Главные законы Элины Быстрицкой

«Для меня и по сей день люди, которые прошли войну, – это особые люди»

Месяц назад, 4 апреля, был день рождения одной из красивейших женщин XX века, настоящей звезды советского кино и академического Малого театра восхитительной Элины Быстрицкой. Одно перечисление её званий и наград вызывает трепет и удивление. Допустим, народная артистка СССР, профессор, академик нескольких академий, кавалер многих государственных наград. Она ещё Аксинья Донская – настоящий казачий полковник с четырьмя крестами «За заслуги перед казачеством», с правом ношения казачьей шашки – за свою роль в «Тихом Доне». И «сын полка» – за Великую Отечественную, которую героически прошла фронтовой медсестрой. Напомню: во второй половине прошлого века популярность фильмов с Быстрицкой была такова, что родители в её честь своих дочек называли, слово «комсомолец» звучало как «герой», а после «Неоконченной повести», где она сыграла врача, конкурс в медицинские вузы на годы вперёд стал просто «космическим».

Не менее чем эпохальными ролями Элина Авраамовна прославилась своим стальным, несгибаемым характером, неисправимым максимализмом и принципами, которым следовала всю жизнь. Ни лакомая роль, ни положение в театре – ничто не могло заставить её идти против себя, на компромиссы. Чиновники любого ранга, режиссёры любого калибра знали: любые сальности и вольности по отношению к ней всегда чреваты и, если что… Рука у неё тяжёлая! А кто не знал, тот не раз пожалел об этом. Как следствие – был период, когда актрису почти не снимали, новых ролей в театре не предлагали. Об этих годах она до сих пор вспоминает иронично и ни о чём не жалеет. «Я абсолютно удовлетворена своей личной и творческой судьбой. Если я что-то когда-то недополучила в одном, компенсировала это в другом. И никогда не находилась в состоянии забытья или отсутствия, не впадала в депрессии и не начинала себя жалеть. Я – оптимист».

…Сегодня Элина Авраамовна не играет своих ролей в театре по состоянию здоровья – пока врачи не разрешают. Но на сцену выходит – в концертах, с ансамблем «Русская песня» – прекрасно поёт песни военных лет, романсы. А ещё несколько лет назад…

Такие встречи не забываются. Меня провели в её гримёрку в Малом театре, сказали ждать. Это надо было видеть: открывается дверь, и, шурша каскадом каких-то немыслимых красивейших одеяний (не хватало только шлейфа!), как будто только что с королевского бала, вошла она – роскошная, статная, с царственной осанкой и такими же манерами. Видимо, после серьёзной репетиции –

разгорячённая, в её глазах ещё продолжали сверкать остатки «молний». «Слушаю вас…» – прозвучал голос, который, как голос Левитана, знал каждый рождённый в СССР. Признаться, сразу захотелось вытянуться в струнку и отдать честь. Так она была хороша! Помню, спросил, какие вопросы ей лучше не задавать. Элина Авраамовна окинула меня взглядом, который при желании мог «убить» любого, и, улыбнувшись, молвила: «Я отвечаю на любые вопросы. Другое дело – как я отвечаю».

Элина Быстрицкая и Евгений Самойлов (кадр из фильма «Неоконченная повесть», режиссёр  Фридрих Эрмлер, 1955)

Фото: «РИА НОВОСТИ»

В 13 ЛЕТ НАПРОСИЛАСЬ НА ФРОНТ

– Элина, Авраамовна, недавно в бильярдном клубе «Кино» увидел на стене вашу большую фотографию – с кием в руках. Завсегдатаи сказали, что вы до сих пор там иногда бываете…

– К сожалению, всё реже и реже. Я же была увлечена бильярдом с детства. Помню, для нас с двоюродным братом родители купили маленький настольный бильярдик с металлическими шарами, чтобы мы никуда не шастали. И весь двор приходил к нам домой поиграть. Девчонка – я одна, все остальные – мальчишки. С тех пор я страстная бильярдистка! Раньше могла провести у стола пять часов подряд и не заметить. Считаю своей заслугой, что в своё время мы смогли организовать Федерацию бильярда. Я до сих пор являюсь там почётным президентом.

– Интересно, какая вы были в детстве? Судя по всему, отчаянная…

– Можно и так сказать… Я даже дралась по-мальчишечьи. Потому что во дворе нужно было защитить себя и слабеньких. А я была сильная! Если меня или моих подруг хотели обидеть, всегда давала сдачи. Ну а самой большой моей страстью с детства был театр. Мы сами придумывали сюжеты, тексты, читали стихи, ставили домашние спектакли.

