«Золотой век» лондонской резидентуры

О выдающемся разведчике Киме Филби и его коллегах по «Кембриджской пятерке» сегодня знают все. В течение многих лет они успешно работали на советскую разведку и передали в Москву немало совершенно секретной информации. Порой сведения, передаваемые «Кембриджской пятеркой», были настолько важными, что, без преувеличения, круто меняли ход мировой истории.

Особенно славно потрудились члены «пятерки» в годы Великой Отечественной войны. Вообще лондонская резидентура НКВД СССР, агентами которой были Филби и его друзья, в годы войны превратилась, по сути, в главного поставщика информации стратегического значения для советского руководства. А иногда – и единственного поставщика, поскольку в начале 40-ых годов прошлого столетия практически все резидентуры советской разведки в Европе были разгромлены нацистами, а большинство агентов, работавших на Москву, сгинули в застенках гестапо.

По признанию самих членов «пятерки», в годы Великой Отечественной войны они работали, как стахановцы, обеспечивая непрерывный поток секретной информации и документов особой важности. Особенно преуспел в этом Джон Кернкросс, раздобывший в общей сложности 5805 совершенно секретных документов. В годы Второй мировой войны он работал в Центре правительственной связи в Блетчли-парк близ Лондона. Именно через него проходила почти вся секретная информация, перехваченная у немцев. Разумеется, практически вся она, благодаря стараниям Кернкросса, прямиком уходила в Москву. Не слишком отставали в этом отношении и остальные члены «Кембриджской пятерки». Всего же с 1941 по 1945 годы от Кернкросса, Берджесса, Маклина, Филби и Бланта поступило в общей сложности свыше 15 тыс. секретных документов, многие из которых представляли такую ценность, что о них немедленно докладывали самому Сталину.

Впрочем, восхищаясь беспримерным мужеством и профессиональным мастерством Филби и его друзей, следует помнить о том, что их выдающиеся достижения на ниве разведки были бы невозможны, если б не целая когорта оперативных работников лондонской резидентуры, начиная от резидентов (руководителей) и заканчивая рядовыми связниками. Ведь любой секретный документ мало раздобыть – его еще надо каким-то образом переправить в Центр. И всю эту грандиозную и крайне рискованную работу нужно направлять и координировать. К сожалению, многие из этих людей до сих пор остаются почти неизвестными широкой публике. А между тем, их вклад в Великую Победу над фашизмом бесценен. О некоторых сотрудниках лондонской резидентуры военной поры и пойдет ниже речь.

БОБ И ДЖЕРРИ

В конце 1939 года лондонская резидентура советской разведки прекратила свое существование. Причиной стала не деятельность британской контрразведки, а неразбериха и хаос, царившие в тот период в Москве. Сейчас это может показаться странным, но тогда, в декабре 1939 года, в руководстве НКВД решили, что лондонская резидентура со всей ее разветвленной агентурой самого высокого калибра не представляет для СССР никакого интереса.

К счастью, маразм продолжался недолго. Осенью 1940 года благодаря стараниям нового руководителя советской разведки Павла Фитина резидентура в Лондоне была восстановлена. А уже в ноябре того же года в английскую столицу в качестве резидента прибыл кадровый советский разведчик Анатолий Вениаминович Горский.

Времени на раскачку у Горского не было. Москва требовала бесперебойных поставок важной документальной информации о внешней и внутренней политике британского правительства. И никого не волновало, что в первые месяцы в возрожденной резидентуре работали всего трое: сам Горский (псевдоним Вадим) и два молодых оперработника – Борис Крешин (псевдоним Боб) и Владимир Барковский (псевдоним Джерри).

О том, в каких неимоверно тяжелых условиях работала тогда лондонская резидентура, хорошо видно из письма, которое в ноябре 1940 года резидент направил в Центр. «Хотя Боб и Джерри делают все, что могут, они не являются еще опытными разведчиками, – писал Горский. – У каждого из нас на связи до двадцати агентов. Все мы перегружены встречами, причем эта беготня с явки на явку может крайне отрицательно отразиться на работе».

