Иосиф Кобзон

Автор: Ирина МАСТЫКИНА
01.02.1998

Беседовала обозреватель

«Совершенно секретно»

Пожалуй, Иосифа Кобзона можно назвать очень счастливым человеком. Хотя бы уже потому, что его идеал женщины совпал с образом Нели, жены, с которой он вместе больше двадцати шести лет...

Но прежде чем встретить ее, Иосифу Давыдовичу пришлось пройти через два других брака. С не менее красивыми и достойными женщинами. Один брак длился полтора года, другой – три. О том, какую роль в жизни известного артиста сыграла каждая из трех женщин, обозреватель «Совершенно секретно» Ирина МАСТЫКИНА и беседует с Иосифом КОБЗОНОМ.

– Чуть больше года назад вы с Нелей отметили серебряную свадьбу. Интересно, а как вы познакомились?

– Это произошло в доме у моих друзей – Радовых, куда Нелю привезла на вечеринку подруга хозяев. Думаю, это знакомство было не случайным – дамы предполагали нас познакомить. Они видели, что я весь в переживаниях, в свои тридцать три года очень одинок... А Неле тогда не исполнилось и двадцати – торопиться, как понимаете, некуда. Она была безумно хороша. И понравилась мне сразу. Я пригласил ее на следующий день пообедать, а перед рестораном повел попить кофейку к моей маме.

Мама для меня – мой Бог, моя религия, моя вера. И ее тоже очень угнетало отсутствие у меня семьи. У всех моих братьев уже были дети, а у меня – один развод, другой развод, неприятности в ЦК КПСС, меня перестали выпускать за границу. Ведь я был человеком, которого семья не связывала, поэтому потенциально мог сбежать. ЦК это очень беспокоило. Словом, я познакомил маму с Нелей, и они друг другу очень понравились. Отсюда началось мое телефонное ухаживание – Неля жила в Ленинграде. Потом мы встретились на юге и приняли решение быть вместе.

– Красивых женщин много, любимых – единицы. Чем вас привлекла, кроме красоты, Неля?

– Флюиды... Влюбляет и физический запах женщины.

– Пышная свадьба была?

– Пышная, в Ленинграде. Я привез туда два вагона гостей, и мы очень весело погуляли. Познакомились мы с Нелей в марте 71-го, поженились 3 ноября того же года. На первую брачную ночь нам сняли в гостинице «Европейская» номер, а потом мы отправились в Прибалтику. Это было такое рабоче-свадебное путешествие, когда я работал, а Неля отдыхала... Естественно, все прекрасно понимали, что я хочу ребенка. Годы-то шли – тридцать пять, тридцать шесть. И вот 1 января 1974 года родился мой первенец.

– Могу предположить, что в это время вы были на гастролях.

– Это, конечно, не есть хорошо, но что поделаешь, раз такая жизнь? Вечером, когда Неля рожала, я выступал во Дворце спорта Киева. Звонил в 23-й роддом каждые пять минут. Когда в очередной раз набрал номер – это было уже ночью, – дежурная сестра (или врач) не выдержала: «Пожалуйста, перестаньте звонить. А то мы сейчас все тут родим...» Выписывали Нелю с Андреем седьмого, и я специально прилетел на один день из Киева, чтобы забрать их домой. Привез с собой всех наших близких друзей – композиторов, артистов... Было весело, шумно.

А потом случилась одна очень интересная история. Когда кавалькада машин ехала по Ленинскому проспекту, нас обогнал на своем красном «пежо» Володя Высоцкий и махнул рукой: мол, останови. Я тогда держал Андрея на руках, и Высоцкий спросил: «Твое?» – «Мое!» – «Покажи!» Я откинул одеяльце, и Володя воскликнул: «Классный мужик! Поздравляю!» И уехал. А я сказал сыну: «Ну, быть тебе, Андрей, либо талантливым, либо бандитом!» Первое случилось, второе, надеюсь, не случится...

– Слышала, у вас не сложились отношения с сыном...

