Наше время истекло

Большинство российских часовых заводов вернулись к практике XIX века и собирают часы из импортных деталей

Первые механические часы религиозные фанатики считали изобретением дьявола. Недаром с началом Реформации часовые мастера предпочитали жить в границах Швейцарской Конфедерации, где господствовали протестанты и не было риска оказаться обвинённым в колдовстве. Когда же одну из первых моделей карманных часов, «яйцо», преподнесли в подарок царю Ивану Грозному, тот также отнёсся к ним с подозрением – как к чему-то «бесовскому»…

…Небольшие часы, работающие от энергии сжатой пружины и оснащённые устройством для её завода, первым начал делать в 1470 году мастер из Нюрнберга Петер Хенлейн. Они имели только одну, часовую, стрелку, и назывались «нюрнбергским яйцом». Эти часы не имели стекла, и время можно было узнать на ощупь. Швейцарские мастера начиная с 1480 года пошли по стопам Хенлейна – «яйца» изготовляли из позолоченной латуни. Были они сравнительно недороги, но, когда протестанты в Женеве начали борьбу с роскошью, часы оказались единственным «легальным» способом демонстрации богатства. (По установленным Жаном Кальвином законам часы не являлись предметом роскоши, а признать их дьявольским изобретением, как это делали католики, Кальвин, конечно, не мог.) Корпуса часов, которые из-за их формы и размера носили или на цепочке на шее или пристёгнутыми к ремню, начали делать из золота, отделывать драгоценными камнями. Так родился союз часовщиков и ювелиров, что в конце концов привело к формированию знаменитой швейцарской часовой промышленности.

«Ваше время истекло!»

Первое приспособление для определения времени, солнечные часы, родом из Древнего Вавилона. Они представляли собой плоский камень – кадран, разграфлённый линиями, с укреплённым на кадране стержнем-гномоном. Тень, отбрасываемая гномоном на ту или иную линию на кадране, показывала время, однако солнечные часы могли «работать» только днём.

Песочные часы, как и часы огненные, то есть свеча или нить с метками, показывали или некую сумму временных отрезков или полный отрезок времени, по завершении которого специальный служитель отмечал его окончание ударом в колокол или звонком. Недаром современное английское слово, обозначающее часы, произошло от латинского clocca, то есть «звонок».

Вот водяные часы смогли решить проблему. Хотя первые водяные часы, клепсидры, отмеряли интервалы времени, например для того, чтобы ограничить время, отведённое оратору, и выражение «Ваше время истекло!» сохранилось по сей день. Наиболее совершенные часы, созданные арабскими и китайскими мастерами, имели замкнутую систему и отмеряли время «целиком». Водяные часы использовались вплоть до XVII века, а знаменитый халиф Гарун-аль-Рашид ещё в 809 году прислал Карлу Великому часы, которые мог ли идти – если подливать воду взамен постепенно испаряющейся, – сколько угодно долго. Их сложнейшее устройство было таковым, что каждый час поднявшийся или опустившийся уровень воды заставлял выскочить из специального резервуара серебряный шарик, отбивавший сигнал.

Будучи избранным в 999 году Папой Римским под именем Сильвестра II, Герберт Орильякский был занят в основном то борьбой с симонией и конкубинатом, то войной против восставших римских простолюдинов. Но, будучи монахом монастыря Святого Герольда во французской провинции Овернь, и позже, участвуя в дипломатических миссиях к халифам Кордовы, Герберт не только изучил достижения арабских учёных, но и во многом обогатил мировую науку. Ему Европа обязана введением арабских цифр, счётной доски абак, известной до конца 80-х годов ХХ века в России под названием «счёты». Для часового же дела Герберт изобрёл, занимаясь усовершенствованием мельничного механизма, первые в мире башенные часы с боем. Они были незамысловаты, и представляли собой зубчатое колесо, двигавшееся под тяжестью гири. Первоначально такие часы вызывали ужас у обычных людей и протест священнослужителей, считавших, что время следует отсчитывать по собирающему на молитву церковному колоколу. Сильвестр перешёл в лучший мир в 1003 году и не увидел воплощённым своё изобретение. Лишь через почти 300 лет были запущены башенные куранты Вестминстерского аббатства…

Наши часы идут иначе…

Изобретения европейских часовых мастеров и учёных продвинули часовое дело и подняли его на немыслимую прежде высоту. Так, голландец Христиан Гюйгенс впервые предложил использовать маятник. Тот же Гюйгенс и, независимо от него, Роберт Хук и Томас Томпье усовершенствовали в середине XVII века анкерный механизм, то есть важнейшую часть часов, которая преобразует энергию заводной пружины в импульсы, передаваемые балансу для поддержания строго определённого периода колебаний, что необходимо для равномерного вращения шестерёночного механизма. Часы становились меньше, площе, появилось покрывающее циферблат стекло, минутная, потом секундная стрелки

