Топор войны индейцев майя

Эмилиано Сапата и его «братья» по оружию
Команданте Маркос
Современные «сапатисты»

За что борются сегодня коренные обитатели американского континента? Путешествие в глубь дремучей сельвы

 Этим летом в расположенном на юго-западе Колумбии департаменте Каука произошло событие, породившее надежды на реальные перемены к лучшему – к долгожданному миру. И были связаны эти ожидания с индейцами.
Более пятидесяти лет в Колумбии длится гражданская война между партизанскими группировками левого толка, с одной стороны, вооружёнными формированиями правых – с другой, наркобандами – с третьей, и правительственными войсками – с четвёртой. Три последние силы, иногда вступая в союз, вместе наваливаются на «красных», но чаще все воюют против всех. Странная эта война, унёсшая за пять десятилетий более 350 тысяч жизней, уже давно утратила декларированные политические цели и приобрела почти феодальный характер борьбы за плантации коки и контроль над десятками тысяч крестьян, на этих плантациях работающих и ими живущих.
Рейды, боестолкновения, бомбёжки, засады, уничтожение деревень и населённых пунктов, расстановки минных полей и прочее, прочее, прочее, из чего состоит любая война, а гражданская в особенности, – всё это приносит неисчислимые страдания тем, кто вынужден обитать в её горниле: крестьянам. Именно среди крестьян война собирает самую обильную кровавую жатву. Именно крестьяне вынуждены идти в рабство на плантации, выращивать, транспортировать и перерабатывать коку в зловредный продукт, потому что ничем иным в условиях этой войны прожить нельзя. Именно крестьянские сыновья от отчаяния или под воздействием пропаганды пополняют ряды и партизан, и правых, и наркобанд, беспрерывно истребляя друг друга в ожесточённых боях и стычках.
Как и во многих других странах Латинской Америки, в Колумбии абсолютное большинство крестьян – индейцы. Вот они-то, индейцы племени наса, обитающие в труднодоступных джунглях бассейна реки Каука и на горных склонах, растянувшихся к юго-западу вплоть до океана, и решили изгнать войну со своей земли.
Многолетние усилия политических сил Колумбии по установлению мира пока не дают ощутимых результатов. Чаще дело ограничивается благими намерениями, иногда недолговечным перемирием, всегда – громкими декларациями всех воюющих сторон. Но война продолжается. И от неё устали все – люди, страна, власти. Устали индейцы.
Старшины племени наса, опираясь на «особую индейскую юрисдикцию» и права автономии, предусмотренные конституцией 1991 года, постановили очистить «земли предков от конфликтующих сил».
«Установить мир во всей стране племени наса не по силам, но на своей территории мы войны больше не допустим», – сказали индейцы и выгнали солдат с военной базы на священной горе Берлин, взяв тридцать из них в заложники. Потом они выгнали из лесных лагерей бойцов самой мощной в Колумбии левой партизанской группировки «Революционные вооружённые силы Колумбии» (РВСК – FARC), захватив четверых. И вступили в переговоры с правительством и с руководством FARC.
Исходя из соображений гуманности, совет племени освободил от наказания пленных солдат, как людей подневольных и подчинённых. Что касается захваченных партизан, пойманных с оружием в руках и  взрывчаткой в ранцах, то с ними поступили, исходя из убеждения, что лучшая профилактика любой противоправной деятельности – неотвратимость кары. Кроме того, «герильерос» пошли воевать добровольно, утомившись крестьянским трудом, и опять же, свой брат – индейцы. Словом, каждый получил по тридцать ударов кнутом в науку и в принуждение к миру.
Надежды, которые породили эти события, взбаламутившие Колумбию, основываются на простой мысли – если крестьяне во всех охваченных войной департаментах поступят таким же образом, как поступило племя наса, война утихнет сама собой. «Герилья», а война в Колумбии носит безусловный партизанский характер, невозможна без поддержки и сочувствия населения.

Мы – майя!
Нам свойственно мыслить стереотипами, предаваясь раздумьям о малоизвестном или далёком. Так проще, а при невероятном количестве информации, которое, подобно тропическому ливню, обрушивается ежедневно на наши головы, – так, наверное, и практичнее.
