Непройденный маршрут

ИТАР-ТАСС

Николай Иванович ВАВИЛОВ (1887–1943) – русский ботаник, генетик и географ (на фото вверху – с сыном Олегом). В 1923 году был избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1929-м – академиком. В 1924 году стал директором Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур, в 1930-м – директором Всесоюзного института растениеводства. Президент, затем вице-президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И.Ленина (ВАСХНИЛ). 6 августа 1940 года Николай Вавилов был арестован и приговорен к расстрелу по обвинению в принадлежности к антисоветской организации «Трудовая крестьянская партия», а также во вредительстве и шпионаже. Позже приговор был заменен 20 годами заключения. Николай Вавилов умер в саратовской тюрьме

Тайна гибели Олега Вавилова – сына знаменитого советского ученого-генетика

Пару месяцев назад сотрудники Физического института РАН (ФИАН) Юрий Вавилов и Борис Альтшулер попросили меня расследовать гибель старшего сына академика Н.И. Вавилова – Олега, случившуюся 4 февраля 1946 года в Домбае и узнать подноготную человека, которого они считали виновником этой трагедии. По их версии, в группу московских лыжников НКВД внедрил инструктора альпинизма, аспиранта Института философии Бориса Шнейдера. Он якобы завел неопытного Вавилова на опасные скалы, где тот и погиб. Вечером другой участник похода Игорь Шафаревич отговорил лыжников идти на поиски пропавшего товарища. На следующий день они ничего не сделали для розыска тела, а их руководитель Немыцкий позорно сбежал в Теберду. Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта (ВКФС) обращался в Генеральную прокуратуру с просьбой привлечь к уголовной ответственности Шнейдера и Немыцкого, но были ли они осуждены, неизвестно.

Изучив предоставленные архивные материалы, я хотела ответить отказом. Но тут в Интернете увидела статью «Сброшен по приказу сверху», («МК», 24.07.2007). О. Богуславская рассказывала о короткой, но яркой жизни Олега Вавилова – после окончания МГУ работал в ФИАНе, в войну занимался секретными разработками, в 45-м блестяще защитил кандидатскую диссертацию – а затем на ее вопросы отвечал историк Яков Рокитянский. Он поведал о том, как Шнейдер настаивал на восхождении на Семенов-Баши. Чтобы не вызвать опасений у Олега, он включил в группу студента Саясова. Позже, избавляясь от свидетеля, посоветовал тому покататься на лыжах на склонах. А сам повел Олега к обрыву, где, подкравшись незаметно, якобы ударил его в правый висок ледорубом, и тот упал в пропасть. В надежде, что начинающийся снегопад скроет следы, он не спешил за помощью. От уголовной ответственности Шнейдера защитила «организация, задание которой он так безупречно выполнил».

Ответы Рокитянского явно противоречили изученным мною документам. Что же произошло в действительности?

Путь на Семенов-Баши

Инициатором лыжного похода в Домбай членов альпсекции ДСО «Наука» был профессор МГУ В.В. Немыцкий, организатор и руководитель ряда высокогорных экспедиций. В группу записались 15 человек, но за пару дней до отъезда народ отсеялся, осталось семеро: Немыцкий, его жена профессор МГУ Н. Бари, доцент и аспиранты МГУ О.Воробьева, Е.Красильщикова и Ю.Саясов, докторант АН СССР И.Шафаревич и О. Вавилов. Чтобы не сорвалась поездка, Немыцкий включил в группу инструктора альпинизма, инженера А. Беляева. Что до Шнейдера, то, по практике тех времен, группу необходимо было «укрепить» членом ВКП(б), вот профессор и вспомнил о Борисе. Они были знакомы еще с довоенных времен, и Немыцкий весьма высоко ценил Бориса как альпиниста и надежного спутника. В мае 45-го он ходатайствовал о присвоении ему всесоюзного разряда по альпинизму, а в июле-сентябре по приглашению профессора тот участвовал в первой послевоенной научно-восходительной экспедиции на Тянь-Шань.

