Дело на 875 тысяч

Владимир Мазурин, который руководил налетом на банк Общества взаимного кредита. Фотография сделана после ареста

Дело об ограблении московского банка купеческого Общества взаимного кредита, хранящееся в городском архиве, запрещено к выдаче исследователям из-за крайней ветхости. В те времена, когда это собрание документов еще не успело «состариться», охотников покопаться в нем находилось немного – в Советской России не полагалось знать такого рода подробности о русской революции. Сегодня реконструкцию событий вековой давности приходится производить по «открытым материалам» – газетной хронике 1906-1907 годов и мемуарам самих революционеров, опубликованным в двадцатые годы прошлого века, когда ветеранам движения еще позволяли называть вещи своими именами.

Грабеж века

7 марта 1906 года в пятом часу вечера, перед самым закрытием операций, в здание московского банка Общества взаимного кредита, располагавшегося на Ильинке, вошли двое молодых людей в коротких пальто с барашковыми воротниками и в серых шапках-папахах. Разойдясь по разным залам, они выхватили из-за пазух маузеры, закричали: «Руки вверх!» – и в это же время с черной лестницы и с главного входа в банк ворвались их товарищи. Разоружив четверых дежурных жандармов, налетчики обрезали провод телефона и в считанные минуты полностью взяли банк под свой контроль. Всех служащих, посетителей и охранников согнали в одно из помещений. Часть нападавших осталась их сторожить, а остальные поспешили вслед за командиром в кабинет господина Лебедева, директора банка. Под дулами маузеров его повели к денежной кладовой, приказав отпереть двери. В кладовой хранилось на 23 миллиона рублей ценных бумаг, но ими налетчики пренебрегли. Атаман небрежно пнул ногой пачку облигаций: «С ними канители много!» – и приказал брать только наличные. Все, кто был в кладовой, взяли по большой пачке денег, вынесли через черный ход еще куль ассигнаций и банковский мешок, в котором находилось 5200 золотых монет, а потом группами, прикрывая друг друга, покинули здание банка.

Сразу же после их ухода один из жандармов бросился на улицу и стал кричать: «Караул!» С одного из постов позвонили в сыскную полицию, и вскоре к банку в санях прикатили сыщики во главе со своим начальником Моисеенко. Но суетиться было, в общем-то, уже ни к чему: налетчики с добычей растворились в мартовских сумерках.

7 марта был установлен рекорд экспроприаций – грабители взяли 875 тысяч рублей! Версию о причастности к налету уголовников полиция сразу отвергла: по рассказам свидетелей, грабили молодые парни, одетые и разговаривающие как фабричные рабочие. Их командиры были не намного старше и явно интеллигенты, скорее всего студенты. Большинство налетчиков отчаянно нервничали: руки у них ходили ходуном, так что они едва не роняли свои маузеры.

Сотрудники московского охранного отделения знали, что в боевой организации эсеров-максималистов произошел раскол и появилась «оппозиционная группа экспроприаторов», независимая от власти Центральной боевой организации этой партии. По сведениям агентуры, внедренной в революционное подполье, ограбление банка на Ильинке было делом рук максималистских «оппозиционеров», но кто конкретно участвовал в налете и где они спрятали деньги, известно не было.

