«От Советского Дезинформбюро…»

22 декабря 1922 года заместитель председателя Государственного политического управления (ГПУ) Иосиф Уншлихт направил в Политбюро ЦК РКП (б) служебную записку за № 26723/сс. Хотя формально адресовал он документ всему Политбюро, главный получатель в шапке был обозначен вполне конкретный – Сталин, но и «копия тов. Троцкому».

В преамбуле говорилось: в связи с «переходом нашей Республики на мирное положение» вражеские разведорганы усилили свою работу, фокусируя своё главное внимание на сборе информации уже о промышленности, «на добывание сведений о политической работе наших партийных и советских органов, работу НКИД и т.д.». Потому «в данный период передышки… является чрезвычайно важным дезориентировать своих противников, ввести их в заблуждение». Как? – Умело и систематически окружить «наших противников сетью дезинформации», что «позволит нам оказывать некоторое влияние в желательном для нас смысле на их политику, позволит нам заставить их строить практические выводы на неверных расчетах». Разумеется, попутно дезинформация помогает и «нашей непосредственной борьбе с иностранными разведками, облегчает проникновение в разведывательные органы буржуазных государств наших агентов и т.п.».

Потому Уншлихт предлагает создать особое бюро «из представителей наиболее заинтересованных в этой работе ведомств – Разведупра, НКИД и ГПУ». Но при этом новая структура, использующая, прежде всего, богатые возможности военной разведки и наркомата иностранных дел, должна быть именно «при ГПУ» – то есть, под началом и полным контролем чекистов!

Уншлихт приложил и список задач, которые должно было решать это «дезинформбюро»: 1) учет всех поступающих в ГПУ, Разведупр «и другие учреждения» сведений о степени осведомлённости иностранных разведок о Советской России; 2) учет характера сведений, интересующих противника; 3) «выяснение степени осведомленности противника о нас»; 4) составление и техническое изготовление «ложных сведений и документов, дающих неправильное представление противникам о внутреннем положении России, об организации и состоянии Красной армии, о политической работе руководящих партийных и советских органов, о работе НКИД и т.д.»; 5) «снабжение противника вышеуказанным материалом и документами через соответствующие органы ГПУ и Разведупра»; 6) «разработка ряда статей и заметок для периодической прессы, подготовляющих почву для выпуска в обращение разного рода фиктивных материалов». Помимо Уншлихта на документе значилась подпись и Романа Пилляра, занимавшего должность замначальника Контрразведывательного отдела (КРО) Секретно-оперативного управления ГПУ.

ЭПИЗОДЫ МЕЖВЕДОМСТВЕННЫХ ДРАК

Сталин идею одобрил и, начертав на бумаге «Не возражаю», запустил документ членам Политбюро «вкруговую». Поскольку вопрос казался не принципиальным, особых возражений у них он не встретил. Разве лишь Михаил Томский приписал: «В возможности осуществления – сомневаюсь, а потому воздерживаюсь». Алексей Рыков, заметив, что 6-м пунктом «мы введем в заблуждение… и наши партийные и советские круги», предложил ограничить его действие «решением Секретариата ЦК РКП с уведомлением о каждом решении Секретариата Политбюро». Самым большим скептиком оказался Михаил Калинин, написавший: «Я думаю, ничего из этого плана не выйдет, фальсификация быстро распознается и ее провал основательно дискредитирует наши органы». Но мнение «всероссийского старосты» никого не интересовало, поскольку он был всего лишь кандидатом в члены Политбюро. Так что предложение Уншлихта прошло, и 11 января 1923 года по этому поводу за № 43/82 вышло постановление Политбюро «О дезинформации», согласно которому ГПУ получало очередные полномочия и обзаводилось новыми возможностями – за чужой счет. Потому как абсолютно никаких своих ресурсов для реализации задачи, придуманной Уншлихтом, у ГПУ тогда попросту не было. Зато они – закордонные агентурные сети – имелись у Разведупра, военной разведки, подчиненной Реввоенсовету республики(тоесть,Троцкому), и у Наркомата иностранных дел, заполучившего от «старорежимного» МИДа в качестве наследства некое количество весьма ценных источников-информаторов за рубежом. И вот теперь все эти агентурно-информационные сокровища за просто так предстояло отдать чекистам?!