Понятие «индейцы» немедленно вызывает в воображении каравеллы Колумба, кирасы конкистадоров, пышные плюмажи из орлиных перьев, вигвамы и томагавки… «Коварные гуроны», «последние могикане», «борьба семинолов за Флориду»… Фенимор Купер и Томас Майн Рид… В последнее время к этому набору добавились ещё и «предсказания жрецов майя».
Если спросить любого европейца или гражданина США о положении индейцев в Америке, за редким исключением, получишь в ответ также набор стереотипов: нищета, бесправие, малограмотность, алкоголизм, резервации, чёрная работа…
На самом деле, устоявшиеся в массовом сознании образы, подобно занавесу в театре, скрывают очень серьёзные вещи. В Западном полушарии с каждым десятилетием набирает силу процесс возрождения самосознания индейских народов. Процесс развивается уже достаточно давно и оказывает всё более заметное влияние на многие аспекты жизни государств континента. Но известно о нём немногое.
– Это мой лейтенант, – небрежно сказал дон Херонимо и ткнул пальцем в короткого толстого человечка, в смущении перебиравшего в пыли босыми ногами. – Он вас проводит и устроит…
– Эй, Чако, слышишь, – обратился дон Херонимо к помощнику. – Устрой сеньора получше, он не мексиканец…
– Да, мой капитан! – браво ответствовал Чако и коснулся правой ладонью огромного козырька своего бейсбольного кепи.
Капитан дон Херонимо Васкес не был военным. Он вообще никогда не служил в армии, а занимал скромную должность алькальда небольшой индейской деревушки, затерянной в лесах полуострова Юкатан.  Никогда не носил формы и лейтенант Чако. Тем не менее величали они друг друга исключительно на военный манер. Как выяснилось чуть позже, в деревушке, кроме двух офицеров, обитало и с полдюжины капралов…
Дело происходило сравнительно недавно, лет двадцать назад. Тогда ещё не вытянулась вдоль Карибского побережья Юкатана линия дорогих отелей, ещё не лёг на белые пески асфальт скоростных автотрасс и не существовало ещё всего этого масштабного и роскошного туристического комплекса, который называют сегодня Ривьера-Майя. Тогда пляжи здесь были дикими, поросшими редкими жёлто-зелёными лопухами, а в подступавших к побережью лесах располагались вот такие деревушки – общины майя.
Лейтенант Чако отвёл меня в круглую, составленную из бамбуковых стволов, щелястую хижину, крытую посеревшим под ливнями пальмовым листом. Хижина стояла в тени огромного разлапистого дерева на опушке, продувалась всеми ветрами и потому считалась самой комфортной и прохладной в деревне. С моим появлением в хижину стал заглядывать с пыльной деревенской площади сухопарый рыжий петух, каждый раз невозможно удивляясь незнакомцу. Изумлялся петух громко и скандально.
В унисон с петухом относилось ко мне и остальное население деревни. Чужих здесь не жаловали, хотя везде в Мексике – на западе, на востоке, на севере, в крестьянской халупе и в богатой гасиенде – гостей встречают искренне и радушно. Оказалось, у людей имелись достаточно веские причины для сдержанности. Петух же не любил пришлых беспричинно.
– Ха, сеньор, это ведь только в книжках «Война каст» закончилась девяносто лет назад, в 1901 году, – назидательно говорил лейтенант Чако, припадая к бутылке купленного за мой счёт пива. – А по мне, так она всё идёт, хоть мы и не стреляем друг в друга…
– Кто это «мы», теньенте? – заявление толстого Чако заинтриговало меня до чрезвычайности.
– А «мы», сеньор, это мы – индейцы-майя, те, кто живёт на этой стороне Юкатана, на востоке. И они – белые, креолы, метисы, мулаты… Мексиканцы, одним словом, которые захватили запад…
– Выходит, вы не мексиканцы?
– Отчего же, теперь и мы тоже мексиканцы. Но мы – майя! – гордо поднял голову Чако. Когда пафос улёгся, он с тоской взглянул на уже пустую бутылку пива. Пришлось выдать ему ещё одну, и лейтенант воспрял духом.
