Илья Фарбер: «Жаль, меня не поддерживают инопланетяне»

Один из самых известных российских учителей, обвиняемых в коррупции, ответил на вопросы «Совершенно секретно».

До 2010 года имя художника и дизайнера Ильи Фарбера было известно в основном его родным и близким. В 2010-м с этим человеком познакомились четыреста жителей села Мошенка в Тверской области, куда он приехал из Москвы работать учителем рисования, литературы и музыки в местной школе. Корысть Ильи Фарбера состояла в том, что сельским учителям обещали дать участки земли, а он давно хотел построить свой дом. В Мошенке Илья Фарбер стал по совместительству еще и директором местного Дома культуры, здание которого требовало ремонта.

В 2011-м Илья Фарбер приобрел всероссийскую, а вскоре и международную известность. Это произошло после того, как сотрудники Тверского отделения ФСБ арестовали его по обвинению в превышении должностных полномочий и получении взятки от местного предпринимателя Юрия Горохова, который занимался ремонтом мошенского Дома культуры. В качестве наиболее весомого аргумента в деле фигурировала аудиозапись, на которой, по версии следствия, слышно, как пересчитываются деньги, передаваемые в качестве взятки. Илья Фарбер обвинения в коррупции отверг. По его версии, он из своих денег финансировал ремонтные работы, а подрядчик обещал возместить потраченное после поступления государственного финансирования. Произошедшее Илья Фарбер считает личной местью ему со стороны местных силовиков.

Судебный процесс с участием присяжных летом 2012 года закончился не в пользу Ильи Фарбера. Его признали виновным в вымогательстве взятки в размере около трехсот тысяч рублей и приговорили к восьми годам колонии строгого режима. Процесс и вердикт привлекли внимание российских и международных средств массовой информации. Президент Владимир Путин в ответ на вопрос журналиста на одной из пресс-конференций охарактеризовал судебное решение в отношении Ильи Фарбера как «вопиющий случай».

После отмены приговора Верховным судом России состоялся второй судебный процесс, проходивший в городе Осташкове под председательством судьи Волкова. Приговор вновь оказался обвинительным, срок – семь лет и один месяц в колонии строгого режима, и штраф в размере 3,1 миллиона рублей. Сейчас Илья Фарбер, обжаловавший этот приговор, содержится в СИЗО Твери. На свободе у него остались трое детей, старшему из которых – двадцать лет.

– На одном из процессов против вас прокурор спросил присяжных: мог ли человек по фамилии Фарбер бескорыстно помогать российской деревне? Вас это задело?

– Это сказал присяжным заседателям прокурор Верещагин на первом процессе, в 2012 году. Он еще много глупостей наговорил, не задумываясь о том, что представляет в судебном заседании государство. Вопрос про «корыстную» фамилию оскорбляет не только меня, моих близких и всех, кто носит такую фамилию; он оскорбляет всех порядочных людей нашей страны, нарушает один из основных принципов демократического общества и фактически является актом разжигания межнациональной вражды. Не говоря о том, что этим высказыванием Верещагин оскорбил Прокуратуру России, свое руководство и самого себя, продемонстрировав всему миру, что недостоин занимать место прокурора. Власть с этим согласилась и повысила его в должности, назначив после участия в моем деле мировым судьей города Лихославля. То есть теперь он своим присутствием оскорбляет мировой суд.

– Такая аргументация оказалась для вас неожиданной?

– Для меня любая подлость неожиданна, как любое зло. Даже в кино, когда злодей готовится совершить что-то плохое, я верю, что он одумается и захочет исправить свою ошибку. Люди меняются. Могу предположить, что мировой судья Верещагин, поглумившись над очередным подсудимым и назначив ему немыслимый срок заключения с нелепейшим штрафом, помогает какой-нибудь слепой старушке донести сумку до крыльца, хотя им вовсе не по пути. Государство тоже верит в людей, которые носят погоны. Нарушил закон, оскорбил людей – повысили.

– Те, кто называет вас народником, – правы? Неправы? Не обидно ли для вас это определение?

