«У меня тут товарищи из Тель-Авива…»

Фото: wikipedia.org

Под чутким надзором «Моссада»

– Как обеспечивалась конспирация ваших посещений Израиля?

– Конфиденциальности таких поездок уделялось большое внимание. Существовал контакт между руководителями резидентур КГБ СССР и «Моссада» в Вене, а затем в Риме. По этому каналу согласовывались даты наших встреч в Израиле и планы следования в Тель-Авив. Согласно условиям, разрабатываемым совместно с израильскими коллегами, мы с Евгением Максимовичем прилетали из Москвы в один из крупных аэропортов Европы, где нас брали под наблюдение сотрудники нашей резидентуры в этой стране. Затем, не выходя за пределы аэропорта, мы переходили в секцию для транзитных пассажиров, где нас встречал сотрудник «Моссада» и передавал нам специально изготовленные израильские паспорта на подставные фамилии и билеты на рейс израильской авиакомпании «Эль-Аль» до Тель-Авива. Под надзором сотрудника «Моссада» мы проходили в самолёт и вылетали в Тель-Авив, в аэропорт имени Бен-Гуриона, где нас сажали в машину прямо от самолёта и доставляли до места нашего проживания. Там нас встречал ответственный работник, знакомил нас с графиком встреч с руководителями Израиля и порядком нашего пребывания в их стране. Дальше мы были под постоянным надзором сотрудников спецслужб: все передвижения на автомашине спецслужбы в сопровождении её сотрудников.

Возвращаясь из Израиля, мы прибывали в Австрию, где в течение, обычно не более двух дней готовили письменный отчёт о переговорах с израильскими лидерами в помещении резидентуры советской разведки в Вене. Отчёт шифровался, отправлялся в Москву, затем рассылался руководителям СССР, допущенным к этой информации. По прибытии в Москву мы лично докладывали о проделанной работе во всех деталях, со своими оценками и комментариями. Сначала – руководителям ПГУ КГБ, затем Андропову. Иногда, в зависимости от важности содержания переговоров в Израиле, Юрий Владимирович звонил Громыко и говорил: «У меня находятся товарищи, вернувшиеся из Тель-Авива. Сообщают интересную информацию. У вас есть возможность побеседовать с ними?» Громыко обычно отвечал утвердительно. Андропов отдавал соответствующее указание своему помощнику, и нас тут же доставляли от подъезда № 1 здания КГБ к подъезду здания МИД СССР на Смоленской площади, где нас уже ждали.

– Каковы были аргументы советской стороны, которые должны были заставить Израиль освободить оккупированные арабские территории?

– Советские предложения по урегулированию арабо-израильского конфликта, получившие название «Мир в обмен на территорию», фактически представляли собой пакетную сделку, в рамках которой Израилю предназначалось вывести свои войска с арабских территорий, оккупированных после 5 июня 1967 года. Затем приступить к решению палестинской проблемы. В ответ Израиль получал международные гарантии безопасности государства и свободы судоходства по всем морским путям региона, а также восстановления дипломатических отношений с Советским Союзом, что на тот момент было весьма важно для Тель-Авива.

Другим средством нашего воздействия на израильских руководителей был аргумент о том, что «продолжение оккупации Израилем хотя бы части захваченных территорий сохраняет базовую причину для последующих вооружённых столкновений в регионе». То есть произойдёт увековечивание арабо-израильского конфликта. Лидеры Израиля, не возражая в принципе против таких наших аргументов, тем не менее выступали в ходе переговоров с жёстких позиций, которые сводились к следующему: компромисс с арабскими странами возможен, но только не по оккупированным территориям. В вопросе безопасности государства опора только на собственные силы. Израилю не нужна защита внешних сил (СССР, США или ООН), удержание оккупированных арабских территорий – единственная надёжная гарантия безопасности Израиля. По палестинской проблеме израильские лидеры высказывались бескомпромиссно: «На территории Палестины существуют два государства: Израиль и Иордания, третьему государству здесь места нет».