Дебош в поезде

Спустя две недели в газетах появился рассказ о скандале, произошедшем в поезде Вена – Цюрих. По показаниям прислуги, ехавший первым классом молодой человек, выкушав за ужином в вагоне-ресторане 2 бутылки коньяка, сделался совершенно невменяемым. В купе, куда его отнесли, он вдруг пытался выброситься из окна, а потом стал буянить так, что проводники едва с ним управились. Когда 21 марта 1906 года поезд подошел к перрону цюрихского вокзала, его уже ждали врачи и карета психиатрической лечебницы. Осмотрев пациента, врачи констатировали сильное алкогольное отравление – по неопытности молодой человек «заложил за галстук» много лишнего. Бедолаге назначили промывание желудка и клизму, а пока он проходил эти малоприятные процедуры, осмотрели его вещи и, открыв саквояж, обнаружили, что тот битком набит русскими деньгами. Там было 37 тысяч рублей. Администрация клиники сочла необходимым поставить в известность о находке цюрихскую полицию. Едва молодой человек пришел в себя, его забрали из клиники, поместили в одиночную камеру полицейского комиссариата, а через пару дней вызвали на допрос в присутствии цюрихского адвоката Тальберга, который свободно изъяснялся по-русски. Арестованный назвался Александром Беленцовым, что соответствовало имени в русском заграничном паспорте, найденном при нем. Худощавый, почти тщедушный, он казался совсем мальчиком. Постепенно разговорившись, паренек рассказал, что родился в 1886 году в городе Славянске, там же и учился. Потом приехал в Москву и поступил телеграфистом в почтово-телеграфное ведомство. В 1905 году, под влиянием революционной агитации, вступил в партию эсеров, был членом боевой дружины. Объясняя через посредство Тальберга, откуда взялись деньги в его саквояже, Беленцов рассказал, что был участником экспроприации в банке Общества взаимного кредита. После того как операция закончилась успехом, руководство подполья приказало ему выехать во Францию, чтобы в Ницце встретиться с человеком, торговавшим оружием, – деньги предназначались именно на это. Легально пересечь границу он не мог, так как с декабря 1905-го находился под подпиской о невыезде. Он вполне благополучно добрался до Вены, откуда выехал в Швейцарию, намереваясь следовать во Францию. Рассказав все это, Беленцов, в свою очередь, стал расспрашивать адвоката: где он, как и почему тут очутился, а узнав от Тальберга подробности своего провала, впал в отчаяние. Похоже, ему было стыдно за ту глупость, которую он совершил, в результате чего и попался

Русские газеты в дополнение к сообщениям из Швейцарии смогли прибавить о личности Беленцова немногое: оказалось, что он был недурным спортсменом, состоял членом московского конькобежного общества, неоднократно участвовал в соревнованиях по скоростному бегу на коньках и часто брал призы.

24 марта 1906 года швейцарские власти известили об аресте Александра Беленцова русское правительство. Россия потребовала немедленной выдачи Беленцова, объявив его не политическим, а уголовным преступником. Переговоры о выдаче тянулись несколько месяцев, и только летом 1906 года Швейцария депортировала задержанного. В Варшаве его принял русский конвой, которым командовал адъютант варшавского жандармского полицейского управления железных дорог штаб-ротмистр Макаров. В конвойную команду вошли четыре жандармских унтер-офицера и пять нижних чинов Омского пехотного полка. Опытность и многочисленность караула побудили Макарова пренебречь правилами перевозки арестантов, и 3 августа 1906 года Беленцова повезли не в арестантском вагоне, как положено, а в обычном вагоне второго класса, только освобожденном от посторонней публики. Пехотинцы посменно стояли с винтовками на площадках вагона с обеих сторон, у дверей, а сами двери были заперты на ключ, находившийся у одного из унтеров.

По пути следования на 228-й версте варшавской железной дороги, когда поезд замедлил ход на подъеме, Александр Беленцов совершил фантастический по дерзости побег! Сидевший до того совершенно безучастный ко всему, он вдруг быстро встал, наступил на находившийся под окном футляр трубы парового отопления, резко кинулся головой вперед, лбом разбил стекло вагонного окна и выпал через него наружу! Все произошло в секунды – жандармы и ойкнуть не успели! Придя в себя, один из унтеров сиганул за ним вслед, второй замешкался, зацепившись шашкой, но тоже выбрался. Макаров остановил поезд при помощи стоп-крана.