– С ним мне действительно общаться сложно. Это у дочки характер, как у меня, а у сына характер – мамин. Он, например, очень тщеславный. Стремится всего добиться сам, и фамилия Кобзон ему сильно мешает. Однажды дошло до того, что он захотел поменять фамилию. Потом, правда, сказал, что пошутил, но меня этим очень обидел. «Тогда и отца поменяй, – ответил ему я. – Что за проблема?» У нас с Нелей вообще по-разному складывались отношения с детьми. Она самый-самый близкий им человек, и ее любовь безоглядна. А я для них был и остаюсь строгим по сегодняшний день.

– Иосиф Давыдович, а вам приходилось в чем-то ущемлять себя, приспосабливаясь к Неле?

– Я очень люблю друзей. И иногда, бывало, задерживался с ними допоздна, а домой не звонил. Жена обижалась, просила предупреждать. Возникали проблемы, потому что подчиняться я не привык.

– Ну а по дому помочь ей вас уговаривать приходилось?

– Мне абсолютно не стыдно заниматься уборкой, выносить мусор или стирать белье. И Неля это знает. Вот только кухней я не занимаюсь...

– Были случаи, когда вы незаслуженно обижали жену, а потом казнили себя за это?

– Были, были такие случаи. Срывался, говорил что-то обидное... Например, когда меня поставили в известность о том, что завтра свадьба сына. Неля, конечно, всегда на стороне детей. Но у меня есть один очень верный союзник – моя теща. Каждый раз во время очередного выяснения отношений она находит компромисс, хотя в основном занимает мою сторону. Я ей за это благодарен. Замечательная женщина.

– В какой момент вы почувствовали, что у вас настоящая семья?

– Это понятие состоит из очень многих слагаемых: любовь, дети, совместные обязанности. Когда я расходился с первой супругой, то чувствовал: у нас с ней нет никаких связующих элементов, кроме разве физического влечения. А я ждал большего от семьи. Второй брак у меня, к сожалению, тоже не состоялся, хотя и был для меня достаточно счастливым. Я жил с прекрасной, талантливой женщиной, но у нас не было детей. А я их очень любил и хотел. Думаю, если бы Гурченко могла родить, наш брак и продлился бы... Знаете, недавно мне Неля сообщила о высказывании в какой-то газете дочери Гурченко, Марии. Если мадам все время говорит, будто не испытала счастья ни с одним мужем, то дочь утверждает, что была счастлива именно те три года, когда жила со мной.

– Я знаю и о другой статье, в «Комсомолке». В ней Людмила Марковна обвинила вас во многих грехах. А до этого, когда один из моих коллег брал у нее интервью и завел разговор о вас, Гурченко впала в истерику. Почему у нее такая реакция?

– Ну, прошло уже двадцать семь лет... А с момента нашего расставания и того больше. Я предполагаю, что вот эта истерика, о которой вы говорите, связана с тем, что она до сих пор не может простить мне развода. Нас очень многое связывало. Во всяком случае, когда мы жили вместе, она чувствовала: рядом – мужчина. Человек Гурченко очень своеобразный, но ее многолетняя злость на меня еще раз подтверждает – она меня любила. Однажды я ей об этом так и сказал. Когда несколько лет назад я случайно встретился с ней на телевидении и все-таки решил поздороваться: «Добрый день, Людмила Марковна!», а она заорала на весь коридор: «Ненавижу!» – я спокойно ответил: «Значит, любишь до сих пор». И ушел.

Ничего плохого я ей в этой жизни не сделал. Наоборот. Приобрел квартиру для ее бывшего мужа Саши Фадеева, чтобы она не разменивала их общую, помог перевезти из Харькова родителей, хорошо относился к Маше... А то, что у нас жизнь не складывалась, это естественно. Она на съемках, я на гастролях... И образ жизни, и возраст приводили к каким-то встречам, которые очень, наверное, оскорбляли, хотя это было взаимно. Видимо, поэтому мы и разошлись. Давно это было, но журналисты по сей день считают своим долгом спросить у Гурченко о Кобзоне, у Кобзона – о Гурченко. Естественное, конечно, любопытство, тем более что Людмила Марковна не первый раз высказывается обо мне негативно...

– Да, но жадным она вас назвала впервые.

