Грандиозные люди

Сергей Никоненко: «Мы с Люсей Гурченко уже сидели в кабине. Но нам сказали: сперва полетит Говорухин с оператором. В результате вертолёт разбился – отлетели хвост, лопасти… Как он не взорвался – это чудо!»

Коллеги называют Сергея Никоненко любимчиком фортуны. О нём даже документальный фильм снят под названием «О, счастливчик!» И действительно – поводов считать его обласканным судьбой множество: один из любимых учеников великого Сергея Герасимова, знаковый актёр нескольких поколений зрителей, как режиссёр снял фильмы, давно ставшие классикой. Причём в отличие от многих он востребован был (и есть!) всегда – при Хрущёве, Брежневе, Ельцине, Путине. В застойные для кино ельцинские времена на «Мосфильме» даже ходила шутка: если за год снята всего одна картина, можно не сомневаться, что в титрах есть Сергей Никоненко. Как и положено баловню судьбы, он счастлив и в личной жизни: более 40 лет назад влюбился и женился на первой красавице ВГИКа.

Но была ли на самом деле жизнь «счастливчика» так безоблачна и всегда ли удача благоволила? В интервью обозревателю «Совершенно секретно» Андрею Колобаеву режиссёр откровенно рассказал о том, как не раз бывал (в прямом и переносном смысле!) на волосок от гибели, какой ценой ему далась популярность и почему с 1973 года не играет в карты на деньги.

День рождения Говорухина

– Сергей Петрович, раньше советское кино критиковали за идеологизированность, политизированность. Сейчас все на чём свет стоит ругают нынешнее российское кино, сериалы…

– Потому что есть за что ругать: драматургии нет, халтурят – вот отсюда и слабое кино. Все гонятся за количеством серий, и – побыстрее, побыстрее. Так не бывает! В советские времена, помню, мы жаловались: как много у нас инстанций (редактура имеется в виду) проходит сначала сценарий, потом сама картина. А ведь халтуру-то не пропускали! Только очень выверенные вещи проходили. Тогда все «правила игры» были понятны. Приносишь сценарий или заявку на студию, её читают, обсуждают, и, если тема нравится, говорят: «Давайте заключать договор». Потом начинают вносить поправки. И дальше идёт определённая борьба, так сказать, – хочется, чтобы утвердили твой вариант, а тебе встречные мнения высказывают. Нешуточная борьба! Но повторяю: халтуру не пропускали.

– А вам как режиссёру комфортнее в каком кино – том или нынешнем?

– А сегодня я не знаю, куда и к кому идти. Я сейчас предложил сценарий на студию, теперь жду решения. Скорее всего, скажут, что время нынче трудное, с деньгами напряжённо. Это я понимаю. Но у меня же нет тысячных массовок, военной техники. Хотя я снимал и такие картины, как «Корабль пришельцев», где в съёмках была задействована серьёзная военная техника – самолёты, вертолёты. Правда, там военная техника была бесплатная. Чтобы найти подходящую натуру (а нужна была самая суровая тайга!), мы летали на вертолётах аж в Саянские отроги. Надо? Пожалуйста! Я уж не говорю о том, как бы Бондарчук снял без армии «Войну и мир»! Тогда все были ошарашены: как это может быть столько массовки, декораций, всадников? Специально для таких съёмок в Балабино был создан кавалерийский полк на тысячу с лишним лошадей, куда регулярно призывали новобранцев. На петличках – подкова с саблями перекрещена. А сейчас, по-моему, этот полк вообще прекратил своё существование.

– Вы ведь и сами, несмотря на то, что весной отметили 75-летие, до сих пор прекрасно владеете верховой ездой, верно?

– Да, неплохо, любым аллюром проскачу! Правда, падать с лошади я доверю, пожалуй, каскадёру. Потому что могу сломать руку, шею, ногу, и съёмки могут остановиться. Экстрима и так в моей жизни и карьере хватало.

– Это вы о том, как в 2008 году на своей даче на Валдае заживо могли сгореть, когда её подожгли бутылками с зажигательной смесью?