По свидетельствам Беляева, Красиль-щиковой, Воробьевой и Немыцкого, мысль о зимнем восхождении на Семенов-Баши возникла у кого-то еще в поезде. Вавилов, дважды бывавший на вершине летом, и Саясов восприняли ее «на ура». Горячие головы остудил Немыцкий: для зимнего восхождения надо разрешение ВКФС и снаряжение. Но разговоры эти между Вавиловым и Саясовым то и дело возникали

Первые два дня лыжники (кроме Беляева, который слег с приступом малярии) гуляли по Домбайской поляне, посетили Чучхурский водопад. 2 февраля, когда группа каталась на склонах Семенов-Баши, Вавилов исчез. В Домбай он вернулся поздно ночью и сообщил, что провел рекогносцировку: при благоприятных условиях на лыжах можно дойти до вершинного хребта Семенов-Баши. Его поддержал Шнейдер. Немыцкий разрешает лыжное восхождение Шнейдеру и Вавилову. Саясову разрешено лишь кататься на склонах Семенов-Баши. И хотя руководителем группы назначается Шнейдер, Беляев почему-то рассказывает все, что он знает о вершине, не ему, а Олегу. 3 февраля Шнейдер, Вавилов и Саясов ночуют на верхних кошах (летней стоянке пастухов), а 4 февраля в 8 утра уходят на Семенов-Баши.

После восхождения на 600-700 метров Шнейдер и Вавилов оставляют Саясова кататься на лыжах, обещая вернуться в 17 часов. По свидетельству последнего, «Шнейдер не выполнял функции начальника восхождения, распоряжался всем Вавилов. Вавилов же запретил мне идти дальше, когда подошли к гребню».

Драма у большого жандарма

Спустя некоторое время Шнейдер и Вавилов, оставив лыжи, выходят на южный контрфорс Семенов-Баши. Связавшись, они около часа поднимаются по легким скалам. Чтобы выйти на юго-восточный гребень, надо обогнуть трудные скалы по снежному кулуару (углубление на склоне горы, идущее вниз с расширением). Но идти по снегу, который «очень размяк», невозможно. По свидетельству Шнейдера, «Вавилов настоял на том, чтобы выйти на скалы. Вавилов шел первым, он был значительно сильнее, я же чувствовал себя в тот день плохо».

К 15.00 восходители добрались до большого жандарма (скальный выступ на гребне, преграждающий путь). Взобравшись на него, Вавилов увидел – далее скалы трудные. Во время перекура решили идти на запад. Спустившись по легким скалам 10-15 метров, Борис спохватился: на месте привала он забыл ледоруб. Предупредив Вавилова, он отвязался и пошел к жандарму. А по возвращении увидел, что Олег, смотав веревку, идет по скалам на запад. На предложение Шнейдера вновь связаться тот ответил отказом. Шнейдер стал искать более легкий путь подъема. Поднявшись на несколько метров, он заметил, что Олег вышел на трудные обледенелые скалы, и предложил идти его путем. Вавилов попытался это сделать, но не дойдя до конца скал 5-6 метров, поскользнулся. Услышав шорох, Шнейдер тут же развернулся, и его глазам предстала страшная картина: «Вавилов сначала метра полтора-два скользил ногами вниз, затем вскрикнул и, отклонившись туловищем от скал, упал на скальный выступ спиной и далее падал вниз с камня на камень, ударяясь несколько раз головой. Первый удар был на 4 метрах, после 20-30 метров падения он упал в снежный кулуар и покатился, поворачиваясь с боку на бок около ста метров. Вызвав лавину, по инерции ушел в сторону от течения лавины, а лавина унесла его веревку метров на сто». Позже Беляеву Борис расскажет, что Вавилов катился по кулуару, «как бревно», от разбитой головы на снегу протянулась кровавая полоса.

Шнейдер впадает в шок. Он не может тронуться с места, сидит и не сводит глаз с Вавилова. «Характер падения, положение тела, отсутствие каких-либо признаков жизни в течение полутора-двух часов привели меня тогда к твердому убеждению, что Вавилов убит. Спуститься к нему по скалам я не мог себе позволить, опасаясь сорваться», – объяснит он впоследствии.

