Тайна семьи Керенских

История семьи главы первого русского демократического правительства Александр Керенского, чья звезда на политическом небосклоне закатилась, едва успев подняться.

О том, что семья Керенских когда-то жила в Ташкенте, сегодня мало кому известно. Сам я узнал об этом случайно в конце 70-х годов прошлого века от кого-то из журналистов, хотя к тому времени уже несколько лет заведовал общественной приемной газеты «Известия» по Узбекистану.

Начать поиски побудила появившаяся в конце 1988 года в «АиФе» статья одного профессора об Александре Федоровиче. В первом же абзаце приводился захватывающий «факт» о переплетении судеб Владимира Ульянова (Ленина) и Александра Керенского, закончивших якобы одну и ту же Симбирскую гимназию (!). Рассказывалось также о знакомстве Александра Федоровича со всей семьей Ульяновых, и особенно близко с младшей сестрой Ленина – Ольгой. Год спустя еженедельник «Неделя» повторил версию профессора.

Но я помнил, как реагировал на публикацию в «АиФе» мой друг, собкор одной не самой известной, но весьма солидной газеты: «Знаешь, старик, по-моему, никто никуда не ездил, а придумал эту развесистую клюкву, чтобы снять пенки с сенсации». И все-таки я решил начать поиски.

А вскоре появился и «Его величество случай» в лице одного моего товарища-журналиста, подсказавшего: «Я слышал, в Ташкенте живет один ученый по фамилии, по-моему, Нильсен. Он был знаком с Керенскими лично».

Профессор Владимир Анатольевич Нильсен, оказалось, жив, здоров, работал на кафедре истории архитектуры Ташкентского политехнического института. Мы провели более часа в увлекательной беседе.

Говорили не только о семье Керенских, но и о малоизвестной непосвященным интереснейшей истории Туркестанского края. Неожиданно Нильсен спросил: «Вам известно, что на Боткинском кладбище похоронена старшая сестра Керенского Надежда?» (Боткинское – самое старое ташкентское городское кладбище, открытое в русской части города в конце XIX века. Название свое получило от названия улицы, проходящей мимо.)

Профессор рассказал немного о Надежде Федоровне. Она была женой знаменитого туркестанского и ташкентского архитектора Георгия Михайловича Сваричевского. В Ташкенте и сейчас стоят прекрасные дома, построенные по его проекту: здание авиационного техникума, бывшее Мариинское училище и многие другие. Им проектировались все вокзалы и пристанционные сооружения на железнодорожной линии Ташкент – Оренбург. Человеком Георгий Михайлович был весьма состоятельным, очень любил свою жену. Умерла она в молодом возрасте. Спустя несколько лет Сваричевский женился вторично. Сын от второго брака проживал в Ленинграде. Любезный профессор дал его телефон и адрес. Попутно Владимир Анатольевич объяснил: здание монгольского консульства – это Сваричевского, а Керенские жили рядом в одноэтажном доме на самом углу нынешних улиц Маркса и Гоголя.

Назавтра мы вдвоем с товарищем явились на кладбище, облазили все возможные и невозможные углы, но могилу не нашли. Через день я вновь появился у В.А. Нильсена. Владимир Анатольевич посмотрел в расписание: «У меня есть час с небольшим. Поехали». На моих «Жигулях» уже через пятнадцать минут мы прибыли на место. Действительно, все оказалось просто и ясно: мы сворачивали с дороги несколько раньше, а надо было пройти с десяток метров ближе к церкви, куда и привел Нильсен. В невысокой старинной чугунной ограде стоял огромный двухметровый крест из черного мрамора с выбитой золотом надписью: «Надежда Федоровна Сварчевская (именно так, с пропущенной «и». – Е.Д.). 16.08.1875–26.04.1911». Внутри ограды находилось еще несколько могил, и среди них, рядом, стояли два больших чугунных креста без надписей, которым тогда я не придал никакого значения.

Так начался поиск следов семьи Керенских в Туркестане. Через неделю он привел меня в Центральный Государственный архив Узбекской ССР, сокращенно именуемый ЦГА.

Федор Михайлович, отец

Было известно, что отец Александра, Федор Михайлович Керенский, служил в Ташкенте в должности Главного инспектора училищ. В описи фонда
н. 47 инспекции училищ ожидала первая удача: под н. 2551 значилось дело «О назначении Ф.М. Керенского Главным инспектором училищ». Жду заказа и наконец открываю долгожданный том вековой давности. Первые семнадцать листов дела отсутствуют, о чем на последней странице произведена запись еще в 1980 году. Непонятно. Обыкновенно сначала идут общие документы: анкеты, формуляры и тому подобное, откуда можно почерпнуть первоначальные сведения, хотя бы о составе семьи. Но Лиля Халиловна, мой помощник в отделе, кладет дело с дневниками

Н.П. Остроумова, судьба которого, в бытность студентом Казанской духовной академии, пересеклась с судьбой Федора Михайловича Керенского, учившегося в те времена в Казанском университете. Дневники Николая Петровича, служившего ряд лет под началом Федора Михайловича, оказались прелюбопытнейшие. В ту пору, то есть когда Керенский стал Главным инспектором училищ Ташкента, ему шел сорок первый год. Свое обучение Федор Михайлович начал в Пензенской духовной семинарии. Окончив курс и выдержав испытание, он был определен учителем русского языка в Пензенское уездное училище. Отслужив два года, поступил в Казанский Императорский университет на историко-филологический факультет. В Казани они и встретились с Николаем Петровичем Остроумовым. Затем служба в Казани, Вятке, Симбирске. (Из формулярного списка: «Приказом г. Министра народного просвещения от 5 мая 1879 года, за н. 6, перемещен директором в Симбирскую гимназию с 24 марта 1879 года».