Разумеется, тут же вспыхнул скандал: против – уже после принятия решения! – яростно выступил Наркомат иностранных дел в лице заместителя наркома Максима Литвинова, который в тот же день направил Сталину послание в резких тонах. Литвинов известил Сталина, что ни о каком «предложении тов. Уншлихта НКИД ничего не известно», из самого же постановления «тоже неясно, о каком бюро идет речь и в чьем ведении это бюро будет находиться». «Можно лишь догадываться,– писал Литвинов,– что речь идет об активной дезинформации иностранных правительств и что предложенное бюро будет находиться при ГПУ». Наркомат иностранных дел, разумеется, «сознает необходимость циркулирования в тех или иных случаях дезориентирующих сведений и нередко этим способом пользуется». Однако НКИД «ни в коем случае не может считать ГПУ компетентным решать, когда и какими путями сведения следует пускать в обращение,– категорически отрезал Литвинов.– В частности, я на днях лишь предписал всем полпредам систематически опровергать все появляющиеся в иностранной печати ложные и сомнительные сведения о России». Запросто может выйти так, «что сведения, распространяемые вновь созданным бюро, будут сейчас же опровергаться нашими полпредствами». «Ввиду, однако, состоявшегося постановления Политбюро, НКИД просит дополнить это постановление новым пунктом, обязывающим ГПУ не принимать никаких шагов и не выпускать никаких сведений в обращение без предварительного согласования с одним из членов коллегии НКИД». То есть теперь уже Литвинов, перехватывая инициативу, предлагает контроль над операциями по дезинформации поручить не ГПУ, а Наркомату иностранных дел. Почему это послание направил именно Литвинов, а не сам нарком иностранных дел Георгий Чичерин? Да все банально: вопрос решался высшей партийной инстанцией – Политбюро. А там политический вес и авторитет Максима Литвинова котировался неоспоримо выше чичеринского. Как в своих воспоминаниях отмечал бывший сотрудник секретариата Политбюро Борис Бажанов, Чичерин «говорит робко и униженно, ловит каждое замечание члена Политбюро. Сразу ясно, что партийного веса у него нет никакого… Литвинов, наоборот, держится развязно и нагло. …«Я – старый большевик, я здесь у себя дома». Действительно, он старый соратник Ленина и старый эмигрант» – член РСДРП с момента ее основания в1898году, крупный функционер большевистского крыла – тоже с момента его возникновения в 1903 году, отвечал за самые сокровенные партийные дела, например, за нелегальные поставки оружия из-за рубежа и за добывание денег для партии… Потому именно он – от имени и по поручению партийного аппарата – и держит в своих руках реальные бразды правления внешнеполитическим ведомством, в то время как Чичерин – респектабельная вывеска режима. Так что серьёзные вопросы в высшей инстанции всегда ставил именно Литвинов. И его резкая реакция на содержание «записки Уншлихта» вполне объяснима: без какого-либо предварительного согласования там смело фигурируют и НКИД, и Разведупр – именно те ведомства, которые, в отличие от ГПУ, как раз и обладали реальными информационными возможностями (то есть, агентурными источниками) для работы на фронтах боевой дезинформации

И вот теперь по поручению Сталина членам Политбюро разослано уже заявление Литвинова. Хотя раньше всех на эскападу тов. Литвинова среагировало само ГПУ. 17 января 1923 года Уншлихт и снова примкнувший к нему Пилляр адресуют уже только Сталину новую записку: «Из письма товарища Литвинова видно, что НКИД разделяет нашу точку зрения о необходимости систематической дезориентации противника и что НКИД этой дезориентацией занимается». Далее уже явный укол в адрес персонально Литвинова: «Что же касается предложения т. Литвинова о согласовании выпускаемых дезинформационных сведений с одним из членов коллегии НКИД, то оно, очевидно, вызвано неосведомленностью т. Литвинова о том, что по предложению ГПУ, принятому Политбюро ЦК РКП, в дезинформационное бюро должен входить компетентный представитель НКИД». Тут товарищ Уншлихт не удержался от явной подтасовки: собственно в тексте постановления Политбюро ни о каком представительстве НКИД в бюро по дезинформации уже нет ни слова!

