Обреченность резидента

20 декабря 2020 года исполнится ровно 100 лет с того дня, как в ВЧК при НКВД РСФСР появился Иностранный отдел (ИНО), впоследствии – Первое главное управление КГБ СССР. Газета «Совершенно секретно» открывает серию публикаций об этом историческом предшественнике Службы внешней разведки России и о людях. К ним в этом ведомстве отношение особое – благоговейное. Но наряду с прославленными именами есть в мире разведки и герои, давно достойные своего пантеона, однако по разным причинам до сих пор пребывающие в относительной тени. Так, например, вербовщик и оператор английских источников, привычно именуемых «кембриджской пятеркой», Арнольд Дейч (сетевое издание «Совершенно секретно рассказывало о нем в 2016 году) сейчас известен гораздо больше, чем его непосредственный начальник, резидент ИНО ГУГБ НКВД СССР Теодор Малли. Забавно, но автопереводчик передает его фамилию в англоязычных источниках как Малый, хотя ростом этот «малый» был под два метра! «Весьма заметный резидент, да еще и передние зубы в золоте», – иронизирует зарубежный коллега. И с ним нельзя не согласиться: да, заметный. Но пока его не выдали – не раскрыли.

Начать рассказ о Теодоре Малли хотелось традиционно для таких случаев: в 2019 году исполняется 125 лет со дня рождения выдающегося разведчика советской эпохи… А вдруг не исполняется, а уже исполнилось? Ведь, к сожалению, ни в одном из доступных документов не указана точная дата рождения Теодора Степановича Малли, а только год – 1894-й. Известен лишь «день рождения» его оперативного псевдонима в Англии Пола Хардта – 21 января того же года. Но, в конце концов, не человек для даты, а дата для человека. А круглая она или не очень – не столь важно.

ИНЦИДЕНТ С РЕЗИДЕНТОМ

Осенью 1936-го резидент возвращался… Нет, не на родину, а в Советский Союз, где был его дом. Родиной венгра Теодора Малли был город Темешвар (ныне румынская Тимишоара) в Австро-Венгерской империи, к 1936 году уже давно почившей в бозе. То, что произошло с ним при пересечении тогдашней границы Польши и СССР, впоследствии стало одной из формальных причин его ареста в Москве в здании на Лубянке 7 марта 1938 года. «Основанием ареста Малли, – говорилось в обвинительном заключении, – послужили материалы 5-го отдела 1-го Управления НКВД, коими Малли изобличался в действиях, наносивших ущерб интересам СССР (злостное нарушение конспирации, разглашение государственных тайн, отказ от выполнения приказания в боевой обстановке)». Вот как инцидент на контрольно-пропускном пункте изложен у историка спецслужб Олега Царёва в рапорте начальника оперативного отдела Главного управления пограничной и внутренней охраны НКВД СССР комбрига Вольдемара Ульмера от 7.10.1936 г. на имя начальника ИНО ГУГБ НКВД СССР Абрама Слуцкого: «28 сентября с.г. со станции Негорелое поездом «Норд-экспресс» № 4 под наружным наблюдением уполномоченного КПП «Негорелое» Шамрая в Москву прибыл голландский подданный Брошард Вильям, имеющий поддельный паспорт. В беседе с начальником КПП «Негорелое» Даниловичем Брошард заявил, что он является работником ИНО ГУГБ НКВД по фамилии Малли и мужем гражданки Разба, едущей из-за границы вместе с ним и пропущенной без досмотра на основании вашей просьбы».

Как вспоминала впоследствии вдова коллеги и товарища Малли, резидента-невозвращенца Игнатия Рейсса (Порецкого), Елизавета, причиной расконспирации стала элементарная бюрократическая проволочка, с которой на границе пришлось столкнуться и ей самой. Опоздала директивная телеграмма Центра, освобождающая пересекающего границу гражданина от проверки и досмотра. Порецкая, хоть и называет советских пограничников таможенниками, но все же вполне обоснованно указывает, что если бы не звонок в Москву из кабинета начальника КПП, то риск ожидания телеграммы, даже на своей, советской территории, мог оказаться куда большим: «Это могло повлечь за собой длительное неприятное пребывание на вокзале и обнаружение связи Малли с НКВД». Отметим, не пограничниками, а посторонними лицами.

