Мёртвые свидетели убийства Кирова

Дело об убийстве первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) объективно до сих пор так и не расследовано. «Совершенно секретно» впервые исследует документы из личного фонда Ежова

Двадцать седьмого марта исполняется ровно 130 лет со дня рождения Сергея Мироновича Кирова. «Любимец партии», личный друг Сталина, которого иногда даже называли его возможным конкурентом и преемником, 1 декабря 1934 года был застрелен в Смольном из револьвера «наган». Все! На этом достоверные исторические факты, касающиеся убийства, практически заканчиваются!

Подлинной картины, истинных причин этого происшествия, настоящих виновников не знает никто. И это факт, который мы с вами, уважаемые читатели, попробуем аргументированно доказать, проанализировав многочисленные материалы «дела Кирова», научные и публицистические статьи и новые архивные документы.

«Шляпы!»

Уголовное расследование совершенно не интересовало Сталина. Вячеслав Молотов уже в семидесятые годы вспоминал: «Я был в кабинете у Сталина, когда позвонил Медведь, начальник Ленинградского ОГПУ, и сказал, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин в трубку сказал: «Шляпы!» Сталин вместе с Молотовым, Ворошиловым и некоторыми другими руководителями отправился ночным поездом в Ленинград, чтобы лично допросить предполагаемого убийцу и важных свидетелей. Выполнить следственную программу полностью ему не удалось, поскольку ключевой свидетель, комиссар оперативного отдела УНКВД Борисов по дороге на допрос был смертельно травмирован. Но допроса считавшегося убийцей Леонида Николаева «вождю народов» оказалось достаточно. Об этом допросе много написано, но протокола его нет, а ни одна из версий реального подтверждения не нашла. Потом генсек уехал в Москву, получив нужную информацию, и, скорее всего, зная, как её можно использовать.

Крайне любопытный факт: со 2 декабря следствие, которое проводили чекисты под руководством наркома внутренних дел Генриха Ягоды, направлял, координировал и приводил к логическому завершению человек, не имевший в то время отношения к органам внутренних дел, – заместитель председателя Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Николай Ежов.

Мне удалось ознакомиться с подлинниками документов из личного фонда Ежова в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ). Дела № 113 и № 114 озаглавлены одинаково: «Руководство Н.И. Ежовым расследованием убийства С.М. Кирова, организация репрессий в Ленинграде в отношении бывших участников зиновьевской оппозиции и других». И, что самое интересное, листы использования этих дел, в которых в обязательном порядке отмечаются все, кто изучал их, были абсолютно чисты.

Скорее всего, допросив Николаева, Сталин уже знал реальные мотивы убийства. И его совершенно не интересовало уголовное расследование. Все протоколы допросов и иные документы, изготовленные начиная с 3 декабря, служили одной цели – подтвердить определённую Сталиным и Ежовым схему. В фонде Ежова, равно как и в других уже рассекреченных фондах, нет ни плана места преступления, ни протокола допроса Николаева Сталиным, ни малейшего намёка на разработку иных, кроме политических, версий случившегося. А вот противоречий в документах вполне достаточно…

«Слепые» свидетели

Кто и когда убил Кирова, свидетели не видели… Чего, казалось бы, проще – определить точное время убийства. Выстрел (или выстрелы) в Смольном слышали десятки сотрудников Ленинградского обкома партии. Но данные о времени разнятся. Равно как и данные о том, кто и как охранял Кирова после того, как он вошёл в Смольный. Начальник Ленинградского УНКВД Медведь писал: «1 декабря в 16 часов 30 мин. В здании Смольного на третьем этаже, в 20 шагах от кабинета тов. Кирова произведён выстрел в голову тов. Кирову, шедшим навстречу к нему неизвестным, оказавшимся по документам Николаевым Леонидом Васильевичем… Разведка сопровождала тов. Кирова до третьего этажа. На третьем этаже тов. Кирова до места происшествия сопровождал оперативный комиссар Борисов».

