Взлет и падение «кровавого карлика»

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ЕЖОВ ФОТО: WIKIPEDIA.ORG

Ровно 80 лет назад – весной 1940 года – НКВД начало неожиданно выпускать тех, кого арестовали несколькими годами ранее. А в феврале того же года после длительного следствия был расстрелян бывший нарком НКВД Николай Ежов. О его казни официально не объявляли. Среди «глубинного народа» пустили слух о его госпитализации в психиатрическую больницу и самоубийстве.

Николаю Ежову – в отличие от Генриха Ягоды и Лаврентия Берия – не повезло. Изучением этой фигуры почти никто не занимался. В литературе возник устойчивый миф: Ежов – фигура патологическая, мрачный исполнитель воли тирана. И некоторые факты его биографии (гомосексуализм, доведение до самоубийства жены) дают почву для таких утверждений. Однако это резко контрастирует с другими фактами. Например, он был любимцем литературной и артистической богемы (в том числе Исаака Бабеля), считавшей его интеллигентным и приятным человеком.

ЗАГАДОЧНЫЙ НАРКОМ

А вот свидетельство бывшего зампреда Военной коллегии Верховного суда Анатолия Уколова: «Помню, когда я изучал дело Ежова, меня поразил стиль его письменных объяснений. Если бы я не знал, что за плечами у Николая Ивановича незаконченное низшее образование, то мог бы думать, что это так складно пишет, так ловко владеет словом хорошо образованный человек».

А вот еще один интересный момент. До 1926 года Ежов долго работал в Поволжье, Казахстане и Киргизии. При этом специалисты утверждают, он был очень умелым руководителем, который виртуозно играл с местными жузами и кланами. То есть мы имеем дело не с серостью, а с человеком, наделенным определенным политическим талантом.

На пост наркома НКВД Ежов был назначен в сентябре 1936 года после 10 лет работы в аппарате ЦК ВКП(б), где он занимался кадровыми вопросами. В 1934 году он участвовал в расследовании убийства Сергея Кирова и вступил в конфликт с наркомом НКВД Генрихом Ягодой, организовав заговор по его смещению.

Этот конфликт был связан с тем, кого считать заказчиками убийства: Ягода обвинял эмигрантские круги. Ежов – лидеров оппозиции Троцкого, Зиновьева и Каменева. Победила линия Ежова, которая привела к первому московскому процессу 1936 года, сразу после которого он сменил Ягоду. Важно отметить, что с февраля 1935 года Ежов был председателем Комитета партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б) – главного органа по чистке партийного аппарата. Эту должность он занимал до своего политического конца. Случай беспрецедентный в советской истории!

Так, кто, зачем и почему вознес Ежова на такую высоту?

ПРИЧИНЫ ВОЗВЫШЕНИЯ «КРОВАВОГО КАРЛИКА»

У возвышения Ежова были причины личные и общеполитические. Что касается личных, то лоббистом назначения Ежова был секретарь ЦК ВКП(б) Лазарь Каганович. А вот общеполитические причины глубже и сложней.

Итак, в августе 1936 года проходит первый московский процесс, закончившийся расстрелом Зиновьева и Каменева. Их обвиняют в заговоре с целью убийства Сталина и государственного переворота в СССР, для осуществления которого они вступили в сговор со Львом Троцким.

В показаниях обвиняемых появляются имена Михаила Томского и Николая Бухарина как соучастников этого заговора. Томский застрелился, а прокурорская проверка в отношении Бухарина показала, что он к заговору не причастен.

В сентябре того же года Ежова назначают наркомом НКВД.

В феврале-марте 1937 года Пленум ЦК ВКП(б) принимает решение об аресте Николая Бухарина, Алексея Рыкова, Генриха Ягоды и ряда других. Их дело будет тянуться год, и в марте 1938 года по второму московскому процессу их расстреляют.

В мае-июне 1937 года возникает дело Тухачевского.

И с лета 1937 года начинается Большой террор, направленный, в первую очередь, против номенклатуры. Эти действия Сталина имеют две интерпретации: антисталинская («сумасшедший вождь убивал всех») и просталинская («враги были, их правильно убивали»). Однако истина где-то посередине.

Не являясь апологетами сталинских методов, заметим, что у вождя были основания опасаться. К 1933–1936 годам возникла очень специфическая картина. С одной стороны, политика индустриализации дала свои позитивные плоды. С другой стороны, цена этих преобразований была высока, и росло количество недовольных. А значит, возникал вопрос, кто будет за это отвечать.

И вот тут начинается самое главное. В 1932–1933 годах возникла вторая волна создания внутрипартийной оппозиции (платформа Рютина и т.д.). Кроме того, Сталин уже не мог рассчитывать на сформированную им серую партийную массу, которая привыкла к привилегиям и хорошей жизни. И угроза того, что волна недовольства сметет их вместе со Сталиным, реально пугала.

И вот тут у оппозиции появлялся шанс. Ведь еще в первой половине 30-х годов прошлого века вопрос снятия Генсека мог решить Пленум ЦК. И кто сказал, что оппозиция не захочет сбросить Сталина на Пленуме, а серая масса ее не поддержит?