Погоня возрастного служаки-унтера за двадцатилетним чемпионом-конькобежцем, конечно же, не увенчалась успехом, и жандарм, тяжко дыша, вернулся к поезду. Макаров от отчаяния и осознания, что он собственноручно угробил свою карьеру, пытался организовать прочесывание местности, но теми силами, что были у него в распоряжении, он и этого толком сделать не смог. Беленцов бесследно скрылся. Штаб-ротмистр Макаров и четверо жандармских унтер-офицеров за несоблюдение правил караульной службы при перевозке арестантов были преданы суду военного трибунала.

Неуловимый «Володя»

К тому времени, когда Беленцова выдали России, большинство участников мартовского налета на банк уже обживали камеры губернской тюрьмы, но самого руководителя дерзкой операции между ними не было. «Сесть на хвост» экспроприаторам удалось не сразу. К ним подбирались издалека, преодолевая сложную систему конспирации, умело выстроенную боевиками. Первую ниточку дал арест некоего Михайлова, рабочего, частенько крутившегося возле Арбатского полицейского дома, – он подбирал записочки, выбрасываемые на волю содержавшимися под арестом участниками беспорядков осени-зимы 1905 года, и был последним звеном цепи, по которой поддерживалась связь арестантов с подпольем. Сам Михайлов, как и ожидалось, знал мало, но были взяты в разработку адреса, найденные у него на квартире, его связи, знакомства, родственники. Перебирая этот круг людей, выуживая крупицы ценной информации, сыщики провели десятки обысков и допросов. Так им удалось получить адрес конспиративной квартиры в доме № 15 по Аптекарскому переулку, которую под видом супругов Артемьевых снимала молодая пара. При обыске на квартире обнаружили большой запас взрывчатки, 2 пуда 30 фунтов пороха, оболочки для бомб и целый арсенал оружия. С таким «приданым» отпираться было бессмысленно, и, спасая свою жизнь, содержатели квартиры «запели». По их показаниям накрыли две подпольные лаборатории, из которых на квартиру поступали компоненты бомб. За сутки, пока сведения о провалах не распространились, в сети полиции угодили более двадцати боевиков различных групп – это были связные, приходившие за оружием и бомбами для своих дружин, в том числе и связные «оппозиционной группы»

Арестованных по подозрению в принадлежности к боевым группам предъявляли служащим ограбленного банка, и кое-кого они опознали как участников налета. В большинстве своем это были совсем еще мальчишки, выходцы из рабочей среды и учащаяся молодежь. Знали они весьма немного: из их показаний следовало, что налетом на банк Общества взаимного кредита командовал некий «Володя». Этот человек осуществлял общее руководство боевой работой: он поддерживал связь с комитетом партии и как его представитель входил в штабы нескольких групп, действовавших автономно. Они сходились только по сигналу «Володи» для «большого дела» и снова рассыпались по своим явкам до нового сбора. Кто таков этот «Володя» на самом деле и где он скрывается, арестованные не знали. С их слов удалось составить лишь описание его внешности, которое использовали для работы с картотекой учета московского охранного отделения. «Володей» в ней числилось несколько, но всех не подходивших под описание сыщики отмели, так что в их распоряжении осталась карточка только одного человека: похожий «Володя» в декабре 1905-го организовал убийство начальника московской сыскной полиции Войлошникова и ограбление его квартиры. Под этим псевдонимом скрывался бывший студент московского университета Владимир Мазурин.

