Спецслужбы: игра в войну

34 года назад началось советское вторжение в Афганистан. Документы, связанные с его подготовкой, скорее всего, уничтожены

Предельно узкий состав Политбюро ЦК КПСС 12 декабря 1979 года принял одно из самых роковых решений в истории нашей страны – о вводе войск в Афганистан. Уже задним числом документ завизировали и члены Политбюро, к принятию его отношения не имевшие. 25 декабря 1979 года советские войска «официально» вошли в Афганистан. А 27 декабря силы спецназа ГРУ Генерального штаба Вооруженных сил СССР вместе со спецгруппами КГБ штурмом взяли в Кабуле резиденцию главы Афганистана Хафизуллы Амина. «Попутно» спецназовцы КГБ по приказу Андропова ликвидировали и самого Амина (хотя именно его просьба стала формальным поводом для ввода войск) – похоже, именно эта ликвидация и была основной, если не единственной задачей того штурма. Одновременно подразделения ВДВ, блокировав части кабульского гарнизона, овладели ключевыми объектами афганской столицы – генеральным штабом, узлами связи, радио- и телецентром, министерствами безопасности и внутренних дел…

С технической точки зрения первые результаты спецоперации выглядели безупречно и даже блестяще: и «малой кровью» обошлось – для нас, и столицу Афганистана быстро взяли под контроль, афганская армия в основном осталась в казармах, власть сменена – «наш человек в Кабуле», загодя доставленный из Москвы, без проблем сел в зачищенное под него кресло. Вот только дальше, как известно, все оказалось не так уж и гладко – длительная кровопролитная война, подчистую разрушившая не только Афганистан, но и безмерно истощившая Советский Союз и ставшая одной из причин его краха.

Если верить тем немногим доступным стенограммам заседаний по афганскому вопросу узкого состава Политбюро, суждения его членов поначалу выглядят достаточно трезво: Кабул просит оружия и войск, но в Кремле воевать никто не рвется, да и шоры идеологических догм глаза не застилают. «У них распадается армия, а мы здесь должны будем вести за нее войну», – возмутился 19 марта 1979 года Леонид Брежнев. «Руководство не знает сил, которые поддерживают его и на которые можно было бы опереться… своих политических противников они расстреливают» – это уже Юрий Андропов. «Нельзя применять в массовом масштабе расстрелы, пытки и т.д.» – это уже Кириленко. Он же на другой день негодовал: «Мы ему дали все. А что из этого? Ничего не пошло на пользу. Это ведь они учинили расстрелы ни в чем не повинных людей и даже говорят нам в свое оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие марксисты нашлись».

Впрочем, это вовсе не помешало Политбюро готовить военные меры. Во всяком случае, еще 17 марта 1979 года министр обороны Устинов доложил коллегам: проработаны два варианта военной акции – можно за сутки перебросить в Афганистан воздушно-десантную дивизию и непосредственно в Кабул – мотострелковый полк, а можно быстро ввести две дивизии. В обстановке строжайшей секретности 7–8 июля 1979 года в Баграм был переброшен батальон 111-го парашютно-десантного полка 105-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Тогда же в Кабуле появились и первые спецгруппы КГБ СССР. Затем все вдруг стремительно переменилось, и речь пошла уже не о военной помощи обанкротившемуся режиму, а о его силовой смене руками советских спецподразделений и масштабном вводе войск. Зачем все это было нужно, какова подлинная мотивация решения, что это за информация, на основе которой оно было принято, каков реальный механизм его выработки? Внятного ответа нет и поныне, невзирая на прошедшие годы, смену нескольких режимов и наличие груды воспоминаний. Правда, в роли мемуаристов выступают в основном чекисты. И как не без ехидства подметил в своей книге бывший первый заместитель начальника Первого главного управления (ПГУ) КГБ генерал Вадим Кирпиченко, «прошли годы, сменилась власть, и те начальники, которые призывали к молчанию, начали писать на афганскую тему мемуары, выступать на телевидении, давать интервью. Причем в авангарде рассказчиков о событиях в Афганистане почему-то оказались именно бывшие сотрудники КГБ, а отнюдь не армейские генералы. То ли представители КГБ устали от своей прежней тотальной секретности и им захотелось выйти из «зоны молчания», то ли в армии присяга оказалась покрепче».