Часовщики становились не только умелыми ремесленниками, а учёными и предпринимателями, основателями существующих по сей день часовых фирм, таких как Vacheron Constantin, Blancpain и Breguet. Золотой XVIII век часового дела завершился в 1795 году, когда Абрахам-Луи Бреге изобрел турбийон, даже сегодня являющийся наиболее сложным в исполнении устройством, позволяющим компенсировать влияние гравитации на точность хода. Да, это сделал тот самый Бреге, о часах которого писал в «Евгении Онегине» Александр Пушкин: «…пока недремлющий брегет//Не прозвонит ему обед…» – ведь Бреге предложил в 1783 году и компактную конструкцию репетира, в котором роль колокольчика выполняла пружина.

Однако Россия находилась на отдалённых границах «часовой ойкумены». Это происходило несмотря на то, что первые башенные часы на Руси появились ещё в 1404 году. Их установил сербский монах с горы Афон по имени Лазарь. Правда, располагались часы не на кремлёвской башне, а на дворе великого князя Василия Дмитриевича, недалеко от Благовещенского собора Московского Кремля. Первые же часы на Спасской башне – в XVI веке Фроловской – начали работать в 1585 году, причём обслуживающие их мастера получали неплохое по тем временам содержание – по 4 рубля и 2 гривны да по 4 аршина сукна на одежду в год. Кстати, первоначально часы отличались от прочих тем, что на них двигалась не единственная, часовая, стрелка, а сам циферблат.

С XVIII века в России началось производство настенных, настольных и карманных часов. На Мясницкой улице был создан «Часовой двор», но мешали слабая русская «лёгкая» металлургия и конкуренция со стороны западных производителей. Выгодным стало «отвёрточное производство» – пошлины на «массовые» часы были низки. И даже повышение пошлин на дорогие часы роли не сыграло: их ввозили в разобранном виде, беспошлинно, и появившиеся уже в XIX веке отечественные часовые фирмы, такие, как «Павелъ Буре», «Генрихъ Канъ» или «Братья Четуновы», во всём зависели от поставщиков.

Сказалось и то, что подавляющее большинство мастеров находились в полной изоляции от передовой «часовой мысли». Наиболее характерным примером этого служат часы, созданные выдающимся изобретателем-самоучкой Иваном Кулибиным для подарка императрице Екатерине II. Часы, над которыми Кулибин трудился более трёх лет, помимо собственно оригинального сверхточного механизма, включали механизм часового боя, воспроизводивший несколько мелодий музыкальный аппарат и сложнейший механизм крошечного театра-автомата с подвижными золотыми фигурками, что особенно растрогало «матушку». Но, несмотря на действительные достижения, Кулибин лишь самостоятельно дошёл до того, что уже давно было общим местом. Екатерина тем не менее распорядилась запустить казённые часовые фабрики, Кулибин был приглашён в Петербург, откуда курировал их работу, понимая, что угнаться за европейцами шансов практически нет…

Тикают ходики, дремлет кукушка…

После того как в начале XIX века прекратили существование казённые часовые фабрики, предприниматели не раз пытались создать в России часовое производство. Например, Пётр Гаевский, объединивший кустарей, производивших самые простые настенные часы. Гаевский видел, что конкурировать с западными производителями карманных часов и с «отвёрточным производством» в России бессмысленно. Тем более после того, как в 1853 году многие часовые фирмы начали производить серийные, то есть однотипные часы под одним наименованием. Поэтому Гаевский выпускал дешёвые, за 85 копеек, часы, используя как чертежи проверенных временем марок, так и собственные конструкции. Гаевский, в частности, наладил производство деревянных часов, причём деревянным был не только корпус, но и механизм часов с кукушкой, которые выпускали начиная с середины XVIII века в германской земле Шварцвальд.

Пётр Гаевский заложил основы для возникновения часовой мануфактуры в Звенигородском уезде Московской губернии. Первым, кто там наладил производство, был крестьянин Пётр Егоров, уроженец села Шарапово. В 1860 году он вернулся к родным пенатам после работы в Москве у купца по фамилии Московский, занимавшегося сборкой часов из зарубежных комплектующих. Егоров привлёк своего товарища, Герасима Афанасьева, и в трёх избах, на самодельном токарном станке и простейшем оборудовании, выпускал до полутора тысяч настенных часов в год. В 1875 году часы Афанасьева, получившие прозвище «ходики» или «ходунцы», стоили 3 рубля, пользовались огромным спросом и приносили хороший доход.