– Не только! И на съёмках эпопеи «Освобождение» мог погибнуть! Во время второго дубля, когда я пробегал под артиллерийской пушкой, произошёл самострел. Если бы дуло было хоть на метр ближе, я бы сейчас с вами не разговаривал. Я упал без памяти, потерял сознание. Повезли в больницу. Потом я на одно ухо частично оглох – оказалось, разбило барабанную перепонку… И 26 июля 1969 года на съёмках фильма Говорухина «Белый взрыв» – о солдатах-альпинистах (он снимался в Приэльбрусье) – мы с Люсей Гурченко уже сидели в вертолёте, нас первыми отправляли на одну из горных вершин (как сейчас помню, гора называлась Накра). Но пришёл второй режиссёр: «Люся, Серёжа, выходите! Сначала Говорухин с оператором Васей Кирбижековым, инструктором и двумя ассистентами полетят». Люся ещё с ним поругалась: мол, подняли ни свет ни заря и всё зря. Они полетели, и из-за ошибки первого пилота попали в серьёзную аварию. Вертолёт задел хвостом каменную морену – отлетели хвост, лопасти… Как он не взорвался и как они все остались живы – это чудо! Конечно, у летевших переломы были, сильно побились. Мы побежали их спасать, а я забыл, что бегать в горах нельзя. Разряженный воздух! Дыхалку так перехватило – не мог ни дышать, ни даже шага ступить… С тех пор ежегодно 26 июля Говорухин справляет свой новый день рожденья. Так что мы с Люсей запросто могли оказаться на их месте

Когда в наш двор вернулись фронтовики

– Ещё в вашей жизни были такие острые критические ситуации?

– Если я вам скажу, что меня фашисты на руках нянчили, – это критическая ситуация? Правда, я в бессознательном состоянии был – мне было два месяца от роду.

– Расскажите.

– Папа посадил нас с мамой в поезд 21 июня 1941 года и отправил к себе на родину, в деревню под Вязьму, – свежим воздухом дышать, молоко парное пить. И тут – война. Маме бы сразу – в поезд и назад. Но через неделю уже поезда на Вязьму не ходили, а в нашу деревню пришли немцы. По рассказам мамы, в наш дом зашли четверо технарей-ремонтников, уже в возрасте за сорок, дом им понравился. Завоеватели пришли! Сначала всех гусей порезали, а кур не трогали – куры яйца несли. Не били – и на этом спасибо! Сами заняли дом, а всех нас выгнали в сарайку жить. Баба Таня с мамой сделали из бочки маленькую буржуйку, и мы в сарайке жили втроём. Я этого не помню, естественно, но мне рассказывали, что меня они брали на руки и нянчили.

Мама моя – женщина отчаянная: весной 1942-го решила пробираться в Москву. С оккупированной-то территории, с младенцем… Шла через партизанские отряды, через линию фронта. Только в 1943 году мы добрались до Дубны, где жили наши родственники. Потом оказались в Рязаново – это рядом с Щербинкой, под Подольском. Но в Москву её не пускали, несмотря на то, что у неё была справка от командира партизанского отряда. Там было написано, что она в такой-то срок находилась в партизанском отряде. «А до этого где вы были? Будем проверять». Пока шли запросы, мама в ясли устроилась кладовщицей.

– Сурово как было, оказывается!

– Оч-чень строго было! Москва наглухо закрыта была. А ещё году, наверное, в сорок третьем я чуть было не умер. Пожалуй, это моё первое ясное воспоминание – мне было уже, может, два с половиной года. Помню, попросил поесть, а матери нечего дать. Она успокаивает: «Сейчас соседка придёт… Потерпи!» Пришла соседка, дали мне холодную варёную картофелину. Я откусил, и кусок картошки мне в дыхалку попал. Я начал задыхаться, синеть… Что делать? Они стали стучать мне по спине, а она не вылетает. Потом ударили уже основательно – кусок и выскочил наконец. Я начал дышать… Есть сразу расхотел! (Смеётся.) Вот этот случай в память отчётливо врезался.

В Москву мы приехали в конце 1944 года, зимой. Отец на санках нас с мамой вёз до станции Силикатная… Приехали в свою родную комнату в коммунальной квартире в Сивцевом Вражке, а там колотун страшный – не топили же. Только одна буржуйка топилась – у тёти Груши, и все ночевали у неё чуть ли не вповалку.

