских. Можно легко представить, как в атласных бальных туфельках юная Соня прохаживалась по зале в торжественном котильоне, теребила ридикюль, вспыхнув от дерзкого взгляда, набрасывала на плечи пелеринку, отправляясь гулять по окрестностям. Однако смеем предположить, что при этом на уме у нее были формулы, цифры и снова формулы. И это не удивительно, потому половина стен в детской была обклеена страницами из опубликованных лекций профессора Остроградского по дифференциальному и интегральному исчислению. По воспоминаниям близких, девочка могла разглядывать их часами. К слову сказать, когда дом будет окончательно отреставрирован, то часть стены планируется оклеить этими самыми знаменитыми лекциями (их копии уже ждут своего часа в запасниках музея. – Прим. ред.), которые дали толчок для последующих серьезных занятий математикой. Между тем, по словам Валентины Румянцевой, любовь к точным наукам у юной Сони откуда-то была свыше. В самом деле: с какой стати девятилетняя девочка будет стоять перед стеной, испещренной непонятными знаками и, по ее собственному признанию, ощущать какую-то таинственную магию, которая в них скрывалась. Позже сама Ковалевская будет повторять, что «математика – наука поэтическая и возвышенная», что не лишено известного смысла. Конечно, ее талант не развился в такой степени, если бы не наследственность, прозорливые родители, которые позаботились о хороших учителях. К тому же в Полибинский дом приходили по почте французские, английские журналы, поэтому его обитатели были в курсе всех общественных тенденций того времени.

«АХ, ЭТИ ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА.…»

Увы, но у нового русского обывателя представление о Ковалевской находятся порой, мягко говоря, на грани фола. В частности, самой Румянцевой довелось слушать, как учитель, который привез в Полибино школьников, поделился с экскурсоводом своей версией того почему Софья Васильевна отправилась преподавать в Стокгольмский университет: дескать, ее как подлинную «эмансипе» того времени, влекла идея т.н. «шведской семьи» – большей нелепицы и выдумать трудно. Вообще, в России (да и во всем мире тоже) давно сложился стереотип женщины, которая занимается наукой. К ней относятся, как «синему чулку», представляя ее старообразной, остроносой и очкастой. Между тем, все сказанное не относится к Ковалевской. Рассыпался в любезностях в ее адрес Фёдор Достоевский, отмечая выразительное лицо девочки и «глаза цыганские», не говоря уже про «чуткую, понимающую душу». Справедливости ради отметим, что великий писатель, будучи большим ценителем и поклонником женской красоты, основное внимание уделял внимание старшей сестре Сони – Анне, находя в ней недюжинный литературный талант. Более того: делал ей предложение, но получив решительный отказ, буквально, через месяц успокоился, встретив Анну Сниткину. Тем не менее, семейство Корвин-Круковских он не забыл и в своем знаменитом романе «Идиот» вывел его под фамилией Епанчины. При этом многие современники в Аглае узнавали именно Анну. Впрочем, не только он отдавал должное красоте и уму ее младшей сестры Сони. Карл Рунге – один из выдающихся немецких математиков, часто повторял, что у госпожи Ковалевской немного грустное лицо, но «прелестное, когда она улыбается».

«Мне было странно с дамой вести беседу о математике и иметь возможность беседовать с полной свободой, – сообщал он своей матери. – Я был изумлен.., что научное образование может соединяться с совершенной женственностью».

Дополнительный шарм придавал ей и неподражаемый юмор, который сразил Августа Стринберга, который заявил, что «женщина-профессор математики – явление ненормальное и чудовищное, и только галантностью шведов можно объяснить то, что они пригласили Ковалевскую в страну, где так много математиков мужчин, превосходящих ее талантом». Софья Васильевна с неподражаемой иронией ответила писателю-правдорубу, что она готова согласиться с тем, что она чудовище, но никогда не поверит, что в Швеции много (!) мужчин-математиков, превосходящих ее талантом. Коллеги по Стокгольмскому университету вообще прозвали ее «Микеланджело разговора». Если прибавить, что она свободно владела 5 (!) языками, то можно представить насколько это была интересная собеседница. Перед обаянием этой женщины (ростом примерно, как у Мерлин Монро. – Прим. ред.) не мог устоять даже такой идейный нигилист, каким, по всей вероятности, был ее муж Владимир Ковалевский. И это еще одна волнующая история нравов того времени непонятных для нынешнего поколения, когда не образование, а удачная женитьба на толстом кошельке олигарха и дом на Рублевке определяют понятие жизненного успеха. Впрочем, все по порядку…

ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ

Сестры Анна и Софья Корвин-Круковские, попав под влияние тогдашних передовых идей, чтобы реализовать себя на общественном поприще мечтали вырваться из-под опеки семьи, где по обычаям домостроя они должны были жить вплоть до замужества. Одним из легальных способов вырваться на свободу считался… фиктивный брак. Сложность ситуации заключалась в том, чтобы найти мужчину, готового пожертвовать личной свободой. Таких «женихов» искали втайне от родителей, соблюдая строгую конспирацию, а кандидатов в мужья называли в письмах прозаично – «консервы». В конце концов, после долгих поисков такой неофит эмансипации был найден. Он дал честное благородное слово, что возьмет в жены старшую Анну. Однако когда начинающий палеонтолог Владимир Ковалевский увидел ее младшую сестру, то по уши влюбился, выдвинув категорическое условие: от своего слова не откажусь, но под венец пойду только… с Соней. «Операцию Ы» пришлось переиграть, хотя родители тяжело переживали брак 18-летней дочери с мужчиной, которого согласно строгим нравам того времени нельзя было считать серьезной партий. Тем не менее, 15 сентября 1868 года в небольшой церквушке Клевники состоялось венчание. Праздничный стол накрыли в Полибинской усадьбе, хотя по желанию молодых он был довольно скромен – присутствовало около 40 человек. Да и прошло все второпях, после чего «молодые» в тот же день уехали в Петербург. Близкие так и не узнали, что только через 5 лет (!) этот брак из фиктивного перерос в нормальный – человеческий. Впрочем, воспитание чувств четы Ковалевских не помешало Софье Васильевне после учебы в Петербурге, Гейдельберге и Берлине у знаменитого на то время математика Карла Вейерштрассе с блеском защитить докторскую диссертацию на тему «К теории дифференциальных уравнений в частных производных». И уже летом 1874 года Геттингенский университет присвоил ей степень доктора философии по математике и магистра изящных искусств «с наивысшей похвалой». Увы, но научная степень не стала трамплином для продолжения карьеры на родине, а все потому, что у блестящего математика оказался единственный, но серьезный недостаток – она была женского пола, а как говорится в народе «у бабы, как известно, волос длинен, да ум короток».

УСАДЬБА КОРВИН-КРУКОВСКИХ. ПОЛИБИНО

ИСТОРИЯ С ВОЛЧКОМ

В ситуации с Ковалевской все было с точностью до наоборот, чего не могли снести тогдашние российские академики. Нашлись даже такие, что опустились до прямого поклепа, объявив, что ее фундаментальное исследование «О вращении твердого тела вокруг неподвижной точки» – есть, не что иное, как «вздор, в котором нет ничего ценного». Ко всему прочему, в этой работе было, типа, много ошибок, а присуждение ей престижной премии Бордена объяснили тем, что саму монографию просто никто не читал. В этом смысле не повезло и другому исследованию Ковалевской – «О преломлении света в кристаллических средах». Вскоре после смерти математика, в 1893 году, некий Вито Вольтерра посчитал, что решение, предложенное Ковалевской, неверное. И что тут началось! – этот поклеп неожиданно подхватили многие ученые того времени. Вызывает лишь удивление, что никто не удосужился проверить расчеты новоявленного критика: вдруг он сам ошибся? Увы, но крупнейший математик ХХ века Иван Виноградов, не разобравшись, тоже поверил на слово лукавому итальянцу, начав поносить не деятельность Ковалевской, а ее персонально: дескать, как это женщина (?) посмела (!) претендовать на какую-то часть славы в области математики – науки, где всегда доминировали мужчины. Потребовалось почти сто лет, чтобы уже в 1988 году руководитель отдела Института теоретической механики и математической физики Константин Мануйлов, проанализировав расчеты Ковалевской, нашел и отметил ошибочность (!!!) выводов Вольтерры. При этом интеллигенция в первом приближении стыдливо замолкает, когда заходит речь о теореме Коши-Ковалевской, которая встала в один ряд с такими знаменитыми теоремами, как Пифагора или Ферма – Софья Васильевна при разборе простейшего уравнения теплопроводности обнаружила существование особых случаев, сделав тем самым значительное открытие. В настоящее время это исследование вошло в основные учебники по уравнениям с частными производными, а ее доказательство приводится на лекциях для студентов университетов. И уж совсем нельзя обойти вниманием историю с волчком. Если быть совсем точным в этой классической задаче, над решением которой бились такие признанные мэтры, как Эйлер и Лагранж, Софья Васильевна решила уравнение в отношении гироскопа с «нашлепкой», найдя четвертый интеграл, который позволил описать движение тела всесторонне. Математический мир того времени был покорен изяществом, с которым она подошла к проблеме, и блестяще ее решила – даже великий Пуанкаре был восхищен ее работой. Как следствие Парижская академия наук присудила ей самую престижную на то время премию Бордена. Небольшая деталь: вместо обещанных двух тысяч франков, лауреату были вручены 5000, как знак ее особых заслуг. Впрочем, о перипетиях жизни Софьи Васильевны, как она оказалась в Стокгольме и почему она скинула себе три года, когда к ней пришла новая любовь, расскажут в самом музее. Более того, экскурсоводы откроют гостям все тайны Полибинской усадьбы: ее историю, подробно о владельцах, но только по скромности умолчат, что им пришлось вынести и все ради того, чтобы сохранить этот удивительный уголок русской земли.