Кстати, о последних: именно высшее армейское командование категорически возражало против ввода войск в Афганистан – начальник Генерального штаба маршал Николай Огарков, его первый заместитель маршал Сергей Ахромеев, начальник Главного оперативного управления Генштаба генерал армии Валентин Варенников, главком Сухопутных войск генерал армии Иван Павловский,  главный военный советник афганских вооруженных сил генерал-лейтенант Лев Горелов… «Коллеги по работе, – писал впоследствии генерал-лейтенант авиации Василий Макаров, работавший тогда в Генштабе, – …не только не проявляли никакого энтузиазма по этому поводу, но и в узком кругу высказывались против подобной акции…» Советские военачальники четко осознавали: «никаких военно-стратегических выгод для себя из этой кампании не извлечем», посему «зачем нам лезть в этот огромный каменный мешок без железных дорог, водных путей, где подвоз боеприпасов, средств материально-технического обеспечения, обустройство войск встанут нам в такую копеечку, что и внуки будут расплачиваться». Но когда начальник Генштаба Огарков попытался убедить министра обороны Устинова в безрассудности ввода войск в Афганистан, тот взорвался: «Вы собираетесь поучать Политбюро? Ваша единственная обязанность – выполнять приказы»

Похоже, на самый верх тогда пришли некие новые данные, переломившие ситуацию, а поставщиком их явно был КГБ. Потому стоит вновь присмотреться к чекистской трактовке того, как и почему все началось. «После смены власти в Кабуле 27 декабря 1979 года, – утверждал Вадим Кирпиченко, – всем участникам этой операции было рекомендовано все забыть, а документы оперативного характера уничтожить. Ликвидировал и я свои служебные записи, где не только по дням и часам, но и по минутам было расписано, как развивались события в Афганистане в декабре 1979 года». Схожей версии придерживался и Леонид Шебаршин, возглавлявший разведку КГБ в 1989–1991 годах: «Секретных документов, освещающих процесс принятия решения о свержении Х. Амина, создании правительства во главе с Б. Кармалем и вводе советских войск в Афганистан, в КГБ не существует. По рассказам моих друзей, немногие экземпляры исполнялись от руки в единственном экземпляре и были уничтожены по личному распоряжению Ю.В. Андропова». Посему, не без иронии отметил Шебаршин, «историкам афганской военно-политической кампании придется довольствоваться самым ненадежным материалом – официальными документами или свидетельствами очевидцев».

А что там у очевидцев? Владимир Крючков, возглавлявший тогда ПГУ КГБ, писал: «К Афганистану, особенно к его северным районам, проявляли интерес США, Англия, Германия и некоторые другие страны. Они предпринимали постоянные и все возраставшие усилия по ослаблению влияния и позиций Советского Союза в Афганистане». И «по линии КГБ и ГРУ поступали тревожные данные о далеко идущих военных замыслах США по использованию территорий, непосредственно прилегающих к нашей южной границе». И, мол, «для нейтрализации угрозы с южного направления Советскому Союзу пришлось бы дополнительно держать в республиках Средней Азии не одну армию, создавать дополнительные оборонительные рубежи с дорогостоящей инфраструктурой, практически создавать боеспособную систему ПВО». Положим, относительно ГРУ Крючков лукавит: будь по линии военной разведки такие данные, совершенно иной была бы и позиция военачальников. Но их совершенно не убедил даже выданный Устиновым на узком совещании руководящего состава Генштаба перл, «что целью США является установить свое безраздельное господство в Афганистане и тем самым перекинуть мостик из Пакистана в Иран». И уж вовсе изумили профессионалов заявления о том, что, «мол, нельзя допустить установку ракет малого и среднего радиуса действия США на афганской территории в непосредственной близости от границ СССР». Полный бред с чисто военной точки зрения.

Но раз Крючков твердо держится версии «американских происков», какие-то данные у него были? Он и сам отмечает, что «к нам постоянно поступала информация об усилении активности некоторых западных стран в Афганистане. Причем в их действиях четко просматривался и становился доминирующим антисоветский аспект». И подчеркивает: «Не заметить этого было просто невозможно». Совсем уж не верить тогдашнему начальнику разведки КГБ оснований как бы нет, но возникает мысль: может, все как раз и было столь нарочито спланировано «оппонентами», чтобы Советы заметили?