– Вы же парень арбатский, а послевоенный Арбат – мне это Игорь Кваша рассказывал – считался чуть ли не самым приблатнённым местом в Москве. Там царствовали блатная романтика, суровые законы двора…

– Я запомнил другое: в наш двор вернулись фронтовики – ещё мальчишки совсем, им было чуть за 20. Но они ничего не боялись, спокойно могли обезоружить любого – с ножом или с чем угодно. На парад или праздник они ещё ордена надевали, а в другие дни во двор выходили и в «расшибец» играли друг с другом на деньги. (Хохочет.) Ещё дети! Повоевали, а в игры не наигрались – не успели. У меня одно из самых ярких детских воспоминаний, как в апреле 1945-го с фронта приехал дядя Андрюша и повёл меня в Парк Горького. Там на набережной вдоль реки почти до Нескучного сада стояла немецкая трофейная техника – «Тигры», «Пантеры», мотоциклеты с пулемётами, БТР, и вся детвора лазила там. Счастье детское – такие большие игрушки. Удовольствие было – во!

– Вы как-то о себе сказали: конечно, я был ещё тот шалопай. Были шпаной?

– Шпаной – нет. Шпаной – это значит кого-то обижать. Настоящая арбатская шпана в те годы обитала ближе к «родине» Николая Афанасьевича Крючкова – в Проточном переулке. Вот там действительно суровые парни были. Приходили к нам драться двор на двор, но потом выпивали все вместе. Драться «до первой кровянки», «лежачего не бить» – эти правила железно соблюдались! Конечно, я не был пай-мальчиком. Мы и стёкла били, и с фонарём под глазом я частенько домой приходил. Но это когда уже стал постарше. Помню, глицерин с марганцовкой смешивали и подкладывали такую петардочку какой-нибудь бабке в корзинку. Или кошелёк на ниточке привязывали. Прохожий идёт, видит кошелёк, только нагнётся – мы дёрнем за нитку и – вжик – кошелька нет. Улетел! «Ах вы, шпана!» От мамы мне частенько доставалось за мои проделки

– Обычно актёры из послевоенного поколения, рассказывая о своём детстве, говорят: у меня было два пути – в тюрьму или в театральную студию. У вас была такая дилемма?

– Конечно! Из моих 35 одноклассников человек 10 прошли через тюрьмы. А я уже с 13 лет занимался в Московском городском Доме пионеров – в драмкружке. Одной из первых пьес, в которой я выходил на сцену, была сказка «По щучьему велению». Я играл царя, а Емелю – Лёня Нечаев, будущий режиссёр, который потом снял фильмы «Приключения Буратино», «Про Красную Шапочку»…

– Сейчас с кем-нибудь из одноклассников или друзей со двора общаетесь?

– Пять лет назад готовили передачу обо мне, и я нашёл телефон Шурки Пасынского. У него была кликуха Паса, у меня – Никон. Шурка круглый отличник был, умница. Сейчас – академик или профессор химии, преподаёт в МГУ, недавно книгу стихов издал. А вот я в школе не отличался хорошей успеваемостью. Чтобы закончить десять классов, мне даже пришлось идти в школу рабочей молодёжи и устраиваться на работу – сначала кондуктором на автобусе, затем почтальоном.

– К этому периоду относится полукриминальная история, как вы подделывали контрамарки?

– Какой же это криминал? Это даже, я считаю, святое дело! Очень хотелось спектакль посмотреть, а денег на билет не было. Однажды на полу в Театре Маяковского я нашёл пропуск на два лица, который кто-то обронил. Там стояла дата, место и – подпись. Я понял, что научись я так писать, смогу ходить в театр каждый день. Мне тогда было лет 14. Ну и решился! Дома вырезал точно такой же кусок ватмана, нашёл тонкое раздваивающееся перо, точно такие же синие чернила и научился один в один копировать почерк, как потом выяснилось, администратора театра. Билетёры не глядя пропускали – настолько «липа» у меня получалась точная.

– Да вы профессиональный «фальшивомонетчик»!