ВСЕ – ПОД ГПУ

Но тут важнее, пожалуй, не собственно пикировка Уншлихта с Литвиновым, каковая была лишь проявлением давней и традиционной межведомственной «любви», столь же регулярно переходящей в драки, сколько задачи, которые по замыслам, оглашенным устами Уншлихта, должны были решать предлагаемые подразделения. Плюс – сверхзадача. Несколько позже озвученная Уншлихтом уже только одному лишь Сталину – в записке за № 5480с от 28 марта 1923 года. Сообщив об увеличении количества случаев «непосредственных обращений к представителям НКИД ряда лиц с предложениями секретного политического характера», хотя в наличии «специально приспособленные к разведывательной работе аппараты ГПУ». Что, по версии Уншлихта, ведет к параллелизму, «неизбежно приводящему как к совершенно лишним расходам в валюте, так и к отрицательным последствиям для органов НКИД политического характера». Потому, «руководствуясь соображениями необходимости экономии валюты и устранения нежелательных политических последствий», ГПУ просит Политбюро постановить, что «все линии разведывательной работы (дипломатической, политической), с которой НКИД иногда соприкасается, сосредотачиваются исключительно в органах ГПУ». Но и «в отдельных случаях, когда представителям НКИД предоставляются те или иные обещающие возможности в области разведывательной работы, представитель НКИД свои шаги обязательно согласует предварительно с ГПУ или с его органами на местах». Проще говоря, предлагается сосредоточить все линии разведывательной работы исключительно в ГПУ, отобрав – для начала пока лишь у Наркомата иностранных дел –зарубежные информационные источники, да и саму возможность обзаведения ими помимо ГПУ. Так что налицо не просто конфликт между ведомствами, а серьезная подковерная драчка за сферы деятельности: ГПУ борется за их расширение (и отъем их у других), НКИД – за сохранение уже освоенных (и присвоенных). Итоги этой схватки грядут соответствующими изменениями статуса, финансирования и, разумеется, места в общей структуре партийно-государственного механизма власти

Цитированные документы, находящиеся на хранении в Архиве Президента Российской Федерации (АПРФ), впервые опубликованы в 2003 году, но все еще не снабжены должными комментариями. Публикаторы явно пожелали свести дело к эпизоду «оргмероприятий». В реальности же, несомненно, задет гораздо более масштабный сюжет: борьба за высшую партийно-государственную власть. Вот и эта сценка аппаратных интриг протекала не сама по себе, а под пристальным, заинтересованным и проницательным взором Политбюро, принимавшего в ту пору компромиссные решения – когда речь шла об усилении или, напротив, ослаблении позиций членов (и кандидатов в члены) этого партийного синклита, курирующих соответствующие ведомства.

ПАЛЕЦ ИЛЬИЧА

Вернемся к персоналиям. Бросается в глаза, что предложение о создании под началом ГПУ бюро по дезинформации исходило не от председателя ГПУ Феликса Дзержинского, которому вроде бы и положено выходить на Политбюро со столь значимыми инициативами, а от его заместителя. Предложения Уншлихта не согласованыне только с другими ведомствами, но и с Дзержинским, будучи переправлены на самый верх через его голову. Не менее странно, что Уншлихт заручился подписью чекистского чиновника далеко не первого уровня – заместителя начальника Контрразведывательного отдела (КРО) Секретно-оперативного управления ГПУ Романа Пилляра. Который вообще-то был вовсе не Романом и даже не Пилляром, а самым что ни есть настоящим остзейским бароном по имени Ромуальд Людвиг Пиллар фон Пильхау! Целый барон, мало того, что живой, так еще и на работе в ЧК, да еще и в такой должности – это нечто. Правда, встречаются утверждения, что сей барон приходился дальним родственником самому Железному Феликсу – чуть ли не двоюродным племянником. Может, потому Уншлихт и решил заручиться его подписью, подставив в качестве своеобразного щита – вот, мол, родственник председателя тоже «за». Хотя и КРО тогда вообще никакого отношения к данной проблематике не имело, и налицо очередное нарушение субординации: мало кому известный Пилляр – лишь один из заместителей начальника КРО Артура Артузова. Который, опять же, документ не завизировал. Более того, КРО – составная часть Секретно-оперативного управления (СОУ) ГПУ, во главе которого стоял Вячеслав Менжинский. Так ведь Уншлихт и с Менжинским этот проект не согласовал, через его голову заполучив подпись Пилляра. Работа по дезинформации должна была строиться, прежде всего, на базе информации из стана противника, поставка каковой по линии ГПУ – хлеб закордонной разведки, Иностранного отдела (ИНО) ГПУ, во главе которого был Меер Трилиссер. Но так ведь Уншлихт даже ИНО ГПУ обошел по кривой! В аппаратных играх такого рода места случайностям нет, значит и тут особая интрига?