Тем не менее при всей неуступчивости израильская сторона в беседах с нами осторожно зондировала возможности урегулирования проблемы оккупированных территорий. Подчёркивая «гипотетический характер» в постановке вопросов, израильтяне спрашивали, например, возможна ли в перспективе передача Египтом Израилю пролива в Красном море и сектора Газа, если Израиль признает их египетскими территориями. Или может ли Сирия согласиться на постоянное размещение на Голанских высотах военных израильских постов при сохранении «суверенитета» Сирии над этой территорией и т. д. Такие зондирования израильской стороны говорят о возможности другого пути развития ситуации на Ближнем Востоке в отсутствие поддержки Израиля после агрессии 1967 года Соединёнными Штатами Америки

В рамках конфиденциального контакта с руководством Израиля обсуждались и решались не только проблемы ближневосточного урегулирования. Одним из вопросов, которые приходилось поднимать перед израильской стороной, было наше требование о прекращении вооружённых провокаций против советских боевых самолётов на линии египетско-израильского перемирия на Суэцком канале. Возникали и другие вопросы. Израильские представители, например, просили советскую сторону оказать содействие в освобождении раненых израильских военнослужащих, попавших в плен к египтянам и сирийцам.

– Как ко всему этому относились США?

– Соединённым Штатам (лично помощнику президента по национальной безопасности Генри Киссинджеру) удалось убедить лидеров Израиля и египетского президента Анвара Садата в выгодности для обеих стран решения вопросов ближневосточного урегулирования путём поэтапных, сепаратных, частичных соглашений на двусторонней основе без Советского Союза. Реализация этой трёхсторонней договорённости началась с подписания Израилем и Египтом, под эгидой США, весной 1974 года первого сепаратного частичного соглашения «О разводе египетских и израильских войск на Суэцком канале». Затем последовало подписание без участия СССР ещё ряда египетско-израильских соглашений, в результате которых Египту был возвращён почти весь оккупированный Синайский полуостров.

Президента Египта Анвара Садата встречают руководители СССР во время его визита в Москву. Февраль 1972

Фото: Валентин Мастюков/тасс

Одновременно мы стали наблюдать снижение интереса израильских представителей к обсуждению перспективы восстановления дипломатических отношений между Израилем и СССР, тем более в увязке с необходимостью освобождения оккупированных арабских территорий. В сентябре 1971 года ЦК КПСС в одностороннем порядке принял секретное постановление об увеличении эмиграции в Израиль до трёх тысяч человек в год (тогда это называлось «выезд граждан еврейской национальности на постоянное место жительства по каналу воссоединения семей»). В течение первого года после принятия этого постановления разрешения на выезд в Израиль получили более десяти тысяч советских евреев. Такое превышение квоты эмиграции сохранялось несколько последующих лет и вполне устраивало власти Израиля без дипотношений с СССР.

Упущенный «фактор Бегина»

– Расскажите о ваших отношениях с премьер-министром Израиля Менахемом Бегином…

– В мае 1977 года на выборах в кнессет впервые в истории государства победил правый оппозиционный блок «Ликуд» во главе с Менахемом Бегином. Он был известен нам как неординарный политик, способный к нестандартным действиям и решениям, прагматичный и религиозный, неоднозначно, но не враждебно (в отличие от других израильских политиков) относившийся к Советскому Союзу.

Наша с Евгением Примаковым поездка на первую встречу с премьером Бегином была согласована на 17 сентября 1977 года и прошла поздно вечером в резиденции главы израильского правительства в Иерусалиме. Беседа с Бегином проходила в доброжелательном тоне. Он вспомнил о своём пребывании в СССР в 1940–1941 годах, как он выразился, «в стеснённых обстоятельствах». Как один из лидеров сионистской организации в Литве, Бегин был арестован в Вильнюсе, осуждён за националистическую антисоветскую деятельность и отбывал наказание в Севлаге. Однако, как польский гражданин, был освобождён в начале Второй мировой войны и направлен в армейское формирование под командованием английского генерала Андерсона, которое затем вело военные действия против фашистских войск на Ближнем Востоке.

Бегин вспоминал время, проведённое в СССР, и говорил весьма приветливо о русских людях, о нашей стране. Мы ехали на встречу с Бегином с ожиданием прогресса в наших переговорах с израильским руководством. В указания Политбюро для беседы с Бегином был включён пункт о дипотношениях с Израилем в новой постановке. Он звучал так: «С началом возобновления работы международной Женевской конференции по Ближнему Востоку руководство СССР будет готово объявить о восстановлении дипломатических отношений с Израилем».