– Между прочим, чины у нас с той войны остались, – сказал он, слегка задохнувшись глубоким глотком. – В наших общинах все алькальды – капитаны, их помощники – лейтенанты, старшие по улицам – капралы… Ополчение у нас тогда было, своя армия… Шестьдесят лет, считай, против Мексики держались!
–  А что, генералов у вас разве нет?
– Только капитаны. Наших генералов и полковников мексиканцы поубивали. Всех. Тогда ещё, давно. Ни одного не осталось.
– Почему же, теньенте, вы полагаете, что та война ещё не закончилась?
– Нет-нет, закончилась! Конечно, закончилась! – испугался вдруг Чако. – И чего нам теперь делить? Ведь мы отвоевали себе равные права и всё такое… Хотя сейчас тоже любой белый живёт лучше любого индейца… Я о крестьянах говорю, городские – другое дело. Там свои порядки…
«Вот вам и древний народ, исчезнувшая цивилизация, Чичен-Ица, Паленке, Тулум, – думал я, возвращаясь через три дня из той общины. – А они никуда, оказывается, не исчезали, живут по-прежнему вокруг своих пирамид… Да ещё воевали почти шесть десятилетий, создав, по существу, собственное государство… Удивительно!»

Война каст
«Война каст» разразилась на востоке Юкатана в июле 1847 года. Впрочем, войной между никогда не существовавшими в мексиканском обществе кастами назвали эти события гораздо позднее учёные и исследователи, желая подчеркнуть их социальный характер. На самом деле это был бунт, восстание индейцев-майя, компактно проживавших на востоке полуострова, там, где издревле строили их предки свои города и храмовые комплексы. Поднялись они против белых, креолов, метисов, мулатов, которые населяли преимущественно западные районы Юкатана.
Это было восстание нищих, угнетаемых, умирающих от голода и болезней против относительно благополучных, а с точки зрения индейцев, так и просто богачей. Конфликт между бедными и богатыми. Извечный конфликт, не решённый до сих пор нигде в мире, в том числе и на землях майя.
Как и большинство массовых всплесков эмоций такого рода, восстание майя было жестоким и кровавым. Перефразируя классика, не приведи Бог увидеть индейский бунт, бессмысленный и беспощадный. Отряды майя, обрушиваясь на западные поселения и города, вырезали всех подчистую, без различия пола и возраста. Кровь густыми потоками вливалась в океанский аквамарин, окрашивая его розовой мутью. В первые годы восстания было убито 250 тысяч человек, в основном белых.
Поначалу бунтовщикам противостояла Республика Юкатан, формально не входившая в состав Мексиканских Соединённых Штатов. Но со слабыми республиканскими формированиями майя расправлялись играючись. Когда в руках восставших оказалась большая часть полуострова, правительство Республики обратилось за помощью к Мексике, и в дело вступили мексиканские федеральные войска. Бунт принял формы подвижной манёвренной войны, растянувшейся на долгие годы и захватившей огромные пространства.
За почти шесть десятилетий противостояния с Мексикой майя сумели организовать свою армию, систему самоуправления, снабжения войск продовольствием и боеприпасами. Естественно, на занятых ими территориях существовал некий кодекс норм, правил и уложений, не оформленный в конституцию, но принятый населением и вполне эффективный.
Это индейское государство просуществовало всего лишь на полтора десятилетия меньше, чем Советский Союз. Влияние, оказанное им на положение индейцев во всём регионе, включая и Центральную Америку, трудно переоценить. Фактическое рабство и кабала были отменены повсеместно, в законах целого ряда стран появились разделы и параграфы, провозглашающие и гарантирующие права индейцев. В их селениях появились школы и медики, они получили доступ к высшему образованию.
Разумеется, не всё шло гладко и после окончания войны. Конституционные декларации далеко не всегда подкреплялись практикой бытия. Впоследствии индейцы ещё не раз брались за оружие. Майя активно участвовали в революции и гражданской войне в Мексике в 1910–1917 годах, формируя полки в Армии Юга под предводительством Эмилиано Сапаты; в «войне кристерос» в конце 20-х годов прошлого века, когда мексиканские крестьяне, вступившись за католическую церковь, продолжали решать так и нерешённый революцией вопрос о земле.

