Чапаем заклейменный

В 1934 году по личному указанию Сталина Борису Бабочкину присвоили звание народного артиста республики. 30-летнего актера за роль Чапаева причислили к сонму великих:

в то время «народными» были всего несколько человек – Станиславский, Немирович-Данченко, Нежданова…

В Александринском театре, где работал тогда Борис Андреевич, в день оглашения указа отменили репетицию и устроили банкет. Но день этот стал одним из самых печальных в жизни актера.

Некоторые друзья его и знакомые демонстративно проигнорировали это событие. И Бабочкин с тревожным удивлением понял, что жизнь его с этого момента подчинена каким-то другим законам, не распространяющимся на подавляющее большинство талантливых и популярных артистов.

Не только любовь, доходящая порой до обожания, но и зависть стали его постоянными спутниками.

Обиднее всего было то, что он не придавал роли Чапая решающего значения. Да, работал с увлечением, жадно, но делом жизни считал не кино, а театр.

Судя по письмам жене, Екатерине Михайловне, в какой-то момент он едва не отказался от роли героя-начдива, возмущенный тем, что его без дела задерживают в экспедиции под Тверью, где проходили съемки.

Мало кто знает, что тогдашние киноначальники настаивали, чтобы фильм был… немым. Так привычнее. Особого энтузиазма после первых просмотров «Чапаев» не вызвал, цензурные инстанции проходил с большими сложностями: настораживал «приземленный» (читай: живой) образ легендарного начдива. Только после очевидного зрительского триумфа фильм поддержало партийное начальство. Что было потом, известно.

Актерское счастье

«Или ты будешь одним из лучших актеров страны, или умрешь на берегу Волги под лодкой», – сказал юному Бабочкину один из его первых учителей по саратовской театральной студии. Сам он очень рано осознал в себе актерский дар. Мама, Анна Маркеловна, хранила в семейном альбоме фотографии знаменитых провинциальных актеров того времени. Отец служил по железнодорожному ведомству. Старший брат Виталий успел стать актером, носил черную шляпу, пудрился и умер совсем молодым вскоре после женитьбы на одной из самых красивых женщин Саратова.

Умирать под лодкой не хотелось. В 1920-м 16-летний Борис Бабочкин приехал в Москву с рекомендательным письмом к Немировичу-Данченко. Но письмо это он вручил адресату лишь спустя 20 лет, уже став «одним из лучших актеров страны». До этого были скитания по провинции, приглашение в Москву, полная неустроенность, бурная личная жизнь, пока не встретил свою единственную – молоденькую балерину Катю Георгиеву.

В 1927 году Бабочкин просто сел в поезд и приехал в Ленинград. Там начался самый счастливый период его жизни, в котором была работа в Театре Сатиры, переход в Народный театр, приглашение на первые роли в Александринку.

И был Чапаев…

Сделанное Бабочкиным после Чапаева остается в мощной тени легендарного начдива. Интеллигент гениально сыграл «человека из народа», и все решили, что просто он такой и есть… Как Чапаев.

И за Бабочкиным надолго закрепилось клеймо актера одной роли. Он старался относиться к этому философски. Говорил – не сравнивая масштабов – об Эйнштейне, который тоже кое-что создал, кроме теории относительности. Ведь на счету актера до Чапая были такие роли в Александринке, как Чацкий и Самозванец.

Артист без амплуа, трагик и комик, Карандышев и Паратов, Епиходов и Иванов – он мог все и играл все. Он был самым популярным премьером Ленинграда. Алексей Дикий сравнивал масштаб его дарования с гением Михаила Чехова. А уж работавший с Чеховым Дикий – сам безмерно талантливый, желчный и сильно пьющий – не любил пустых комплиментов.

«Я понял одно, – говорил Бабочкин, – я должен остаться таким же, каким был до Чапаева».

В 1936-м он перешел в БДТ. Работу с Диким в «Маленьких трагедиях» Пушкина до конца жизни считал одним из самых счастливых периодов. Работал Дикий увлекательно, парадоксально, но… мало. После пары часов репетиций спешил «закусить». Закусывание обычно заканчивалось в ресторане далеко за полночь

Дикий жил, мало считаясь с тем, что на дворе стоял 1937-й. На репетициях мог сказануть такое, что артисты в ужасе расползались за кулисы. Врагов в театре он наплодил без счета. В один из мрачных дней Алексей Денисович исчез. В газетах появились ритуальные статьи о «вредительстве в БДТ и враге народа Диком».