А теперь давайте сравним данные этого оперативного донесения с единственным протоколом допроса того самого оперативного комиссара Борисова, написанным также 1 декабря: «В 4 ч. 30 м. приблизительно т. Киров один вышел из машины и пошёл в здание обкома. В вестибюле я пошёл сзади на расстоянии шагов 15. На этом расстоянии я шёл до второго этажа. Когда я встал на первой лестнице, тов. Киров был уже на площадке посередине между первым и вторым этажом, так я следовал за ним до входа на третий этаж. Добравшись до коридора, я шёл по коридору от него на расстоянии 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в левый коридор, я услышал выстрел».

Ещё один оперативный комиссар, Карл Паузер при допросе сообщил, что по лестнице наверх с Кировым шли три чекиста – Борисов, Аузен и Балыковский. А Николай Дурейко, сотрудник комендатуры Смольного на допросе (без даты) показал: «Борисов шёл сзади тов. Кирова на шагов 8–10»

Заметили разницу? Медведь пишет, что «разведка» сопровождала Кирова до третьего этажа, Борисов – что он шёл один. Медведь отмечает, что выстрел был в 16:30, Борисов – что в это время он только встретил Кирова внизу.

Но это ещё не всё. После первого выстрела Борисов выхватил револьвер, взвёл его и услышал второй выстрел. «Выбежав в левый коридор, – говорил Борисов следователю, – я увидел двух лежащих у дверей приёмной тов. Чудова. Лежали они на расстоянии ¾ метра друг от друга. В стороне от них лежал наган. В том же коридоре, я видел, находился монтёр Обкома Платыч».

Будучи допрошен, Селивёрст Платыч (в другом протоколе – Платоч. – Авт.) 1905 г.р., член ВЛКСМ, утверждал, что он шёл вместе с кладовщиком Васильевым в машинописное бюро за пишущими машинками. Вот отрывок из протокола допроса: «Дойдя по коридору до угла левого коридора, мы увидели, что с нами поравнялся т. Киров. Васильев попросил меня закрыть стеклянную дверь на левом коридоре, которая ведёт в 4-ю столовую. Я побежал впереди тов. Кирова шагов на 8, вдруг услышал сзади выстрел, когда я обернулся, раздался второй выстрел. Я увидел, что т. Киров лежит, а второй медленно спускается на пол, опираясь на стенку. У этого человека в руках находился наган, который я взял у него из рук». А вот Георгий Ялозо, зам. управляющего домами Ленсовета, которого тоже допросили 1 декабря, сообщил: «От кабинета т. Чудова выскочило несколько человек во главе с т. Чудовым. Подбежав туда, я увидел рядом с человеком в полушубке револьвер «наган». Опознав во втором человеке (по фигуре и затылку) т. Кирова, я схватил револьвер и стал рядом с лежавшим первым человеком».

Письмо заместителя начальника Ленинградского УНКВД Фёдора Фомина

Интересное дело! Три-четыре протокола допросов – и столько нестыковок. Комиссар Борисов говорит, что наган находился на полу, Платыч – что он взял его из рук Николаева, Ялозо, что лежал на полу и взял его он. Но никто из них не видел стрелявшего Николаева! Ни Платыч, бежавший в восьми шагах впереди Кирова по левому коридору, ни кладовщик Васильев, возвращавшийся назад, ни охранник Борисов.

А сам Николаев рассказывал об убийстве так: «Поднявшись на третий этаж, я зашёл в уборную, оправился и, выйдя из уборной, повернул налево. Сделав два-три шага, я увидел, что навстречу мне, по правой стене коридора идёт Сергей Миронович Киров на расстоянии цв 15–20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, сначала остановился и отвернулся задом к нему, так что когда он проходил мимо меня, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10–15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда тов. Киров завернул за угол, налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста – я подбежал шагов за пять, вынул на бегу наган из кармана, навёл на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз.