Республика в сельве
В конце XX века индейцы были не менее активны, чем в его начале. Да и сегодня они не оставляют своих наивных надежд на воцарение абсолютной справедливости и гармонии в окружающем их мире. За почти ритуальной невозмутимостью индианок, часами вывязывающих длинные полосатые чулки, сидя на асфальте у стен кафедрального собора в горном городке Сан-Кристобаль-де-лас-Касас, скрывается многое. Ни одному европейцу не дано читать индейские лица, понимать их ускользающие, неверные взгляды, до конца познать космогонию их духовных миров. Но любой белый, креол или метис – любой чужак, общаясь с индейцами, способен ощутить то огромное, тревожное, неизвестное, что таится под невозмутимыми масками их лиц.
На 400 километров южнее деревушки майя, где обитали когда-то капитан Херонимо Васкес, его лейтенант и капралы, и почти через 15 лет после той встречи судьба вновь свела меня с индейской автономией.
Дорога от историко-археологической зоны Паленке в глубь штата Чьяпас, самого южного и, как считается, «самого индейского» штата Мексики, плохая. Грунтовая, каменистая и пыльная, крутится она среди невысоких лесистых гор от Паленке до селения Ососинго, неподалёку от которого шумят водопады упоминаемого всеми туристическими справочниками национального парка Агуасуль. Несмотря на столь громкую славу водопадов, места здесь пустынные, диковатые, а в сезон ливней, когда между горами плавают ошмётки чернильных туч, осевших на вершинах, просто мрачные. И, конечно, мистические. Развалины древних храмов, руины цивилизаций, разбросанные по лесным чащобам вокруг Паленке, вся зона, полная таинств и загадок, сообщает здешней атмосфере несколько гнетущий, временами даже зловещий характер.
Где-то здесь, в этих лесах, в этих ущельях, в 1994 году прогремели бои сапатистов с мексиканской армией. В них погибли десятки крестьян из повстанческих отрядов и десятки солдат. Тяжёлый запах крови, впитавшейся в красные терракотовые земли Ососинго, до сих пор обволакивает верхушки каоб и каучуковых деревьев, смешивается с тучами, добавляя тревогу, порождая неосознанное беспокойство. Возникает безотчётное желание утопить педаль газа и скорее оказаться в ландшафтах более приветливых и спокойных. Но быстро ездить по покрытому известковой пылью «серпантину» не рекомендуется – можно слететь в пропасть слева или наткнуться на каменный уступ справа. Инстинкт самосохранения работает здесь лучше самой строгой дорожной полиции. Впрочем, откуда взяться ей, полиции, тут, если места эти вот уже несколько лет вовсе и не Мексика.
Сразу за крутым поворотом, над которым нависает глыба известняка, перевитая змеиными кольцами обнажившихся корней, через дорогу протянута верёвка с болтающимся на ветру куском картона. Тут же, на самом краю пропасти, стоит почерневшая от туманов и непогод дощатая будка. К её стене прибит лист фанеры, на котором красной краской неумелой рукой нарисован автомат Калашникова и выведена корявая надпись: «Внимание! Вы въезжаете на территорию Сапатистского фронта национального освобождения – FZLN».
Из будки выходят двое индейцев. Это уже не майя, в штате Чьяпас обитают преимущественно племена языка науатль – потомки ацтеков. Они сухощавы, подтянуты, мускулисты. К поясу прицеплены мачете без ножен; автоматов и иных «стволов» не видно. Уже легче.
– Сеньор едет в Агуасуль, на водопады? – спрашивает один из них, наклоняясь к окну.
– Да, именно туда, – отвечаю весело, улыбаюсь, но чувства при этом испытываю самые смятенные. На дороге от поворота до поворота ни души, кругом тишина – ни гула мотора, ни стука шин по камням, лишь протяжно, наплывами шумит под ветром лес.
– Надо купить билет, сеньор, – говорит индеец, улыбаясь в ответ и щедро демонстрируя чёрные дыры на месте передних зубов. – Сорок песо (четыре доллара. – М.Б.) с персоны.