Он родился в Москве 21 марта 1882 года в зажиточной интеллигентной семье, члены которой придерживались либеральных взглядов: из семи детей Мазуриных трое стали революционерами. Володя рос резвым и неглупым мальчиком, но когда пришла пора учиться, у него начались проблемы – его поведение было невыносимым. «По настоятельной просьбе» гимназического начальства родителям пришлось перевести Вову Мазурина из 6-й московской гимназии в 10-ю, но и там он не задержался. После того как обнаружилось, что Мазурин написал за своего товарища экзаменационное сочинение, их обоих хотели оставить на второй год «по поведению» – когда ему это объявили, он, фыркнув, ушел из гимназии вовсе. После того, никаким делом не занимаясь, до двадцати с лишком лет он прожил нахлебником у собственных родителей. Лишь уступив слезным просьбам матери, Вова снова засел за учебники и летом 1903 года подготовился к сдаче экзамена на аттестат зрелости при 6-й московской гимназии. В августе того же года он поступил в московский университет, на естественное отделение, и угодил в самую гущу заваривавшейся революционной каши! Студентом он только звался, ибо уже в декабре 1903 года Мазурин поехал в Швейцарию, где встретился с «браминами террора», которые, почуяв в нем «своего», предложили ему вступить в боевую организацию эсеров и остаться за границей. Но «Володя» (его имя стало партийным псевдонимом), набрав литературы, вернулся в Россию. Через четыре месяца он «провалился» вместе с типографией Московского комитета эсеров – его вместе с другими взяли на даче в Лосиноостровском. Из тюрьмы он был освобожден по амнистии, объявленной политзаключенным после царского манифеста от 17 октября 1905 года.

Вернувшись в Москву, Мазурин сразу же вошел во все революционные дела и к декабрю 1905 года уже руководил штабом боевой дружины завода Гекенталя, которая входила в сводную дружину, разместившуюся на Прохоровской мануфактуре. В охранном отделении считали, что после подавления мятежа «Володя» покинул Москву. Но, как теперь оказалось, это было не так – он остался в городе и занялся «эксами».

Бомбисты-артиллеристы

От одного из информаторов стало известно, что вечером 12 мая в роще недалеко от Лосиного острова должна будет состояться сходка. На нее ожидают представителя комитета, какого-то «Володю». Обычно на таких сходках руководители дружин рекрутировали новых боевиков, поэтому вполне можно было предположить, что ожидаемый «Володя» будет тот самый, Мазурин, который придет за пополнением для своих команд. На сходку решили отправить двух агентов охранного отделения – Федотова и Рауба. От них требовалось опознать Мазурина и взять его под осторожное наблюдение. Однако на сходке Рауба узнал студент, у которого он зимой, во время подавления мятежа, производил обыск. Агент попытался отовраться, но у неопытного Федотова сдали нервы, и он побежал. Его поймали, и по приказу молодого человека, очень похожего на «Володю», обоих разоблаченных агентов привязали к деревьям и расстреляли. Федотова убили наповал, а Рауба тяжело ранили. Он потерял сознание, а когда очнулся, вокруг никого уже не было. Его стоны услыхали молодой человек с девушкой, которые вызвали полицию

Двух участников расстрела по горячим следам взяли у остановки трамвая, когда они возвращались в город. Задержанных привезли в больницу, показали раненному агенту, и Рауб опознал их как участников расстрела. На первом же допросе дружинники выдали всех остальных, но никто из арестованных не имел связи с Мазуриным – он сам на них выходил и назначал свидания.

Офицер охранного отделения вызвал на конспиративную встречу информатора, сообщившего о сходке возле Лосиного острова, и стал расспрашивать его о том, как ему стало известно о готовившемся собрании. По словам осведомителя, о сходке в Лосиноостровском лесу он узнал, подслушав разговор сотрудников редакции левой газеты «Мысль», – сам он в ней исполнял поручения по распространению. Редакции политических газет часто были стержнем политической организации, официальным представительством и легальным рупором ее подполья. Именно через газеты, имевшие счета в банке и юридический адрес, проворачивались дела с наймом квартир, подделкой документов, легализацией тайных партийных касс, выплатами содержания революционерам, числившимся сотрудниками издания. Через редакцию удобно было поддерживать связь и координировать действия нескольких групп – мало ли кто и по каким делам приходит в газету! В охранном отделении решили, что редакция «Мысли» вполне «созрела для обыска», который и произвели в начале лета 1906 года.