– (Смеётся.) А потом я совсем «обнаглел»! Друзей, знакомых стал водить. Себе выписывал бельэтаж или партер, им – на второй ярус. Иногда со мной чуть ли не десять человек проходили. А для Театра Вахтангова и для Большого у меня были другие беспроигрышные трюки… Я был в этом смысле больной ребёнок. Обожал театр! Видел некоторые постановки не по одному, а по 20 (!) раз. Особенно любил ходить на спектакли «Гостиница «Астория», «Гамлет»… Шикарные романтические костюмы, мощнейшие декорации. Потрясающе!

– Примеряли себя на роль Гамлета? Посещала мысль «на месте этого актёра должен быть я»?

– Всего один раз – когда один артист играл молодого Гамлета, а самому было уже за сорок наверняка! И играл он плохо. Я тогда подумал: «Вот я бы это так сыграл!» И как раз возраст у меня был самый подходящий – лет 15–16. В то время я выглядел очень молодо. Лет до 18, если с девушкой шёл в кинотеатр на картину «до 16», я всегда паспорт при себе держал на всякий случай. Иначе не пускали! В 18 выглядел на 14.

– Это что! Лариса Лужина мне рассказывала, как в курсовом спектакле во ВГИКе вы играли её 6-летнего сына. Сергей Герасимов держался за живот, в зале стоял просто гомерических хохот…

– Она на всех встречах это рассказывает. А вы знаете, что в те годы на наши студенческие спектакли вся Москва ломилась?! Слух мгновенно распространялся: мол, вот это обязательно надо посмотреть. Помню, в «Разбойниках» по Шиллеру Лариса играла Амалию, я – разбойника Шуфтерле, а Коля Губенко замечательно играл Шпигельберга. Думаю, Коля Губенко начался именно с этой роли. Затем у того же режиссёра – Кюна Зикфрида – он сыграл Артура Уи. Играл просто гениально! Попасть было невозможно – сарафанное радио так работало!

– У ваших педагогов Сергея Герасимова и Тамары Макаровой было своеобразное деление курсов: послевоенный курс называли «молодогвардейцами», следующий – «Рыбников – Ларионова», потом – «Гурченко – Кириенко». А ваш (несмотря на то, что там учились Жариков, Польских, Болотова, Прохоренко, Лужина) они называли «Губенко – Никоненко». Губенко и Никоненко были любимчиками?

– Вы спросите любого ученика Герасимова, спросите Лужину. Она вам скажет: «Герасимов меня любил больше всех!» Сергей Аполлинарьевич умел это ощущение внушить – каждый считал себя его любимчиком. Все его любили, и все хотели обратного чувства. Он был великий – и педагог, и психолог! А Тамара Фёдоровна была какова! Помню, говорит на одном из занятий: «Ребята, я наблюдаю, как вы в столовой кушаете. Это безобразно! Вы совершенно не умеете есть. Скоро – через год-два – вы сниметесь в картинах, вас повезут за границу. И что – вы и там так будете есть?» Даёт Володьке Буяновскому деньги: «Кастрюлю сарделек принеси! Сейчас будем все учиться!» Володя нёс кастрюлю, тарелки, вилки, ножи… Тамара Фёдоровна: «Коля Губенко, начнём с тебя». А Коля Губенко – круглый сирота, живёт на одну стипендию – постоянно ходил полуголодный

– То есть подкармливала всех?

– Да! Правда, мы не сразу это поняли… Губенко и так старается, и эдак. «Не получается у тебя, Коля! Ты зажатый… Давай-ка ещё!» И пока он не съест пять сарделек, она не успокоится. Потом вызывает следующего… «Вилку вот так надо держать!» Правда, мне сарделек не доставалось: она знала, что меня дома накормят, поэтому говорила: «Серёжа Никоненко умеет правильно есть». А вот тех, кто в общежитии жил, тот же Володя Буяновский, Жора Склянский, но в основном Коля Губенко – он был первый, кого ей накормить надо было.

– Говорят, один из уроков Герасимова был урок скромности – он учил как «не зазвездиться».

– Он не то чтобы учил. Если кто-то на курсе только начинал вести себя как-то неправильно, он иронизировал над этим так, что всем стыдно было. «Смотрите не тресните от собственной значимости!» Говорил: «Если вдруг совсем начнёт распирать собственная значимость, берите пример со Льва Николаевича. Или перечитайте Лермонтова, Чехова!» То есть Герасимов сразу ставил «звезду» на место.