ДЕЗЕРТИРЫ «НЕВИДИМОГО ФРОНТА»

С Кривицким и Порецким Малли объединяет не только принадлежность к плеяде «великих нелегалов» (само это определение является продуктом послезнания), но и то, что все они родились не в России, а в Австро-Венгрии (первые двое еще и в одном городе), а также стали убежденными коммунистами-интернационалистами, связавшими свою жизнь с первым в мире государством рабочих и крестьян. Мечтая о революции во всемирном масштабе и считая своим долгом защищать на невидимом фронте Страну Советов, по мере установления сталинского тоталитарного режима они постепенно в ней разочаровались и свои оставшиеся надежды на мировую революцию связывали с республиканской Испанией. Нельзя не отметить, что иностранное происхождение закордонников, в конце 30-х годов прошлого века ставшее для них фактором риска быть репрессированными, являлось одной из сильных сторон советской разведки межвоенного периода. В 20-е и, отчасти, 30-е годы XX века она представляла собой своего рода конгломерат, куда входило не только 4-е Разведывательное управление Штаба Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА) и чекистский Иностранный отдел, но и еще одна структура, являвшаяся, по сути, спецслужбой – Отдел международных связей Коминтерна (ОМС). Из троих товарищей-разведчиков двоим, Кривицкому и Порецкому, довелось работать и на ОМС, и на ИНО, и на Разведупр

Когда наступил 1937-й год, первым не выдержал Рейсс (Порецкий), он же Людвиг, он же Раймонд, который открыто порвал с советской разведкой в середине июля и скрылся в Швейцарии, но уже 4 сентября был ликвидирован спецгруппой особого назначения. Следующим на очереди неминуемо должен был оказаться его земляк и друг детства Вальтер Кривицкий, который решил не мешкать. Смерть нашла его в США в 1941 году. Судьба Теодора Малли сложилась иначе – он вернулся. Как сейчас уже ясно видно из материалов его архивного следственного дела – для того, чтобы спасти от подозрений «тех, кого приручил» совместно с Арнольдом Дейчем. Впрочем, известны сказанные еще до возвращения слова, которые ему приписывают: «Я знаю, что как у бывшего священника у меня нет шансов. Но я решил поехать туда, чтобы никто не мог сказать: видно, этот священник и вправду был шпионом». Малли был фаталистом и говорил своим друзьям: «Они убьют меня там. Здесь они меня тоже убьют. Я предпочитаю умереть там». Под «там» он подразумевал СССР, где провел времени больше, чем Кривицкий и Рейсс вместе взятые, перейдя в ИНО ГУГБ НКВД только в 1932 году. До этого у него были за плечами контрразведка и Особый отдел.

Книга Элизабет Порецки «Наши. Воспоминания об Игнатии Райссе и его товарищах», вышедшая на Западе еще в 1970 году, интересна сама по себе. Одна из немногих в своем роде, она представляет взгляд на жизнь разведчиков-нелегалов изнутри, из их узкого круга. А учитывая тот факт, что в круг Игнатия Рейсса (Порецкого), наряду с другим невозвращенцем Вальтером Кривицким, входил и «возвращенец» Теодор Малли – является еще и своеобразным ключом к пониманию перипетий непростой судьбы последнего. Можно с уверенностью говорить, что именно тесное общение с будущими невозвращенцами и, как свидетельствует Элизабет Порецки, даже тайная помощь ее мужу, на которого уже шла охота – настоящие причины ареста Малли.