Уже в сумерках Борис заставляет себя подняться и выйти на снежный кулуар, по которому он и спускается. По пути он несколько раз видел Вавилова, лежащего в той же самой позе, что окончательно его убедило: Олег мертв.

Возможно, Борис намеревался утром с помощью Саясова спустить Вавилова. Но Юрий, растянувший голеностопный сустав, был беспомощен. Идти в Домбай в кромешной тьме (а было новолуние), когда сил совсем не осталось, – чистое безумие. Шнейдер решает остаться в коше и здесь дождаться товарищей по группе. Всю ночь они не спали. Сон сморил их уже на рассвете. Около 10 утра Борис все-таки решает идти в Домбай. Вместе с ним ковыляет и Юрий.

Теперь о Шафаревиче. Вечером 4 февраля он не мог никого отговаривать идти на помощь Олегу, так как контрольный срок возвращения восходителей истекал только 5 февраля в 10.30 утра. В тот день утро было прекрасное, солнечное. Когда товарищи не вернулись вовремя, все подумали, что ребята просто проспали. Поэтому спасатели (Немыцкий, не имевший опыта спасательных работ, Шафаревич в разваливающихся ботинках и Беляев, ослабший после болезни), захватив лишь веревку и ледоруб, вышли из Домбая только в 11.30. Со Шнейдером и Саясовым они встретились в 13.00. Узнав о трагедии и увидев, в каком ужасном состоянии находится Шнейдер, стали думать, что делать. Беляев призывал сразу подниматься к Вавилову. Но Шнейдер идти на Семенов-Баши отказался: он устал, не спал всю ночь, больше суток не ел, а до Вавилова добираться 8-9 часов. Немыцкий решил, что Шафаревич и Беляев останутся в лагере «Алибек», где будут ждать Шнейдера и других спасателей

Чтобы предупредить о трагедии местные власти и договориться о транспортировке тела, Немыцкий вместе с Бари и Воробьевой (от 45-летних женщин, не имевших опыта спасработ, толку мало) уходит на лыжах из Домбая в Теберду. У Гоначхира при падении он вывихнул плечо. Пришлось бросить лыжи и идти пешком. Из-за этой травмы Немыцкий так и не смог вернуться в Домбай. А там события развивались следующим образом.

Ночью 6 февраля спасатели не вышли из Домбая, так как еще вечером 5-го началась пурга и снегопад. И хотя к рассвету погода не улучшилась Шнейдер, лесник Панченко и Красильщикова все-таки отправились в «Алибек», куда добрались к 14 часам. При этом Шнейдер, растянувший голеностопный сустав, хромал. По свидетельству Беляева, к этому времени видимость упала до 10-15 метров, толщина снежного покрова достигла 30-40 см при непрекращающемся снегопаде, а в горах шли лавины.

К утру 7 февраля снега намело метр, снегопад не прекращался, что заставило спасателей спуститься в Домбай. 8 февраля группа уходит в Теберду, куда добирается лишь на следующий день. Шнейдер и Беляев хотели остаться, чтобы после окончания снегопада начать поиски. Но у них не было ни денег, ни продуктов. Пришлось уехать вместе со всеми.

Судилище «альпинистской общественности»

14 февраля, в день возвращения лыжников в столицу, дядя Олега – президент АН СССР С.И. Вавилов – выделил 10 тысяч рублей на поисковые работы. ВКФС сформировал группу поисковиков из опытных и известных альпинистов (А. Сидоренко, М. Ануфриков, П.Захаров, В.Тихонравов, В. Бергялло, П. Буков), в нее вошли А.Беляев, Б. Шнейдер и вдова Олега Лидия Курносова.