– Жадным? (Обдумывает и смеется.) Ну, во-первых, начнем с того, что когда я был на ней женат, она ни в чем себе не отказывала. Работал я всегда много и в артистическом мире считался обеспеченным человеком. Поэтому жаловаться на отсутствие каких-то средств и говорить, что я был жадным, по-моему, не может никто из тех людей, с которыми я общался. Я никогда не смотрел на деньги как на средство, которое поддерживает в этой жизни. Я всегда относился к ним легкомысленно. Хорошо, конечно, когда они были. Но если их не было, я тоже чувствовал себя нормально.

– Слышала про историю вашего знакомства с Людмилой Марковной. О том, как случайно встретились в ВТО, поздоровались, улыбнулись друг другу, а на следующий день вы взяли у товарища ее телефон и позвонили. Это время расцвета вашей популярности. А каким этот период был для Гурченко?

– Достаточно тяжелым. Она пребывала в жуткой депрессии – ее популярность сильно упала. Но тем не менее Гурченко оставалась Гурченко. Она пробовалась в один театр, в другой. Со съемок возвращалась с истерикой. И каждая из них почему-то заканчивалась словами: «Это невозможно! Не успеешь заявить о своем желании сняться или сыграть роль, как тебе сразу же лезут под юбку и тащат в ресторан!» Она очень болезненно реагировала на такие вещи, они ее унижали. Вот в такой момент я и подставил ей плечо.

– Тем более странно тогда звучит из уст Людмилы Марковны фраза из того же интервью «Комсомолке»: «В браке с Кобзоном ничего хорошего не было. Он умел сделать мне больно».

– Да, физически приходилось делать ей больно... Иногда не сдерживался... А в остальном... Мне странно. Мы ведь были, особенно в первое время, хорошими любовниками. И у нас секс происходил везде, где мы только находили друг друга. В поле, в степи, коридоре, где угодно. Мы были очень увлечены друг другом. Поэтому насчет «ничего хорошего не было» я не понимаю... Видите ли, Неля у меня очень тактичный человек, и в последнее время ее стало раздражать такое внимание к теме «Кобзон – Гурченко». Она обижается, что я комментирую это...

– Хочется верить, что ваша жена – мудрая женщина и поймет порой не слишком скромный интерес журналистов к вашему бывшему союзу с любимой всеми нами актрисой. Это ведь – факт жизни, и никуда от него не деться. Тем более что Гурченко-то высказалась...

– Ну, раз уж было ее интервью... Хотя она все время говорит неправду, никак не поймет, что возврата к былому просто не может быть. И потом, мы уже в том возрасте, когда пора при встрече хотя бы кланяться друг другу...

– Надеюсь, Людмила Марковна это прочтет. Иосиф Давыдович, я знаю, что вы довольно мучительно привыкаете ко всему новому. Скажите, два ваших развода были для вас облегчением или наоборот?

– Нет-нет. Ни тот, ни другой развод облегчением не были. Я очень долго и тяжело переживал. Особенно развод с Людмилой. А потом так произошло, что встреча с Нелей зачеркнула все.

– Как-то вы сказали, что ваш идеал женщины – мама и Неля. Они чем-то похожи?

– Только тем, что для обоих семейный очаг и дом – основа всего. Я обратил на это внимание сразу. Казалось бы, у Нели было другое воспитание, свои университеты. Но тем не менее после своего переезда в Москву она очень многое взяла от моей мамы. Как и она, Неля никогда не просыпалась позже меня, если, конечно, мне не надо было в три утра ехать в аэропорт. И никогда не ложилась вечером, не дождавшись моего возвращения. О домашних делах я уже молчу. У нас ведь никогда не было домработницы. Иногда я не выдерживаю и начинаю с ней ссориться, потому что вижу – она устает. Прошу: «Возьми домработницу. Не хочешь домработницу, возьми женщину, которая просто будет приходить два-три раза в неделю. Ты же бываешь на всех театральных и музыкальных премьерах. Тебе надо думать о маникюре». А она: «О каком маникюре?! Я от плиты не отхожу!»