Пример Афанасьева оказался заразительным. Василий Платов, прежде содержавший в Москве «золотарный» вывоз, понял, что часы дадут прибыли больше, чем вывоз нечистот. К 1906 году на фабрике Платова работало 110 человек, не считая полусотни надомников. Платовские ходики, выпускавшиеся до полутысячи в месяц, представляли Россию на выставках в Париже, получали грамоты на Нижегородской и Харьковской ярмарках. Несмотря на дешевизну, подмосковные ходики украшались расписным жестяным циферблатом, на котором, в лучших традициях русского лубка, изображались наиболее значимые события российской и международной жизни, например эпизоды Русско-японской войны

Время, вперёд!

Экспроприировав часовое производство, большевики тем не менее не смогли отменить время. Точнее – потребность в том, чтобы хоть как-то узнавать, который час. Далеко не все располагали реквизированными у буржуазии «брегет» и «тиссот», и посему в 1919 году было организовано Агентство часов, а в 1920-м – «Главточмех» (Главное управление заводами точной механики), которое взяло под свою опеку бывшие фабрики Платова и производство настенных часов-ходиков, часовые мастерские, из которых до революции самые профессиональные принадлежали фирме «Мозер», полторы сотни сборочных производств и склады, где хранилось огромное количество часового «полуфабриката», инструментов и фурнитуры. Дело было даже не в обеспечении часами населения – точные и надёжные часы требовались на транспорте, в армии и на флоте. «Главточмех» с трудом обеспечивал минимум запросов, причём комплектующие закупались на золото, а переговоры с зарубежными компаниями об организации концессионного производства успехом не увенчались: новые часовые заводы могли привести к тому, что заинтересованные компании лишались огромного советского рынка.

Часы торгового дома «Павелъ Буре»

Фото: newkomok.ru

Решение пришло неожиданно. Комиссия Гостреста «Точмех» отправилась в США, где с немалым для себя удивлением обнаружила, что «техника производства часов в Америке находится на значительно более высоком уровне, чем в Европе». Советское торговое представительство «Амторг» приобрело две обанкротившиеся фабрики – «Дюбер Хемпден» из Кантона, штат Огайо, выпускавшую наручные и карманные часы, которая стала основой 1-го Московского часового завода, и «Ансонию» из Бруклина, штат Нью-Йорк, выпускавшую будильники и настенные часы, которая стала основой 2-го часового завода. Управляющий Гострестом «Точмех» Андрей Бодров обосновывал эту покупку следующим образом: «Кадры у нас пока ещё неопытные, и всё равно будет много поломок, даже на новых станках. Учиться даже лучше на старых, а потом надо будет их постепенно заменять новыми. Ведь лучше иметь что-то, нежели не иметь ничего. Мы не настолько богаты, чтобы сразу ходить в новых дорогих пиджаках, пока походим и в поношенных».

Оборудование обоих фабрик было действительно устаревшим, но руководство «Точмеха» привлекло множество молодых, честолюбивых инженеров, призвало бывших кустарей, организовало филиалы по всей стране, и в 1932 году только будильников выпустили более 3 млн штук.

Сколько на ваших золотых?

Среди 2885 заводов и 340 тысяч станков, вывезенных по репарациям после Второй мировой войны из Германии, были целые поточные линии для производства наручных и карманных часов. Было вывезено и 285 тысяч будильников и настенных часов, а наручные часы учёту по вполне понятным причинам не подвергались. Из города часовщиков Гласхютте в Саксонии была вывезена документация и чертежи, многих мастеров добровольно-принудительно отправили обучать российских коллег.

Послевоенная часовая отечественная промышленность таким образом оказалось заложником как германского опыта, так и – по большей части тщетных – попыток превзойти европейские, в частности швейцарские, достижения. Сказывалось и то, что позже назвали мудрёным словом «волюнтаризм». Так, Лаврентий Берия требовал наладить массовое производство карманных часов «Салют», сделанных по чертежам швейцарской фирмы «Картебор», модели которой отличались от подавляющего большинства карманных часов высотой механизма в 3,5 миллиметра, а это было крайне трудно сделать, даже несмотря на давление всесильного наркома.

Однако богатое на талантливых людей Отечество долгие годы поддерживало часовую промышленность, а многие модели часов и по дизайну, и по надёжности и точности не уступали зарубежным образцам. На сегодняшний день часы производят на нескольких заводах, но лишь один, Петродворцовый часовой завод «Ракета» пытается производить все механизмы и комплектующие для своих часов. Все остальные уцелевшие часовые заводы вернулись к практике XIX века и собирают часы из импортных деталей. Хотя – иного было бы трудно ожидать – есть и свои Кулибины, например Константин Чайкин, часовой мастер, создающий уникальные, сверхсложные часы, выпустивший первые в России настольные часы с турбийоном. Чайкин руководит единственным в стране предприятием полного цикла по выпуску часов. Правда, luхury-класса.

Вряд ли стоит обвинять в проблемах отечественного часового производства инфернальные силы. Но в самих часах, как ни крути, есть что-то такое…