Новая формулировка нашего предложения о восстановлении дипотношений с Израилем однозначно показывала высокую заинтересованность Москвы в налаживании сотрудничества с израильским руководством, так как в нём было опущено коренное условие – прежняя жёсткая увязка восстановления отношений с освобождением Израилем оккупированных арабских территорий (против чего израильское сторона на переговорах всегда категорически возражала)

Однако Бегин никак не реагировал на зачитанную Примаковым новую формулировку. Как стало ясно позже, Бегин не стал обсуждать это предложение, так как к этому моменту между Бегином и Садатом, при американском посредничестве, уже был согласован секретный план заключения египетско-израильского мирного договора с предварительным обменом официальными визитами двух лидеров, выступлениями в парламентах в Каире и в Иерусалиме и т. д.

По аналогии с планом визита Анвара Садата в Иерусалим ещё до установления дипотношений Бегин хотел триумфально провести восстановление дипотношений с СССР. Он неожиданно сказал: «Пусть Брежнев пригласит меня в Москву. Это должна быть не конфиденциальная поездка, а официальный визит в СССР премьер-министра Израиля». Мы с Евгением Максимовичем начали деликатно объяснять Бегину, что по советской практике государственные визиты в СССР на высшем уровне осуществляются только при наличии между двумя странами дипотношений. Однако Бегин настойчиво повторил: «Ваша задача доложить Брежневу о моей просьбе. Я уверен, что он меня примет, и мы обо всём договоримся».

Как обычно, мы с Примаковым прилетели в Вену и отослали в Москву шифротелеграмму по каналу связи резидентуры КГБ о проделанной работе в Израиле. По прибытии в Москву мы узнали, что та часть отчёта из Вены, в которой содержалось обращение Бегина к Брежневу принять его с официальным визитом в Москве, была удалена из нашего телеграфного доклада, она не вышла за пределы КГБ и осталась неизвестной советским руководителям, в том числе и Брежневу.

– А мог ли визит Бегина в Москву привести к разрешению тогдашних проблем на международной арене?

– Мы с Примаковым, согласившись с необычным характером обращения Бегина к Брежневу, тем не менее считали, что его желание встретиться с генсеком ЦК КПСС и урегулировать проблемы двусторонних советско-израильских отношений можно было бы реализовать с пользой для СССР разными путями, обойдя политические и протокольные препятствия и условности. Не сделав этого, мы упустили возможность использования «фактора Бегина».

И всё же события в рамках ближневосточного урегулирования развивались медленно, с осложнениями, но в целом в правильном направлении. Был подписан ряд договоров о мире и установлении дипломатических отношений между Египтом и Израилем, Иорданией и Израилем. Работа, которую мы проводили с Евгением Максимовичем с израильскими лидерами в течение шести лет, как отмечали осведомлённые специалисты, тоже внесла положительную лепту в масштабную деятельность по нормализации обстановки на Ближнем Востоке в 1970-х годах. Постепенно наш контакт исчерпал свой миротворческий потенциал, и было решено перевести его с высшего уровня связи между руководством СССР и Израиля в русло взаимодействия двух разведслужб – СВР РФ и «Моссада».

Сохранив разведку, сохранил страну

– Все знают, в какое тяжёлое для России время Евгений Максимович стал министром иностранных дел…

– С ликвидацией Советского Союза и приходом к руководству страной прозападных либеральных сил сотрудничество РФ с арабскими странами было сведено практически к нулю. Новое руководство России во главе с Ельциным в 1990-х годах послушно стало в фарватере политики США. Особенно усердствовали в разрушении выгодного для России сотрудничества со странами третьего мира министр иностранных дел Козырев и его заместители (Шелов-Коведяев и другие), а также выступающий в роли «правой руки» Ельцина, вице-премьер РФ Борис Немцов, который очень любил применять выражение «страны-изгои» по отношению к нашим бывшим партнёрам.