И Сталин решил проучить потенциальных и реальных оппозиционеров. И сделать это жестоко, с помощью фарсовых судебных процессов. И вот тут выяснилось, что Ягода вовсе не стремится выполнять такие директивы, к чему были причины.

На следствии в 1937 году один из соратников Ягоды Георгий Молчанов говорил буквально следующее: «Ягода объяснил мне, что я не понимаю роли и значения разведки, что разведка во всех государствах занимает совершенно особое положение. “Разведка, – сказал он, – не обычный государственный аппарат, не обычное ведомство. Разведка должна иметь свою собственную линию, линию чрезвычайно гибкую. Разведка должна всегда учитывать различные возможности развития внутренней жизни государства”. Общая установка Ягоды заключалась в том, что бороться нужно только с такой контрреволюцией, которая в случае ее прихода к власти, всех нас, чекистов, перевешает; правых же, троцкистов, зиновьевцев и даже меньшевиков, нужно арестовывать лишь тогда, когда работа их выпирает наружу. Основная, если можно так выразиться, “политическая” линия Ягоды заключалась именно в том, что мы, как разведчики, должны суметь удержаться при любой власти...»

В отличие от многих других признаний это отражает реальные воззрения шефа НКВД, которые хуже заговора. И потому Сталин решил его заменить и уничтожить. Антиподом Ягоде должен был стать Ежов. Но он стал кадровой ошибкой вождя.

КТО СТОЯЛ ЗА СПИНОЙ ЕЖОВА?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, что к концу 1936 года НКВД не было монолитным организмом. Внутри ведомства существовало несколько кланов – сторонники Ягоды, «северокавказцы», «туркестанцы», «украинцы» и т.д. Кланы были построены не по национальному признаку, а по месту службы. Те же «северокавказцы» – это группа сотрудников НКВД, которая сложилась из лиц, служивших на Северном Кавказе и активно подавлявших там антисоветские выступления. Ее неформальным лидером был Ефим Евдокимов, который до 1932 года был полномочным представителем НКВД в Средней Азии, а в 1933 году стал первым секретарем Северо-Кавказского крайкома. В НКВД оставался ставленник Евдокимова – Михаил Фриновский. Эта ныне почти забытая личность вовсе не была серым исполнителем. Отметим хотя бы такой факт его биографии: в 1933–1934 годах Фриновский руководил советской военной помощью синьцзянским милитаристам, восставшим против Чан Кайши. Он сумел создать объединенные отряды войск НКВД и белогвардейских наемников. А значит, имел дипломатический и оперативный талант. Вообще стоит отметить, что «северокавказцы» были сторонниками плотной связки оперативных служб НКВД и войсковых подразделений.

Ежов, который не имел своей опоры в НКВД и привел туда нескольких своих товарищей по аппарату ЦК, сразу же попал под влияние «севрокавказцев». Фриновский был назначен сначала заместителем, а потом и первым заместителем наркома НКВД. А его «духовный отец» Евдокимов, формально занимая пост в партийной иерархии, продолжал курировать своих подопечных.

Отметим, что вначале Фриновский и Евдокимов опасались, что репрессивный курс приведет к тому, что рано или поздно он обернется и против них. Однако с лета 1937 года они вместе с Ежовым встали в авангарде террора. Фриновский, ко всему прочему, стал организатором чисток в Монголии. С учетом стратегического значения Монголии для советско-китайских и советско-японских отношений, это была попытка вмешаться в советскую внешнюю политику.

Летом 1937 года параллельно с массовыми чистками кадров начались массовые операции НКВД – кулацкая и несколько национальных. Их инициаторами была верхушка НКВД во главе с Ежовым и Фриновским и ряд региональных руководителей (Роберт Эйхе и т.д.). При этом собственно оснований для этих операций не было. Никаких угроз крестьянских восстаний или какой-то национальной фронды не было. Более того, в какой-то мере они не входили в планы Сталина. Ведь буквально накануне Большого террора – в декабре 1936 года – была принята новая Конституция, которая декларировала отказ от классового принципа формирования органов власти. Более того, избирательные права получал ряд категорий граждан, которые ранее были лишены по классовым соображениям (бывшие дворяне и т.д.). Им же были возвращены и другие права (например, поступление в вузы).

И эти решения вовсе не говорят о миролюбии или человеколюбии Сталина. Он хорошо понимал, что нельзя «воевать на два фронта» – против «лишенцев» (так называли пораженных в правах граждан) и против партийной фронды. И нужно обеспечить если не мир, то перемирие на одном из фронтов.

Союз Ежова и «северокавказцев» хорошо понимал, что данное им Сталиным эксклюзивное право на репрессии – это, с одной стороны, огромные возможности. А с другой – огромная опасность для них же. Ведь до 1936 года во внутрипартийной борьбе такие меры, как открытые процессы и расстрелы не применялись. Партийного функционера могли арестовать, отправить в ссылку, даже выслать за границу, как Троцкого. Но публичный процесс с расстрелом – это было нонсенсом.