В Домбае Шнейдер повел себя странно. В 2004 году, в интервью Я. Рокитянскому Курносова рассказывала: «На поиски Шнейдер шел неохотно, иногда его буквально тащили. Сидоренко спрашивал: «Где ты видел последний раз Олега?» Тот всегда молчал». Поговори Лидия Васильевна по-доброму с Борисом, быть может, он и взял бы себя в руки. Но тогда она подозревала, что Шнейдер причастен к гибели мужа. Что до «товарищей альпинистов», то они вели себя, как подвыпившие забулдыги. По воспоминаниям Курносовой, «его (Шнейдера) ругали, хватали за грудки, использовали ненормативную лексику, иногда даже рвались поколотить, обвиняя в гибели Олега».

Первого марта, когда группа добралась до скал, Шнейдер сумел подробно объяснить, каким путем они шли, где отдыхали, показал место срыва и падения Олега, свое местоположение. А на следующий день в группе начались волнения: альпинисты возмущались плохим питанием, говорили, что из-за 6-метрового снега ничего не найдут, поиски надо вести, когда снег начнет таять.

4 марта руководитель группы Сидоренко составил акт о проведенных работах. Согласно его описанию, место аварии – скальная стенка крутизной 70-65 градусов, высотой 60-70 м. По мнению членов группы, по скалам к Вавилову за 30-40 минут мог спуститься альпинист средней квалификации. Шнейдер акт не подписал. Почему – мне объяснили опытные альпинисты.

Утверждая, что со скал высотой с 20-этажный можно спуститься, Сидоренко и К «забыли добавить», что для такого спуска Шнейдер должен был иметь: а) напарника; б) веревку; в) альпинистские ботинки с триконями. А у него в руках был лишь ледоруб. Попытайся Шнейдер спуститься в скользких лыжных ботинках, он тут же сорвался бы и погиб.

12 марта в ДСО «Наука» 25 «представителей альпинистской общественности» разбирали этот несчастный случай. Все лыжники оправдывались и каялись, кроме Шнейдера, понимавшего, что как опытный альпинист, как старший в двойке он виноват в гибели Олега.

Сидоренко акт от 4 апреля «альпинистской общественности» не показал, и о том, что собой представляла скала, не рассказал, зато заявил: «Мы пришли к убеждению, что Шнейдер безусловно мог спуститься к Вавилову. Никакого желания сделать это у него не было. Также считал излишним как можно скорее предупредить спасательную группу… Такое поведение позорно для альпиниста… такому человеку не место в рядах советских альпинистов».

Именитому альпинисту поверили. И началось. На этой и последующей разборке все наперебой обличали Шнейдера: бросил товарища в беде, у него нет совести… В громких обвинениях утонули слова известного альпиниста Летавета, что поведение Шнейдера, возможно, объясняется шоком.

1 апреля на заседании президиума секции альпинизма ВКФС, где собрались 72 человека, комиссия, разбиравшая несчастный случай, обнародовала свои выводы и предложила наказать участников группы.

Немыцкого вывели из президиума альпсекции, ему запретили руководить альпинистскими и туристическими мероприятиями, участвовать в мероприятиях всесоюзного значения и рекордных группах. Шнейдера дисквалифицировали, запретив участвовать в мероприятиях спортивных обществ. Беляеву запретили руководить восхождениями в 46-м году, Красильщиковой объявили выговор; остальным – от ВКФС – общественное порицание «за их недостойное альпинистов и советских людей поведение»

След ледоруба

В апреле для поисков Вавилова ВКФС выделяет 20 тысяч рублей. Секретарю Клухорского райкома партии и районному прокурору отправляют письма с просьбой направить в Домбай хирурга и следователя, чтобы установить: погиб ли Вавилов сразу или же он был жив какое-то время и ему можно было помочь. Еще не выехала из Москвы поисковая экспедиция, а зампредседателя ВКФС Никифоров обращается к Генпрокурору К.П. Горшенину с просьбой привлечь к уголовной ответственности Немыцкого и Шнейдера. Причину такой поспешности мне объяснил старый альпинист: «Если погибал родственник высокопоставленной персоны, спортивные чиновники всегда старались возбудить уголовное дело. Однако по этим делам осужден никто не был».

Отчет о работе второй экспедиции я отыскала в Государственном архиве РФ (ГАРФ).