Но она не хочет видеть в доме посторонних людей. Изредка приглашает женщину для генеральной уборки, а так, чтобы кто-то ухаживал за ней, мной и детьми, – нет. Вот сын женился, а до сих пор вместе с женой столоваться ходит к маме. То же самое и дочь.

Неля просто удивительная женщина, умная, начитанная. Она ведь сначала закончила техникум общественного питания, а потом ВТМЭИ – Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства. И сейчас так хорошо разбирается в моей профессии, что я на нее очень часто ориентируюсь. И не только в творчестве, потому что понимаю: она любит семью и любит меня. Знаете, Неля на меня вообще действует как-то успокоительно. Когда, например, мне плохо, мне хочется поскорей домой. Даже не общаться, а просто побыть с женой рядом. Приду, лягу в постель и начинаю молча смотреть телевизор. Но знаю, через пятнадцать – двадцать минут жена подойдет и спросит: «Папочка, тебе что-нибудь принести?» Неля меня всегда очень хорошо понимала. Она всегда знала, что, когда мне плохо, я могу нагрубить, поэтому делала все, чтобы не раздражать. Она с первых дней нашей совместной жизни очень заботлива. Я чувствую, что защищен. Защищен морально, да и физически тоже, потому что у Нели нет чувства страха. Однажды мы ночью въехали во двор, и она увидела, как кто-то подбирается к чужой машине. И, представляете, бросилась на него! Потом я ей сказал: «Неля, ну как ты могла? А если бы у него в руке оказался нож или пистолет?» Но она ничего не боится. Когда меня спрашивают, бил ли я когда-нибудь свою жену, я отвечаю: «Попробуйте ударить».

– Значит, ваша жена до сих пор для вас непредсказуема?

– Во всяком случае, утверждать, что мы настолько привыкли друг к другу, что вместе нам уже неинтересно, нельзя. Хотя у нас до сих пор происходит притирка характеров. Это ведь что-то эмоциональное. Но тем не менее у нас достаточно свободные отношения. Скажем, я своей жене никогда ничего не запрещаю. И не запрещал. Кроме двух вещей – ругаться и курить.

– Что, тянуло?

– Ну, конечно, в компаниях, когда она там рюмку-другую вина выпьет, а вокруг все курят, бывало, что и потянется к сигарете. Я несколько раз это замечал, потом высказался. Что же касается второго запрета... Я прожил с Людмилой Марковной, которая очень любила нелитературную речь, три года и сказал Неле, что не могу от женщины это слышать. Хотя сам я сквернословлю часто. «Как же это так? – удивилась она. – Курить ты не разрешаешь, а сам куришь с утра до ночи. Выражаться запрещаешь, а сам выражаешься. Что это такое?» А это удел мужика. Я не могу жить с женщиной, которая ругается матом, меня это раздражает.

– Что, и даже в сердцах Неля не смеет ругнуться?

– Ну, бывает, что и добавит слово «блин». А я тогда говорю – в последний раз. Вот такие вещи я ей запрещал. А все остальное – нет. Когда она хотела ходить в гости, дружить с тем, кто мне не очень нравился, пожалуйста. У нее очень много друзей, которые представляют для нее интерес, и я с этим считаюсь. Я не вмешиваюсь и в ее траты. Вот, кстати, перескакивая к Людмиле Марковне. Неля, прожив со мной почти двадцать семь лет, не обвиняет меня в жадности.

– Ну, обида на некогда любимого мужчину может принимать разные формы... Интересно, а часто ли вокруг вас с Нелей плели интриги?

– Часто... Например, передают Неле, что видели меня с той, а мне рассказывают, как за ней нежно ухаживал этот. Если интрига серьезная, естественно, и она на нее реагировала, и я реагировал. Бывало, что не разговаривали сутки. Поссоримся, я хлопну дверью и без завтрака уйду. Бывало, и стращали друг друга: «Все! Ухожу!» Но так, чтобы я действительно уходил из семьи или она, – никогда.