Сергей Никоненко и Елена Проклова в фильме «Звонят, откройте дверь». Киностудия «Мосфильм», 1965 год

Фото: «риа новости»

Ответил за Шукшина

– Ваш путь через огонь, воду и медные трубы можно назвать тернистым?

– Огонь и вода – это трудности в работе, как я понимаю. Да, иногда бывало трудно. Бывало холодно? Бывало. Трудные переезды? Были. Неорганизованная администрация, которой было наплевать? Встречал такое неоднократно.

– Со съёмок уходили, хлопнув дверью?

– Нет, такого никогда не было. Другое дело, что иногда напихаешь ему как следует! (Смеётся.) Как уйти со съёмок? Разве виноваты люди, которые с тобой бок о бок работают? Виноват какой-нибудь один администратор, если это касается быта. Кстати, совсем недавно я вернулся из Вены. А шесть лет назад Женя Стычкин, Коля Бурляев и я были утверждены в одном австрийском фильме. Приехали. Небольшая австрийская деревня – большак и дома вдоль дороги. Машины круг-
лые сутки – туда-сюда. Если окна номера в отеле на дорогу, заснуть вообще невозможно. На третий день Женя попросил режиссёра переселить его в номер с окнами на тихую сторону. На что тот отвечает: «Я не терплю капризы артистов! Вы у меня сниматься не будете!» Я открытым текстом говорю ему через переводчика: «Ни х… себе!»

– Прямо так?

– Да! «Переведи-ка ему: если ты такого артиста, как Женя Стычкин, снимаешь с роли за то, что он обратился с нормальной профессиональной просьбой, то и я у тебя не буду сниматься!» Вслед за мной и Коля Бурляев говорит: «И я не буду!» Собрали все трое вещи – и в Вену! Зато перед вылетом город посмотрели, поели пирожных в знаменитой кондитерской «Захер». Единственное, о чём жалею… В оперу на «Тоску» не сходили – ближайший спектакль был только через два дня.

– Вы востребованы были всегда. Говорят, в лихие 1990-е кинематографисты шутили: если за год вышел всего один фильм, в его титрах обязательно стояла фамилия Никоненко…

– 1996 год. На «Мосфильме» снималась одна картина – «Время танцора» Абдрашитова. И я там снимался! (Хохочет.) А что? Хорошая картина!

– А если серьёзно? Вы не вошли ни в один чёрный список, любимы членами Политбюро, милиционерами, президентами. И главное – народом. В чём секрет?

– Работай честно – вот и всё. Есть роль – надо отдать ей всего себя, даже, если потребуется, через «не могу». Другое дело, вы спрашивали, я бастовал или не бастовал? Одного режиссёра пришлось ударить…

– За что?

– 1974 год. Незадолго до смерти Василий Макарович Шукшин собирался снимать фильм о Стеньке Разине и свой сценарий к картине «Земляки» отдал своему однокурснику режиссёру Вале Виноградову. А тот недавно за хулиганство отсидел года полтора-два. Вернулся. Ему никто бы снимать не дал, но Шукшин сказал: «Валя, бери сценарий, ставь свою фамилию. Я позвоню, тебя примут на киностудии». И действительно, Виноградову разрешили снимать. Но раз фортуна тебе улыбнулась – ты соответствуй хоть как-нибудь! А он то ли мстительный был, то ли чересчур обиженный

Сергей Никоненко в роли Сергея Есенина в кинофильме «Пой песню, поэт…» (режиссёр Сергей Урусевский), 1971

Фото: «риа новости»

– Может, тщеславие?