– Я не считаю это определением и не знаю тех, кто меня так называет. И они меня не знают. Если вы, скажем, приедете в какое-нибудь дикое племя, которое составляют толстозадые туземцы, и они, не понимая вас и вашего языка, станут между собой называть вас исключительно «узкозадым» – это будет вашим определением? Или это расскажет вам лишь о том, на что смотрят и что видят туземцы? Некоторым нравятся ярлыки, лейблы, таблички. Некоторым хочется показать, что они знают историю, знают про народников. Кому-то нравится говорить и писать «сельский учитель». А если бы я в городской школе работал (а я работал и в городской), то меня называли бы городским учителем? Преподаватель начальных классов – детский учитель? Старших – подростковый? А средних – полудетский учитель? Кому-то легче жить с этими «определениями», ну пусть им будет легче. Я могу сказать, что не числюсь ни в одной организации с названием «Народники» и не вхожу в партию «Сельский учитель». Мое имя – Илья, фамилия – Фарбер, я сын Исаака, математика и каменщика из Красногорска

– Знают ли ваши сокамерники, что ваше дело привлекает внимание СМИ? Как они на это реагируют?

– По-разному. СМИ капризны, как избалованные барышни, и большинству это известно. Сегодня мое дело привлекает внимание СМИ, завтра – не привлекает. В тюрьме главное – что ты за человек. Если достоин уважения, то сокамерники за тебя болеют, желают тебе добра и поддерживают как могут. Кто-то вам выплавит четки-перекидушки из пластиковых бутылок. Кто-то подарит ластик. Кто-то – чашку небесного цвета. Кто-то – обложку от тетради, на которой тигр с тигрятами… Сокамерники часто сменяются – одних уводят, других приводят. С большинством удается ладить, жить, помогая друг другу. Но есть, как и везде, люди сильно испорченные, с ледяной душой. Такие завидуют, сплетни распространяют, злятся. Их меньше, чем тех, кто рад вниманию СМИ к моему делу. Не все, впрочем, знают, в чем меня обвиняют. Но все знают, что я рисую портреты и играю на саксофоне и свирели.

– Вообще  национальность в тюрьме имеет значение?

– Смотря в каком смысле. В познавательном – довольно большое. Интересно расспрашивать таджиков, узбеков, азербайджанцев, армян, грузин об их обычаях, традициях, природе, великих людях, достопримечательностях. Слушаешь, словно путешествуешь. Интересно сравнивать, думать. При сравнении Россия по традициям и обычаям, по отношению к родителям, к семье и к старшим проигрывает всем. Грузин с воодушевлением расскажет о грузинской свадьбе, узбек – об узбекской и так далее. Русские же сидельцы сильно затрудняются с рассказом. Что такое русская свадьба? Никто не видел. Напиться дома, напиться в лимузине, сфотографироваться с танком, напиться около него и напиться и наесться в ресторане, куда нужно обязательно пригласить тамаду с караоке. Про наши традиции и обычаи можно только одно сказать: тю-тю. Или – почти тю-тю. Понимаешь это – и сразу хочется придумывать, как их возрождать, и изобретать новые. Это надо с детьми придумывать. Я советуюсь с сыном, кое-какие идеи постепенно рождаются. А если вы подразумевали в своем вопросе проявления дискриминации, то встречаются, бывает, фашисты. Когда они в меньшинстве, им быстро объясняют всю глупость их жалкого мировоззрения.

– Планируете ли вы оставаться в России после освобождения?

– После выхода из тюрьмы? Не скажу пока. Я уже третий год вижу Россию только с изнанки, соскучился по лицу… Но мир посмотреть тоже хочется; по тем странам, в которых не был, я еще больше соскучился. И зовут отовсюду. Знаю, что буду много путешествовать, и не знаю, где именно стану жить. Самому интересно.

– Вернетесь ли в Мошенку?

– Вернусь ли я в Мошенку… Когда-нибудь, может быть.

– Чья поддержка после ареста вас удивила? Чья особенно порадовала? Отсутствие чьей огорчило?

– Удивила поддержка президента Путина. Правда, кроме прокурора города Осташкова, никого эта поддержка не напугала, и судебная гнусная катавасия, вопреки словам президента, продолжается. Поддержка всех остальных меня порадовала. Особенно тех людей, с которыми я никогда не был знаком. Это вдохновляет. А огорчило отсутствие поддержки инопланетян. Куда они подевались? Что им стоит прилететь и разбудить каким-нибудь космическим лучом совесть прокуроров, следователей и судей, хотя бы только их. Еще огорчило отсутствие поддержки дизайнеров и инженеров, архитекторов и автомехаников. Кто придумал стаканы в автозаках? Кто придумал сами автозаки-«буханки», автозаки-«газели»? Кто их изготовил? Кто проектировал тюрьму? Где эти люди, где эти трудовые коллективы? Страна должна их знать в лицо и изучать, как проказу.