И вот тут надо уяснить место и роль Уншлихта в том раскладе. Первым делом обратив внимание на факт весьма примечательный: председателем ГПУ значится Феликс Дзержинский, однако ключевые документы ведомства уходят «наверх» за подписью именно Уншлихта! Это очень уж заметно с самого момента упразднения ВЧК в феврале 1922 года – путем реорганизации ее в ГПУ при НКВД РСФСР. Впрочем, эта тенденция стала просматриваться вскоре после того, как в апреле 1921 года «верного дзержинца» Ксенофонтова на посту заместителя председателя ВЧК заменил Уншлихт, специально прикомандированный на Лубянку прямым указанием Ленина. Именно Уншлихту Политбюро в начале 1922 года и поручило «реформирование» ВЧК. На заседания Политбюро ЦК РКП(б) по вопросам реорганизации ВЧК в ГПУ Дзержинского не приглашают, все вопросы решают через Уншлихта. Именно Уншлихту Политбюро поручило выработать положение о ГПУ – он его там затем и представлял, да и в дальнейшем вопросы ГПУ на заседаниях Политбюро поручено представлять и согласовывать Уншлихту. Все вопросы ГПУ того времени в документах Политбюро так и обозначены: «Вопросы т. Уншлихта». О Дзержинском же в связи с ГПУ – ни слова! Фактически он лишь номинально числится председателем этой организации, реальные же бразды правления отданы в руки Уншлихта

ФЕЛИКС ДЗЕРЖИНСКИЙ И ИОСИФ УНШЛИХТ (СПРАВА) В 1922 ГОДУ «РИА НОВОСТИ»

То же самое обнаружится, если просмотреть и ленинскую документацию: с лета 1921 года и вплоть до конца 1922 года Ленин ведет служебную переписку по вопросам ВЧК–ГПУ только с Уншлихтом. Дзержинскому же, если и пишет, то нечасто и по вопросам сугубо хозяйственным. Ведь в апреле 1921 года – сразу после внедрением Уншлихта на Лубянку – Дзержинский по совместительству назначен еще и наркомом путей сообщения. Проще говоря, Уншлихт, если и не рука, то уж точно – палец Ленина в ВЧК – ГПУ, его мина, подведенная под Дзержинского. Именно Лениным Уншлихт засунут на Лубянку: формально поначалу как бы для разгрузки Дзержинского, чрезмерно перегруженного делами и всевозможными должностями, затем – для «реформирования» ВЧК, а по факту – для зачистки кадров Дзержинского. Так ведь и Феликса для того и загрузили всякой всячиной, чтобы сломался, чтобы лишить его чрезмерного, по мнению Ильича, политического и аппаратного веса! Отношения Ленина к Дзержинскому очень далеки от мифов, сложенных еще в советскую эпоху. Никакой благости или хотя бы товарищества в них сроду не было, только ярая и взаимная ненависть. Ленин не простил Дзержинскому поведения в 1918 году, а по факту – предательства и заговора против него: оппозиция Брестскому миру; левый коммунизм; союз со Свердловым; неявное предательское – по отношению к Ленину – поведение во время провокации так называемого «левоэсеровского мятежа» (когда Дзержинский явно сыграл в пользу Свердлова и Троцкого); явное предательство – во время уже не так называемого, а реального покушения на Ленина. Активное участие в котором чекистов и несомненная причастность к этому самого Феликса никаких сомнений у Ленина не вызывала. Были и другие грехи. Что не мешало прагматичному Ильичу использовать Дзержинского для решения тех или иных острых задач, постаравшись, разумеется, не допустить, чтобы тот полностью овладел аппаратом ЧК, потенциально опасным «не в тех» руках.