– С чего начиналась театральная карьера будущей народной артистки?

– С «Чапаева»! В нашей постановке мой брат играл Василия Ивановича, а я даже не Анку, а… Петьку. Потому что мне нравились слова, которые Петька в фильме говорил: «Тихо! Чапай думать будет!

– Когда вы впервые почувствовали, что чертовски привлекательны? В школе?

– Вообще никогда об этом не думала. Честно! А о своей внешности впервые я услышала во время войны, в 1941 году, когда работала в передвижном военном госпитале. Лежали раненые, симпатичные ребята, один солдатик другому говорит: «Какая хорошенькая девушка – посмотри!» И смотрят вроде как на меня. Оглянулась – никаких других девушек нет, значит, это про меня. Возвратившись домой, долго разглядывала себя в зеркало и очень удивилась, потому что ничего необычного там не увидела. Но этот эпизод я запомнила.

– В 1941-м вам было всего 13 лет. Как вы оказались во фронтовом госпитале?

– Сама напросилась! Как и многие в то время, с первого дня войны я думала только о том, как приносить пользу. Я буквально рвалась работать на Победу. Мой отец был военным врачом, и он всегда мне говорил: «Ты – дочь офицера. А русский офицер всегда душу отдаёт Богу, сердце – даме, жизнь – Отечеству, а честь – никому». И я пошла работать санитаркой. Брала анализы крови, помогала отцу (а он был прекрасным инфекционистом) в лаборатории, потом окончила курсы медсестёр.

– Театр военных действий – это же страшно.

– Очень! Господи, я там столько беды и трагедий видела. Бомбёжки, голод, гибель людей у тебя на глазах, запах крови, который потом преследовал меня всю жизнь…

– Как же детская психика всё это выдержала?

– До сих пор сама не знаю, как всё это выдержала! Нервный срыв случился лишь однажды, под Одессой. Я везла в машине четверых раненых, а когда прибыли в госпиталь, они все оказались убиты – в дороге мы попали под обстрел. Я не понимала, как такое могло случиться: мне и водителю – ничего, все пули достались ребятам…

– Что ещё навсегда врезалось в память?

– В 1944-м наш госпиталь переезжал из Одессы за границу, но меня не взяли – сказали, мол, поезжай учиться. Я приехала в родной Киев, а там вместо нашего дома – груда кирпичей. До сих пор перед глазами – обгоревшая груша, на которой раньше висели мои любимые качели, а на соседской стене – остатки нашей крыши.

– Ваш отец был военным медиком, мама во время войны тоже работала в госпитале. Они хотели, чтобы вы продолжили династию?

– Сначала и я тоже этого хотела. Мне нравилось лечить, было приятно, когда раненые благодарили, уважали. Я с отличием окончила медтехникум в городе Нежине на Черниговщине, получила диплом фельдшера-акушерки и даже приняла 15 полагающихся по моей специализации родов. Но уже тогда понимала, что медицина не для меня. В тот момент у меня была одна мечта – театр! Поэтому я поступила в музыкальную школу, при которой был балетный класс, играла в местном музыкально-драматическом театре. Но… Никогда не забуду, как мама пришла посмотреть меня в спектакле «Маруся Богуславка», где в сцене «гарем султана» я в восточном костюме одалиски исполняла танец живота. Зрители аплодировали, а мама была очень недовольна, считая, что я исполняю что-то непотребное. Она спросила: «И это такая профессия?» Родители были категорически против того, чтобы я была артисткой. Поначалу папа запретил мне даже думать об этом, и я долго не решалась нарушить его запрет. А потом родители поняли, что меня не переубедить, и я уехала в Киев поступать в Институт театрального искусства имени Карпенко-Карого.

Актриса Малого театра Элина Быстрицкая, январь 1963

Фото: ФОТОХРОНИКА ТАСС

«ИЩИТЕ МЕНЯ В ДНЕПРЕ!»

– За что на последнем курсе театрального института вас хотели отчислить? Да ещё с такой пугающей формулировкой – «за хулиганство»?