Дети вот от нас уходили. Когда это в шестнадцать лет взбрело в голову сыну, я распахнул дверь: «Будь здоров!» Когда в четырнадцать лет «ухожу» сказала дочь, я тоже ее удерживать не стал. И они жили отдельно от нас – снимали квартиру. Я в этом отношении человек очень принципиальный. Даже жестокий. Что же касается нас с женой, я говорил и говорю об одном: у меня никогда не было мысли оставить Нелю.

– А она вас ревнует?

– Ревнует, ревнует. Но, знаете, не в такой манере, не в склочной: «Мне сказала эта, мне сказала та». Она человек очень скрытный. Есть вещи, о которых она совершенно спокойно может мне не рассказывать. И когда я ей говорю: «Ты же это знала, почему не сказала?» – она отвечает: «Зачем?»

У женщин чутье вообще развито больше, чем у мужчин. Мимо меня могут пройти сто пятьдесят женщин, она останется спокойной. Но стоит появиться одной, которая действительно привлекла мое внимание, как Неля тут же ее определяет и моментально реагирует: что, мол, глаз положил? Я говорю: «Вон тоже красивая женщина идет». А она: «Вижу, но глаз-то ты положил на эту». То есть она абсолютно четко улавливает, какую я выделяю. По моей реакции, состоянию, по выражению лица и глаз, к тому же она прекрасно знает мой вкус. Мы уже настолько хорошо знаем друг друга, что, например, я думаю о ком-то или о чем-то – и она мне задает вопрос именно на эту тему. Просто какая-то телепатическая связь.

Иногда до смешного доходит. Вот, скажем, мне нельзя выпивать, я вообще не пью много лет. Но иной раз, когда очень тошно, хочется, чтоб забыть обо всем на свете. И я от жены прячу какую-то ерунду именно в то место, к которому она сейчас должна подойти. Хотя у нас огромная квартира. Но ни разу еще в жизни у Нели не возникло мысли проверить эти места. Ни разу она не открыла мой портфель, не проверила ни одного моего кармана. Даже если она занимается моей одеждой и вытряхивает из карманов все, ей не придет в голову посмотреть, что это такое. Тем более задавать вопросы. Она не хочет себя оскорблять...

– Вы балуете свою жену?

– Ну чем я могу её побаловать? Парфюмерией... Тем, что когда выезжаем за рубеж, пройдусь с ней по магазинам, чтобы она купила себе какие-то вещи...

– Для вас, наверное, как и для всех мужчин, это мука – ходить с женой по магазинам?

– Ужас! Несмотря на то что Неля никогда не отчитывается передо мной за свои траты, она не может решиться на покупку, особенно дорогую, без моего совета. И всякий раз тащит меня в магазин. Я пытаюсь сопротивляться: «Ты же знаешь, если тебе нравится, я скажу – бери!» А она отвечает: «Ну ты все-таки посмотри». И мы идем...

– Вы часто дарите Неле подарки?

– Во всяком случае, цветы у моей жены каждый день.

– Цве-ты?! Когда-то в интервью одной украинской газете вы сказали, что ни разу в жизни не дарили женщине цветов.

– Я так сказал? Чушь абсолютная! Чушь! Я всю жизнь любил дарить женщинам цветы. Этим, кстати, и покорил свою тещу. Когда я еще только ухаживал за Нелей, то позвонил ей из Москвы и предупредил, что завтра приезжаю знакомиться с ее мамой. И Неля потом рассказала: сидели они, ждали моего приезда, и мама ее говорит: «Он – артист. Конечно, избалованный и намного старше тебя. Ну, если он сейчас с цветами придет, это охарактеризует его как человека, который уважительно относится к своей будущей жене, а если без цветов, то я сделаю соответствующие выводы». И когда она увидела охапку цветов, за которой не видно было меня самого, вопрос решился еще на пороге.

И свои концертные букеты я тоже постоянно раздаривал: брал их в гостиницу, где жил на гастролях, и раздаривал на всех этажах. Покупал тоже часто... Я вообще люблю дарить подарки. Иной раз человеку, которому нужно подарить дорогой подарок, потому что у него все есть, я специально дарю незначительный. А человеку скромному, которому много чего не хватает, наоборот, дарю подороже. Ну а что касается моей жены, то у нее никогда не было никаких ограничений. Все от нее зависело, она могла приобрести себе любую вещь. Сам я тоже делал ей подарки, каждый раз пытаясь удивить.