21 апреля Захаров, Гусак, Сидоренко, Ануфриков, Малеинов, Бергялло, Курносова прибыли в Теберду. Поскольку родные решили похоронить Вавилова на Кавказе, Захаров договорился, что после обнаружения тела оно будет сфотографировано со всех сторон и спущено в Домбай, куда прибудут медэксперт и следователь. Из-за сильных дождей, сноса моста через реку Алибек и схода 15 лавин к месту поисков добрались только 1 мая. После тщательного изучения местности группа приходит к выводу, что «показания Шнейдера о пути подъема по стене, месте срыва Вавилова, его падении, остановке на кулуаре, нахождения Шнейдером более легкого пути выхода на гребень после падения Вавилова вполне близки к истине».

Так как Курносова по-прежнему сомневалась, а вдруг Шнейдер все-таки причастен к падению Олега, альпинисты, чтобы опровергнуть или подтвердить эти сомнения, 7 мая прошли по пути Вавилова-Шнейдера. После чего Сидоренко пишет «Выводы»: «Стена, по которой поднимались Шнейдер и Вавилов, выше 60 м при общей крутизне 70-75 градусов. Общая величина падения Вавилова от места срыва до начала кулуара 50-55 м. Местонахождение Шнейдера от места срыва Вавилова – 30-35 м (по горизонтали), с других участков, расположенных выше и ниже примерного места нахождения Шнейдера на гребне, «дна» кулуара не видно, тем более не видно место, где остановилось тело Вавилова после падения». Таким образом, Курносова убедилась в том, что Шнейдер не мог сбросить ее мужа в пропасть. Но ее мучил и другой вопрос: а что если Олег после падения был жив?

Поиски были долгими. В июне по семейным обстоятельствам уехали в Москву Захаров и Ануфриков, затем – по служебной необходимости – отбыли Гусак и Малеинов. Их заменили начальник и инструктор лагеря «Наука» Назаров и Никитин, а также инструктор из лагеря «Молния» Оробинский. 10 июня при очистке кулуара от снега искусственным вызовом лавин Курносова нашла тело мужа.

В статье Я. Рокитянского «Сын гения» приводится следующий рассказ Курносовой. После обнаружения тела она привезла из Теберды двух милиционеров, выписавших ей «свидетельство о смерти», где говорилось, что у Олега «справа в височной области след от удара ледорубом». Два экземпляра документа она привезла в Москву; один передала в ФИАН, откуда он исчез. Однако в качестве иллюстрации к статье факсимильно было воспроизведено свидетельство о смерти, где говорилось, что Олег Вавилов погиб при восхождении на Семенов-Баши, и никакого упоминания о ране в нем не было. О каком же документе рассказывала Курносова?

Из телеграммы спасателей было известно, что они везут в Москву заключение экспертов. Но в ГАРФ этого документа я не нашла. Зато установила, что в 1946-47 годах в Домбае по факту гибели альпинистов составляли акты. Если гибель вызывала подозрение, тело осматривали судмедэксперт города Клухори (ныне Карачаевск) С.Г. Жгенти и главврач какой-либо из больниц Теберды. После чего составлялся «Акт на погребение» с описанием повреждений. А потому можно предполагать, что с Курносовой в Домбай прибыли медики, и в Москву она привезла не только свидетельство о смерти, но и «Акт на погребение». В поисках последнего обращаюсь ко второму мужу Курносовой Фрадкину. Моисей Иосифович с документом знаком, но отыскать его не может. Прошу вспомнить, было ли в нем упоминание об ударе ледорубом. Фрадкин возмущается: «Лидия Васильевна не могла сказать такое. В документе говорилось о ране «по размерам с лопатку ледоруба»!

Скорее всего, в Домбае у эксперта линейки не нашлось, зато неподалеку лежал ледоруб, с которым альпинисты ходили на поиски.

Юрий Вавилов, несмотря на итоги моих изысканий, по-прежнему убежден, что Олега убили, что уголовное дело существовало. Спрашиваю: а почему в таком случае Курносова не интересовалась ходом следствия? «Ее оберегали от волнений».