– Переписываетесь ли вы с Надеждой Толоконниковой и Марией Алехиной?

– Нет, разумеется. Во-первых, закон запрещает такую переписку без разрешения руководства изолятора или колонии; в нашем случае это означает, что переписка просто запрещена. Во-вторых, мне не известно, знают ли вообще Надежда и Мария о моем существовании. Я узнаю о жизни этих отважных девушек из газет и от адвоката и очень волнуюсь за их судьбу и здоровье, особенно за жизнь Надежды. Смелость и свободомыслие редко оставлялись российской властью без внимания. Мирные ребята с митинга на Болотной площади, директор Челябинского лицея № 31 Александр Евгеньевич Попов, Алексей Навальный, Петр Офицеров, Михаил Ходорковский, Платон Лебедев, другие осужденные по делу ЮКОСа, Аксана Панова, Евгений Ройзман… Судьбы многих наших современников это подтверждают

– Разделяете ли вы мнение тех, кто считает вас политическим заключенным?

– Я это мнение не разделяю, а умножаю на все признаки политического преследования, осуществляемого с особым цинизмом. Закон в моем деле нагло попирается еще с момента моего задержания, когда больше девяти часов меня держали в здании ФСБ в кабинете следователя и под угрозой применения пыток выклянчивали показания на главу администрации Мошенок – будто бы она брала взятку, а я лишь выполнял роль курьера. Сотрудники УФСБ Твери меня убеждали, что если я напишу такие показания, то меня сразу же отпустят домой к детям. Не напишу – буду «гнить в тюрьме» много лет, а мои дети попадут в приют и вырастут наркоманами. Мне не давали возможности сообщить кому-либо, где я нахожусь и что я вообще жив и здоров; сами тоже не сообщали. Естественно, мне не давали ни воды, ни еды, ни возможности сходить в туалет или прилечь, также не позволяли надеть корсет, который мне нужно было носить из-за сломанного позвоночника. Угрожали избиением и многократным доведением до удушья с помощью надевания пакета на голову. Но то, что происходило, – уже являлось для меня пыткой, так как была поздняя ночь, а дети находились дома одни и не знали, куда я пропал, такого никогда не было. Избиение я бы перенес легче, чем беспокойство за потерявших меня детей, о чем я сказал следователям, и они сделали, как мне хуже. Потом был незаконный арест, потом – ходатайство следователя о помещении моих детей в приют, потом – многократное незаконное продление срока содержания под стражей, потом – незаконные судилища с вынесением незаконных приговоров, и все это тянется до сих пор. Никто не скрывает, что сверху поступило распоряжение «загрузить» меня большим сроком колонии строгого режима и штрафом, и в залах судов выполняли и продолжают выполнять этот «заказ», несмотря на полное отсутствие доказательств моей виновности и наличие огромного количества доказательств моей невиновности. Судьи также проигнорировали работу моих защитников. Третий год я нахожусь за решеткой в самых жестких условиях. Если власть с помощью послушного суда незаконно держит меня в тюрьме – что это, как не политика? Я не прокурорам с судьями неугоден, они лишь слепо выполняют отданное исподтишка приказание. Я неугоден власти. И обвиняют меня в преступлении против государства и власти. Могут в такой ситуации оставаться сомнения, политический ли я заключенный?

– Возможен ли вариант вашего обращения к Президенту РФ с просьбой о помиловании?

– Да, конечно, только не о своем. Еще немного, и я обращусь к президенту с просьбой о помиловании Надежды Толоконниковой, Марии Алехиной и о превентивном, так сказать, помиловании Александры Духаниной, Елены Кохтаревой, Марии Бароновой, Аксаны Пановой и всех девушек с корабля «Арктик Санрайз». В тюрьме вместо «спасибо» у первоходов принято говорить: «Душа!» Забавно, когда заключенные о чем-то тебя просят и говорят: «Заранее душа!» Вот президенту я бы так и подписал свою просьбу прекратить измывательства над женщинами. Заранее душа!