Еще пребывая в Казани, Федор Михайлович вступил в брак с Надеждой Александровной, урожденной Адлер. Н.П. Остроумов в своих дневниках пишет о происхождении Н.А. Адлер – потсдамская немка. В 1875 году в семье Керенских появился первый ребенок, дочь Надежда. А затем каждые два года любящая супруга дарила счастливому отцу детей. В 1877 году появилась на свет Елена. В 1879-м, незадолго до переезда в Симбирск, Анна. В Симбирске, где семья Керенских проведет ровно 10 лет, у них появятся два сына: Александр – 22 апреля 1881 года и Федор – 17 июня 1883 года.

В Симбирске Керенские познакомятся и будут поддерживать товарищеские отношения с семьей Ульяновых, глава которой – Илья Николаевич – станет непосредственным начальником Федора Михайловича. В январе 1886 года Илья Николаевич скончался. В следующем году окончил гимназию Керенского Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Памятуя о давней дружбе с его отцом, Федор Михайлович выдал Володе Ульянову прекрасную характеристику, открывшую путь в Казанский университет. Подписал документ, зная, что брат В.И. Ульянова казнен как государственный преступник несколько недель назад.

2 мая 1889 года следует Высочайший приказ по Министерству народного просвещения о назначении Федора Михайловича Главным инспектором училищ Туркестанского края. Собрав пожитки, большое семейство Керенских двинулось в далекий и незнакомый Туркестан.

Тут самое время вспомнить о статье в «АиФе» о «переплетении судеб». В момент выезда из Симбирска Александру Федоровичу только-только исполнилось восемь лет. Какие же «близкие отношения» могли быть в этом возрасте у Саши с 18-летней Ольгой? И позже они не встречались – через два года Ольга Ульянова умерла в Петербурге. В Симбирскую гимназию мальчик не поступал вообще. Так что же «сплелось» – осталось загадкой.

Путь Керенских через знойную азиатскую пустыню был долгим и трудным. Железнодорожная ветка тогда доходила только до Самарканда, и остававшиеся триста верст до Ташкента надо было трястись в повозке по пыльной и ухабистой дороге. Добралась семья в столицу Туркестанского края только в конце июня.

Из дневника Николая Петровича Остроумова: «Среда. 28 июня 1889 года. Прибыл в Ташкент Главный инспектор училищ Ф. Керенский с семьей… Приехали они из Самарканда в двух экипажах, в сопровождении учителя Миропольского. Я тотчас отправился на казенную квартиру Гл. инспектора на углу Московской улицы и Воронцовского проспекта поздравить прибывших с приездом. Жена его имела нездоровый вид. Дети Керенских тоже не отличались цветущим здоровьем».
Несмотря на давнее знакомство, близкими друзьями они не стали. Отношение к товарищу-начальнику Остроумов определяет на первой же странице дневника: «Служебное общение мое с Ф.М. Керенским оставило в моей памяти неизгладимый (не скажу – приятный) след…» Под стать началу и характеристика Федора Михайловича: «Был властным руководителем. По личному характеру был выдержан и не общителен (написано сверху зачеркнутого «осторожен». – Е.Д.), самокритичен, считал местных педагогов ниже себя по уму. Особенно избегал он критики правительства и министерских распоряжений…» Интересен и словесный портрет Керенского: «Рост выше среднего, общее сложение мужественное, большая голова на толстой шее, широкая грудь и такая же спина. Высокий лоб и маленькие глаза… широкий подбородок, цвет кожи смуглый. Волосы на щеках и бороде бритые. Походка тяжелая, увалистая». Но, заключает Остроумов, учебное дело в крае Керенский крепко держал в своих мускулистых руках.

Туркестанский край станет вершиной карьеры Федора Михайловича Керенского. Он прослужит здесь свыше двух десятилетий – до 1910 года. При Главном инспекторе Керенском только в одном Ташкенте откроется свыше 30 новых учебных заведений, например, первое одноклассное мужское училище, второе татарское мужское приходское училище, Мариинское женское училище, пятая и шестая русско-туземные школы, училище для мальчиков – бухарских евреев, частная школа Гориздро.

Александр Керенский

Зная, какое учебное заведение окончил Александр Федорович, заказываю дела по Ташкентской мужской гимназии. В деле, или, по-архивному, в «единице хранения» н. 253 «Об испытании на аттестат зрелости за 1899 год», находим экзаменационные документы класса, где учился Саша Керенский: списки учеников, билеты, темы сочинений и прочую школьную атрибутику. Ого! Оказывается, Александр – круглый отличник, последний год учившийся без единой четверки и получивший золотую медаль. В голове проносится мысль: в октябре 1917 года власть у бывшего круглого отличника Керенского отобрал не менее круглый отличник Ульянов, имевший такую же золотую медаль. Вот где оно – «судьбы сплетение»

Воспоминания Остроумова расположены в нескольких папках, и в «единице хранения» н. 66 обнаруживаю листы, посвященные учебе Александра Федоровича в Ташкентской гимназии, с критическими замечаниями, оценками и суждениями его учителя. Не всякому ученику, понятно, такая честь – только фигурам исторического масштаба.