Не верится, что Курносову, благодаря настойчивости которой и состоялись две поисковые экспедиции, которая не сдалась даже тогда, когда ее помощники стали разбегаться, перестали интересовать обстоятельства гибели мужа. А потому могу предположить: медики в Домбае объяснили ей, что Олег при падении получил повреждения, несовместимые с жизнью, и по кулуару катилось уже безжизненное тело. Поэтому никакого уголовного дела заведено и не было

Казалось, в этой истории можно ставить точку. Но мне не давала покоя существенная деталь – поведение Шнейдера в тот злосчастный день.

41-летний Шнейдер, хорошо владевший горными лыжами, был весьма опытным альпинистом: 11 восхождений на восточную и западную вершины Эльбруса, покорение трех вершин (Ляльвер, Гестола и Катын-Тау) знаменитой Безенги, траверс Бжудуха и Замка, первовосхождение в зимних условиях на пик Молодая Гвардия, первовосхождение (траверс) трех вершин Белая Шапка и т.д. Почти всегда он шел руководителем группы. С 1937 года участвовал в спасательных работах, в том числе транспортировал пострадавших с Эльбруса, руководил спасательной станцией Миссес-Кош. Почему же такой опытный человек 4 февраля так грубо нарушил правила горновосходения, действовал столь неадекватно?

Кто вы, товарищ Шнейдер?

Изучаю вот уже в который раз документы Шнейдера – официальную и спортивную биографии, анкеты, справки с места работы и учебы, заявления и пр. Личностью он был необычной и незаурядной. В 1924 году поступил на физмат МГУ, после 2-го курса по призыву комсомола ушел на завод, где работал токарем, был секретарем комсомольской организации. В 30-м году поступил в ИФИ (Институт философии и истории, созданный на базе гуманитарных факультетов МГУ); после 2-х курсов ушел по семейным обстоятельствам, работал председателем завкома и преподавал марксизм-ленинизм на курсах при райкоме партии. В 38-м поступил в элитный МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории), где конкурс почти 20 человек на место, где учились А. Твардовский, К. Симонов, Д. Самойлов, А. Солженицын. В 41-м институт объединили с МГУ. В 42-м по сокращенной программе Шнейдер окончил МГУ. В 1942–1944 годах – политредактор в Главлите; в 1944–1945-м – политредактор в Мособлгорлите.

Ну, думаю, все понятно: в войну МГУ был эвакуирован в Ашхабад, куда попал и Главлит, вот он туда и пристроился. А быть может, его не взяли на фронт по болезни? Но если были серьезные проблемы со здоровьем, как же тогда в 45-м он смог совершить труднейшие восхождения на Тянь-Шане? Загадка…

Вновь пересматриваю шнейдеровские документы и вдруг нахожу то, на что раньше не обращала внимания. В анкете, где перечисляются восхождения по годам, и в спортивной биографии за 1943 год указаны перевалы Селлы, Абая, Туюк-Су и вершины Абая, Туюк-Су, Молодая Гвардия, Комсомолец, Амангельды, Молодежный… Раскрываю атлас: перевал Селлы – это Кавказ, а Абая, Туюк-Су и Молодая Гвардия и т.д. – Заилийское Алатау (Казахстан).

Как Шнейдер попал на Кавказ, предположить могу. Из Москвы он не эвакуировался, так как здесь оставался его отец, заведовавший перевозками в Наркомтекстильпроме. В аудитории он вряд ли сидел. Либо попал, как другие студенты МИФЛИ, в истребительный батальон, уничтожавший диверсантов в прифронтовой полосе, а потом защищавший Москву, либо в числе других спортсменов записался в Отдельный мотострелковый батальон особого назначения (ОМСБОН) НКВД и воевал за линией фронта. Второе – вероятнее всего, ибо он в совершенстве владел немецким. Как я установила, Шнейдер был не русским, как указывал в документах, а немцем. И до 14 лет жил в деревне Булганак Симферопольского района Крыма – бывшей немецкой колонии Кроненталь, основанной при Александре I.