– 21 января 1953 года должен был состояться концерт «Памяти Ленина». Я выучила «Сказку о Ленине» Натальи Забилы, сосредоточена была, стояла, повторяла многостраничный текст. И в это время один из студентов подкрался и дунул из свистульки в самое моё ухо. Я отреагировала немедленно – как залепила ему пощёчину, знаете, от души. Девушка я была спортивная – он отлетел аж метров на пять! А вечером узнаю, что готовится приказ о моём отчислении. В сердцах я сказала своему педагогу: «Если завтра будет издан такой приказ, послезавтра ищите меня в Днепре». Повернулась и вышла…

– А если бы такой приказ появился?

– Тогда я слово бы сдержала – клянусь! Во-первых, сама никогда не вру и терпеть этого не могу в других, а во-вторых, другого выхода не видела

Мне ведь было непросто учиться. Родители за то, что пошла им наперекор, денег мне не присылали, поэтому параллельно я ещё и подрабатывала: ассистенткой в цирковом аттракционе Эмиля Кио, в оперном театре в мимансах, снималась в массовках… И вдруг оказаться несостоятельной перед ними, всё вдруг потерять? Конечно, сегодня я бы так не поступила, а тогда я своё слово сдержала бы.

Собрали комсомольское собрание, припомнили мне такие «грехи» и «преступления», о которых я и подумать не могла. Припомнили и пощёчину, и что «она не хотела танцевать с Ваней Марушко, от него, видите ли, деревней пахнет. А деревня пахнет хлебом, товарищи!»

Я слушала и ужасалась этой демагогии: и это мои товарищи, сокурсники? Ведь они лгут! Я никогда не говорила, что от него деревней пахнет – сказала, что пахнет потом, он не моется, не хочу танцевать в паре с неопрятным человеком. Он самый слабый был студент, а я после балетной школы… Я же имела на это право!

– Вам слово дали?

– Нет, я на собрании не выступала – так была оскорблена. Ушла, а комсомольские активисты до трёх ночи решали, что со мной делать. Постановили: «исключить Быстрицкую из комсомола и просить дирекцию исключить её из института». Но ниоткуда не исключили. Когда в райкоме потребовали сдать комсомольский билет, я сказала: «Я его получала на фронте и вам его не отдам!» Это было сказано искренне – для меня это была святая книжечка. Влепили строгий выговор, который через два месяца сняли, и в результате институт я окончила с отличием. Но это «судилище» мне на многое открыло глаза и подтолкнуло к тому, что я захотела уехать с Украины. И уехала.

Народная артистка СССР, 1983

Фото: ЕФИМОВ/«РИА НОВОСТИ»

ЗАПИСАЛИ В ЛЮБОВНИЦЫ ЗАВАДСКОГО

– Вас распределили в Херсонский драматический театр. В Херсон вы не поехали по этой причине?

– Не только. Там случилась другая «выдающаяся» история… Смотреть молодое пополнение в Киев приехал лично главный режиссёр Херсонского театра. Он по-хозяйски посмотрел на меня, поманил вот так пальчиком и сказал: «Сегодня в семь. Ресторан «Спорт». Я ответила, что никуда не пойду. «Ну, смотри! Тебе у меня работать!» Вот и всё. Я никогда его больше не видела, знала наверняка только то, что ни за что не поеду в его театр. Только из-за этого факта.

Как раз в это время в Киеве гастролировал столичный Театр имени Моссовета, и я каким-то чудом добилась, чтобы они меня посмотрели. Просматривал лично главный режиссёр Юрий Завадский, и показ удался – у меня приняли документы. Счастливая, остаток лета я провела у родителей в Вильнюсе, предвкушая начало новой жизни. 1 октября должна была приехать в Москву на сбор труппы, а 10 сентября я все свои документы получила обратно.

– Почему?

– В сопроводительном письме говорилось, что я не могу быть принята на работу без московской прописки и не могу быть прописана без работы… Я чувствовала, что здесь что-то не так, но ничего не понимала. Правду я узнала только через три года, в 1956-м, во время съёмок «Тихого Дона». Помню, была непогода, мы сидели, варили пельмени. И я спросила «моссоветовца» Бориса Новикова: «Ты не знаешь, почему меня не взяли?» Он ответил: «Да весь театр знает! Прислали штук 20 анонимок с обвинением, что ты заявила: мол, буду жить с Завадским и играть все главные роли. Вот в театре и решили: «Зачем нам эта грязь нужна?»

– Догадывались, кто это эти «доброжелатели»?

– Конечно, догадывалась. Я же после просмотра ходила и вся светилась от счастья. Не скрывала причины своей радости. Кое-кому не понравилось, что меня в московский театр приняли… Не поеду же я теперь доказывать, что ничего подобного не говорила.