Начинает педагог свои записи с примера лжеистории – постоянной, на протяжении десятилетий спутницы всего, что касалось фигуры первого русского премьера. «Об ученике Ташкентской гимназии Александре Федоровиче Керенском в журнале «30 дней» за 1927 год, в очерке М. Ильина под заглавием «В семнадцатом году» напечатана краткая заметка о Сашином детстве в следующих выражениях: «В октябре 1894 года седой директор Ташкентской гимназии, собрав в актовом зале вверенных ему питомцев, обратился к ним с прочувственным словом: «Дети! Нашу родину постигло тяжкое, неизбывное горе: скончался Александр III, наш мудрый, обожаемый монарх…» Общее молчание. И вдруг тишину прорезают визгливые ноты истерики. На полу в припадке бьется маленький гимназист. Это – Саша Керенский. Он был единственным – свидетельствуют его товарищи по гимназии, – кто не смог спокойно вынести известие о смерти царя. Предчувствовал ли уже тогда Керенский, что в будущем он окажется в Зимнем дворце и осуществит свое, более оригинальное, чем почтение, желание спать именно в царской постели?..»

По поводу этой заметки я, как бывший директор Ташкентской гимназии в указанное время, считаю себя обязанным заявить, что М. Ильин сообщает неправдоподобный, хотя интересный по выдумке из жизни бывшего ташкентского гимназиста факт. Очевидно, что в краткой заметке М. Ильина воспроизведено посещение Ташкентской гимназии в октябре 1894 года седым попечителем Кавказского учебного округа Кириллом Петровичем Яновским, при котором я находился во все время его осмотра гимназии. Но я не слышал визгливых звуков истерического припадка маленького гимназиста, бившегося на полу при известии о смерти русского царя…»

Следом Николай Петрович пишет, как, возмущенный лжесвидетельством, он встретился с двумя бывшими гимназистами, к тому времени профессорами – Г.Н. Черданцевым и Л.В. Ошаниным. Они рассказали ему, что при известии о смерти императора Александра III в 1894 году гимназисты были собраны в актовом зале и, когда Н.П. Остроумов как директор сообщил им об этом печальном для России факте, у многих гимназистов навернулись слезы, а у одного крупная слезинка скатилась по щеке на пол, но никто не произвел никакого звука. И Саша Керенский в то время был уже не маленьким мальчиком, а тринадцатилетним подростком, добавляет педагог.

Может быть, именно подобные измышления о жизни Керенского и побудили Николая Петровича взяться за перо и самому изложить известные ему сведения о той далекой поре. Сведения, долгое время оставались неопубликованными из-за того же страха перед фамилией. И, надо заметить, – страха обоснованного. Кое-кто расплатился за это жизнью, о чем мы узнаем ниже, а сейчас откроем воспоминания Остроумова.

«…Он был любимым сыном своего гордого отца и самолюбивой и властной матери, которые лелеяли его, как первого сына в своем семействе, и на которого возлагали свои фамильные надежды. Поэтому мальчик – Саша Керенский – рос баловнем в своей семье и уже в детстве позволял себе выходки, оправдываемые даже разумною родительской любовью. Поступив в приготовительный класс Ташкентской (классической) гимназии, этот бойкий и избалованный шалун, очевидно, сознавал про себя, что он – сын Главного инспектора училищ в Туркестане и что поэтому могут быть позволительны такие шалости и кривляние над подчиненными его отца. Так, однажды я и секретарь управления учебы сидели у Керенских в столовой за вечерним чаем в присутствии всей их семьи. Секретарь сидел лицом к хозяйке, на конце стола, а я рядом с хозяином. Когда я разговаривал с хозяевами, Саша зашел за стул секретаря, и кривлялся у него за спиной, и, не останавливаемый родителями, вертел своими растопыренными пальцами над головой секретаря, и даже касался волос на его затылке… Секретарь (типа Молчалина) не мог не чувствовать этого, но не обращал внимания на шалости сына властных хозяев, а мне, как педагогу, бросилась в глаза такая вольная шаловливость сына начальника учебных заведений

Резвый шалун обнаруживал и другую склонность бороться с другими гимназистами, не рассчитывая сил противника. Он вместе со своими сестрами и младшим братом бывал у нас в праздничные дни. Однажды вздумал Саша побороться с моим сыном. Старший мальчик уложил Сашу на пол, да так, что тот стукнулся затылком. И, – продолжает Остроумов, – пожаловался дома на оказанное ему неуважение. Мать задорного бойца не преминула высказать мне при свидании свое неудовольствие по этому поводу, в виду возможности серьезного вреда от ушиба головы… Других последствий от рассказанного случая не было. Но вскоре мне пришлось пережить более серьезную неприятность как директору гимназии…»

В то время Саша учился в приготовительном классе, и ученики 1-го и 2-го классов относились к ним свысока. «…А.Ф. Керенский возглавил «освободительное» движение приготовишек, решивших дать бой на улице, по пути домой, насмешникам. Саша на уроке чистописания занялся составлением списка «отряда», что было замечено учителем, не преминувшим доложить инспектору гимназии. Старший инспектор, несмотря на мое благодушное отношение к проступку малыша Керенского, настоял на внесении в дневник ученика замечания о шалости его для сведения родителей. Свою настойчивость в этом случае инспектор мотивировал тем соображением, что сын главного инспектора не должен пользоваться привилегиями сравнительно с его одноклассниками…

Когда ученик Керенский предъявил своим родителям упомянутую запись в его дневнике, то отец и мать и другие дети, а также и старушка няня Саши Керенского растрогались до слез и рыданий… Заслуженный педагог – отец шаловливого гимназиста – нашел нужным вызвать меня как директора гимназии для объяснения с ним уже в начальническом тоне. Явившись в квартиру родителей ученика Керенского, я увидел их в сильно возбужденном настроении, в котором личное огорчение соединялось с оскорбленным самолюбием властных родителей… Я услышал от Керенского-отца такие патетические восклицания: «Мы сохраним этот дневник для истории…» Меня удивило такое высокомерие опытного педагога в отношении своего сына, какого не проявил даже германский император Фридрих в отношении своего сына Вильгельма, учившегося в гимназии».