– А он будет действителен при въезде в Агуасуль, этот билет? – позволяю себе усомниться, но сорок песо плачу.
Индеец неопределённо пожимает плечами и протягивает мне очень неубедительную, скопированную на ксероксе бледную бумажку.
– Какая разница, сеньор? – философски замечает он, отвязывая конец верёвки и освобождая проезд. – Платить-то всё едино надо…
Билет, разумеется, оказался недействительным – это был своеобразный налог, взимаемый за проезд по территории Фронта, к тому времени уже несколько лет автономной от федерального правительства и властей штата.
После восстания крестьян-индейцев в штате Чьяпас, случившегося 1 января 1994 года, и первых боёв между Сапатистской армией национального освобождения (FZLN) и федеральными войсками стороны достаточно быстро пришли к договорённостям. Федералы обязались не совершать рейдов на партизанские территории, а сапатисты не предпринимали попыток экспортировать вооружённую борьбу за пределы Лакандонской сельвы, обширного горного лесного массива, где и располагался очаг восстания.
Так образовалась эта независимая от Мексики индейская республика, состоявшая из 32 муниципальных образований. Ни Сапатистский фронт – политическая организация, провозгласившая своей целью борьбу за восстановление конституционных прав индейцев, ни Сапатистская армия – вооружённое партизанское формирование, не вмешивались в управление этими районами. Индейцы управляли сами собой, создав в каждом муниципалитете автономные повстанческие советы и правительства, выбирало которые всё население. Вновь созданные органы исполнительной власти назывались «хорошими правительствами» в противовес «плохим», которые сидели в Мехико, в столице штата Чьяпас, в муниципалитетах. «Плохие» считались насквозь коррумпированными, защищающими интересы немногочисленных привилегированных групп. «Хорошие» – не только выбирались напрямую населением, но и отчитывались перед ним, выносили на публичное обсуждение проекты своих решений. Министры  «хороших правительств» в своих креслах не засиживались: меняли министров достаточно часто, не без оснований полагая, что человек быстро привыкает к власти, а власть портит.
Результаты такого правления не заставили себя ждать: всего три года спустя в Лакандонской сельве впервые появились постоянно работающие врачи, 500 медицинских пунктов, отвечающая современным требованиям региональная больница, 2 госпиталя, 8 муниципальных клиник, были построены несколько десятков новых школ и библиотек, ремесленные училища, крестьяне начали пользоваться услугами квалифицированных агрономов и зоотехников. Надо сказать, индейской республике помогала вся Мексика – сотни волонтёров, врачей, учителей, специалистов в различных сферах стекались в Чьяпас и пробирались через армейские патрули на партизанские земли. Приходили туда и добровольцы из стран континента.

Команданте Маркос и другие
Субкоманданте Маркос, идеолог, политический и военный руководитель движения индейцев штата Чьяпас, десять лет скрывал лицо под чёрной балаклавой. Однако стал известен всему миру, благодаря своим выступлениям по радио, книгам, статьям в ведущих газетах континента, видеозаписям, выкладывавшимся в только-только появившейся глобальной сети. Инкогнито субкоманданте расшифровали достаточно быстро, сначала полицейские власти, а потом и общественное мнение. Но фигура его и лицо под неизменной балаклавой и с неизменной дымящейся трубкой во рту продолжали оставаться загадочными, таинственными и невероятно романтическими. Многие считали его реинкарнацией мятежного духа Че Гевары.
Рафаэль-Себастьян Гильен Висенте, выпускник философского факультета самого крупного университета Мексики – Национального автономного (UNAM), профессор столичного государственного университета, 17 лет провёл в индейских общинах на юге Мексики, изучая, просвещая, организуя. Будучи талантливым пропагандистом, Гильен Висенте сумел вывести движение из информационного вакуума, которым пытался окружить индейскую автономию официальный Мехико. О сапатистах, о «хороших правительствах», о требованиях индейцев очень скоро узнали в Латинской Америке, США и Канаде, Европе и даже Австралии. Кстати, именно это обстоятельство послужило одной из самых веских причин сговорчивости федеральной власти при обсуждении «пакта о взаимном ненападении» между мексиканской армией и повстанцами.