Еще Крючков вскользь заметил, что руководству КГБ вдруг перестал импонировать Амин: «Мы все сошлись во мнении, что личность Амина представляет собой реальную угрозу для судьбы афганской революции». С чего бы это? Только лишь потому, что чрезмерно (по мнению людей Андропова) использует карательные меры? Вот и генерал Кирпиченко вспоминал, как в ноябре 1979 года его вызвал к себе Крючков и сообщил, что «афганский диктатор Амин проявил себя как отъявленный фашист и палач афганского народа». Но главное, как сказал Крючков, «выявлены факты, говорящие о его готовности переориентироваться в своей политике на США».

Генерал Николай Леонов (в тот период – замначальника информационно-аналитического управления ПГУ КГБ) отмечал, что Амин «обвинялся решительно во всех грехах», но главное в том, «что он когда-то учился в США и, следовательно, мог попасть на крючок ЦРУ». Кабульская резидентура КГБ постоянно намекала, «что он может удрать из страны, как только закончит ликвидацию партии. Подбрасывались сведения о том, что он якобы переводит свои банковские счета и отправляет личные драгоценности в Токио. То, что Амин становится ярым антисоветчиком, было дежурной приправой ко всем телеграммам, которые приходили из Кабула».
Старший офицер ГРУ Генштаба (тогда полковник, затем генерал-майор. – Ред.) Василий Колесник, руководивший операцией по штурму резиденции Амина по линии своего ведомства, вспоминал, как генерал Юрий Дроздов, назначенный заместителем Колесникова – по руководству уже группами спецназа КГБ, выступив перед участниками предстоящего штурма, «сказал, что Амин является агентом ЦРУ». Об этой установке, «Амин – агент ЦРУ», вспоминал и участник штурма Валерий Курилов. Сам генерал Дроздов, возглавлявший тогда Управление «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ, позже напишет много слов о происках ЦРУ, будет даже цитировать слова неких американских разведчиков, которые словоохотливо твердили своей афганской агентуре, «что так просто русским Афганистан не отдадут».  Закрепление в Афганистане «приблизило бы США к уникальной кладовой мира – Таджикистану, где уместились все элементы таблицы Менделеева», так что тогда речь «шла о необходимости защиты южных рубежей нашей страны, о сохранении в руках советского народа перспективных источников энергии и других богатств Памира». В общем, все сводится к одному: Амин – страшный агент ЦРУ, который вот-вот перекинется на сторону США. Да и сами американцы уже готовы и кладовые Памира захватить, и свои ракеты там разместить. Непонятно, правда, зачем «агент ЦРУ» буквально молил Кремль как можно скорее прислать ему советские войска, ввести их в Афганистан? И почему об американских «Першингах», которые вот-вот могли появиться в Афганистане, твердили лишь чекисты, а у военных об этом ни полслова

Но не на совершенно же пустом месте все это возникло, не могло же все это быть лишь выдумкой резидентов или высокого чекистского начальства! Ведь должны же были быть хоть какие-то данные –  неважно, подлинные или нет, но показавшиеся весомыми и заслуживающими доверия, – добытые агентурным потом и кровью. Или умело подброшенные…

Бывший директор ЦРУ Роберт Гейтс в своих мемуарах как-то обмолвился, что ЦРУ стало оказывать помощь афганским моджахедам еще за несколько месяцев до ввода советских войск в Афганистан. Когда в начале 1998 года журналисты французского Le Nouvel Observateur задали вопрос на эту тему бывшему советнику президента США по национальной безопасности Збигневу Бжезинскому, тот охотно признал: да, «согласно официальной версии истории, ЦРУ начало помогать моджахедам… после того, как Советская Армия вторглась в Афганистан». Но на самом деле, признал Бжезинский, «еще 3 июля 1979 года президент Картер подписал первую директиву об оказании тайной помощи противникам просоветского режима в Кабуле. И в тот же день я написал президенту записку, в которой разъяснил ему, что, по моему мнению, эта помощь вызовет советскую военную интервенцию».

«И несмотря на такой риск, – спросили Бжезинского журналисты, – вы были приверженцем этой тайной операции. Быть может, вы сами желали советского вступления в войну, рассчитывая спровоцировать это? – Не совсем так. Мы не подталкивали русских к вмешательству, но мы сознательно увеличили возможность того, что они сделают это».

Но когда Советы оправдывали свою интервенцию, изумились французы, они утверждали, что сражаются против тайного вмешательства Соединенных Штатов, а им не поверили, однако это оказалось правдой. «Вы ни о чем не жалеете сегодня?» Ответ Бжезинского: «Жалеть? О чем? Эта секретная операция оказалась превосходной идеей. Она дала эффект вовлечения русских в афганскую ловушку, и вы хотите, чтобы я сожалел об этом?»