В примечании Н.П. Остроумов рассказывает эту поучительную историю – как директор Потсдамской гимназии, единственный, кто согласился взять императорского сына на обучение, предупредил отца, чтобы этот ученик ничем не отличался от остальных сотоварищей-гимназистов. Согласившийся император в дальнейшем посещал директора как отец ученика, но не как кайзер Германии.

Сашина резвость и шаловливость вызывались только издержками роста и развития. В дальнейшем у Остроумова-педагога претензий к его поведению нет: «К нашему благополучию… ученик Керенский, как способный мальчик, учился хорошо и не вызывал замечаний учителей по поводу его успехов и поведения».
Остроумов запомнил такую деталь в характере Александра: «В развитии природных наклонностей гимназиста Керенского была замечена преобладающая черта – живость темперамента и самолюбивое стремление выдвигаться из окружающей его товарищеской среды, чтобы казаться и обращать на себя внимание публики». Далее Николай Петрович рассказывает, как Саша с удовольствием помогал настоятелю при богослужении, участвовал в гимназической эстраде, что и давало ему возможность сравняться со старшеклассниками, принимавшими участие в этих мероприятиях. Немного забегая вперед, расскажу, как чуть позже, просматривая дела людей, занимавших далеко не последние роли в Туркестанском крае, я обнаружил в фонде Николая Гурьевича Маллицкого, ученого, педагога, редактора газеты и городского головы, папку с брошюрой: «Отчет о состоянии Ташкентской мужской гимназии за 1893–1898 годы». В ней, кроме сведений о преподавателях, учениках (в их списках два брата Керенских: Александр – 8-й класс и Федор – 6-й), состоянии библиотек и т. д., и т. п., в разделе «Выдающиеся дни в жизни гимназии» имеются программы литературно-вокально-музыкальных вечеров. Читаю программу вечера, 31 января 1896 года. Отделение первое. Седьмым по списку номером: «Стих Рылеева «Сусанин». Читает уч. 5-го кл. А. Керенский».

Листаю дальше. Страница 95. Программа за 19 февраля 1897 года: «Отделение первое. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор», второе действие. В роли Ивана Александровича Хлестакова уч. 6-го класса А. Керенский». А это что? В роли Сквозник-Дмухановского, городничего, ученик 8-го класса Каплан, в роли Петра Ивановича Добчинского ученик 7-го класса Ульянов. Вот уж где действительно «переплетение судеб»! Встретились: Керенский, Ульянов и Каплан!
Отвеселившись, переворачиваю страницу. Программа – 13 февраля 1898 года. Комедия Островского «Лес». Ученик 7-го класса А. Керенский в роли Ивана Ксенофонтовича Иванова, отставного учителя. Перевернув последнюю страницу отчета, задумываюсь: насколько же та гимназическая жизнь отличалась от нынешней школьной. А уровень подготовки? Одних языков учили четыре: латинский, греческий, французский и немецкий. Это не считая русского и церковнославянского

Пролетели ученические годы. В мае 1899-го выпускной, восьмой класс Ташкентской мужской гимназии приготовился к сдаче экзаменов для получения аттестата зрелости.

Первым 10 мая сдавали экзамен по Закону Божию. Александру достался билет под н. 4: «Создание человека по образу и подобию Божию. Грехопадение прародителей. Лжеучение Пелагия относительно первородного греха. Взгляд римско-католиков на первобытный грех, как на утрату первобытной праведности. Римский догмат о непорочности зачатия Пресвятой Девы». Оценка — «отлично».

Второй экзамен – по русскому языку. Александр Керенский вытягивает билет под н. 9: «Роман. Происхождение романа. Роман Сервантеса. Общечеловеческое значение «Дон Кихота». Романы Ричардсона. Исторический роман Вальтера Скотта». «Отлично»!

24 мая экзамен по истории. Александру попадается билет н. 8: «Уничтожение местничества. Перемены в русском обществе перед появлением Петра Великого. Положение женщины. Пунические войны (1-я и 2-я). Орошение Италии. Северное пространство Российской империи (Архангельская губерния). И снова – 5!
29 мая – математика. У Керенского билет н. 1: «Деление алгебраических выражений. Поверхность и объем шара. Основные тригонометрические функции и соотношения между ними». Пятерка!