– Вполне возможно, жаба душила – ведь его однокурсники (тот же Шукшин, Тарковский, Митта) уже вовсю прекрасное кино снимали. Представьте ситуацию: на съёмку важной сцены прилетел Влад Заманский, а Виноградов вдруг начал капризничать: «Я эту сцену снимать не буду! Я голодный!» Покормили – опять отменяет смену. Я встал у него над душой: как так? Влад приехал всего на один день, добирался двумя пароходами, самолётом, поездом, а ты снимать не будешь? Тут он вообще ахинею понёс… Мол, в съёмочной группе «хлопушка» – красивая девочка, если с ней поладим – поеду. Я администратору говорю: «Ну-ка подними его». Тот поднял. Я ему в печень – бах! «Поедешь?» А я его ещё до этого перестал уважать… На съёмках в Нижнем Новгороде он попытался изнасиловать героиню – актрису Галю Ненашеву. Мы с Лёней Неведомским возвращаемся после прогулки по городу, а Галя растрёпанная, рыдая, бежит с лестницы. Выяснилось, что он позвал её на репетицию: «Я тебе покажу, как надо играть». Говорю: «Лёня, пойдём!» Открываю дверь, и он по моим глазам понял, что я пришёл его лупить… Начал оправдываться: «Это мой метод! Мне надо было напугать её». «А карябать ей грудь, рвать платье – это тоже твой метод, скотина?! Ты вообще не имеешь морального права снимать такой материал шукшинский!» Я сам развёл всю ту мизансцену с Владом Заманским, а Виноградову сказал: «Говори «мотор» и больше, гад, ни слова!» Он: «Мотор!» (Хохочет.) Хотя не без способностей был режиссёр, но вот… Подонок!

– Вы как-то сказали: «Об одном жалею – что на моей раскладушке не оставили автографы, те, кто на ней ночевал: Николай Губенко, Василий Шукшин, Геннадий Шпаликов, Эдуард Стрельцов…»

– Не только… И Володя Качан, и Вадик Спиридонов, и прочие-прочие. Богемная жизнь у меня дома на Сивцевом Вражке была замечательной. Гитара, закуска, выпивка, все молодые, весёлые. Кто-то зависал до утра, кто-то на несколько дней. Время за полночь, куда идти? Ложись! Никита Михалков как-то позвонил после развода с Настей Вертинской: «Можно я у тебя переночую пару ночей?» «Ночуй хоть три». Целых восемь месяцев прожил! И жили мы очень весело… Кстати, я пишу книжку о тех людях, которые оказали на меня большое влияние. И о тех, кого вы упомянули, обязательно – о моих учителях, о моих родителях. Я ведь с такими людьми встречался! Что с Арамом Ильичом Хачатуряном за одним столом сидели и выпивали, это понятно – его сын Карен учился со мной на курсе и мы приходили к нему в гости. Но я однажды и с Шостаковичем рюмку водки выпил… Это музыканты великие! А со сколькими великими артистами меня судьба сводила! Снимался с Николаем Гриценко, Олегом Ефремовым, Олегом Табаковым. Табаков в моих двух картинах снимался… Грандиозные совершенно люди! Думаю, лет через пять, если доживу, может, и допишу.

– Что мешает?

– Да мало времени! А письмо требует покоя. Мне говорят: «А ты наговори, и журналист тебе всё напишет». Вот в это я как-то слабо верю. Потому что это уже не мой будет рассказ – не мои слова будут, не моя интонация.

– Нонна Мордюкова на любых обрывках бумаги в перерывах между дублями записывала интересные истории из своей жизни и всё складывала. Потом оказалось – готовая книга. Может, при дефиците времени так и надо писать?

– Правильно! Спасибо за совет!

– У вас в кино более 200 ролей. Есть среди них самые дорогие, что называется судьбоносные?

– В 1967 году Сергей Герасимов снял меня в одной из главных ролей в своём фильме «Журналист». Картина получилась очень мощная, главный приз завоевала на Международном кинофестивале в Акапулько. Вот там я почувствовал, что как актёр что-то уже умею. Очень для меня важны работы в фильмах «Красная площадь», «Парад планет», «Шестой», «Зимний вечер в Гаграх», «Завтра была война». А как режиссёр я очень люблю свою картину «А поутру они проснулись» по рассказам Шукшина, снятую в начале 2000-х. Я очень хотел это сделать, ведь благодаря Василию Макаровичу я стал режиссёром

– Очень люблю ваши роли в картинах «Классик» и «Китайский сервиз».

– Самое смешное, что в «Китайском сервизе» все на экране играют в покер, но до съёмок никто, включая режиссёра, не знал толком, что это такое. А я был заядлый покерист, и мне им пришлось объяснять всякие нюансы игры. Раньше-то я был большой любитель карт. Играл во всё!

– Игрок вы были фартовый?