Правда, как свидетельствуют иные источники, администрация Картера начала рассматривать возможности оказания по тайным каналам практической помощи афганским повстанцам еще в самом начале 1979 года. И уже весной того же года Бжезинский не только предложил ряд мер по подрыву влияния русских на их собственном «заднем дворе», но и убедил Картера санкционировать тайную поставку моджахедам первой партии оружия. Правда, пока это были еще старые британские винтовки «Ли-Энфилд» калибра 7,7 мм. Однако важен сам факт такой поставки: противники кабульского режима поняли, что за их спиной великая держава. Агентурная информация, несомненно, утекла и в Москву. Разумеется, лавры по части разработки этой операции принадлежат не одному Бжезинскому. В своих мемуарах Роберт Гейтс написал, как еще 28 марта 1979 года сотрудник ЦРУ, эксперт по СССР Арнольд Горелик (Horelick. – Ред.) написал служебную записку тогдашнему директору ЦРУ Тёрнеру, представив возможные сценарии развития событий вокруг Афганистана. Его вывод: развитие повстанческого движения может заставить Советы вмешаться. Спустя всего пару дней заместитель Бжезинского, Дэвид Аарон, проводит в Белом доме совещание  Специального координационного комитета по Афганистану. Резюме: Соединенным Штатам следует противостоять Советскому Союзу в регионе. Представитель же Пентагона Уолтер Слокомб и вовсе предложил «втянуть Советы во вьетнамское болото». 6 апреля 1979 года на заседании того же комитета, но уже под председательством самого Бжезинского обсуждается целый спектр возможных действий, от поставок оружия до помощи в подготовке боевиков. Группа рекомендовала ЦРУ начать оказание «невоенной» помощи противникам режима. А 24 апреля Горелик вновь пишет директору ЦРУ записку относительно помощи повстанцам. Как известно, 3 июля Картер подписал первое распоряжение об оказании такой помощи. При этом Белый дом вполне осознавал, что эта помощь почти неизбежно повлечет за собой советское военное вмешательство. Так ведь на это и рассчитывали, разве нет

Наивно полагать, что острая игра могла ускользнуть от разведки КГБ. Можно даже предположить, что привлечение этого внимания входило в число задач Лэнгли. А уж как именно и через какие агентурные каналы – это технические детали. Важно то, что к осени 1979-го подчиненные Андропова забили тревогу: враг у ворот! Так ведь и Амина, можно сказать, подставили – столь резко интенсифицировали контакты с ним, что в Москве откровенно запаниковали: Амин слишком часто стал встречаться с Брюсом Амшутцем (Amstutz – Ред.), временным поверенным в делах США в Афганистане.

24 декабря Инмэн докладывает: до советского вторжения осталось 15 часов. «В тот день, когда Советы официально пересекли границу, – свидетельствует Бжезинский, – я написал президенту Картеру: «Теперь мы имеем возможность устроить СССР его собственную вьетнамскую войну». Как писал известный американский журналист и продюсер Джордж Крайл, «первая тайная поставка для афганских мятежников – около тысячи единиц стрелкового оружия и боеприпасов – состояла из вооружения, изготовленного в СССР и специально хранившегося в ЦРУ для таких случаев». И уже «через несколько дней после вторжения контейнеры с секретной базы Сан-Антонио были переправлены в Исламабад и переданы в распоряжение разведслужбы президента Зия-уль-Хака для распределения среди афганских моджахедов».

Наживка сработала: СССР получил «свой Вьетнам». И, как с удовлетворением заметил Бжезинский, «в течение почти 10 лет Москва была вынуждена вести войну, оказавшуюся неподъемной для правительства, конфликт привел к деморализации и наконец к распаду Советской империи…».

Похоже, спецоперация «Вьетнам – для Советов» могла быть действительно разыграна. Но ведь не американцы силком затащили СССР в Афганистан, и не они развязали войну. Если советские спецслужбы попались на эту наживку, то это значит: в КГБ, который был основным поставщиком информации Кремлю, были серьезные проблемы либо с качеством источников, либо с аналитикой, либо и с тем и с другим. О чем, к сожалению, видимо, и свидетельствует печальный финал – войны и страны.

На фото: Министр обороны СССР Дмитрий Устинов в 1979 году отправил советские войска в Афганистан (РИА «Новости»)