На первый взгляд ничего сенсационного там не нашли – так, обычный «джентльменский набор»: немножко нелегальной литературы, деньги непонятного происхождения, несколько «стволов» оружия, бумажки всякие, списки, пометки, шифрованные имена и адреса. Только через несколько дней, разобрав бумаги, сыщики обратили внимание, что некоторые люди, чьи имена были внесены в редакционные списки, уже арестованы охранным отделением как участники эсеровских боевых групп. Но наряду с фамилиями арестованных там же фигурировали и имена тех, кто остался на свободе и действовал!

Несколько недель тщательной работы позволили установить довольно любопытную подробность: все эти люди весной 1906 года стали совладельцами четырех промышленных заведений. Им принадлежали «Булочная первой артели булочников», квасная лавка и две большие мастерские: слесарная и столярная. Эти заведения открылись в конце марта или начале апреля 1906 года – резонно было предположить, что таким образом были легализованы (как сейчас скажут – «отмыты») деньги, захваченные в банке взаимного кредита. Немедленно было установлено тайное наблюдение за всеми служащими в подозрительных «торгово-промышленных заведениях», и к середине июля охранному отделению многое стало известно. На имена их владельцев сняли множество квартир, создав сеть конспиративных явок, складов оружия и нелегальной литературы, лабораторий для производства взрывчатки. Слесарная мастерская, принадлежавшая группе, поставила на поток выпуск бомб. За городом на нескольких дачах, арендованных «первой артелью булочников», были устроены тиры и все необходимое для боевой подготовки. У них был даже свой автопарк – убивать и грабить выезжали на дорогущих авто.

«Оппозиционную группу» решили ликвидировать немедля, не дожидаясь выявления всех ее членов. Аресты прокатились по известным адресам. Была захвачена и «бухгалтерия» группы: расписки в получении и выдаче денег из партийной кассы. Денежки, взятые в Обществе взаимного кредита, разошлись следующим образом.

Московской оппозиции – 200 тысяч рублей

Михаил Соколов — глава боевой организации эсеров-максималистов, номинальный командир Мазурина

Максималистам – 100 тысяч

На вооружение петроградской боевой организации максималистов – 50 тысяч

Северо-западному комитету, на крестьянское дело – 20 тысяч

Петербургской террористической группе эсеров – 20 тысяч

На освобождение каторжан – 10 тысяч

Екатеринославской организации П. С.-Р. – 3 тысячи

Железнодорожному союзу – 3 тысячи

Крестьянскому союзу – 2 тысячи

Крестьянскому союзу П. С.-Р. – 1 тысячу

Захвачено Беленцовым – 45 тысяч

Куда подевались остальные деньги, установить не удалось. Июльские аресты затронули более восьмидесяти человек, из них двадцать женщины. О планах руководителей «оппозиционной группы» говорил уже тот факт, что в упомянутой столярной мастерской сыщики обнаружили точный макет артиллерийского орудия, сделанный из дерева. На нем проходили подготовку боевики-артиллеристы, которые, по идее, должны были стать инструкторами, когда у восставших появится своя артиллерия

Аресты и дознания позволили раскрыть сразу несколько «громких дел». Стало известно, что после майского расстрела в Лосиноостровском «Володя» скрылся из Москвы, уехав на юг, в Батум, где жил на хуторе у «сочувствующего борьбе» под видом садовника. Однако уже летом он вернулся, горя желанием развязать настоящую войну в городе, – по его мнению, к этому все было готово. Еще находясь в тюрьме, «Володя» решил: «Городовые – сволочи, их следует убивать». Исполняя свой зарок, летом 1906-го Мазурин со своим другом Стерлиговым белым днем выехал в город на автомобиле, принадлежавшем одному из «акционерных обществ», и на ходу расстреливал городовых, стоявших на постах. За время автомобильной прогулки они отправили на тот свет более десятка полицейских и примерно столько же тяжело ранили.