И постоянно в ежовском кругу возникала тема возможной ответственности за репрессии. Показателен эпизод, который вспоминала Агнесса Миронова – жена одного из соратников Фриновского Сергея Миронова-Короля. Якобы Фриновский в разговоре со Сталиным намекнул на то, что опасается ответственности за репрессии. А вождь успокоил, что партия все возьмет на себя.

В итоге, летом 1937 года у ежовцев возникла смесь страха и ощущения собственной значимости внутри государства. И это породило специфическую ситуацию. Чтобы ее описать обратимся к показаниям соратников Ежова в ходе следствия. Суть их сводилась к тому, что Ежов и Фриновский хотели усилить репрессии, чтобы вызвать недовольство населения и свержение режима. По нашему мнению, в этих показаниях не все – фантазия бериевских следователей.

В. МОЛОТОВ, И. СТАЛИН, К. ВОРОШИЛОВ (СЛЕВА НАПРАВО),

Г. МАЛЕНКОВ, Л. БЕРИЯ, А. ЩЕРБАКОВ НАПРАВЛЯЮТСЯ

НА КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ. ФОТО: ТАСС

Видимо, смесь испуга и мании величия привела к тому, что Ежов, проводивший чистки и боявшийся их последствия одновременно, решил начать манипулировать репрессивной политикой. Начало кулацкой и национальной операций было попыткой создать в стране режим ЧС и поиграть на страхах Сталина. Видимо, также Ежов начал направлять удары по нужным ему сегментам номенклатуры, манипулируя имеющимися у него оперативными данными и выбитыми показаниями.

И по ряду оценок, к январю 1938 года НКВД во главе с Ежовым вышло из-под контроля высшего политического руководства страны. Насколько сам Ежов и сотоварищи понимали свое положение? Видимо, осознавали. Но насколько они далеко зашли в этом осознании? И не превратилось ли оно в далеко идущие политические планы?

Историки правозащитной школы игнорируют эти вопросы. А историки-ревизионисты (А.Колпакиди, Л.Наумов) считают, что заговор все-таки был. Совершенно очевидно, что ответ на этот вопрос можно получить, если исследовать и проанализировать материалы следствия и суда по делу Ежова. Однако, видимо, истина все-таки на стороне тех, кто считает, что Ежов не просто осознал свои возможности, но и начал строить политические планы. Каковы были эти планы – вопрос, подлежащий дальнейшему изучению.

НАРКОМ ЕЖОВ: КОНЕЦ КАРЬЕРЫ

К лету 1938 года Сталин и его соратники, видимо, осознали исходящую от Ежова опасность. Катализатором этого, видимо, стали два побега ответственных сотрудников НКВД: сначала в июне к японцам сбежал начальник УНКВД на Дальнем Востоке Генрих Люшков, а в июле исчез резидент НКВД в Испании Александр Орлов. Оба случая имели одинаковый сценарий: Люшков и Орлов получили вызов в центр, который они восприняли как сигнал к аресту. Однако многие считают, что сигналом послужило назначение Ежова 8 апреля 1938 года наркомом водного транспорта по совместительству с руководством НКВД.

В августе 1938 года у Ежова появился новый заместитель – Лаврентий Берия. К этому моменту он был руководителем Грузии. Отметим, что Берия имел своих сторонников не только в чекистском аппарате, но и в ЦК. Новый заместитель тут же развил активность и замкнул на себя ключевую агентуру в среде интеллигенции.

В ноябре 1938 года происходят два события. 12 ноября стреляется начальник ленинградского УНКВД Михаил Литвин. А два дня спустя – 14 ноября – исчезает нарком НКВД Украины Александр Успенский. В его рабочем кабинете нашли записку, в которой он говорил о планах самоубийства. Как оказалось впоследствии, Успенский бежал, имитировав суицид. 21 ноября покончила с собой и жена Ежова – Евгения Хаютина. От всех этих людей Ежов требовал совершить суицид, если над ними возникнет угроза ареста. И в Кремле решают, что с этой историей пора заканчивать.

В ноябре 1938 года Ежов был снят с поста наркома НКВД и оставлен наркомом водного транспорта. Синхронно Фриновский переводится наркомом ВМФ. А в апреле 1939 года с разницей в три дня Ежова и Фриновского арестовывают.

История наркома Ежова – это классический пример того, что бывает, когда полицейский аппарат выходит из-под контроля. То, что шеф НКВД и «северокавказцы» начали вести политику, которая разошлась с интересами Сталина, а на каком-то этапе стала вообще антисталинской, вовсе не снимает вины с самого Иосифа Сталина. Более того, в какой-то мере это усугубляет вину вождя.

Ведь он не просто решил применить против своих оппонентов неконвенциональные методы борьбы (ответил на кулуарные разговоры и игры в конспирацию – расстрелами), но и выбрал для этого ответа крайне неадекватного исполнителя. При этом самого этого исполнителя тут же взял в оборот очень амбициозный чекистский клан. Назвать в этой ситуации сталинское поведение чем-то иным, кроме как политически авантюрным нельзя.