На Кавказ Шнейдер мог попасть летом 1942 года либо с ОМСБОНом, который занимался борьбой с немецкими диверсантами и бандами дезертиров, либо в числе тех 150 альпинистов, которых Павел Судоплатов по заданию Берии отправил в Закавказье. Последние готовили красноармейцев к боевым действиям в горах, эвакуировали местных жителей, минировали перевалы и участвовали в их обороне, были разведчиками и проводниками. Шнейдер, исходивший Центральный Кавказ вдоль и поперек, тут был не лишний.

А как он попал в Казахстан? Вновь перечитываю анкету. Вот оно! Отвечая на вопрос: где и когда вы работали инструктором, Шнейдер в самом конце пишет: «1943. шк.инст-в Алма-Ата».

Ищу в Интернете школу инструкторов в Алма-Ате. Вот это сюрприз! В то время, когда Борис должен был перебирать бумажки Главлита, в знаменитой школе «Горельник» (находилась в подчинении ВКФС и Наркомата обороны СССР), он готовил горных стрелков, а точнее горных разведчиков-диверсантов.

Единственный человек, которому довелось работать с документами школы, хранящимися в Центральном государственном архиве Республики Казахстан, – доктор исторических наук Павел Белан из Алма-Аты. Но в его статье «Горные стрелки из «Горельника» инструктора Шнейдера, увы, нет. В 2005 году о Горельнике писала и алмаатинка Людмила Варшавская. Ей удалось побеседовать с кавалером ордена Красной Звезды, трех орденов Великой Отечественной войны Юрием Менжулиным. Юрий Николаевич – личность легендарная: в 43-м после ранения возглавлял учебную часть школы, весной 44-го ушел на фронт, геройски воевал в разведке и даже ухитрился со своими бойцами взять Русский перевал в тылу у немцев. После войны стал заслуженным мастером спорта СССР по альпинизму и заслуженным тренером СССР

Варшавская и ее знакомые отыскали номер телефона Менжулина, однако меня предупреждают, что он тяжело болен.

Услышав слабый голос, я на седьмом небе от счастья. Объясняю, чем занимаюсь, и спрашиваю, не помнит ли он Шнейдера.

– Конечно, помню, – отвечает Менжулин, и голос его крепнет. – Высокий, худощавый, лохматый, неухоженный философ. Человеком был спокойным, преподавателем – хорошим, доходчиво все объяснял курсантам. В работе – педантичен, аккуратен и нетороплив. Курсантов готовил не только теоретически, но ходил с ними на горно-тактические учения, отрабатывал тактику боевых действий. Оружием владел хорошо. Помню, он ухаживал за симпатичным инструктором Галей Сивицкой, видел не раз, как они ворковали. Но потом та вышла замуж за начальника штаба школы Мишу Грудзинского.

– Мог Шнейдер прибыть в Горельник с Кавказа?

– Да, хотя он об этом не говорил. Мы случайно узнали, что один из наших инструкторов воевал на Кавказе. Но тот тоже ничего не рассказывал: либо давал подписку, либо был приказ командования.

– Мог Шнейдер быть агентом НКВД?

– «Тихушником»? Ни в ком случае! Всех «тихушников» мы знали. Работай он на НКВД, мы бы легко вычислили это и постарались избавиться от него.

Рассказываю Менжулину о трагедии на Семенов-Баши и разборках.

– Чтобы судить Шнейдера, надо самому побывать на его месте, – говорит он. – В 43-м на глазах у меня и адъютанта слетел с вершины полковник Горин и разбился насмерть. Мы также долго находились в шоке. И эвакуировать тело через два перевала не могли. Нас тоже таскали, мол, недоглядели, но из-за войны все быстро прекратилось. А тело достали только через месяц, ходила за ним большая группа.

– Мог ли Борис в результате ссоры убить Вавилова?

– Бред! Это полностью исключено, потому что он был добрый и интеллигентный человек.