АНАТОЛИЙ ГОРСКИЙ

Следует отметить, что письмо Горского не осталось без внимания Москвы. Несмотря на начавшуюся вскоре войну и связанные с ней объективные проблемы, численность лондонской резидентуры постоянно росла. К 1945 году в ней насчитывалось уже 12 оперативных работников. В самый тяжелый период войны (1941–1942 гг.), когда разведывательная работа в других странах еще не была поставлена на должном уровне, именно лондонская резидентура являлась основным источником информации советского руководства и по Германии, и странам антигитлеровской коалиции. В первые годы войны Вадим и его люди направили в Центр свыше 10 тыс. документальных материалов различной степени важности. Под личным руководством Анатолия Горского находилась и знаменитая «Кембриджская пятерка».

МОЛОДОЙ И ДЕЛИКАТНЫЙ

В январе 1944 года Горского отозвали в Москву. А вскоре последовало новое назначение: руководителем резидентуры в США. К концу Второй мировой войны «центр тяжести» советской внешнеполитической разведки постепенно смещался за океан. И это понятно: именно в США развернулись работы по созданию атомного оружия, и все усилия советской разведки были сосредоточены на этом жизненно важном для нашей страны направлении.

Ну а в Лондоне работу советской разведки возглавил уже знакомый нам Боб, он же Борис Моисеевич Крешин.

Путь в разведчики для Крешина оказался весьма непрост. Как и тысячи простых советских парней, Борис окончил фабрично-заводское училище и несколько лет отработал на заводе токарем. Затем по комсомольской путевке Крешина направили учиться в Московский государственный педагогический институт иностранных языков. После окончания вуза Борис получил распределение в среднюю школу и некоторое время преподавал английский.

В 1936 году Бориса Крешина призвали в Красную Армию. А затем, в 1939 году, пригласили на работу в разведку. Первая зарубежная командировка Крешина – в Лондон – пришлась на суровые военные годы. В Англии Борис Моисеевич последовательно прошел все ступени карьерной лестницы, закончив службу в должности резидента.

Это было время, когда советские разведчики в Англии работали не покладая рук. На связи у каждого сотрудника лондонской резидентуры были по десятку агентов, и каждый из них приносил ценнейшую информацию, жизненно важную для Советского государства. Чего стоили одни только сообщения от «Кембриджской пятерки»! Эта информация проходила через Крешина, который, будучи помощником резидента Анатолия Горского, а затем и резидентом, в течение нескольких лет контролировал работу «пятерки». При этом Крешину, когда он возглавил лондонскую резидентуру, едва перевалило за тридцать.

Все, кто близко знал Бориса Моисеевича, отмечали необыкновенную деликатность, с которой он руководил работой своего разведывательного коллектива. Вот, например, что писал о нем Юрий Модин, работавший связником в лондонской резидентуре: «Крешин был не менее эффективен и умен, чем его предшественники. Всегда вежливый и обходительный, он добился того, чтобы наши агенты работали с ним с удовольствием и позднее отзывались о нем с большой теплотой. Крешин относился к ним по-дружески, никогда не приказывал, а лишь вежливо замечал: «Как было бы великолепно, если бы вам это удалось». И все!»

БОРИС КРЕШИН

Как мы теперь знаем, удавалось нашим разведчикам почти невозможное. Неслучайно 40-ые годы прошлого века стали для лондонской резидентуры поистине «золотым веком». А ее руководители, такие как Анатолий Горский и Борис Крешин, навсегда вписали свои имена в историю, пожалуй, не только советской разведки, но и мировой.