Спустя несколько недель Александр Федорович отбыл в Петербург для поступления в университет. Согласно существовавшим в те времена правилам характеристика на руки ученику не выдавалась, а направлялась спецпочтой в указанное им учебное заведение. «24 июня 1899 г. Н. 993. Секретно. Г. Ректору С.-Петербургского Императорского университета… Имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что окончивший курс в текущем 1899 году во вверенной мне гимназии с аттестатом зрелости Керенский Александр имеет очень хорошие способности и выдающееся умственное развитие… с особенным интересом занимался историко-литературными предметами и отличался начитанностью. К требованиям гимназической дисциплины относился всегда с должным вниманием. Характер имеет живой и впечатлительный, но, как юноша благовоспитанный, дурных наклонностей никогда не проявлял; в политическом отношении он вполне благонадежный…»

Надежда Александровна Керенская, мать

В дневниковых записях-воспоминаниях Н.П. Остроумов посвятил несколько строчек матери Александра Федоровича Надежде Александровне Керенской. Но мне в тональности строчек почудилась некая субъективность оценок, навеянная, по-видимому, натянутыми отношениями между Ф.М. Керенским и Николаем Петровичем. «Супруга Керенского – особа самолюбивая, гордящаяся своим положением как жена начальника учебных заведений». Сказать по правде, гордиться было чем: по нынешним меркам должность Федора Михайловича соответствовала примерно должности министра просвещения республики. Жаль, что не обратил внимания Н.П. Остроумов на такую черту характера Надежды Александровны, как принципиальность. В папке с его мемуарами имеется конверт с различными письмами и визитными карточками, среди которых я и нашел записку супруги Главного инспектора училищ об отце (священнике) Екатерининском. Суть ее состоит в следующем. На торжественной службе в честь христианского праздника в храме, заполненном родителями с детьми, многим, в том числе и Надежде Александровне, стало ясно, что отец Екатерининский находится в состоянии легкого подпития. Надежда Александровна просила Николая Петровича передать священнику об отказе ему в приеме в доме Керенских. Пробегаю глазами текст. Совершенно неожиданно попалось письмо с такими строчками: «Вскоре после моего отъезда в Петербург умерла жена Керенского» и дата – июнь 1905 года. Значит, Надежда Александровна умерла и похоронена в Ташкенте?

Немедленно заказываю подшивку газеты «Туркестанские ведомости» за 1905 год и спустя полчаса в нетерпении перелистываю страницы, начав с апреля. Дойдя до мая, читаю в номере 68: «Сегодня, в воскресенье 8 мая, в 8:30 утра состоится освящение вновь выстроенной церкви на Ташкентском кладбище». А в следующем номере от 11 (24) мая обведенное траурной рамкой сообщение: «Вчера, во вторник 10 мая, состоялось погребение скончавшейся в воскресенье, 8 мая, в 1 час дня, Надежды Александровны Керенской, бывшей одно время председательницею Туркестанского благотворительного общества и недавно избранной почетным членом общества вспомоществования учащимся в учебных заведениях города Ташкента». В следующем выпуске «Туркестанских ведомостей» маленькая заметка: «Муж и дети Надежды Александровны Керенской приносят глубокую благодарность всем лицам, молитвою об усопшей почтившим память ея и принявшим участие в постигшем их горе».

Вот тут-то я и вспомнил о двух черных чугунных крестах без надписей рядом с могилой Надежды Федоровны. Один из них, стало ясно, принадлежит Надежде Александровне. А кто же тогда покоится под вторым? Пока ответа не было

Елена, Анна и Федор Керенские

Итак, у меня появилась никогда ранее не публиковавшаяся информация об отце, матери и одном из сыновей – известном политике. Но остальные члены семьи – неужели они не представляют интереса для истории? Сколько на сегодня издано и переиздано книг о семействе Ульяновых, знаменитом своим родством с Владимиром Ильичем! Однако и фигура Александра Керенского, при всей спорности, имеет поистине мировое значение. Решаю продолжать поиски следов остальной родни.

Где могли учиться сестры? Либо в женской гимназии, либо в Мариинском училище. Заказываю описи фондов и начинаю подбирать дела. Просматриваю новую груду и – удача! Одно из дел именуется: «О назначении Елены Керенской и т.д. классной надзирательницей Ташкентской женской гимназии». Выходит, Елена пошла по стопам отца. Открываю синюю обложку с потрепанными от столетнего хранения краями. Лист первый: рапорт на бланке директора гимназии от 8 января 1895 года на имя Главного инспектора училищ: «Окончившая в прошлом, 1893/94 учебном году курс во вверенной мне гимназии, с правом на получение звания домашней наставницы, девица Елена Керенская обратилась ко мне с прошением об определении ея классною надзирательницею женской гимназии на вакансию уволенной от службы госпожи Богданович… Госпожа Керенская с самого начала текущего учебного года беспрерывно исполняет до сего времени обязанности классной надзирательницы во II классе…»

9 января следует приказ генерального штаба Туркестанского края по учебному ведомству о назначении Елены Федоровны Керенской на должность. 8 мая Елена в должности утверждается.

Из формулярного списка Е. Керенской: «Составлен на 1 января 1896 г. 18-ти лет от роду, родилась 6 февраля 1877 года, знаков отличия не имеет, жалованье получает 450 руб. в год. Воспитанье получила сначала в Симбирской, затем в Ташкентской женской гимназии, в последней из которых окончила курс наук в 1894 году с награждением ЗОЛОТОЙ МЕДАЛЬЮ».

Как видим, сестра в прилежании не уступала брату. Прослужив в гимназии более трех лет, Елена Керенская обратилась с прошением об увольнении ее от должности «по случаю поступления в слушательницы С.-Петербургского женского медицинского института». 12 августа 1898 года директор гимназии в своем докладе Главному инспектору поддержал прошение молодого педагога.

А вот с младшей сестрой, Анной, мне не повезло. Единственно, где она упоминается (не считая отцовского служебного формуляра), – в фонде Главного инспектора училищ. На бланке председателя Туркестанского окружного управления Российского общества Красного Креста письмо от 22 июня 1906 года: «Милостивый государь Федор Михайлович! С соизволения Августейшей покровительницы Российского общества Красного Креста, Государыни Императрицы Марии Федоровны, Главное управление общества, согласно принятому постановлению своему от 18-го сего мая, предоставило Вашей дочери Анне Федоровне право ношения Высочайше установленного 24 июня 1899 года знака Красного Креста за труды по сему обществу. Препровождая при сем знак… прошу Вас, согласно положению о сем знаке, выслать в Окружное управление 25 рублей».