Я повернулся назад, чтобы предотвратить нападение на себя сзади, взвёл курок и сделал выстрел, имея намерение попасть себе в висок. В момент взвода курка из кабинета напротив выскочил человек в форме ГПУ, и я поторопился выстрелить в себя. Я почувствовал удар в голову и свалился». Вроде бы довольно гладкое и правдоподобное описание случившегося. Но заметим, что датировано оно не 1 и не 2, а только 3 декабря, временем, когда Николаев и другие допрашиваемые были уже в плотной разработке тюремщиков.

А вот и еще нестыковки. 2 декабря уже известный нам монтёр Платыч говорил на допросе: «Я бросился бежать по направлению к этому человеку, т. к. догадывался, что именно он стрелял… Подбежав к нему, я поднял с пола лежавший наган, отбросил его в сторону и нанёс стрелявшему два удара кулаком по лицу… Мне кажется, что я первый подбежал к убийце».

В фонде Политбюро ЦК КПСС в РГАСПИ (ф.117, оп.171, д.496) есть написанное 10 марта 1956 года письмо Ивана Каспарова, который в 1934 году работал заворготделом Ленинградского горкома партии. В нём он сообщал, что кроме него «не осталось живых свидетелей этого страшного злодеяния». Цитируем: «У ног Кирова мы обнаружили сравнительно молодого человека, который лежал неподвижно, затем он стал шевелиться, как после глубокого обморока, приподнялся и отсутствующим взглядом озирался вокруг. Рядом с ним лежал потрёпанный портфель и в нём револьвер и партбилет».

Член обкома и кандидат в бюро обкома ВКП(б) Михаил Росляков в своих показаниях сообщал другую версию: «В роковой день 1 декабря 1934 года, когда в Смольном раздался предательский выстрел Николаева, я первый подошёл к лежащему ничком С.М. Кирову, пытаясь оказать ему помощь. Рядом лежал убийца Николаев, от которого я отобрал партбилет и револьвер. Билет отдал А.И. Угарову»

Николаев был, партбилет тоже был, портфель и даже наган были. Вот только кто из него стрелял, ни один свидетель не видел.

Осечка

Количество выстрелов и дело о простреленной фуражке. Весьма запутан вопрос о том, сколько всего было выстрелов. Большинство свидетелей, в том числе оперативный комиссар Борисов и монтёр Селивёрст Платыч – в показаниях упоминали два выстрела. Леонид Николаев говорил, что нажимал на спусковой крючок дважды. Некоторые свидетели отмечали, что ещё долгое время в потолке коридора в Смольном было видно отметину от второй пули. А вот замначальника УНКВД по Ленинградской области Фёдор Фомин писал в 1956 году Михаилу Суслову: «Когда я осмотрел револьвер «наган», привезённый мною вместе с Николаевым, то один патрон был выстреленный – гильза была пустая, а рядом с этой гильзой в нагане был патрон с осечкой. Из этого я заключил, что убийца Николаев после выстрела в С.М. Кирова произвёл выстрел в себя, но получилась осечка…» Так кто же стрелял в потолок второй раз?

Эта версия гибели опера Борисова вызвала вопросы у секретаря цк кпсс Михаила Суслова

В литературе часто фигурирует экспонировавшаяся в Музее Кирова «простреленная фуражка». А была ли она в реальности? Михаил Росляков, описывая картину преступления, писал: «Выскочив следом, я увидел страшную картину: налево от дверей приёмной Чудова в коридоре ничком лежал Киров с повёрнутой вправо головой; фуражка, козырёк которой упёрся в пол, была чуть приподнята и не касалась затылочной части головы; слева под мышкой – канцелярская папка с материалами подготовленного доклада». Трудно даже представить, что пуля пробила околыш фуражки, Киров упал лицом вниз, а фуражка осталась у него на голове…

Уже упоминавшийся нами Иван Каспаров писал: «Киров лежал на полу ничком. Под левой рукой находилась папка с бумагами (известно, что он собирался на собрание Ленинградского партактива с докладом), шапка его лежала рядом, и на затылке справа зияла огромная рана размером больше старого пятака».