– В результате ваш первый выход на сцену в качестве профессиональной актрисы состоялся в Вильнюсском драмтеатре. Помните, как это было?

– Я играла Таню в «Иркутской истории» по Арбузову. Помню, что очень сильно волновалась. Это ведь был не какой-то заштатный театрик в глубинке, а национальный русский театр драмы в столице Литвы с очень хорошей труппой и замечательным режиссёром. И вообще этот театр принёс мне удачу – именно на гастролях с ним в Ленинграде я получила приглашение сниматься у Фридриха Эрмлера в «Неоконченной повести».

– В «Неоконченной повести» вы снимались с уже знаменитым в то время Сергеем Бондарчуком. Расскажите, из-за чего разгорелся ваш самый первый конфликт, чуть не поставивший крест на картине?

– Это был не первый инцидент. Первый был на съёмках морского фильма «Богатырь» идёт в Марто». Там был оператор, которому я очень нравилась. Он мне в открытую сказал: если я не соглашусь на определённого рода отношения, то он меня так снимет, что никто никогда вообще не захочет меня снимать. Но, как вы понимаете, я отказалась. Он и «снял»… Когда Эрмлер увидел этот фильм, я уже начала сниматься у него в «Неоконченной повести». Он признался, что, если бы увидел этот фильм раньше, ни за что не дал мне эту роль

А с Бондарчуком всё началось ещё в 1950 году в Киеве, когда снимался фильм «Тарас Шевченко». Он стоял за мной в буфете и грубовато меня отодвинул. Я сказала: «Потише ручками!» Вот и весь конфликт. Как он мог запомнить? Это для нас всех он был Бондарчук, я тогда вообще была в массовке. Но, может, запомнил… Потом встретились в «Неоконченной повести». Там он выругал меня. Нецензурно. Чем очень сильно унизил.

– Был повод?

– Нет, ни за что – просто так. Сняли его через моё плечо, ставили свет на меня. Я уже готова была, хорошо настроилась. А он просто решил сделать гадость. И не извинился. После этого я сказала, что сниматься не буду. Уговорил режиссёр. Так и доснимали – молча, строго по сценарию… Бондарчук вообще так, честно говоря, был большой хам, и не только по отношению ко мне. Не будем больше о нём – этот факт больше характеризует меня, нежели его.

– Как же вам удалось сыграть любовь? Да ещё так, что вскоре после премьеры в СССР появилась мода на имя Элина, а десятки тысяч девушек пошли учиться в медицинские институты?

– Во-первых, там великий мастер Фридрих Эрмлер, снявший «Великого гражданина», «Она защищает Родину» и другие фильмы. А во-вторых… удалось, и всё. Это моя профессия. И моя работа в этой картине – низкий поклон всем необыкновенным людям, посвятившим себя медицине.

Михаил Ульянов в роли Кайтанова и Элина Быстрицкая в роли Лёли (фильм «Добровольцы», режиссёр Юрий Егоров, 1958)

Фото: ЕВГЕНИЙ КОМАРОВ/«РИА НОВОСТИ»

«ПОЛОЖИТЕ МЕЖДУ НАМИ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ!»

– В 1955-м вас признали лучшей актрисой года, с «Неоконченной повестью» вы в составе советской делегации поехали на первую Неделю советского фильма в Париж… Судьбоносная была поездка?

– Именно там от Аллы Ларионовой, с которой мы дружили, я узнала, что Сергей Герасимов приступает к съёмкам «Тихого Дона» и ищет исполнителей главных ролей. А я мечтала о роли Аксиньи ещё в театральном институте. Дело в том, что там у меня был опыт участия в отрывке из «Тихого Дона». Но, по мнению моего тогдашнего педагога, Аксинья – роль не для меня… Как только наш парижский самолёт приземлился в Москве, я прямо из аэропорта позвонила Герасимову: «Дайте мне возможность попробоваться». Тогда ведь не стыдно было проситься на пробы, потому что потом нужно было ещё выиграть конкурс на роль. Он мне ответил: «Приезжайте прямо сейчас. У меня тут уже один Григорий сидит». И я приехала к Сергею Апполинарьевичу. У него дома сидел какой-то горбоносый актёр из Орла с кучерявыми тёмными волосами, который мне сразу не понравился.

– Почему?