Безусловно, самым громким, самым заметным и ярким шагом в организованной субкоманданте Маркосом информационной кампании стал мирный поход индейцев на Мехико в 2000 году. Индейцы шли с юга к столице, собирая по пути многотысячные толпы сторонников и сочувствующих, которые провожали марш до границ своего города или дальше, к границам штата, или ещё дальше – до самого Мехико. Каждый участвовал в этом марше как мог и сколько мог. Во главе колонны шёл субкоманданте, окружённый «людьми с обложек и телеэкрана»: писателями-нобелевскими лауреатами, популярнейшими актёрами, телеведущими, общественными деятелями. Все они своим присутствием гарантировали безопасность и неприкосновенность марша и его лидера. Так они и пришли на главную площадь столицы, Сокало, где собрались несколько сотен тысяч человек.
Когда в столице Мексики происходят акции подобного размаха, весь центр Мехико парализуется – замирает движение на магистралях и боковых улочках, закрываются магазины, прекращаются занятия в школах, пустеют университетские аудитории, в офисах переключают телевизоры на каналы прямой трансляции и забывают о работе…
Вот этому замершему Мехико, этой бурлящей людским половодьем площади сказал тогда субкоманданте Маркос слова, облетевшие мир: «Настало время индейцев!»
«Мексика, мы пришли не для того, чтобы поучать тебя! Мы пришли не для того, чтобы звать тебя к неведомым целям! Мы пришли просить тебя о помощи и поддержке потому, что мы – соль этой земли! Мексика, настало время избавиться от позора прошлых веков! Настало время индейцев!» – так сказал субкоманданте Маркос, и Сокало встретила его слова восторженным рёвом.
Надо заметить, вооружённые восстания индейцев, равно как и попытки создания независимых индейских государств и автономных территорий, предпринимались не только в Мексике. Во всей индейской Латинской Америке с середины XIX века шла постоянная неослабевающая борьба коренных народов за свои права. Накал этой борьбы то затухал, то вспыхивал, но с каждой новой вспышкой языки пламени становились всё выше, всё жарче, всё опаснее. В Эквадоре, Колумбии, Боливии, Перу, Бразилии, Венесуэле индейцы брались за оружие, изгоняли федеральных чиновников, обозначали границы и управляли своими территориями сами.
Разумеется, абсолютное большинство выступлений индейцев подавлялось, автономные образования ликвидировались, права декларировались, но не реализовывались вообще или реализовывались лишь частично. Однако государства уже не могли, как раньше, делать вид, что ни индейского вопроса, ни самих индейцев не существует, что их требования – бред экзальтированных одиночек. Пятнадцатилетняя эпопея индейской  республики в Лакандонской сельве также закончилась, сошла на нет. Сапатистский фронт национального освобождения был распущен, субкоманданте Маркос вышел из подполья, сделался вполне легальной политической фигурой и моментально утратил былую популярность, большинство «хороших правительств» вновь заменили «плохими» муниципалитетами… Словом, всё вроде бы вернулось на круги своя.
Однако именно на период активности FZLN приходится формирование и рост влияния международных индейских организаций на континенте, таких, например, как Андский центр индейских организаций (Coordinadora Andina de Organizaciones Indígenas – CAOI), объединивший народы кечуа, ичва, аймара, мапуче и ещё дюжину других племён, населяющих склоны Анд и равнины Амазонии. Кстати, Эво Моралес, первый за четыреста лет индеец, ставший президентом Боливии, дважды побеждал на выборах благодаря поддержке индейских национальных и международных организаций. Для современной Латинской Америки индеец – президент государства – такое же знамение времени, как для США – афроамериканец в кресле хозяина Белого дома.
Думается, не случайно также Генеральная Ассамблея ООН провозгласила первое Международное десятилетие коренных народов, начиная с 1994 года, а в 2004-м начала отсчёт второго десятилетия, которое закончится в 2014 году. Вообще, именно на последние годы ХХ века и первое десятилетие нынешнего столетия приходится пик внимания ООН к проблемам коренных народов – это и создание в 2000 году Постоянного форума по вопросам коренных народов, и учреждение Международного дня этих народов 9 августа.