Подняли дела общества Красного Креста. Но по 1906-му и более ранним годам списков членов не сохранилось. В более поздних Анна уже не встречалась. Увязав награждение с недавно окончившейся Русско-японской войной, перебрал дела медсестер госпиталей. Ничего нет. Не значилась Анна и в списках учащихся гимназий. Однако в Ташкенте существовало много частных учебных заведений, о воспитанниках которых сведений в архиве не нашлось…
Зная о существовании младшего брата А.Ф. Керенского – Федора и разницу в возрасте между ними – два года, без особых затруднений нахожу его в списках мужской гимназии. Федор Федорович не был такой яркой натурой, как его брат.

Восьмой, выпускной класс Федор закончил неплохо. Правда, без золотой медали, как его брат и сестра, но и без троек. Младший Керенский решил поступать не только в тот же

С.-Петербургский университет, где уже учился Александр, но и на тот же юридический факультет.

Туркестанцы в Петербурге

Перебирая личные фонды, я натолкнулся на незнакомое имя – Николай Порфирьевич Архангельский, доцент, заслуженный учитель Узбекской ССР. В его деле я впервые встретил упоминание о «Туркестанском студенческом землячестве в Петербурге». На мое счастье оказалось, что в архиве имеется несколько дел об этой организации. Заказываю их, а пока продолжаю просматривать документы Н.П. Архангельского и в одной из папок обнаруживаю воспоминания о его учебе в Петербурге и знакомстве с А.Ф. Керенским, где, кстати, Николай Порфирьевич уведомляет нас о правильном произношении этой фамилии. Он пишет, что Александр Федорович произносил свою фамилию с ударением на первой «е».

Александр Федорович к этому времени уже трудился в Петербургской адвокатуре. Адвокаты тогда, правда чисто условно, делились на три группы по категориям проводимых дел: уголовные, гражданские и политические. Керенский с самого начала своей деятельности входил в группу «политиков». Познакомились они, как рассказывает Николай Порфирьевич, в Туркестанском землячестве, в правление которого входили А.Ф. Керенский и позже Н.П. Архангельский. Когда же мне на стол легли папки с делами землячества, я увидел в протоколах фамилию, сразу приковавшую внимание: Л.В. Фрунзе. Родственница? Оказалось – родная сестра. Людмила Васильевна Фрунзе, член правления. Она значится в протоколе от 7 ноября 1911 года в списке присутствующих на заседании под номером 7, следующим, восьмым, идет Александр Федорович Керенский

А за два года до этого разыгралась целая драма, документальные следы которой сохранились в одной из «единиц хранения». Телеграмма из Москвы в Петербург на имя Л. Фрунзе: «Миша (то есть Михаил Васильевич Фрунзе. – Е.Д.) приговорен приезжайте Владимир, 27 января 1909 года».

На следующий день Людмила Васильевна пишет заявление: «Председателю правления Туркестанского землячества (по свидетельству Архангельского, им в то время был А.Ф. Керенский. – Е.Д.). Прилагая при сем телеграмму из Москвы, сообщающую о смертном приговоре над братом моим, Михаилом Фрунзе, обращаюсь к правлению Туркменского землячества с усиленной просьбой помочь мне в трудный день свидания с братом и принести ему посильную помощь своим присутствием в г. Владимире, в тюрьме которого он находится.

В настоящее время мне более чем когда-либо нужны деньги, которые были ассигнованы Правлением землячества в ноябре месяце в сумме 150 рублей.
Признавая затраты, которые приходится делать Правлению зем-ва по устройству вечера, все-таки надеюсь, что Правление поймет то безвыходное положение, в котором находится мой брат и я, и окажет мне посильную помощь из ассигнованной раньше суммы, хотя бы и не в полном размере.
P. S. Деньги прошу переслать в Москву по следующему адресу: Большая Спасская ул., д. Белорукова-Навроцвало, кв. н. 3, Александре Павловне Гаврилиной для передачи Людмиле Фрунзе. Л.В. Фрунзе. 28 января 1909 г.».

В тот же день согласно сводной ведомости Людмила Васильевна полностью получает просимую сумму.

Вот уж действительно – судьбы сплетение!

Удары судьбы

Деятельность Федора Михайловича в хлопотной должности Главного инспектора училищ подходила к концу. Здоровье его с каждым годом ухудшалось.
12 декабря 1909 года Ф.М. Керенскому в Ташкент приходит телеграмма из Симбирска: «Собравшись в день столетнего юбилея Симбирской гимназии, бывшие Ваши воспитанники шлют своему любимому директору сердечную благодарность за вложенные твердые начала и желают Вам многих хороших дней». А прошло ни много ни мало целых 20 лет!

Но, к сожалению, хороших дней остается совсем немного, и спустя всего полгода после юбилейной телеграммы Ф.М. Керенский подает доклад: «Переутомление и усиливающееся болезненное состояние мое требует, по совету врачей, немедленного прекращения занятий и систематического лечения. Докладывая об этом, покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство освободить меня от исполнения служебных обязанностей. 27 июля 1910 года».

Как нам уже известно, в 1911 году семью Керенских постигает второй после смерти матери удар – в тридцатилетнем, цветущем возрасте умирает старшая дочь – Надежда Федоровна, по мужу Сваричевская.