– Он был не похож на Григория в моём понимании. Он был синеглазый, а Гришка – турецких кровей, черноглазый. Кстати, перед Петром Глебовым я виновата – я его тоже не воспринимала поначалу. Только потом, когда я увидела, как Глебов работает, я поменяла отношение.Герасимов дал мне текст и попросил нас прочитать сцену в подсолнухах – ту самую, в которой я провалилась в институте. Я не смогла. Сказала, что мне надо заново перечитать всю книгу, а пока я переполнена парижскими впечатлениями и не готова. Вышла за дверь – и в слёзы. Уехала, понимая, что всё пропало. А через две недели меня вызвали на пробы.

– На Аксинью было около 30 претенденток. Вы были лучшей?

– Шолохов лично утверждал и выбрал меня… Кстати, когда отмечали 100-летие Михаила Александровича, его дочь рассказала мне, как это произошло. После выхода на экраны «Неоконченной повести» они взяли мою фотографию и показали отцу: «Вот тебе Аксинья». Поэтому потом при виде меня у него и вырвалось: «Так вот же она!» Не потому, что я была лучше других… Благодаря его слову вопрос отпал.

– Вы снимались в абсолютной казачьей среде, как говорится, с полным погружением в их устои и быт. Что было самым сложным во время съёмок?

– Во время войны наш госпиталь был развёрнут в одной из казачьих станиц, поэтому, что такое казаки, я знала… Вообще «Тихий Дон» и работа с Герасимовым – это для меня как университет. У нас подобралась очень хорошая актёрская группа – Герасимов умел создать ансамбль. А что запомнилось? В основном трудности – и погодные, и то, что надо было учиться скакать на лошади, а я их боялась. Было довольно смешно, когда первый раз подвели коня – самого высокого и крупного. Великана. Но научилась же… Помню, как снимали «постельную сцену» с Петром Глебовым, игравшим Григория Мелехова. Просто лежать с чужим мужчиной в постели я не хотела. Попросила: «Положите между нами хоть что-нибудь». Свернули одеяло, просунули… (Смеется.

– «Тихий Дон» имел грандиозный успех у зрителей, был назван лучшим фильмом 1957 года. Ещё через год картина собрала богатый урожай призов на кинофестивалях в Брюсселе, Москве, Карловых Варах, Мехико. Казаки вашу Аксинью сразу приняли?

– Прямо так и сказали: «Она – наша!» Это и есть для меня главная оценка. Скажу вам больше: после выхода картины 30 старейшин донских казаков вручили мне огромную грамоту на пергаменте в виде свитка, где объявили меня почётной казачкой, и просили впредь называться не иначе как Аксинья Донская. Я ответила, что фамилию отца не изменю, так как очень ей дорожу, но чрезвычайно им благодарна за признание моих заслуг. Это было о-оч-чень непросто.

Михаил Жаров в роли Лыняева и Элина Быстрицкая в роли Глафиры (спектакль Малого театра «Волки и овцы», 1973)

Фото: ЭДУАРД ПЕСОВ/«РИА НОВОСТИ»

ПОЦЕЛУЙ ПОД ГИМН СОВЕТСКОГО СОЮЗА

– Начиная с медучилища, вы были не только одной из лучших студенток, но и одной из первых красавиц. За вами пытались ухаживать мужчины?

– Ухаживать-то пытались. Например, такой был случай. Кажется, после фильма или спектакля меня провожал домой аспирант из пединститута. Всё поглядывал на меня большими тёмными глазами и всю дорогу молчал, как будто думал о чём-то. А я тоже – опыта никакого, юная, жду, чего он скажет. Проводил он меня до калитки и, я так думаю, совсем уж собрался меня поцеловать. Но едва он протянул ко мне руки, как из репродуктора с соседнего столба (а тогда громкоговорители висели на каждом столбе) грянул гимн Советского Союза. Мой ухажёр сразу выпрямился, встал по стойке смирно. (Смеется.)

– Ничего себе!

– А мне стало дико смешно. Несмотря на то что и для меня гимн тоже много значил, но не до такой же степени. К тому же у меня не было к нему ничего. Просто он был участником войны, поэтому у меня было к нему просто доброе отношение.

– Когда вы впервые испытали настоящие сильные чувства?

– Моей первой любовью был замечательный парень по имени Виктор. Необычайно талантливый, с необыкновенно красивыми глазами. Он красиво танцевал, ухаживал. А потом… Он поехал учиться в Кривой Рог и исчез. Как я потом узнала, он что-то не то написал в своём дневнике, и его арестовали. Искать было бесполезно, даже его родителям ничего не сообщили.