В спортивной биографии Шнейдер указывал, что в школе он пробыл 4 месяца. Павел Белан, с которым все-таки удалось связаться, сразу сообщил: фамилию Шнейдера встречал в книге приказов по школе. 2 августа 1943 года Шнейдер был назначен командиром-инструктором 3-го отделения. 15 августа, 27 сентября и 2 октября ему были объявлены благодарности: за проведение альпиниады и восхождение на вершину Школьник с 38 выздоравливающими офицерами и солдатами «в сложных условиях непогоды»; «за честное выполнение возложенных обязанностей» во время горно-тактического похода курсантов; «за отличную преподавательскую работу».

 Поскольку после 2 октября имя Шнейдера в документах не встречается, есть основание считать, что в начале октября он отбыл из Горельника с первыми выпускниками школы. 60 человек (48 выпускников, остальные – командиры-инструкторы) оказались в лагере у подножия Эльбруса. 13 человек остались в лагере инструкторами, остальных распределили в Заполярье, Карелию, на Шпицберген, в Иран. Ходили слухи, что большая часть курсантов первого и второго выпусков воевала за линией фронта, в том числе в Карпатах, горах Югославии и Судетских Альпах. Операции, в которых они участвовали, и сегодня засекречены. По свидетельству Менжулина, никого из этих 102-х курсантов после войны он не встречал…

Куда попал Шнейдер, я не знаю. Но в Москве он появился в апреле 44-го. Вроде бы работал цензором в Мосгороблите (еще одна «крыша»?), а по совместительству два месяца преподавал в МИСИ, откуда уволился под предлогом занятости на курсах ЦК ВКП(б). В ноябре, сдав экзамены в аспирантуру, он снова исчезает и появляется в столице лишь в мае 45-го, при этом его в 39 лет снимают с воинского учета. Не из-за проблем ли с психикой? Сегодня часто говорят об афганском и чеченском синдроме. А вот о том, как на психике людей сказалась Великая Отечественная война, мы почти ничего не знаем.

Летом 45-го Шнейдер уезжает в экспедицию на Тянь-Шань. А по возвращении узнает, что из аспирантуры его отчисли. Не исключено, что тогда он решает изменить свою жизнь: стать профессиональным инструктором в альплагере. Но трагедия на Семенов-Баши разрушила все планы.

В июле того же 46-го он хотел пойти в горы с какой-то группой, для чего взял из личного дела в Институте философии справку ВКФС, где высоко оценивалось его участие в Чаткалькой экспедиции. Но, памятуя о запрете ВКФС, его не берут. Он уезжает на Кавказ в одиночку и идет на «Приют одиннадцати», где оставляет записку: решил покончить жизнь самоубийством, в моей смерти прошу никого не винить, ухожу на седловину Эльбруса.

Лучшего места для самоубийства не придумать. Стоит лишь сесть, расстегнуть куртку, а дальше мороз в 30-50 градусов быстро сделает свое дело, ветер (до 50 м/с) унесет тело по ледяной пустыне до ближайшей трещины. Но записку нашли альпинисты и поднялись на седловину. Обматерив Шнейдера, дав ему по физиономии, привели его в чувство и заставили идти вниз. Об этой истории Юрию Вавилову поведал участник той спасательной экспедиции известный альпинист Борис Рукодельников. А на встрече с друзьями-альпинистами в Доме ученых Рукодельников о Шнейдере, с которым ему довелось общаться в лагере, вспоминал как о скромном и деликатном человеке.

Я пыталась узнать, как сложилась дальнейшая судьба Шнейдера. Потомков его искать бесполезно, он не был женат. Дом, в котором он жил в 1940-е годы расселили еще в 60-е. Пыталась установить дату его кончины по времени погашения партийного билета. Тут помогли сотрудники Российского государственного архива социально-политической истории. Оказалось, что Борис Иванович получал новые партбилеты при обменах 1953-го и 1974 годов. Но его учетная карточка осталась непогашенной. Это может свидетельствовать об одном: Шнейдер дожил до ликвидации КПСС, когда райкомы и парткомы перестали регулярно передавать документы в архивы. Только вот после 1946 года на восхождения он уже не ходил. Ему оставалось только завидовать тем, «другим, у которых вершины еще впереди…» 

Фото из архива Юрия ВАВИЛОВА и Моисея ФРАДКИНА