Только пережившие это время до конца могут понять, что значит не поставить свою подпись под теми статьями. Бабочкин был едва ли не единственным, чей голос не прозвучал в этом воющем хоре. От Дикого тогда отказывались самые преданные ученики. А тут ведущий артист, всенародный Чапаев!.. Тогда это сошло Бабочкину с рук. Позднее он даже возглавил разваливающийся БДТ. Поставил «Дачников», за которых в 1939-м получил орден Ленина, чем умножил армию театральных завистников. Потом «Царя Потапа». Считал его лучшим своим спектаклем. Худсовет театра однако думал иначе. Под горячую руку прямо на папиросной пачке Бабочкин написал заявление об уходе. И уехал в Москву, в Театр Вахтангова.

Разрыв с театральным Ленинградом всегда считал самой большой ошибкой своей жизни.

И не друг, и не враг…

Начались долгие путешествия по театрам – путешествия, которые при каждом удобном случае интерпретировались «друзьями» как свидетельство тяжелого характера Бориса Андреевича.

О тяжелом характере обычно говорили те, кто успел от него «пострадать».

«Моя будущая книга, – писал он в дневнике, – в сущности, должна быть рассказом о том, как ликвидировалось постепенно все талантливое в театре, как его завоевывала посредственность и бездарность. Эта история началась с того, как в Первой студии МХТ выжили сначала Михаила Чехова, потом Дикого. А что было с Народным домом в Ленинграде? С Театром Пушкина в Москве и со мной в Малом театре… Ведь это звенья одной и той же цепи».

В 1949-м Бабочкин пришел в Малый. Начальство встретило его весьма уважительно, положило верхний предел зарплаты (тогда 4000 рублей), дали отдельную гримерную.

«К концу сезона меня уже знал Ленинград». 1928 г.

Лишь один человек игнорировал его приход.

Долгое время Михаил Иванович Царев считался другом Бабочкина. По крайней мере, в ленинградский период они дружили домами.

В середине тридцатых с Царевым произошла история, которая, скорее всего, и определила его дальнейшую жизнь. Прошел слух, что Царева арестовали. Удивить этим в то время было трудно. Если арестовали, то понятно кто. Узнав о случившемся, Бабочкин воспринял это как личное горе. Срочно приехал в Москву, в Гранатный переулок, где тогда жили Царевы. Считал, и не без оснований, что благодаря «Чапаеву» может повернуть любую ситуацию.

Дверь ему открыла заспанная жена Царева. Дальнейшее произвело более чем странное впечатление.

– Нина, что нужно делать, к кому ехать?

С каким-то загадочным спокойствием жена Царева ответила, что ничего делать не надо, Миша скоро вернется.

Бабочкин решил, что имеет дело с помешанным от горя человеком. Вскоре, однако, выяснилась подоплека этого странного спокойствия. Царев был арестован по… уголовному делу. Азартный игрок, он на скачках познакомился с известной компанией аферистов, работавших на тотализаторе. Их всех забрали.

Царева выпустили через две недели.

Спустя много лет азартный и удачливый охотник Бабочкин возвращался из Щелыкова в Москву. Ехал с собакой, что было запрещено, но проводник в виде исключения выделил ему свое купе.

В темноте к нему подсел старый, плохо одетый человек.

– Вы Борис Бабочкин? Передайте привет Михаилу Ивановичу Цареву.

– Простите, от кого?

Хлестаков. 1936 г.

– От Якова Ивановича, он знает… Сразу поймет, от кого.

Как оказалось, из всех арестованных тогда на ипподроме в живых остались лишь двое Ивановичей. Яков Иванович вовремя уехал из Москвы и в течение многих лет скрывался

Эхо этой неаппетитной истории отозвалось много лет спустя, при реабилитации Мейерхольда. Один из знакомых рассказал Борису Андреевичу о беседе со следователем прокуратуры. Мало кто сомневался в необходимости реабилитации мастера.

– Неужели существуют иные мнения? – спросил знакомый Бабочкина у следователя.

– Представьте. Правда, их всего два…

– Чьи же?

– Охлопкова и Царева.

«Мне сразу стало больно в сердце, – записал в дневнике Бабочкин. – Я знал, что посадил Мейерхольда своей статьей Царев. Но даже после его казни он предпринимал какие-то шаги, чтоб Мейерхольд не был реабилитирован творчески».