– Какие качества вы больше всего цените в мужчинах?

– Прежде всего он не должен лгать и предавать. Эти качества я не приемлю не только в мужчинах, но и в людях вообще.

– Вы когда-то обмолвились, что в молодости вам чисто внешне очень нравился Жан Маре и вы даже с ним встречались.

– Скажете тоже – встречались! Виделись… Он приезжал в СССР, и мы принимали его в Доме кино, вместе фотографировались. Не более того.

– А почему при огромном количестве потрясающих партнёров в кино и театре ни одному из мужчин-актёров так и не удалось тронуть ваше сердце?

– На меня никто не мог произвести впечатления. К тому же у меня была цель в жизни – я хотела учиться, мечтала получить профессию, затем стать в этой профессии мастером. И чтобы всё, что я буду делать, было основательно, а остальное приложится. Собственно говоря, так и произошло. Какого уровня я хотела достичь, такого и достигла. Понимаете, об этом можно только мечтать!

– Ещё одна из ярчайших ваших ролей – в фильме «Добровольцы». Если не секрет, чьими чертами характера вы её наделили? Уж больно похожа на вас – такая же правдорубка и правдоискательница.

– Свою Лёльку в фильме «Добровольцы» я посвятила маме, потому что помню её именно такой – в комсомольской косыночке. Так что Лёлька у меня – мама! Там был прекрасный режиссёр Юрий Егоров, в прошлом лётчик, фронтовик. И он понимал, что снимает. А для меня и по сей день люди, которые прошли войну, – это особые люди. Егорову удалось собрать удивительный актёрский состав, съёмочную группу. А песни Марка Фрадкина там какие

– Как вы оказались в Малом театре?

– Я ведь ещё студенткой посмотрела четыре спектакля с участием всех корифеев на гастролях Малого в Киеве, и я грезила именно о таком театре. Но старалась даже не думать о нём – это была радужная, несбыточная мечта. Ну а после выхода «Тихого Дона» и «Добровольцев» и огромной популярности, связанной с этими лентами, сестра Ольги Аросевой Леночка (она была моей подругой по Вильнюсскому театру) посоветовала: «Иди в Малый, тебя там возьмут». Набралась смелости и позвонила Михаилу Ивановичу Царёву: мол, хотела бы работать в Малом театре, «если вы сочтёте это возможным». И вскоре получила приглашение перейти в труппу – сначала по договору, а затем (в марте 1959-го) с зачислением в штат. Первой моей ролью на сцене Малого стала леди Уиндермир в спектакле по Оскару Уайльду «Веер леди Уиндермир». Мне было очень интересно после казачки сыграть английскую аристократку.

НЕ ВРАТЬ И НЕ ПРЕДАВАТЬ!

– Разговоры о том, что у вас строптивый характер, появились не на пустом месте. После Бондарчука вы испортили отношения с «легендой Малого» Игорем Ильинским, с тем же Михаилом Александровичем Шолоховым…

– А кто вам сказал, что я поссорилась с Шолоховым? В 1962 году я снималась у Георгия Натансона в фильме «Всё остаётся людям». Съёмки проходили в Ленинграде, где в те же дни был и Михаил Александрович (он участвовал в симпозиуме писателей). Я позвонила ему в гостиницу «Астория», сказала, что хотела бы повидаться с ним. Он говорит: «Приезжай, Ксюша!» (Он меня Ксюшей называл – как героиню «Тихого Дона».) Знаете, я так обрадовалась! Когда я поднялась в его трёхкомнатный люкс, увидела, что в комнатах полукругом стоят столы, за ними – вчерашние гости, какие-то остатки еды. В нос ударил острый запах перегара – это было что-то ужасное! Ещё больше меня поразил вид Шолохова: вот такие заплывшие глаза, красное лицо… Я была так потрясена, что не удержалась и со свойственной мне дурацкой прямотой выпалила: «Михаил Александрович, как вы можете? Что вы делаете с писателем Шолоховым?!» И вдруг он беззлобно на меня посмотрел и сказал: «Замолчи! Ты думаешь, я не понимаю, что я выше «Тихого Дона» ничего не написал?» И такая боль прозвучала в этих словах – я потом часто их вспоминала.

– Кстати, по поводу авторства романа – много лет ходят разные версии. Вы для себя ответили на вопрос, кто написал «Тихий Дон»?