Уполномоченный секретарь политотдела Бабушкина 1 декабря допрашивала директора Ленинградского Госцирка Цукермана Леонида Ефимовича, который прибежал на выстрелы одним из первых, поскольку находился недалеко от кабинета Кирова: «Немного от него (имеется в виду Николаев) впереди лежал человек, уткнувшийся лицом вниз; в левой руке была шапка… Я сразу узнал в лежавшем тов. Кирова». Как вам сюжет: застреленный Киров, падая, хватает свою фуражку и крепко держит её?

Железным бруском по голове

Одним из самых загадочных сюжетов, связанных с убийством Кирова, является смерть оперативного комиссара Борисова, того самого, который шёл за Кировым, по разным сведениям, на расстоянии от 8 до 20 шагов и должен был охранять его на пути до кабинета. Его допросили только один раз, 1 декабря. На следующий день Сталин дал приказ привезти к нему Борисова.

Справка из фонда Ежова: «Борисов М. В., 1881 года рождения, из крестьян, кандидат в члены ВКП(б) с 1931 года, оперативный комиссар 4-го отделения оперода УНКВД по Ленинградской области, в ОГПУ с 1924 года, ранее работал сторожем; погиб 2 декабря 1934 года в 10 часов 50 минут при наезде грузового автомобиля на стену дома № 50 по улице Воинова». Это официальная справка 1934 года. А далее идут версии происшествия…

Версия № 1. Фёдор Фомин, замначальника областного УНКВД писал: «Комиссар Борисов утром 2 декабря был арестован и содержался в опероде УНКВД, после допроса т. Сталиным убийцы Николаева. Ягода позвонил Агранову из Смольного в УНКВД Ленинграда, чтобы он направил Борисова в Смольный к т. Сталину, и когда его везли на оперативной машине, открытой полуторатонке, он сидел с правой стороны по ходу машины, а с левой стороны, против него, сидел сопровождающий его оперативник. Когда шофёр по ул. Воинова проезжал около Таврического сада по участку обледеневшей территории, потерял рулевое управление, и машина полным ходом пошла к забору и ударилась правой стороной о забор, комиссар Борисов, сидевший с правой стороны на лавочке, ударился головой и тут же скончался…» На этом письме, адресованном в 1956 году Михаилу Суслову, секретарь ЦК напротив процитированных слов поставил вопросительные знаки.

Версия № 2. Поповицкий Степан Сергеевич, бывший сотрудник Ленинградского УНКВД, писал в ЦК КПСС 7 марта 1956 года, что начальник третьего отдела оперода Хвилюзов дал распоряжение оперуполномоченному Малию доставить Борисова к Сталину, взяв любую машину от четвёртого подъезда. Машина была одна – грузовая полуторка пятого отделения оперода. «Ввиду того, что шофёр машины Кузин не знал правительственного подъезда в Смольном, Малий сел с ним в кабину, а Виноградов с Борисовым в кузов машины. Необходимо отметить, что Борисов находился в состоянии психической подавленности, представлял из себя хныкающего человека, а поэтому никакой опасности в отношении сопровождающего на автомобиле не представлял… Следуя по ул. Воинова, при переезде трамвайных рельсовых путей Потёмкинской улицы из-за технических неисправностей машину занесло к стене дома, и Борисов ударился головой о водосточную трубу». Поповицкий даже упоминал о том, что с трубы якобы изъяли лоскут пальто Борисова и приобщили к делу