В то время, когда Бабочкин оказался в Малом, ни о каких дружеских чувствах между директором Малого и актером речи уже не было. Один знал о другом слишком много. А этот другой, знал, что тот знает…

Первое, что сделал Царев, пересев в директорское кресло, – отодвинул на неопределенный срок «Грозу», которую Бабочкин с увлечением репетировал. Увидев на доске приказов репертуарный план, в котором не оказалось его спектакля, Бабочкин понял, что в Малом ему делать нечего.

Скитания

Камерный театр после уничтожения Таирова вверили – «для ликвидации остатков формализма и эстетства» – В. В. Ванину, старому товарищу Бабочкина, отличному артисту и хваткому человеку, который за год, не успев изжить никаких «измов», умер от рака легких, сказав напоследок: «Единственный человек, кому бы я оставил театр, это – Бабочкин…»

Так и случилось.

Последняя роль. В фильме «Бегство мистера Мак-Кинли». 1975 г.

Поставив несколько проходных спектаклей, вполне понимая им цену и коря себя за вынужденную беспринципность, Бабочкин готовился к работе над «Тенями» Салтыкова-Щедрина. Пригласил в качестве постановщика Дикого, которого давно выпустили из лагеря, для того чтобы он сыграл Сталина в каком-то парчовом кинополотне. Потом он был в кино нарасхват, заработал пять или шесть Сталинских премий.

Бабочкин и не предполагал, что из этого выйдет…

Грандиозный успех «Теней» (очереди выстраивались от памятника Пушкину) с Бабочкиным в роли Клаверова привел к тому, что на театр обрушилась лавина помоев. Еще бы! «Я разделал своего героя как кильку, вложив в него всю ненависть к бюрократии и чиновничеству», – писал в дневнике Борис Андреевич. Травлю организовали не без ведома Фурцевой.

После этого – сердечный приступ, больница, санаторий. Приказ о снятии с должности главного режиссера еще не был подписан, и Борис Андреевич не мог представить, что ждет его впереди. Потом начались бесконечные проработки в парткомах и горкомах, где на него орала какая-то бабища исполинских размеров, предательства друзей-актеров и в первую очередь одного из самых близких…

Оставшись без работы, Бабочкин обратился к своему старому другу с ленинградских времен – замечательному артисту, главному режиссеру Театра имени Леси Украинки.

– Бросай все и давай ко мне, – ответил Романов, когда Бабочкин рассказал ему о своих злоключениях.

Опустошенный, без всяких надежд на будущее, с грузом тяжелой болезни он приехал в Киев. И здесь его ждал новый удар. Романов за эти несколько дней, очевидно, всерьез задумался о будущем сотрудничестве со своим опальным другом. И, когда друг этот появился в его кабинете, заговорил с ним даже не сухо, а нарочито холодно, давая понять, что делать Борису Андреевичу в Киеве нечего. Кстати, через несколько лет снятый с должности худрука Романов приедет к Борису Андреевичу, и тот примет его, не помянув прошлого.

А тогда Бабочкин вернулся в Москву безработным актером.

В этом качестве он и пребывал почти три года. Случайные заработки, статейки, концерты. Нужно было предпринимать какие-то шаги. Смирив самолюбие и гордость, попросился на прием к Фурцевой. Та, сняв телефонную трубку, пропела:

– Насчет трудоустройства товарища Бабочкина… Распорядитесь о возвращении его в Малый театр.

Все было решено меньше чем за минуту.

Когда он с тяжелой душой пришел к Цареву, тот побелел, скосив глаз до крайнего, северо-западного положения. Тем не менее соответствующее распоряжение уже лежало на его столе. Бабочкин вернулся в Малый. Другого выхода не было.

на репетиции своего последнего спектакля «Гроза». 1974 г.

Так начался самый значительный период его жизни в Малом.

Интриги закулисья

Он много и с неизменным успехом играет, ставит самостоятельно, только право каждой постановки приходится у дирекции отвоевывать.

«Пьеса недурная, – записывал он в дневнике перед началом работы, – но я ставил перед собой задачу сделать приличный, но не больше, спектакль».

Знал, что если будет очень хорошо, то из театра его выживут. Если плохо – тоже выживут. «Поставил только «в меру». Жутковатое признание…

Через год Борис Андреевич приступил к репетициям «Иванова». Понимал: спектакль возможен только при условии, что в нем будет лично заинтересован Царев. Даже если к директору Малого как к актеру относиться весьма доброжелательно, играть Иванова он права не имел, хотя бы из-за своей физической формы. Пришлось покривить душой, тем более что случай был благоприятный: приближался юбилей А.П. Чехова.