– Давным-давно ответила: Шолохов! Не буду приводить аргументы, но я уверена в этом абсолютно.

А вот в конфликте с Ильинским я сама неправа. (Смеется.) Мне не нужно было говорить ему, что его жена не годится на роль Эммы Бовари. Но я тогда думала, что пекусь об искусстве и говорю правильно, потому что искусство – выше отношений…

– А сейчас как думаете?

– Считаю, что всё-таки я проявила бестактность. Ильинский очень болезненно на мои слова отреагировал, отношения испортились. Но больше я ни в чём перед ним не виновата.

– Вы всю жизнь такая несгибаемая максималистка?

– Все причины моих так называемых конфликтов только в одном: я всегда поступаю так, как мне велит душа. И если что-то решаю для себя, то иду до конца. Может, это мой максимализм, а может, просто у меня есть определённые принципы, которых я не нарушаю, потому что воспитана так мамой и папой.

– Каковы главные законы Элины Быстрицкой?

– Там нет ничего необыкновенного: не врать и не предавать, не изменять себе. Ради того, чтобы соблюсти честь, могу отказаться. И отказывалась от многого. Выше достоинства для меня привилегий нет. Ни деньги, ни благополучие меня не остановят, если я считаю, что задет вопрос чести.

– Наверняка вам предлагали высокое покровительство и пытались добиться всевозможные сильные мира сего. Как вы с этим натиском справлялись?

– (Улыбается.) Представьте себе, справлялась.

– Вам красота больше помогала в профессии или мешала?

– Мешала, и неоднократно. Думаю, если бы не моя внешность, я бы гораздо больше сделала и в кино, и в театре. К сожалению, в моей жизни были случаи, когда я сталкивалась с разного рода совсем не профессиональными проблемами.

– ?!

– Как-то во время поездки в Англию один большой начальник, будучи руководителем советской делегации, делал мне недвусмысленные пошлые намёки. А получив отпор, в открытую сказал: «Тогда ты больше вообще никуда не поедешь!» Я ответила: «Ну и что?!» Нечто похожее было не только с его стороны, но с тем же успехом. Когда меня пригласил к себе в кабинет другой большой советский начальник и прямо там стал приставать, я просто дала ему по морде и ушла

– Вы слышали о так называемом негласном чёрном списке, куда вносили строптивых актрис-«недотрог»?

– Если такой список существовал, то, может, там была и я. Потому что я никогда не была очень послушной, но не в творческом смысле. Простите пожалуйста, но я не считала, что можно получить работу через постель. Я свои взгляды не изменила.

– После этого почувствовали на себе, что на вас обрушили все кары небесные, ставят «палки в колёса»?

– Какое-то время меня никуда не посылали за границу. Как я к этому относилась? Да никак! Наплевательски. Я  достаточно гордый человек. Никуда не ходила ничего выяснять, не ходила просить. Я жила и живу так, как считаю нужным. Никогда не пользовалась ничьим покровительством – я это презирала!

– Разве не этим объясняется ваш творческий простой: в самом расцвете сил вас много лет не снимали в кино, в театре не давали ролей?

– С чего вы взяли? Да, однажды в моей жизни была чёрная полоса. После «Неоконченной повести» я начала сниматься у Михаила Ромма в «Убийстве на улице Данте», но заболела желтухой и потеряла роль. Позже в театре я повредила ногу во время спектакля, доиграла спектакль, но порвала связку. Сыграла на хлорэтиле ещё два спектакля – получила ожог четвёртой степени, и мои роли стали играть дублёры. Но, извините, в 1958-м – «Тихий Дон», в 1959-м – «Добровольцы», в это же время снимались фильмы-спектакли в Малом театре: «Старик», «Бешеные деньги», другие… Я снималась во Франции, в Болгарии, даже научилась говорить по-болгарски. Просто эти фильмы у нас не показывали. А от скольких ролей в кино я просто отказалась, понимая, что ничего там интересного не произойдёт. И ни разу не ошиблась. Простой! У меня не простой – я театральная актриса! У меня в театре не было премьер, но я играла старый репертуар или вводилась во что-то. Это же тоже работа. Много читала: стихи и прозу, то есть сложа руки не сидела и никогда без работы не была! Допустим, сейчас я не играю в спектаклях. Но я пою в концертах. Если я после 80 запела со сцены, это ведь о чём-то говорит? Марлен Дитрих в 52 года открыла в себе новые творческие возможности, а я – в 80.