Версия № 3. В 1956 году бывший следователь ОГПУ-НКВД Якушев писал секретарю ЦК Фролу Козлову, что в 1937 году он допрашивал шофёра автомашины Кузина, который сообщил, что в 5–6 часов утра 2 декабря он был вызван в оперативный отдел и ему было предложено подать автомашину к подъезду здания НКВД на ул. Воинова. Кузин рассказал, что сидевший рядом с ним оперативник Малий выхватил у него руль и машина ударилась о водосточную трубу. Малий выпрыгнул из машины, но Борисов, судя по всему, из кузова никуда не выпадал: «Сидящего с ним (с Кузиным. – Авт.) сотрудника уже не было, он услышал какой-то глухой удар в кузове, и когда посмотрел в кузов машины, он увидел лежащего на полу автомашины человека в пальто с окровавленной головой».

Якушевым были процитированы показания чекиста Виноградова: «В этот момент я ударил Борисова железным бруском по голове. Машина остановилась, вскочивший ко мне в кузов Малий, выхватив из моих рук железный брусок, ещё раз ударил им лежавшего на полу машины Борисова по голове…. Так был убит Борисов». Малий и Виноградов Военной коллегией суда были осуждены к расстрелу, а Кузина следователь Якушев освободил, и тот не был репрессирован.

Кстати, водитель Василий Кузин в письме на имя того же Фрола Козлова в 1956 году описывает обстоятельства прибытия к зданию УНКВД и убийства Борисова несколько по-другому: «2 декабря в 11 ч утра я привёз начальника Мюллера в управление и пошёл в красный уголок (помните показания Кузина на следствии 1937 года о том, что его вызвали в 5–6 утра? – Авт.). Машину я оставил на улице Воинова у подъезда». Затем Кузина несколько раз просили выехать в Смольный, но, поскольку Мюллер строго-настрого приказал никуда не уезжать, то поехал он только по приказу секретаря оперативного отдела Максимова.

Мне удалось обнаружить ещё одно любопытное свидетельство того, что чекисты сразу после гибели Борисова не определились с версией. Инструктор горкома партии Войтас сообщал, что 2 декабря его машину остановили сотрудники НКВД и попросили перевезти на его машине в УНКВД тело убитого человека. При этом он слышал беседу сотрудников НКВД: «Чёрт возьми, сидел рядом с шофёром, камера лопнула, ударился головой об руль и разбил голову». Войтас в убитом узнал охранника Кирова, и разговор этот его очень удивил, так как «труп стаскивали не с кабинки шофёра, а с платформы грузовика, так что руль был тут ни при чём».

Так что с большой вероятностью можно утверждать, что Борисова всё-таки убили в кузове чекистской полуторки. Он не ожидал удара и даже не успел прикрыть голову руками (это было бы естественно при аварии). Его руки были целы. Я внимательно изучил акт вскрытия тела Борисова, которое было проведено в тот же день профессорами Надеждиным и Розановым. Вот некоторые цитаты: «Волосы на голове седые, выпачканные кровью… В левой теменной области ниже теменного бугра имеется ссадина 2х1,5 см в горизонтальном направлении… Из правого слухового прохода вытекают капли крови. В носовых отверстиях небольшие сверки крови… Дёсны слегка запачканы кровью… На теле ещё обнаружены следующие повреждения: на спине в области верхней трети левой лопатки ссадина 4х2,5 см в вертикальном направлении, на передней поверхности верхней трети левого бедра три небольших ссадины, наибольшая 2х0,5 см, наименьшая 1,5х0,2 см в вертикальном слегка вправо направлении…» И дальше описываются страшные повреждения черепа, который был фактически расколот на части, как бывает от удара тупым предметом. И в акте нет ни слова о том, что эти повреждения могли возникнуть в результате автоаварии…

2 декабря, судя по имеющимся документам, в обвинительном ключе о Борисове следователи не говорили. Зато потом, с 3 по 14 декабря, подбирались показания разных лиц об убийстве Кирова относительно того, что «Борисов бежал с места происшествия», что «Борисов в задержании убийцы и вызове врачей участия не принимал»… Мёртвый Борисов ничего товарищу Сталину рассказать не мог