Бабочкин предложил Цареву играть в очередь. Тот согласился.

После премьеры с директором в заглавной роли в собственный спектакль ввелся Бабочкин. «Иванов» шел с небывалым успехом. И вновь начались придирки, срывы репертуарных планов, замены. Несколько раз Бабочкин появлялся в кабинете Царева, пытаясь спасти свою очередную идею. Предпочитавший открытый бой, он свирепел от занудных интриг закулисья. Директорская подпись под приказами о постановках с каждым годом доставалась ему все тяжелее. Просить и клянчить он не умел. Выражал свое понимание резко и недвусмысленно. Ходил и в высшие инстанции. Об одном из таких визитов стало известно в дирекции, и Царев попросил Михаила Ивановича Жарова «образумить» бывшего товарища.

Жаров сыграл у Бабочкина в «Иванове» одну из лучших своих ролей – Лебедева. На их сцены специально водили студентов Щепкинского училища: зрелище и впрямь было эталонное. В то время и отношения двух больших актеров были вполне дружескими. Потом Жаров стал секретарем парторганизации театра…

Что вышло из попытки «образумить» Бориса Андреевича, видно из дневниковой записи самого Жарова:

1967 год.

«…Бабочкин: Ты давно мне мешаешь работать, травишь. Хотел ставить «Лес» – не даешь. Всегда находятся мотивы – то Ильинский, то еще что-то. Когда я сделал заявку на «Ревизора» – мне не дали, а подарили тому же Ильинскому, хотя знали, что я мечтал. Так, пожалуйста, времени много – ставь. Я не бегал жаловаться.

Жаров: Меня тогда не было в бюро, я не знал.

Борис Андреевич с дочерью Натальей.

Бабочкин: Все ты знал. Я не хочу на эту тему с тобой разговаривать.

Жаров: Но представители партбюро поручили с тобой поговорить как с коммунистом.

Бабочкин: А я не хочу с вами говорить.

Жаров: Ты коммунист и должен подчиняться уставу, а не оскорблять партию, в которой состоишь, непристойными выражениями.

Бабочкин: Ты еще не партия… Что же вы хотите, когда перестанете меня травить?! Я хочу ставить, я выбрал пьесу, в которой никто из актеров, занятых в других постановках, не участвует. Значит, я могу репетировать!.. Вы хотите мира в театре, так пусть партбюро не лезет не в свои дела – в творчество. Я готовился к «Юлию Цезарю» – не дали, готовился к «Чайке» – не дали, к «Ревизору» – не допустили, к «Грозе» – то же самое, «Тихий Дон» – опять не дали. Теперь «Лес» – тоже против. Мне совершенно ясно: если я принесу еще одну пьесу, тоже не дадите.

Жаров: Я во всем этом – как тебе хорошо известно – не принимал никакого участия, ибо секретарь всего шесть месяцев. А вот то, что за весь твой период работы в Малом со всеми предыдущими секретарями бюро и директорами ты скандалил, ты сам же подтвердил это сегодня.

Бабочкин: Но и за шесть месяцев ты успел многое сделать, а теперь стараешься отнять «Лес». Не выйдет! (показывает фигу)».

Вышло. «Лес» объявили внеплановым спектаклем. Это и стало последней каплей. Бабочкин отменил репетиции «Леса», оставив у секретарши заявление: «…Прошу освободить меня от работы в театре».

Приказ об освобождении вывесили на следующий же день. Все давно было согласовано с министром культуры. Почти одновременно с Бабочкиным заявление об уходе подал Игорь Ильинский. Уровень драматургии в театре к тому времени опустился ниже всяких пределов

Дневниковая запись Бабочкина 1968 года:

«…Я решил так: или мое заявление и мой уход после ухода Ильинского приостановят процесс распада в Малом театре, или, если все останется по-старому, тем более нужно уходить. Вероятно, так же рассуждал и Ильинский, и оба мы ушли».

Переполошенная Фурцева приехала в театр. Быстро собрали некий «спецактив». Екатерина Алексеевна певучим голосом попросила высказать мнение об уходе Бабочкина и Ильинского. «Мнение» высказал Царев: театр относится к их уходу положительно… Вызывали мятежников и в управление культуры – но уже больше для проформы. Ильинский говорил вежливо, но решительно, Бабочкин – решительно, но не слишком вежливо. Разъяренная Фурцева во время одной из таких бесед даже выскочила из собственного кабинета.