– Бывало выигрывал крупно! Помню, на съёмках мы втроём – Гера Полозков, кинохудожник Феликс Ростоцкий и я – ночами резались в покер. И я выиграл у Феликса довольно приличные деньги – по тем временам на них машину можно было купить. Но простил ему, сказал: «Накрой стол в «Метрополе», и разойдёмся по-хорошему». Ох, как он обрадовался! Но именно с тех пор, с 1973 года, я в азартные игры не играю – завязал.

– Почему?

– Игорный азарт напугал. Я понял, что этот пакостный адреналин может быть посильнее любого наркотика.

– Вы сняли немало замечательных картин, но свою супругу – актрису Екатерину Воронину снимали нечасто…

– Это вы так считаете! А помню, первый зампред Госкино Павленок, посмотрев одну из моих картин, где главную роль сыграла Катя, даже упрекнул: «Однако любите вы, режиссёры, своих жён снимать». На что я сыронизировал: «Наверное, это неправильно! Давайте снимать ваших». Он очень оскорбился. Катя у меня сыграла в фильме «Ёлки-палки!», в «Трын-траве», в «Кораблях пришельцев». Хотя, бывало, обижалась, если подходящей роли для неё не оказывалось. И при этом я никогда не протежировал её нигде, не ставил режиссёрам ультиматумов: мол, не буду сниматься, если не дадите роль жене.

– Кстати, у вас в юности была слава на редкость любвеобильного мужчины. Тем не менее красавицу Катю вы брали штурмом… Как определили, что именно она ваша судьба?

– Екатерина самая недоступная была! Я во ВГИКе учился уже на режиссёра, а она – на курсе Бориса Бабочкина – на актёрском. Красавица была писаная, кто только к ней не подкатывал. Но нравом очень строгая – из старообрядческой семьи. Крепость! А мне всегда нравились недоступные девочки. Целый год мурыжила! И стихи читал, и в театры приглашал. Ни в какую! Но через год не устояла-таки перед моим обаянием. Получилось очень символично: мы сыграли свадьбу как раз 14 июля – в День взятия Бастилии.

– Ваш сын Никанор пошёл по вашим стопам, стал режиссёром. Как думаете, есть шанс, что скоро он нас всех приятно удивит?

– Надеюсь! Знаете, это ведь тоже – как повезёт. Дело случая! А сегодня это особенно. Но пока главное достижение Никанора в том, что он подарил нам внука, которого назвали в честь моего отца, Петром. За это я ему уже очень благодарен!

– У актрисы Валентины Ивановны Теличкиной, с которой вы снимались в «Журналисте», недавно в Доме кино была выставка живописи… Если не ошибаюсь, вы ведь тоже неплохо картины пишете.

– Уже не пишу. Не-ког-да! Ну если Валентина Ивановна – обеспеченный человек, она может себе позволить рисовать, то я должен обеспечивать семью. А семью я обеспечиваю! Покушать надо, заплатить за няню, за английский, за теннис…

– А Никанор Сергеевич?

– Участвует постольку-поскольку Никанор Сергеевич! Но всё равно всё лежит на мне. У Никанора другая семья. У нас беда же: Вера, мама моего внука, умерла в 29 лет от рака мозга. Изумительная была девочка! Лучшие врачи не смогли спасти. Теперь Петя с нами живёт, а внучка Катя (я их называю Пётр Первый и Екатерина Вторая) – в новой семье сына.

– Недавно Станислав Говорухин на вопрос о секретах своей физической формы честно ответил: «Выпиваю, курю, ем всё, что нравится. Вот и весь мой «здоровый» образ жизни». Если переадресовать этот же вопрос вам?

– Секреты физической формы? К счастью, природа подарила мне хороший «обмен вещей», как говорил «всесоюзная Баба Яга» Георгий Францевич Милляр. Бывает и выпиваю. Но никогда не злоупотреблял этим делом. Просто я рано понял, что у слона и у соловья – разные дозы. Да и наглядный пример был у меня, извините, – Никита Михалков! Который, как бы с вечера ни загулял, как бы весело ни было, но в семь утра как штык вставал, делал зарядку, под душ… Никита говорил: «Не можешь – значит, с вечера не надо баловаться!» Ничего лучше не придумаешь – делай, как он, и всё. Железный человек!

Беседу вёл Андрей Колобаев