25 апреля 1957 года была отправлена в Президиум ЦК КПСС записка Комиссии ЦК КПСС под председательством Вячеслава Молотова об обстоятельствах гибели М.В. Борисова, которая вынесла вердикт: «В связи с давностью событий и смертью лиц, которые могли бы внести ясность в это дело, собрать материалы, которые дали бы возможность установить, была ли гибель Борисова результатом умышленного убийства или автомобильной аварии, не представляется возможным. Поэтому считаем целесообразным дальнейшую проверку этих вопросов закончить».

Леонид Николаев и Мильда Драуле

Допрос Мильды Драуле

О женщинах, троцкистах и иностранных шпионах. Конечно, никак нельзя обойти стороной версию, по которой Киров шёл в Смольный, чтобы перед заседанием актива заняться сексом с женой Николаева Мильдой Драуле, во время чего и был убит. Современное судебно-медицинское исследование, о котором упоминалось в 2005 году, сделало следующие выводы: «Представляется наиболее вероятным, что в момент ранения Киров не находился в вертикальном положении. При судебно-медицинском исследовании кальсон Кирова установлено, что при отсутствии следов длительной носки после последней стирки на внутренней поверхности спереди в их верхней части обнаружены значительных размеров пятна высохшей спермы».

Не вдаваясь в подробности интимной жизни Сергея Мироновича, то, что его кальсоны были испачканы спермой, отнюдь не свидетельствует о сексуальном контакте с упомянутой дамой. А случаем пятна не могли появиться часом-двумя раньше и в более удобной обстановке?

Кроме того, экспертиза, результаты которой были впервые продемонстрированы в 2005 году по ТВ во второй части документального фильма «Убийство Кирова», носила не совсем официальный характер, а скорее отражала мнение одного приглашенного эксперта, поскольку настоящие судебно-медицинские экспертизы по закону назначают только уполномоченные лица, судья, дознаватель, прокурор, следователь.

То, что Киров очень любил женщин – общеизвестный факт. Об этом говорили и в тридцатые годы, и позже. А один из руководителей советской разведки генерал-лейтенант Павел Судоплатов прямо писал о связях Кирова с молоденькими балеринами двух театров. Он же вписывает туда и Мильду Драуле, жену Леонида Николаева и мать двух детей, которой к указанному времени было уже 33 года.

Мне же представляется, что Сергей Миронович, как человек осторожный, ни за что бы не стал встречаться с дамой, у которой арестован и отбывает срок в лагере родной брат, а свояк – дезертир, находящийся в розыске. Не говоря уж о психически неуравновешенном муже, исключавшемся из партии.

Чем была вызвана гипотетическая «неосторожность» Кирова, судить не нам, но, изучая архивные документы из фонда Политбюро ЦК КПСС, я наткнулся на весьма странную фразу члена Ленинградского обкома и кандидата в члены бюро обкома Михаила Рослякова «В ноябре 1934 года совершенно внезапно застрелился молодой, жизнерадостный Чудин Борис Николаевич, который занимал должность управделами Ленсовета. По своему положению Чудин Б.Н. вёл интимное обслуживание руководящих работников Ленинграда, и в частности С.М. Кирова».

В исследованных мной документах, если судить по сохранившемуся в личном фонде Николая Ежова протоколу, есть очень любопытный сюжет: первый допрос Мильды Драуле проходил в здании Управления НКВД на Литейном, 4, в 16 часов 45 минут, то есть через 15 минут после того, как Киров вошёл в Смольный. За это время Киров должен был подняться наверх, пойти по коридору, быть застреленным Николаевым, убийцу должны были обыскать, выяснить, кто его жена, найти её на работе и привезти в управление. Это практически неосуществимо.