Спустя год с небольшим новый Главный инспектор училищ, Аркадий Александрович Соловьев, пишет докладную записку на имя Туркестанского генерал-губернатора: «Его Высокопревосходительству А.В. Самсонову… 8 сего июня в гор. С.-Петербурге скончался после тяжелой и продолжительной болезни бывший Главный инспектор училищ Туркестанского края Федор Михайлович Керенский.

Служащие в Управлении учебными заведениями Туркестанского края, а также учащиеся в средних и низших учебных заведениях города Ташкента выразили желание отслужить по нему панихиду. Панихида предполагается завтра, 13 сего июня, в 1 час дня в домовой церкви Туркестанской учительской семинарии».
Слева, в углу, размашистая резолюция генерал-губернатора: «Конечно, разрешаю».

Словно злой рок преследует семью Керенских. Еще через год из Петербурга в Ташкент приходит письмо из Департамента общих дел по пенсионному обеспечению, датированное 9 мая 1913 года: «Вследствие отзыва от 30 января сего года уведомляю Ваше Превосходительство, что совершеннолетней, неизлечимо больной дочери б. Главного инспектора училищ Керенского, Елене Керенской… назначена мной пенсия в размере одной четвертой части пенсии отца (3000 рублей), именно по 750 рублей…»

Федор Федорович Керенский

Касаясь судьбы А.Ф. Керенского после октябрьского переворота 1917 года, Николай Петрович Остроумов пишет: «…об отзывах о Керенском не слышали ни его гордые родители, плакавшие над его дневником, ни младший брат его Федор (бывший тов. прокурора в Ташкенте), сказавший самодовольно моему хорошему знакомому во дни славы его брата: «Что скажет бывший директор нашей гимназии о моем брате Саше теперь?» И в сноске Остроумов дополняет: «Судьба его была тоже печальна: он был убит выстрелом из ружья только потому, что был братом Александра Керенского, громкой славой которого восхищался».
Из дневника мне стали понятными два обстоятельства. Первое, что Федор Федорович служил в судебном ведомстве, поскольку прокуроры, по структуре правовых органов того времени, входили в состав судебных палат или округов

Второе, что он был убит в Ташкенте. Но когда и кем – не ясно. Если бы Николай Петрович указал в дневнике хотя бы год – сколько бы он сэкономил мне времени и сил. Увы, о дате не было даже намека. Но, исходя из особенностей того смутного времени, это должен был быть 1917 или 1918 год, решил я для себя. И почему-то мне вспомнился второй черный крест на Боткинском кладбище.

Выясняю, что в архиве имеются документы Ташкентской судебной палаты и прокурора при ней, Ташкентского окружного суда с прокурором и отдельно прокуроров. Для представления о количестве дел (единиц хранения) в одном фонде приведу в качестве примера такую цифру: только в описи судебной палаты их около двух тысяч. А то, что интересует исследователя, может находиться в одной-двух папках, зачастую поименованных совсем не по твоей теме.
Но, слава богу, одно из дел называлось: «Счета в употреблении аванса, отпущенного товарищу прокурора Ташкентской судебной палаты Ф.Ф. Керенскому на разъезды по делам службы».

Эти сухие бухгалтерские документы означали, что в конце 1918 года Ф.Ф. Керенский был жив.
Более недели ушло на переборку дел, пока не нашлись несколько, имеющих отношение к Федору Федоровичу. В одном из них был и формулярный список, составленный в 1910 году, с поправками в 1913-м.

К 1913 году Федор Федорович получает чин коллежского секретаря и повышение по должности. Ташкентский окружной суд… Товарищ (по-нынешнему «помощник». – Е.Д.) прокурора Ашхабадского окружного суда.

Два года прослужил Федор Федорович в Ашхабаде. О его должностных качествах и способностях лучше всего говорят документы. Например, представление на имя председателя Ташкентской судебной палаты от 14 декабря 1915 года: «…составил себе прочную репутацию выдающегося судебного работника, обладающего исключительной трудоспособностью, энергией и основательным запасом юридических знаний.

Нравственные его качества и твердость политических убеждений не составляют желать ничего лучшего, а его уравновешенность и корректность на службе и в частной жизни делают особенно желательным его перемещение в Ташкент, который является административным центром края…»

Ташкент для Федора Федоровича был желанным городом по многим причинам. Здесь прошли его детские и юношеские годы, здесь находился отчий дом, и, наконец, в 1912 году, незадолго до перевода в Ашхабад, 29-летний прокурор женился на учительнице Мариинского женского училища Н.А. Севериной.
Последний документ, имеющий отношение к Федору Федоровичу, который мне удалось обнаружить, датирован 30 ноября 1918 года. К этому времени Ф.Ф. Керенский исполняет обязанности прокурора Ташкентской судебной палаты – высшая ступень в краевой иерархии.

Десятки пересмотренных дел со списками осужденных, арестованных, сидящих в Ташкентской тюрьме успеха не принесли. По совету многоопытных архивистов, знающих от меня, что Федор Федорович был убит, решаю посетить городской архив ЗАГСа, где имеются книги регистрации смертей.

Представляюсь, объясняю цель своего визита. Заведующая сначала говорит о каком-то письменном запросе, но потом решается показать мне старые книги. Начинаю с 1918 года. На букву «К» всего три фамилии. На остальные примерно столько же. Одно из двух: или в 1918-м резко прекратили умирать, или резко перестали регистрировать умерших. Склоняюсь больше ко второму варианту.