Конец экспроприаторов

Мазурину и в этот раз удалось ускользнуть от ареста – он имел свои собственные запасные явки и квартиры, не известные остальным «оппозиционерам». Верный себе, «Володя» остался в Москве и попытался из остатков «оппозиционной группы» и резервных дружин сколотить боевую организацию заново. От денег, захваченных в банке, ничего не осталось, а ослабленные арестами экспроприаторы уже не решались нападать на крупные объекты. Теперь их целью стали небольшие лавки и квартиры зажиточных москвичей, но добыча тут была копеечная, а без стрельбы и трупов обходилось редко. Светлый образ «идейного борца» стал постепенно блекнуть, боевикам все труднее было находить помощников, и самому Мазурину приходилось чаще появляться на виду: он стал «мелькать» на улицах, а конспирация этого не любит. В результате 29 августа 1906 года, во время встречи с представителем резервной дружины на Патриарших прудах, его опознал агент, замаскированный под извозчика. При задержании Мазурин оказал отчаянное сопротивление, но его подстрелили – винтовочная пуля ударила в плечо. Сидя на земле и тяжело дыша, он попытался еще раз выстрелить в полицейских, но опознавший его «извозчик» успел выбить оружие ногой. Мазурина скрутили.

Попадись он неделей раньше, следствие тянулось бы не один год. Но за пять дней до того, как «Володю» арестовали, 24 августа 1906 года, в ответ на партизанскую войну революционных групп Совет Министров в ряде мест ввел военное положение. Лица, совершившие преступления, связанные с вооруженным насилием, теперь попадали под юрисдикцию военно-полевых судов, в которых рассмотрение дел совершалось по ускоренной процедуре. Мазурину предъявили обвинение в «вооруженном сопротивлении властям». Дознание по его делу было окончено уже 30 августа, а на следующий день состоялся суд, который к вечеру по законам военного времени приговорил Владимира Мазурина к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение в половине пятого утра 1 сентября 1906 года.

Между тем в середине октября 1906 года московские газеты вышли с сенсационным сообщением: «Найден Беленцов!» Знаменитого беглеца нашли 9 октября… в камере губернской тюрьмы, где он сидел под именем Ивана Перфильева и ожидал высылки из Москвы. Следователю он рассказал, что после побега решил идти к людям, которые могли бы его спрятать. Он добрался до маленького имения знакомых, которые сочувствовали революции. Там его встретили как героя. Живя в имении, Беленцов несколько дней ел и спал, изредка выходя на недалекие прогулки, – отдыхал, приходя в себя от пережитого. Но так не могло продолжаться вечно. Он находился в розыске, и ему нужно было доставать новые документы. Пришлось попросить хозяев сообщить товарищам о его местонахождении. Вскоре в имение, приютившее Беленцова, прибыл Володя Мазурин. Он был страшно разозлен неудачами и провалами июля. Мазурин, не знавший истинной причины провалов, был склонен обвинять побывавшего в руках полиции Беленцова в предательстве, а его побег рассматривал как ловкую мистификацию охранного отделения. При встрече «Володя» предъявил Беленцову обвинения по всем этим пунктам и вынес ему смертный приговор. Беленцов, по партийным обычаям тех лет, имел право на оправдания – он предложил встретиться вечером в лесу возле поместья, где обещал дать все пояснения.

В том же поместье гостила племянница хозяев, питерская курсистка, близкая к социал-демократам. Когда сели обедать, за столом собрались все: хозяева, Мазурин и Беленцов. Пока кушали, девушка приметила, что Саша был что-то невесел. После обеда, улучив минутку, она увела его в сад и все у него вызнала. Вечерком Мазурин с саквояжем в руках отправился в условленное место. После казни Беленцова он не собирался возвращаться в поместье, а хотел успеть на вечерний поезд, чтобы утром быть в Москве. Вслед ему поплелся Беленцов, а курсистка вызвалась его проводить. Пока они шли, девушка убедила его не ходить к Мазурину, обещая спрятать на явке социал-демократов. Потом, согласно ее плану, Беленцов выполнит какое-нибудь чрезвычайно опасное задание: например, совершит террористический акт, который впишет его имя в историю, – убьет Столыпина или даже царя! Беленцов, поразмыслив, согласился