ПОСЛЕДНИЕ ФОТО ВЛАДИМИРА ЛЕНИНА, 1923, ТАСС

ИОСИФ СТАЛИН И ФЕЛИКС ДЗЕРЖИНСКИЙ НА ОТДЫХЕ, «РИА НОВОСТИ»

В советские времена Дзержинского представляли в качестве пламенного и безукоризненно честного «рыцаря революции», но это лишь миф. «Дзержинский всегда шел за держателями власти,– утверждал Борис Бажанов,– и если отстаивал что-либо с горячностью, так только то, что было принято большинством. При этом его горячность принималась членами Политбюро как нечто деланное и поэтому неприличное. Во время его зажигательных выступлений все смотрели в стороны, в бумаги, и царило впечатление неловкости». Председательствовавший на заседаниях Каменев как-то даже «опустил» Дзержинского, сухо сказав: «Феликс, ты здесь не на митинге, а на заседании Политбюро». И, о чудо! Вместо того, чтобы оправдать свою горячность («принимаю, мол, близко к сердцу все дела партии и революции»), Феликс мгновенно перешел от горячего взволнованного тона к самому простому, прозаическому и спокойному… Дзержинский никогда ни на йоту не уклоняется от принятой большинством линии (а между тем иногда можно бы иметь и личное мнение!)», но всегда с пылкой горячностью «защищает ортодоксальную линию» – после того, как решение уже принято! На заседания Политбюро, где обсуждались вопросы ГПУ, Дзержинского не приглашали. Тройка партийных вождей – Каменев, Зиновьев, Сталин – полагала, что «держа все население в руках способом террора, ГПУ могло присвоить себе слишком большую власть». Потому тройка «сознательно держала Дзержинского и Менжинского как формальных и далёких от практики руководителей… Этот замысел лидеров осуществлялся без труда. Из подчинения аппарату это ведомство никогда не выходило».

Вот с весны 1921 года и до осени 1923 года Уншлихт и проводил линию этого аппарата, будучи одним из инструментов дистанцирования Феликса и связывания его по рукам. Не всё у него было гладко, некое торможение и саботаж наличествовали, ведь кадры-то – феликсовы, а своих у Уншлихта нет – не смог, не успел их насадить. Можно задаться вопросом, каковы при этом были отношения собственно Дзержинского и Уншлихта? Внешне сухо-рабочие, оба же – винтики партаппарата. А вот что касаемо чувств уже личных, то – давняя застарелая и взаимная ненависть друг к другу! Хотя оба некогда вышли из Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ), вступив в эту партию в один и тот же 1900-й год. Но СДКПиЛ – это была та еще банка с ядовитыми пауками! Две смертельно враждующие фракции, причем Уншлихт и Дзержинский принадлежали к разным. Дзержинский, кстати, к той, которая была враждебна и еще ленинской фракции в РСДРП. Тогда же имела место и личная конфронтация этих персонажей: в 1910 году Дзержинский написал в ЦК СДКПиЛ донос на Уншлихта, обвинив того в работе на царскую охранку! При том что жены Дзержинского и Уншлихта приходились друг другу двоюродными сестрами! Дело разбирала специальная партийная комиссия, доказавшая, что Дзержинский ошибся. Тот вроде бы даже извинился, взяв свое обвинение обратно. Взять-то он, может, и взял, но осадочек остался: такие обвинения в СДКПиЛ обычно разбирались без долгих изысков и решения по ним выносили споро, в подавляющем большинстве случаев – только смерть. Несложно догадаться, какие чувства к Дзержинскому испытывал Уншлихт, уцелевший лишь чудом. Кстати, хотя тот инцидент как бы разрешился, но тот самый донос Феликса, как оказалось, сохранился там, где надо. Чтобы всплыть в нужном месте и в нужное время – в НКВД, в 1937 году