Просматриваю до 1926 года – когда Н.П. Остроумов начал писать воспоминания. Керенских нет.

Где еще регистрируют умерших? Да на кладбище, конечно!

Прямо из архива ЗАГСа двигаюсь на Боткинское кладбище. В конторе меня уже знают по прошлым визитам. Рассказываю суть дела. Бухгалтер Мария Николаевна объясняет, что старые книги хранятся в шкафу и она сама их посмотрит в течение 3–5 дней. Благодарю и уезжаю.

Тогда же решаю, что настала пора потревожить живых людей, в памяти которых только и могут сохраниться интересующие меня детали. Начинаю с Ленинграда. Несколько дней накручиваю диск, набирая номер Николая Георгиевича Сваричевского. Наконец дозвонился. Знакомимся. Рассказываю о своих поисках, спрашиваю о Федоре Федоровиче, интересуюсь фотографиями семьи Керенских.

Николай Георгиевич расспрашивает об уцелевших памятниках. Он очень давно не был в Ташкенте и удивлен, что все в общем-то сохранилось. Но для меня сведений не так уж и много. Фотографии семьи Кeренских были – Федора Михайловича, Надежды Александровны, Александра Федоровича, Федора Федоровича, но… их уничтожили в 1930–1940-х годах, боясь возможных репрессий. О смерти Ф.Ф. Керенского в Ташкенте Николай Георгиевич слышал от родителей. Произошло вот что. После революции (в каком году он не знает) Федор Федорович шел по своим делам где-то в районе железнодорожных путей. Его остановил красногвардейский патруль для проверки документов. Узрев в документах фамилию Керенский, его тут же расстреляли

Преступление заключалось не в совершении конкретных злодеяний, а в принадлежности к роду. Немудрено, что все, кто знал об этой истории, жгли фотографии и боялись вслух произнести фамилию Керенских. A в издательствах как черт от ладана кидались прочь от рукописей, посвященных опальной семье.
На прощание Николай Георгиевич пообещал позвонить мне, если что-то вдруг обнаружится, и посоветовал найти дальнего родственника Виктора Сваричевского, живущего в Ташкенте. Надо же такому быть, что Виктора я знал лично. Он был в 1970-х годах фотокором журнала «Огонек». Дня три мне понадобилось, чтобы найти его новый номер домашнего телефона. Звоню. Жена отвечает: «Виктор в командировке, будет дней через пять». Ничего, подождем.

Виктор Сваричевский позвонил где-то в середине недели. Договорились встретиться в воскресенье у меня, чтобы спокойно обо всем поговорить.
Из рассказов бабушки (по отцу) Нины Владимировны Виктор знает с детства, что на кладбище в их фамильной ограде похоронены, кроме Надежды Федоровны, отец и мать Александра Федоровича Керенского. Начинаю рассказывать обо всем, что удалось за эти месяцы установить, в том числе сообщаю место смерти и Федора Михайловича – Петербург. Но Виктор припоминает, что вроде бы бабушка рассказывала ему, как тело Ф.М. Керенского позже перевезли из Петербурга в Ташкент и похоронили рядом с телом жены.

Итак, в 1911 году умерла Н.Ф. Керенская (Сваричевская). Ее безутешный муж заказывает в Петербурге крест из черного мрамора и литую ограду по собственному проекту. Как водится у православных, памятник ставится на могиле не ранее чем через год, когда осядет земля. В следующем, 1912 году умирает Федор Михайлович. Возможно, его кремировали, но могли доставить в Ташкент и в оцинкованном гробу, уже имевшемся в те времена.

Кроме ограды, по заказу Георгия Михайловича были изготовлены венки из белых фарфоровых роз. К 1950-м годам розы начали разрушаться, и через несколько лет от них остался лишь металлический каркас, который убрали.

Узнал я и вот о чем. Я видел в ограде могилку с металлическим крестом и надпись «Сваричевский Юрий. 1902 год». Оказывается, это сын Георгия Михайловича и Надежды Федоровны, умерший в малолетнем возрасте. А надписи на загадочных черных крестах о том, что здесь покоятся Керенские, сбили по просьбе семьи Сваричевских, опасавшихся разделить горькую участь Федора Федоровича Керенского.

О судьбе ташкентского прокурора Ф.Ф. Керенского Виктор в тот день ничего сказать не мог, но обещал узнать у матери. Через несколько дней Виктор Владимирович позвонил. Да, ее бабушка была знакома с женой Федора Федоровича – Ниной Алексеевной. Бабушка вспоминала, как спустя примерно год после октябрьского переворота 1917 года Федор Федорович внезапно исчез – ушел утром из дома и не вернулся. Прождав сутки, Нина Алексеевна бросилась на поиски. Следы привели в ВЧК, где ей сообщили, что Ф.Ф. Керенский расстрелян. Но тело выдать отказались.

За одну ночь Нина Алексеевна поседела. У них с Федором Федоровичем была дочь, страдавшая туберкулезом, вместе с которой она спустя два месяца уехала из Ташкента в Ялту, и следы ее затерялись.

Перед тем как положить трубку, Виктор рассказал мне еще об одном загадочном факте. В течение многих лет, как он посещает могилы близких, в фамильной ограде именно около двух черных крестов без надписей появляются цветы. «Может быть, тебе это для чего-нибудь пригодится», – добавил он.

Как знать, но сейчас этот факт навел меня на размышления: ведь тот, кто кладет цветы, знает, КОМУ именно они предназначены, а значит, пока жива память хоть одного человека, надежда узнать всю правду о забытой семье не потеряна.