Борис Ельцин и Элина Быстрицкая в Кремле, 5 мая 1998

Фото: ВЛАДИМИР РОДИОНОВ/«РИА НОВОСТИ»

ЛЮБИЛА И БЫЛА СЧАСТЛИВА

– Вы были дружны с Юрием Гагариным. Каким вы его запомнили?

– Просто очаровательный был парень. Улыбка одна у него чего стоила! Мы были на гастролях в Крыму, он приходил на спектакль. Потом они с приятелем пригласили меня и группу актёров на какую-то поляну, где обычно правительство отдыхало. Мы там рыбу ловили, целый день вместе провели. У нас были простые чистые отношения, я могла ему запросто позвонить, посоветоваться, наверное, могла бы о чём-нибудь попросить. Я ведь в течение 17 лет была президентом Федерации художественной гимнастики СССР. И кто помогал сделать этот вид спорта самостоятельным и вывести его на мировой уровень, что было очень нелегко? Наши космонавты, которые вместе со мной этого добивались: Гречко, Романенко, Береговой… Это же были герои страны, им нельзя было отказать. А слово Гагарина было вообще – как Господа Бога.

– Встречи с какими ещё людьми произвели впечатление на вас?

– Назову Маргарет Тэтчер, которую я очень уважаю за женский ум, считаю эталоном женщины-политика.

– Вы встречались?

– Я находилась в поездке по Англии и была приглашена к ней в дом. Там были ещё гости, и поскольку у меня с английским языком сложности, я в основном наблюдала и слушала. А когда уходила, попросила автограф. Она пообещала, что пришлёт. И прислала свою фотографию с автографом, которая хранится у меня дома.

– Почему вы почти ничего не рассказываете о своей семейной жизни?

– А зачем? Мой опыт может быть ценным и нужным лишь для меня – другим он ничего не даст. А устраивать замочную скважину для всех интересующихся я не собираюсь.

– И всё-таки… Ходили разговоры, что ваш муж был то ли генералом, то ли родственником Хрущёва.

– Нет, это не так. Мой муж работал в Министерстве внешней торговли, в политическом управлении. Он был очень интересным человеком – с ним мне было интересно общаться, разговаривать, ходить по театрам и галереям, потом обсуждать увиденное, спорить. Своим формированием я во многом обязана ему. Сколько всего он помнил, сколько всего любопытного знал!

– Как вы познакомились?

– Это было в период, когда снимался «Тихий Дон». Нас познакомил его друг. И мы были вместе 27 лет. Но подробности нашей жизни я не люблю рассказывать. Я считаю, что мой дом – это моя защита. Почему я должна впускать туда посторонних?! Недавно прочитала книгу одной, другой актрисы, которые пишут даже, с кем, когда и сколько они спали. Простите, но лично меня это совершенно не интересует. По поводу своей семейной жизни говорю: «У меня всё, что положено, было. Я любила и была счастлива». Расстаться была моя инициатива – решила и развелась. Ещё Омар Хайям мудро сказал: «Уж лучше будь один, чем вместе с кем попало». Но я не одинока – есть друзья, родственники. У меня есть близкие подруги, которых я очень уважаю, от них что-то узнаю, а они – от меня. Мы дружим по 35 – 40 лет. Есть мужчины-друзья. И мне дорого, что я общаюсь только с теми людьми, с которыми мне интересно. Мои партнёры по сцене, по фильмам драгоценны для меня. К сожалению, с каждым годом их становится меньше.

– Ещё недавно у вас было столько общественных нагрузок, что уму непостижимо, как вы со всем этим справляетесь: член Совета по культуре и искусству при Президенте России, учредитель и президент Благотворительного фонда поддержки культуры и искусства, вице-президент Международного фонда охраны здоровья матери и ребёнка…

– У меня до сих пор очень много обязательств. Единственное, что затрудняет, – возраст у меня солидный.

– Но для своего возраста выглядите вы просто изумительно. Как вам это удаётся?

– Конечно, я сегодня не та, какой была 25 лет назад. Но форма ещё не ушла. Стараюсь соблюдать режим питания. Стараюсь больше радоваться – жизнелюбие помогает хорошо выглядеть. Сегодня для меня счастье то, что я могу выйти на сцену, спеть – я ещё нужна и могу подарить радость людям, которые приходят в зрительный зал. Ещё для меня счастье – это вставать утром и знать, что тебе есть что делать.