Заняв в 1996 году пост министра иностранных дел РФ, Евгений Максимович провёл кардинальные изменения стратегии внешней политики Российской Федерации. Он заявил, что по своей важности интересы России за рубежом необходимо подразделять на три уровня. Первый круг наших интересов связан с новыми суверенными государствами – бывшими республиками СССР. Именно в этой зоне нам необходимо сосредоточить активную дипломатическую и иную внешнюю деятельность, чтобы не утратить бывшие связи по всем линиям сотрудничества с этими образованиями. Не дать антироссийским силам создать здесь свой плацдарм для подрывной деятельности по ослаблению России и окончательному отрыву народов бывших республик СССР от братского российского народа. Второй круг – это страны так называемого социалистического блока, бывшие члены Варшавского договора. Третий круг – страны дальнего зарубежья. Именно в соответствии с такой классификацией начала осуществляться внешняя политика РФ после прихода Примакова на пост главы МИД РФ. К сожалению, провозглашённая Примаковым доктрина «трёх кругов» жизненно важных интересов РФ после его ухода из МИД не была реализована. Началось очередное заигрывание с Западом, игра в «перезагрузку» с США и т. д. Это привело к ошибкам нашей страны на внешней арене, ярким свидетельством чему стали провалы в работе с большинством республик Советского Союза: Украиной, странами Прибалтики, Грузией, Молдавией, отчасти Азербайджаном, а также странами Восточной Европы

«Юра, продержитесь ещё несколько дней!»

– А каким он был руководителем Службы внешней разведки?

– Заняв должность директора СВР РФ, Евгений Максимович предложил мне стать советником руководителя разведки. Я помогал Примакову в адаптации на посту директора разведки, консультировал его по многим вопросам оперативной деятельности, с которыми до этого он не был знаком. Кроме того, он поручил мне координировать работу управлений СВР по одной важной, актуальной разведывательной проблеме. По его указанию начальники управлений передавали мне соответствующие разведывательные материалы, которые после анализа и разработки предложений я докладывал Евгению Максимовичу для утверждения и продолжения работы.

Главная заслуга Примакова на этом посту: он смог уберечь российскую разведку от разрушения, что стремилась сделать с ней проамериканская клика во главе с Ельциным. Понятно, что разведку уничтожить легко, а вот создать заново чрезвычайно трудно, долго и весьма затратно. После госпереворота в СССР в конце августа 1991 года председателем КГБ был назначен Вадим Бакатин. Он с первого дня своего председательствования начал резво расчленять и разрушать КГБ. Бакатин позже неоднократно заявлял не без гордости, что он получил такое задание. Правда, ни разу не сказал, кто ему отдал такой приказ. На многие руководящие посты нового органа безопасности были поставлены члены захватившей власть политической группировки. Это не были профессионалы. К примеру, начальником важнейшего в структуре КГБ управления по Москве и Московской области был назначен либерал, по профессии геофизик, ни одного дня не работавший в органах безопасности (Евгений Савостьянов. – Ред.). Началось повальное увольнение сотрудников КГБ, неугодных новой власти. Увольнение проводилось списками, десятками сотрудников – Бакатин ежедневно подписывал по нескольку таких приказов. Увольнения совершались при полном нарушении установленной процедуры выхода сотрудников КГБ в отставку. Видя такой беспредел новых властей, сотни сотрудников подали рапорта и уволились из КГБ.

– В разведке тоже творилось такое?

– К счастью, нет. Горбачёв, ещё будучи Президентом СССР предложил Примакову пост начальника ПГУ. Первым условием своего согласия Евгений Максимович назвал выделение разведки в самостоятельный государственный орган. Примаков настаивал на отделении разведки, поскольку знал о планах новой власти по разрушению органов безопасности российского государства. Возглавив отдельный орган – разведку, он намеревался сохранить её от разрушения. Решение по этому вопросу было принято не сразу, но Примакову обещали, что разведка станет самостоятельной, и он согласился на своё назначение начальником ПГУ, которое ещё некоторое время оставалось в составе КГБ и подчинялось приказам Бакатина. Кстати, в один из приказов Бакатина об увольнении разведчиков попал и ваш покорный слуга. Узнав о моём увольнении, Евгений Максимович сказал мне по телефону:«Юра, не уходи, всеми силами продержись ещё несколько дней, я скоро приду и добьюсь отмены приказа Бакатина». Заняв должность начальника ПГУ, Примаков тут же запустил соответствующую процедуру и добился подписания Бакатиным нового приказа об отмене прежнего, и я был возвращён в кадры разведки на свою должность начальника штабного отдела ещё на семь лет службы.