    А вот о втором допросе Мильды Драуле неизвестно практически ничего!  Нам удалось выяснить, что вопреки распространенному мнению, Сталин вызывал на допрос 2 декабря не только начальника Ленинградского управления НКВД Медведя, Николаева, оперативника Борисова, но и жену Николаева Мильду Драуле. Об этом в ЦК КПСС писал Михаил Росляков, в 1934 году член Ленинградского обкома и кандидат в бюро обкома ВКП (б). При этом он утверждал, что Драуле «работала в спецотделе обкома партии». Но никакого отражения в архивных документах этот допрос пока не нашёл. Видимо, было, что скрывать…

На всех допросах Мильде Драуле не задавали ни одного вопроса о том, была ли она знакома с Кировым. На первом допросе, о котором мы упоминали, она отвечала следователям, что ничего необычного за мужем, кроме депрессии, она не замечала, что наган у него был до 1926 года, что накануне вечером он был дома и играл с детьми, а утром, когда она ушла на работу, ещё спал. Скорее всего, это единственный более или менее реальный текст. А потом всё пошло, как говорят, по накатанной дорожке

Из материалов допроса 3 декабря:

Вопрос: Вы показываете, что Николаев уже в течение года высказывал резкие антисоветские взгляды и настроение. Следствие располагает данными, что вы также разделяли эти антисоветские взгляды Николаева?

Ответ: Признаю, что я действительно разделяла антисоветские взгляды моего мужа Николаева. Сначала на его антисоветские выступления я робко реагировала, затем полностью попала под его влияние, утеряла классовое чутье и не заметила, как он вырос в активного классового врага.

Из протокола допроса Драуле Мильды Петровны от 10 декабря 1934 года:

Вопрос: Было ли вам известно о террористических настроениях вашего мужа Николаева Л.В.?

Ответ: Да, мне было известно о террористических настроениях моего мужа Николаева Леонида Васильевича. Николаев часто в крайне резкой форме говорил о необходимости физической расправы с руководителями Коммунистической партии, в числе коих он называл тт. Сталина и Кирова.

Мильду Драуле, конечно же, исключили из партии (заочно). Во время первого процесса, когда осудили к расстрелу Николаева с «сообщниками», её к уголовной ответственности не привлекали, но в марте 1935 года всё же расстреляли.

Конечно же, «дело Кирова» послужило для Сталина поводом расправиться с остатками зиновьевской оппозиции. Но по ходу расследования «на всякий случай» разрабатывались и другие версии – «шпионская» (Николаев признался в попытках связей с латышским, германским и английским консулами) и «троцкистская» – сводный брат Николаева Пётр рассказывал, как тот убеждал его в правоте Троцкого и говорил, что надо убить Сталина и Кирова, а потом уехать за границу помочь Троцкому свергнуть советскую власть. После убийства Кирова в орбиту террора уже в первый год было втянуто более 35 тыс. жителей Ленинграда…

P.S. После ознакомления с архивными документами по убийству Кирова я пришёл к неутешительным выводам. В 1964 году была проведена ещё одна проверка обстоятельств убийства Кирова, но справка по результатам дополнительной проверки обстоятельств убийства С.М. Кирова от 1964 года до сих пор не обнаружена. Скорее всего, и она, и сотни других материалов до сих пор лежат в ведомственных архивах. Так что реальную картину этого загадочного события нашей истории можно будет воссоздать только при истребовании абсолютно всех имеющихся документов Генеральной прокуратурой с проведением профессионального следствия. Время для этого, как считают многие мои коллеги-историки, пришло уже давно…

Письмо в ЦК КПСС члена Ленинградского обкома ВКП(Б) Михаила Рослякова.

Показания водителя Кузина, направленные на имя Михаила Суслова.

Письмо замначальника УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области Фомина на имя Фрола Козлова.

Редакция благодарит сотрудников Российского государственного архива социально-политической истории за помощь в подготовке материала и предоставленные иллюстрации.