Напрасно прождавший в лесу Мазурин вернулся в имение злой как черт. Не найдя ни Беленцова, ни девушки, он понял, что его грубо надули, и, переночевав в поместье, самым ранним поездом выехал в Москву. Несколько часов спустя в имение осторожно вернулась курсистка, спрятавшая Беленцова в сторожке лесника, которая и была тайным убежищем социал-демократов. Узнав, что Мазурин убрался, она пообедала и, наскоро собравшись, выехала в Петербург, чтобы сообщить своим товарищам об обнаружении ею ценнейшего человека, готового на все.

Пока социал-демократы прикидывали, как его использовать, Саша, живя в лесной сторожке, многое передумал. До того он плохо ориентировался в обстановке: его ввезли в Россию лишь в начале августа, и с тех пор он был в бегах, а теперь восполнял пробелы, читая газеты, которыми его снабжал лесник. В стране действовали военно-полевые суды, провалы различных организаций следовали один за другим. К максималистам ему теперь хода не было – там провалились если не все, то большинство, а остальные затаились, и реальная связь с ними – Мазурин – была для него опасна: побегом он только подтвердил его подозрения в свой адрес. На новых товарищей, с которыми его собиралась свести девушка, надежды было мало. Скорее всего, он им понадобится в качестве «жертвы, принесенной на алтарь борьбы». Он даже начал подумывать о том, чтобы сдаться властям, пока на нем нет крови. Но 2 сентября Саша эту мысль отбросил: из свежих газет, принесенных лесником со станции, он узнал потрясающую новость: Мазурина поймали и повесили! Той же ночью Беленцов сбежал с явки в лесу и пошел в Москву пешком.

Он почти дошел, но у станции Лобня Савеловской железной дороги почувствовал крайнюю усталость и решил остаток пути проехать в третьем классе под лавкой. Беленцов не знал, что несколько дней назад в Дмитровском уезде была обобрана церковь и один из воров арестован станционным жандармом. Чины станционного жандармского поста, получив поощрение, удвоили бдительность, и появление неизвестного молодого человека, одетого бедно, как рабочий, но руки имевшего белые, без мозолей, заставил их насторожиться. Беленцов, не знавший названий окрестных селений, не смог ответить, откуда он пришел на станцию, говорил сбивчиво и туманно, а потому его арестовали по подозрению в краже из церкви и под конвоем отправили в Москву, где сдали в губернскую тюрьму на Таганке. При оформлении Беленцов назвался Иваном Перфильевым, крестьянином Вятской губернии, потерявшим паспорт. Следователь, ведший дело о краже, после первого же допроса свел его на очной ставке с вором, задержанным на станции Лобня. Тот, осмотрев Беленцова, категорически заявил: «Он не из наших». После чего интерес к «Перфильеву» у следователя пропал совершенно, и его стали готовить к высылке на родину для опознания личности. Когда «Перфильева» вели по тюремному коридору, кто-то опознал его как конькобежца-чемпиона, воскликнув: «Господа! Да это ж Беленцов!» – и вместо Вятки Александра отправили в охранное отделение.

***

Подготовка суда по делу «оппозиционной группы экспроприаторов» растянулась на целый год ввиду многочисленности подсудимых и обилия преступлений, ими совершенных. Только весной 1908 года прошли первые заседания этого процесса. Александр Беленцов до суда не дожил – судя по скупым сообщениям, появившимся в газетах летом 1907 года, он умер в Таганской тюрьме от туберкулеза. А все связанное с «оппозиционной группой» засекретили по распоряжению властей, так что многие обстоятельства расследования клубка дел об экспроприациях в Москве по сию пору остаются неизвестными.

Фото из архива автора