РАБОЧИЙ КАБИНЕТ СОФЬИ КОВАЛЕВСКОЙ

ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО…. В РАЗРЕЗЕ

Чтобы оценить все сделанное, нужно вспомнить в каком состоянии Полибинскому филиалу Псковско-Изборского музея-заповедника (всего-то четыре человека, включая директора. – Прим. ред.) досталось здание. После войны в нем располагался детский дом, который в 70-х годах прошлого столетия закрыли и… бросили – обслуживать дворянское гнездо генерала Корвин-Круковского оказалось дорого и без надобности. К тому времени, когда регион дозрел до идеи создания музея, от былого великолепия остались лишь воспоминания и… величественные развалины, превращенные в общественный туалет. Плюс – исторический флигель, окруженный сараями и теплицами местных жителей, да запущенный парк с озером. Поэтому, прежде чем планировать реставрацию, нужно было вооружиться лопатами, носилками и тупо вывозить вонючие «следы цивилизации». Следующим шагом стал снос хозяйственных и поздних жилых построек против чего со всем пролетарским гневом выступили их владельцы. Не говоря уже о том, что под нож бульдозера попали местная школа и котельная. Не следует забывать, что процессу возрождения, как могли, мешали… классики мужского пола.

«Составили мы первые сметы, стали готовиться к ремонту, как вдруг накатил юбилей Мусоргского – деньги ушли в Наумово, – вспоминает Валентина Румянцева. – Так же обошлись с Полибино, когда чествовали круглую дату Римского-Корсакова. Потом грянул 200-летний юбилей Александра Сергеевича, а в 2004 году Минкульт окончательно исключил наш музей из плана реставрации. Поддержал нас в трудную минуту Андрей Турчак, когда в бытность губернатором области выделил на продолжение восстановительных работ 17 млн рублей – за что ему низкий поклон, а случилось это в 2017 году».

С тех пор в Полибинской усадьбе живут надеждами, и хотя в 2019 году ее снова лишили федерального финансирования, дирекция снова намерена попытать счастья, чтобы добыть средства на окончание ремонта. Да и сама она не сидит без дела. На средства Фонда инвестиционных строительных проектов, который выделил $480 тыс. (Минкульт, ау!) в усадьбе уже уложен паркет, восстановлена мраморная лестница, развешены люстры, заказаны шторы (числом 50 – по количеству окон), закуплено оборудование по климат-контролю. Также расчищен старинный парк, его обнесли оградой, проложили дорожки, и сейчас в летнюю пору он выглядит не хуже, чем «псковские дали» в окрестностях Михайловского. Как считает сама г-жа Румянцева, делать в Полибино осталось-то всего ничего: завершить ремонт в доме, расставить экспонаты и… можно точить ножницы для того, чтобы перерезать красную ленточку. Если, конечно, в Министерстве культуры снова не положат под сукно смету на 8,3 млн рублей, хотя в Полибино надеются на лучшее. Впрочем, о перипетиях реставрационных работ, скандалах их сопровождаемых, равнодушии строителей и (опять же!) чиновников от культуры можно прочитать в дневниках самой г-жи Румянцевой, чтобы понять простую и очевидную для нашего подлого времени истину: Ковалевская, убедительно показавшая миру, что научная работа всегда имеет интернациональное измерение, по-прежнему не нужна России, как и единственный на планете музей ее имени.

«Кто из нас не знает первого космонавта Юрия Гагарина? – размышляет Валентина Румянцева. – Нет таких… Хотя те, кто полетел в космос после него, вне всяких сомнений достигли большего. Тем не менее, их имена известны лишь узкому кругу историков отечественной космонавтики. Гагарин облетел землю всего один раз, но стал при этом героем. Так и Ковалевская. Почему ей такое почтение? Потому что она стала первой русской женщиной, которая преодолев немыслимые трудности – мужчинам они даже и не снились, встала вровень с самыми талантливыми из них».

Автор выражает искреннюю признательность Валентине Павловне Румянцевой, автору книги «Будни сельского музея», директору Полибинского филиала Псковско-Изборского музея-заповедника за неоценимую помощь при подготовке публикации.

Фото из архива автора