САМЫЙ УДАЧЛИВЫЙ СВЯЗНИК

Говоря о лондонской резидентуре 40-ых годов прошлого столетия, нельзя не вспомнить Юрия Ивановича Модина. Правда, непосредственно в Лондоне Модин работал уже после войны. Однако именно он в суровые военные годы имел самое непосредственное отношение к материалам, поступавшим из британской столицы. Дело в том, что в 1942–1945 годах Юрий Модин, будучи сотрудником английского отдела советской разведки, занимался переводами секретной документации и готовил отчеты для вышестоящего руководства. Так что, находясь за тысячи километров от Лондона, в Москве, Модин заочно был хорошо знаком с членами знаменитой «Кембриджской пятерки».

Впоследствии сам Модин признавался, что «…учился искусству разведки не в какой-нибудь школе, не теоретически, а на практике, при исключительных обстоятельствах… Читая донесения наших агентов, я начал воспринимать их как близких людей». Надо ли говорить о том, какое неизгладимое впечатление произвело на молодого сотрудника заочное знакомство с величайшими разведчиками XX столетия! А вскоре, состоялось и их очное знакомство.

В течение шести лет, с июня 1947 года по май 1953 года, Юрий Модин работал в лондонской резидентуре связником. По долгу службы ему приходилось лично встречаться с членами «Кембриджской пятерки». Постепенно их деловые поначалу отношения переросли в крепкую дружбу. Спустя много лет, выйдя в отставку, Юрий Иванович напишет книгу о своей службе в разведке и назовет ее «Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья».

А еще Модин вошел в историю советской разведки как человек, которому всегда сопутствовала удача. За долгие годы, проведенные за границей, у Модина не было ни одного сколько-нибудь серьезного прокола. В течение шести лет Юрий Иванович плотно общался с агентами самого высокого калибра и ни разу не создал ситуации, которая поставила бы под угрозу срыва проводимые резидентурой операции.

СЕКРЕТЫ СТАВЯТ НА ПОТОК

Как выше уже говорилось, за годы Великой Отечественной войны в Москву из Лондона поступило колоссальное количество стратегической информации, которой умело воспользовалось советское руководство. Вот лишь некоторые наиболее значимые эпизоды.

Осенью 1941 года советское руководство отчаянно пыталось разгадать планы Японии в отношении СССР. От этого во многом зависел успех битвы за Москву. Из Токио о планах японского командования советское руководство достаточно подробно информировал другой величайший разведчик XX столетия – Рихард Зорге. Однако в Москве в то время к его сообщениям относились с некоторой настороженностью. Дело в том, что многочисленные сообщения Зорге о готовящейся агрессии со стороны гитлеровской Германии и о дате нападения на СССР, которыми Зорге буквально завалил Москву весной 1941 года, так и не подтвердились. Вот и сообщения Зорге о планах Японии осенью 1941 года вызывали у руководства советской разведки сомнения в их достоверности. Требовались подтверждения из других не менее авторитетных источников. И таким источником в октябре 1941 года стали сообщения лондонской резидентуры. В разгар битвы за Москву, когда немецкие танки вплотную подошли к советской столице, Лондон сообщил о том, что Япония сделала, наконец, свой выбор в пользу войны на Тихом океане и в ближайшие месяцы нападать на СССР не собирается.

Надо ли говорить, с каким облегчением восприняли в Москве эту информацию! Она позволила советскому командованию срочно перебросить дивизии с Сибири и Дальнего Востока на московское направление, где тогда решалась судьба страны.

В конце 1942 года Ким Филби, занимавший в то время высокий пост в британской разведке СИС (Secret Intelligence Service), сообщил о новейших немецких танках «Тигр» и «Пантера», на которые немцы возлагали большие надежды, готовясь к летней кампании 1943 года. Чуть позже, аналогичную информацию передал и Джон Кернкросс. Более того, в Москву ушли и технические характеристики новых германских танков, включая мощность двигателя, скорость и толщину брони.