Екатерина Михайловна Бабочкина с дочерью Татьяной.

Екатерина Алексеевна могла быть разной. Одно время она просто излучала доброжелательность, была удивительно нежна с Бабочкиным…

Исход

Во второй раз Бабочкин ушел из Малого… Теперь на два года. Для театра это было скверно, для искусства – хорошо: кто знает, нашел бы он другое время сделать на телевидении свой шедевр – «Скучную историю». Без работы он остаться не мог: преподавал во ВГИКе, ездил с концертами, снимался. И каждую минуту понимал, что без театра все равно не сможет:

«…Через три месяца мне будет 66 лет. На что я могу рассчитывать? Очень возможно, что на моем актерстве, на моем режиссерстве нужно ставить крест. В чем-то здесь я виноват, а в чем-то совсем не виноват. Счастливо или несчастливо складывалась моя судьба? Можно сказать и то и другое. Какой итог будет? Но, во всяком случае, я не смог реализовать одной десятой своих возможностей. Я унесу в могилу безотказный, почти исчерпывающий способ расшифровывать пьесу – перевести слова на язык действия. Кто умеет это делать? Я не знаю».

И спустя полгода:

«Прошло меньше двух сезонов с тех пор, как я ушел из театра. А я уже никому не нужен. Никто мне не звонит даже. Я в полном вакууме, в одиночестве… Положение мое более чем грустное. Оно – опасное, и не тем даже, что я на старости лет остался снова без театра. И не потому, сердце мое чует, что не работать мне, по-видимому, и в кино… Беда в том, что я попал в состояние полной и непоправимой – не дай Бог – апатии. Я лежу. Сплю (днем главным образом), молчу, жду телефонных звонков, а их нет, и ничего не могу и не хочу делать».

Бабочкин понимал абсурдность происходящего. Особенно когда получал письма, в которых знакомые и поклонники на полном серьезе спрашивали: что за каникулы устроил себе артист Бабочкин?! И грозились написать протест в Министерство культуры…

А орденоносец, увенчанный всеми наградами империи, писал в дневнике:

«Ох, если бы хоть кто-нибудь догадался всерьез написать такой протест! Ведь в других странах есть пресса, а у нас и этого нет! Могло бы со мной случиться то, что случилось здесь, если бы я был не народный артист СССР, а просто известный и хороший актер во Франции, в Швеции и т. д.? Нет. Не могло бы…»

И еще по поводу Малого театра – откровенно:

«Нужно смотреть в глаза фактам: в театр я не вернусь. Я уже стар, чтобы переделывать себя, и я уже стар, чтобы переделывать театр».

И все-таки он вернулся. Вопреки логике. Повинуясь инстинкту художника.

В семидесятые годы почти физиологическим образом правительственные театры перенимали черты старцев Политбюро. Жесткий ранжир, субординация, аккуратные награды к праздникам и юбилеям – с неизбежной же закулисной ворожбой.

с женой. Лето 1975 г.

В свой последний период в Малом Бабочкин работал молодо, азартно. Успел поставить «Достигаев и другие», «Грозу» (наконец-то!) и труднейшую, загадочную «Фальшивую монету» в филиале. Снялся в знаменитых «Плотницких рассказах», ставших классикой телевидения.

В 1975 году Бабочкин начал репетировать «Чайку». Хотел, чтобы Игорь Ильинский сыграл Сорина. Тот согласился. До этого они практически не пересекались в работе, если не считать того эпизода, когда Бабочкин почему-то предложил себя на роль почтмейстера в спектакле Ильинского «Ревизор» и действительно сыграл с десяток премьер.

Репетиции еще не начались, когда жена Ильинского встретила Бориса Андреевича в театральной поликлинике. Седой, бледный, болезненно мрачный. Спросила, что с ним.

– Пошаливает, – ответил он, показывая на сердце.

Татьяна Александровна решилась сказать что-то в том смысле, что надо и остановиться, нельзя так много и на износ работать.

– А оно и само остановится, – как-то очень просто ответил Борис Андреевич.

17 июля Бабочкин получил в театре отпускные, отвез статью в «Известия» и поехал в штаб кинофестиваля. Возле «Метрополя» ему стало плохо. Он сумел припарковать свою «Волгу» к тротуару, никого не задев в потоке машин, и… рухнул на сиденье. Сердце остановилось.

18 января 2004 года Борису Андреевичу Бабочкину исполняется 100 лет.

Фото из архива Н.Б. БАБОЧКИНОЙ