Выделение СВР в самостоятельную структуру по настоянию Примакова подчинило разведку напрямую Президенту РФ. Примаков прекратил преступное увольнение разведчиков, воспрепятствовал назначению в разведку случайных людей, сохранил коллектив профессионалов.

– А по своим политическим убеждениям кем был Примаков?

– Евгений Максимович был человеком левоцентристских убеждений, признавал научную силу марксистского учения о законах развития человеческого общества. В то же время он не был догматиком, признавал необходимость творческого развития и переосмысления теории в тесной увязке с реальностью. Евгений Примаков был крупным учёным – экономистом и политологом, и одновременно искусным практиком, что позволяло ему, находясь на ответственных государственных постах, находить правильные пути решения сложных проблем в трудных для страны ситуациях. Он был противником либеральных идей, выступал против укоренения капитализма в России, олигархическо-чиновничьего режима в управлении государством. История России показала, говорил Евгений Максимович, что либеральная система хозяйствования не будет иметь успеха у нас. В России нужен третий государственно-капиталистический путь развития. Государство не может отдавать в руки частного сектора экономику, функции управления, регулирования и контроля в стране в целом. Чтобы лучше понимать мировоззренческие принципы Евгения Примакова, надо знать, что в его окружении никогда не было ни одного олигарха

Примаков возглавил Правительство РФ в 1998 году, в период глубокого экономического кризиса. В течение короткого времени, благодаря опыту и знаниям Примакова и его команды, удалось поднять страну из пропасти кризиса и, что особенно важно, решить социальные проблемы – возобновить остановленную на протяжении месяцев выплату зарплат и пенсий населению, разблокировать финансирование стагнирующих промышленных производств.

– Говорят, он мог критиковать любого из правящих чиновников, как ельцинской эпохи, так и нынешних?

– Да, он не стеснялся критиковать и тогдашнее, и нынешнее правительство, и лично премьер-министра РФ Дмитрия Медведева, который, по его мнению, являясь сторонником капитализма и либеральных идей, двигается в неправильном направлении. В марте 2015 года, за три месяца до смерти Примакова, вышла в свет его последняя книга «Россия: тревоги и надежды», в которой отдельный раздел отведён характеристике работы Медведева в качестве премьер-министра. Характеристика негативная, с указанием ошибочных решений, принятых и реализованных премьером. Одним из таких решений, пишет Евгений Максимович, была реформа милиции и переименование её в полицию.

Премьер-министр Израиля Голда Меир была настоящей «железной леди», с которой нелегко было вести переговоры

Фото: ТАСС

Руководил спокойно и без окриков

– А каким был Примаков в нерабочее время?

– Евгений Максимович всю свою жизнь был неисправимым «трудоголиком». Он много читал научной и специальной литературы и много писал. У него не было отвлекающих от дел хобби. Когда у Евгения Максимовича случались свободные от работы выходные дни или в праздники, он читал, ходил в театр или приглашал к себе друзей. Но и такие дружеские встречи, как правило, тоже заканчивались обсуждением важных вопросов внутреннего и международного положения России.

Он был незлобив, с подчинёнными демократичен, руководил без окриков, действуя спокойно, убеждениями. Неоднократно он говорил мне, что надо уметь работать с теми кадрами, которые имеются. Евгению Примакову были чужды прожектёрство, пустая болтовня, самолюбование. Он всегда прислушивался к мнению других и если встречал в полемике иную разумную и хорошо аргументированную позицию, то мог изменить своё мнение и принять другое.

Я думаю, что Евгений Максимович – один из немногих государственных чиновников России, который не запятнан тягой к обогащению – это человек, которому никто не может бросить обвинение в неправоверных действиях, или непристойных поступках.

Последний раз я виделся с ним в конце апреля 2015 года. Он выглядел очень плохо. На мой вопрос о его самочувствии ответил, что испытывает боли и постоянную физическую слабость. Не продолжая, он перевёл разговор на тему о положении в стране и о внешних событиях. Говорил он об этом с особой озабоченностью и беспокойством. Через два месяца Евгения Максимовича не стало. Ушёл из жизни великий государственник, который не только переживал за страну, но и знал, что надо делать для преодоления возникших трудностей. Имевшийся у Евгения Максимовича Примакова огромный потенциал остался неиспользованным полностью, вернее, ему не дала использовать эти возможности на благо России так называемая «либеральная элита».