Получив эту информацию, Москва предприняла ряд энергичных контрмер. В течение нескольких месяцев советская оборонная промышленность наладила массовый выпуск противотанковых орудий и кумулятивных снарядов, способных пробивать «тигриную» броню. Уже к лету 1943 года на фронте появились 57-миллиметровые пушки с начальной скоростью снаряда около 1000 метров в секунду, а также противотанковые гранаты РПГ-43. С таким вооружением можно было эффективно противостоять бронированному натиску противника. И дальнейшие события на Курской дуге это подтвердили. Нет нужды объяснять, сколько тысяч жизней советских солдат удалось спасти благодаря бесценной информации, переданной из Лондона!

На протяжении нескольких лет, вплоть до весны 1944 года, лондонская резидентура регулярно информировала Москву о ситуации с открытием второго фронта и вообще о поведении союзников, которое, как известно, не отличалось искренностью по отношению к СССР. Секретная информация, полученная по каналам разведки, была использована Сталиным, например, на Тегеранской конференции 1943 года, где вопрос с открытием второго фронта стал основным в повестке дня.

ЮРИЙ МОДИН

Обсуждая в очередной раз со Сталиным эту тему, Черчилль, как это уже неоднократно бывало раньше, снова завел разговор о том, что высадка союзников в Нормандии, на чем настаивал Советский Союз, – слишком дорогое удовольствие, требующее большого напряжения сил. Черчилль считал, что гораздо важнее начать полномасштабные военные операции в Средиземноморье, и пытался убедить в этом Сталина. При этом в ходе переговоров английский премьер буквально сыпал всякими техническими выкладками о тоннаже судов, необходимых для десантирования, и прочих трудностях, которые, дескать, Англии не по плечу.

Все выглядело весьма убедительно. Однако Сталин, получавший информацию из Лондона по каналам разведки, был прекрасно осведомлен об истинном положении дел и об истинных намерениях союзников. Секретные документы, которыми Москву исправно снабжала лондонская резидентура, однозначно свидетельствовали о том, что затяжка с открытием второго фронта была вызвана вовсе не объективными трудностями, а преднамеренным желанием Англии и США максимально оттянуть момент своего вступления в войну на европейском континенте. Зная об этом, Сталин во время переговоров в Тегеране умело парировал все возражения союзников и буквально вырвал у западных лидеров обещание открыть второй фронт не позднее июня 1944 года. Как мы помним, союзники сдержали обещание: в июне 1944 года в Нормандии началась высадка англо-американских войск, вошедшая в историю как операция «Оверлод».

А в конце войны союзники активно зондировали возможность сепаратных переговоров с нацистами и даже предпринимали в этом направлении вполне конкретные шаги. Первым об этом узнал член «Кембриджской пятерки» Энтони Блант, работавший в то время в английской контрразведке МИ-5 (Military Intelligence, Section 5). Именно ему удалось добыть сведения о том, что в Берне в обстановке строжайшей секретности начались переговоры между эсэсовским генералом Вольфом и представителем американской разведки Даллесом. Суть переговоров сводилась к следующему. Даллес обещал, что Англия и США прекратят военные действия против фашистской Германии. А генерал Вольф, действовавший от имени Гиммлера, в обмен на это гарантировал, что вермахт сосредоточит все свои усилия только против Красной Армии. Таким образом, на востоке сопротивление немецко-фашистских войск возрастет.

Информация о переговорах была немедленно доложена Сталину. Тот обратился за официальными разъяснениями к Черчиллю и Рузвельту. Англосаксы поняли, что бернская авантюра провалилась, и вынуждены были отказаться от сепаратных сделок с фашистской Германией.

Эта история легла в основу сюжета замечательного советского телефильма «17 мгновений весны». Так что прототипом киношного Штирлица, в известной мере, стал резидент советской разведки в Лондоне Борис Крешин, передавший в Москву информацию своего агента о бернских заговорщиках.

Фото из архива автора