В ПОИСКАХ НОВОГО ХОЗЯИНА

Между тем Ленин, энергично функционировавший лишь до мая 1922 года, к декабрю того же года и вовсе вышел из игры: он вроде бы еще жив, но по факту уже нет. Посему разгорается активная, но пока еще подковерная борьба за власть условно новых вождей. Самый видный из них – Троцкий, но против него временно объединившаяся тройка – Сталин, Каменев и Зиновьев. За Троцким – военный аппарат и ореол легенд, формальный авторитет создателя Красной Армии. Каменев и Зиновьев, как подметил Бажанов, «считают, что их могущество обеспечено тем, что у них в руках Политбюро», на деле же они лишь формальные политические вожди, краснобаи. А вот Сталин – один из важнейших членов Политбюро и, главное, хозяин партийного аппарата, пока неявный, но уже фактический: хозяин-распорядитель партийных, а значит, и всех остальных кадров, тот, кто их продвигает и снимает!

Уншлихт, фактически руливший на Лубянке, разумеется, жаждал избавиться от приставки «зам» и, обретя статус полноценного председателя ГПУ, возвыситься в партийной иерархии. Но ведь его личный хозяин – Ленин. Который почти в гробу. И что делать? – Срочно, пока не поздно, искать нового хозяина и примащиваться к нему. И здесь расчет весьма точен: без согласования с РУКА (как еще сокращённо именовали Разведуправление Красной Армии) – то есть, с Троцким и с НКИД – с мощным Литвиновым, Уншлихт выдвигает интересную и смелую инициативу. Фактически адресованную именно Сталину. На Троцкого Уншлихт ставить не стал, прекрасно понимая, что тот, уповая на свой авторитет, вообще ничего делать не будет. Зато вот Сталин – тот, на кого и надо ориентироваться, к кому и надо идти в услужение, ибо именно он играл уже определяющее положение в решении кадровых вопросов высшего уровня. Так что эта инициатива – как бы заманок для Сталина: предлагаю, мол, новое интересное дело, а по сути – отдаю в твои надежные руки, тов. Сталин, мощнейший и острейший инструмент политической борьбы, борьбы за власть! Попутно предлагая сосредоточить все и вся именно в ГПУ, уведя из Красной Армии – то есть от Троцкого – разведку. Тем самым лишив его развединформации, а значит – и информации вообще!

Именно вокруг повышения (или недопущения) этого повышения удельного веса ГПУ и кружился тогда весь вальс. ГПУ – острый инструмент в драке за власть, а драка – в Политбюро. Вот и апеллируют «горячие парни» туда же. Ведь и Литвинов – не только выразитель интересов конкретного ведомства, но и весомый член конкретного клана из числа схватившихся в драке за власть, как и Уншлихт. Так ведь и Литвинов тоже адресует свои инвективы персонально к Сталину, прозрачно намекая, на кого он делает ставку, кому предлагает НКИД (вместе с собой) в качестве личного инструмента. И вовсе это схватка не межведомственная, а владык, один из эпизодов аппаратных интриг в контексте вышедшей на финишную прямую борьбы за верховное лидерство в Советской России. Так что инициатива, рожденная как бы от имени КРО ГПУ – лишь один из примеров того, как «переступали ногами», когда «перетягивали канат».

Железному Феликсу тов. Сталин сахарную косточку все же кинул, верно рассчитав, что теперь тот ему будет полезен: фактически вернул в ГПУ, сохранив председателем. И – убрав с Лубянки Уншлихта, взамен которого подсунул как бы Менжинского, хотя реально у руля обосновался уже Ягода. И даже в Политбюро в 1924 году ввел, но лишь кандидатом в члены, без права решающего голоса. А вот товарищ Троцкий на этот, казалось бы, малозначимый эпизод, аппаратной войны внимания не обратил, не отстояв интересы подведомственного ему Разведуправления. Потому вскоре и потерял РУКА, лишившись развединформации – куратором Разведупра по инициативе Сталина стал… Уншлихт, в августе 1923 года введенный в состав РВС. Но теперь уже это был «палец Сталина» в РУКА, так препарировавший добытую информацию перед ее подачей на стол Троцкому, что она, похоже, скорее дезинформировала председателя РВС и Наркомвоенмора, что способствовало его падению. Кстати, а ведь никакого бюро по дезинформации в штатной структуре ГПУ так и не появилось – вопреки встречающимся утверждениям, что такое «бюро Уншлихта» было создано…