«ИСТОЧНИК БЕЗУКОРИЗНЕННЫЙ»

В Центральном архиве ФСБ России автору удалось ознакомиться со следственным делом по обвинению Т.С. Малли в шпионаже в пользу, как ни странно, не Англии (его последняя заграничная резидентура перед арестом), а Германии. Причем впервые завербовали его якобы еще в 1917 году в лагере для военнопленных австро-венгерской армии. Невозможно без горькой улыбки читать о «работе» Малли на никогда не существовавший в действительности «австро-германский Генеральный штаб». Картину проясняет не нашедший отражения в приговоре короткий заключительный фрагмент протокола его последнего допроса 8.9.1938 г. (20 сентября Т.С. Малли был расстрелян):

«Вопрос: До сих пор Вы также не говорили о своем участии в контрреволюционном правотроцкистском заговоре. Между тем, следствие располагает материалами, указывающими на то, что Вы являлись участниками такового. На этом основании Вам предлагается дать исчерпывающие показания по этому вопросу.

Ответ: Я признаю себя виновным в том, что я действительно вел с Людвигом Порецким и Вальтером Кривицким контрреволюционные троцкистские разговоры. Однако я прошу Вас мне верить, что в контрреволюционном правотроцкистском заговоре я не состоял».

В свое время уже упомянутый историк Олег Царёв представил эксклюзивный архивный материал о внешней разведке. Но по каким-то причинам ему не удалось установить дату ареста Малли. «Точное время его ареста, – пишет исследователь, – не указано в имеющихся документах. Можно предположить, что сам арест был вызван тем, что его имя было упомянуто в чьих-то «признаниях» в ходе начавшихся репрессий против сотрудников разведки. Затем уже добавились дополнительные обвинения в его связях с предателями и невозвращенцами». На самом деле, ни в чьих признаниях имя Малли как немецкого шпиона не упоминается. Напротив, сам он, к сожалению, оговорил более десятка своих коллег, утверждая, что завербовал их для разведки рейхсвера. Применялись ли к нему на допросах методы физического воздействия, сказать с уверенностью нельзя. С одной стороны, сохранившиеся протоколы выглядят странно и по датировке, и по оформлению. Достаточно сказать, что первый допрос последовал почти через три месяца после ареста. Пытались сломать и сломали-таки? Тогда как объяснить отчет Малли о его деятельности в Лондоне, датированный 23 мая 1938 года, на который ссылается Царёв? Сперва под стражей отчитывался по работе «за», а уж затем подписывал признания о работе «против»? Дата ареста, 7 марта, действительно очень важна, и видимо, один из лучших историков спецслужб чувствовал, насколько – в связи с приведенным им же агентурным сообщением из-за кордона от 2.3.1938 г.: «Со слов Эльзы (жены Раймонда) явствует, что она, Раймонд (Порецкий), Гролль (Кривицкий) и некий Федя часто собирались в Париже, вели при этом чисто троцкистские разговоры и договаривались до того, что смерть т. Сталина – единственный для них выход из положения». Сообщение было заверено исполняющим в то время обязанности главы внешней разведки НКВД Сергеем Шпигельгласом с припиской: «Источник безукоризненный». Итак, 2 марта получено сообщение, а 7-го арестован Малли, но кто же этот «безукоризненный источник»? В окружении сына Троцкого Льва Львовича Седова, союза с которым волей-неволей искали невозвращенцы, таковой был тогда у НКВД один. Его настоящее имя – Марк Зборовский, и о нем упоминает Порецкая, а также беглый испанский резидент Орлов-Никольский

ОБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА ДЕЛА

Содержание архивного уголовного дела «немецкого шпиона» Теодора Малли дает повод вспомнить пресловутую «объективную сторону» в архивных уголовных делах репрессированных. Тем более, что автору довелось услышать это словосочетание еще в ноябре 2017 года на «Исторических чтениях на Лубянке» – почти за месяц до официального обнародования к 100-летию ВЧК. В чистом, свободном от политконъюнктуры виде данная формулировка вполне пригодна как критерий определения истины. Как ни странно, сама по себе она не только не отдаляет от исторической правды, а напротив, заставляет задуматься о ней во всей ее противоречивой полноте. Следственное дело Т.С. Малли – прекрасный тому пример, если, конечно, не пытаться покорно следовать заключениям следователей и судей, а держать в уме крылатую фразу из «народного» фильма «Место встречи изменить нельзя»: «складно звонишь». Главная проблема с Малли заключается в том, что события, послужившие основанием для его ареста, в действительности имели место. И случай на пограничном КПП был далеко не единственным. Так, например, находясь на нелегальном положении в Англии в качестве шефа Арнольда Дейча и его источников, из которых наиболее известен Ким Филби, Малли позволил себе дискуссию с Центром относительно изменения своей легенды в целях большей безопасности. Надо признать, что возражения его были вполне резонны. Повторное появление Малли в Альбионе с канадским паспортом могло бы восприниматься как минимум странно хотя бы его бизнес-партнерами (у разведчика в качестве прикрытия было на острове свое дело). Итогом пререканий с Лубянкой стал отзыв резидента, носившего спецзвание майор госбезопасности, и вывод его в резерв, где он пребывал вплоть до ареста. Помимо того, что касается непосредственно Малли, объективную сторону имеют и его взаимоотношения с коллегами. При этом надо понимать, насколько нешаблонно им приходилось действовать – до такой степени, что резидент в своем споре с Центром прямо называл подход московского начальства слишком академическим. Следует признать, что Малли не был лишен некоторого гонора и известной доли авантюризма, заставляя теперь вспоминать легендарного Дмитрия Быстролётова, вместе с которым, кстати, разрабатывал шифровальщика британского МИД «Мага» (Герберта Кинга). «Великие нелегалы» привыкли жить и работать в условиях постоянного риска, что без высокой степени внутренней свободы было невозможно. Воцарившаяся в СССР во второй половине 30-х годов прошлого столетия шпиономания с ее «национальными операциями» прямо била по творческой стороне разведки. Но являясь друзьями, позволяя себе обмениваться конфиденциальной информацией и даже агентурой, эти люди видели ситуацию изнутри. Нередко их решения отличались большей целесообразностью, чем указания Лубянки. Дружба дружбой, но выдвинутую Центром кандидатуру Вальтера Кривицкого, как возможного резидента в Англии, отклонил не кто иной, как Теодор Малли: во-первых, тот не владел английским, во-вторых – фотографией. Обсуждая с товарищем в довольно общих чертах перспективы его работы на острове, Малли не назвал ему ни одного имени кого-либо из «кембриджской пятерки», что, в конечном счете, продлило ее нелегальную жизнь. Правда, озвучил некоторые другие имена, впоследствии выданные Кривицким американцам и англичанам, но об этом разговор отдельный.

Порвав с СССР и НКВД, и Порецкий, и Кривицкий не переставали сознавать себя коммунистами. Их отношение к сталинистам как к «реакционной диктатуре, совершившей контрреволюционный переворот» было ясно сформулировано вскоре после убийства Рейсса другим советским невозвращенцем, дипломатом и разведчиком Александром Барминым, считавшим возвращение «покорной сдачей себя на бойню» и «моральным оправданием ренегатов и палачей». Получается, Малли «сдался»? И, ведь, вопреки высокой цели своего возвращения, признал-таки себя шпионом. Признать-то признал, весь вопрос – чьим. Из протокола допроса Т.С. Малли 5.9.1938 г.:

«Вопрос: Обвиняемый Бюнтинг К.А. на допросе показал, что он совместно с Вами вел разведывательную работу не для немецкой военной разведки, как это утверждаете Вы, а под Вашим руководством для «Интеллидженс Сервис». Настаиваете ли Вы после этого на своих показаниях?

Ответ: Да, я еще раз заявляю, что я совместно с Бюнтингом работал не для «Интеллидженс Сервис», а для разведки рейхсвера. Должен оговориться, Бюнтинг пытался склонить меня к совместной с ним работе для англичан, но все его попытки я отклонил и в конце концов склонил его самого к работе на немцев».

Смех сквозь слезы вызывает этот шитый белыми нитками заочный протокольный спор у края расстрельной ямы, кто из них на кого работал. Смех смехом, а дело серьезное. В тогдашней обстановке тотального недоверия, особенно в разведке, признайся Малли в шпионаже еще и на англичан или, хотя бы, назови имена Сынка, Вайзе, Мэдхен и другие – неизвестно, как сложилась бы дальнейшая работа с «кембриджской пятеркой». И сложилась ли?