– Какой же из ваших подарков больше всего удивил Нелю?

– Трудно сказать... Она, например, любит носить сережки и колечки, которые я подарил ей на нашу свадьбу. Причем они совершенно незначительные по сравнению с теми, что появились у нее потом. Скромные, девичьи... Но красивые. А в принципе ни она, ни я не больны вещизмом. Хотя, не скрою, я тоже люблю получать подарки. Вот, например, накануне моего юбилея я спросил: «Неля, что ты мне подаришь?» Она говорит: «А что ты хочешь?» – «Ничего не хочу, я просто тебя спрашиваю». Ну, прошел юбилей, было очень много подарков, мы их все разобрали, я спрашиваю: «А твой-то подарок где?» «Как, ты разве не обратил внимания? – удивилась она. – Он в спальне. Телевизор новый». «Это же для нас с тобой, а не для меня лично». А она отвечает: «Ну, хочешь, я не буду его смотреть?»

– Остроумно.

– Этим она меня тоже до сих пор удивляет. Иногда в обществе бросит такую реплику, что всех приводит в восторг. При этом никогда себя не выпячивает.

– Вы раньше часто бывали на гастролях, теперь у вас другие поездки. Трудно сохранить семью?

– Трудно, конечно. Как моряку, как рыбаку, как спортсмену. Как мы решали проблему? Ну, когда Неля могла, ездила со мной. Когда носила и кормила детей, конечно, сидела дома. Тогда мы каждый день перезванивались: я рассказывал, как у меня прошел день, она – что нового дома. То есть все время связь держали. Но, как вы прекрасно понимаете, образ жизни и физиология определяют свое поведение. Поэтому жене порой тяжело доказать, что я сохраняю ей верность.

– А вы часто увлекаетесь?

– Можно увлекаться платонически, можно плотоядно. Я никогда не смотрю на красивых женщин с мыслью – ой, я бы с ней... Я просто смотрю и получаю наслаждение. Более того, иной раз даже Нелю прошу обратить внимание. Обожаю смотреть на красивых женщин, не пропускаю ни одной.

– Неужели не хочется иной раз пофлиртовать?

– Ко-о-нечно, хочется! Но, скорее, не пофлиртовать, а пококетничать. Пофлиртовать – это совсем другое. Боюсь даже думать об этом, ведь флирт подразумевает ухаживание, которое рано или поздно приводит к определенным результатам. Хотя не буду утверждать, что за всю свою жизнь не имел с женщинами никаких отношений. Но частых увлечений у меня не было, и все они носили характер случайных. А целенаправленных – нет. Может быть, за всю нашу с Нелей совместную жизнь одно-единственное увлечение и могу вспомнить. Серьезное. Но как только между нами зашел разговор о каких-то взаимных обязательствах, я моментально все отношения прекратил. Мысль потерять семью меня просто страшит.

– Что же Неля? Слухи-то, наверное, до нее дошли?

– Моя жена знает обо мне абсолютно все. А тогда она мне сказала: «Получишь сдачу в том же объеме».

– И что, получили?

– Не знаю. Я об этом не знаю... Но я ей никогда не даю поводов ревновать.

– Во времена вашего брака с Людмилой Гурченко вы были другим...

– Тогда я был молод, популярен, имел много поклонниц... Естественно, что я серьезно увлекался женщинами. Это было радостно. Но мне нравилось и то, что я официально обладал красивой известной актрисой – это мое. Я получал удовлетворение от того, что, вернувшись с гастролей и заработав там денег, мы ходили по ресторанам, праздно себя вели... Я привозил ей подарки, цветы. Все это было так красиво...

К тому же Людмила Марковна – замечательная хозяйка и очень чистоплотная женщина. По дому умеет делать абсолютно все. По крайней мере, случая, чтобы на кухне стояла грязная посуда или в спальне была не прибрана постель, я не припомню... И все же этот брак не был для меня тылом. Скорее, фронтом. Мы сами обостряли наши отношения. Ее увлечения, на которые я не мог не реагировать, мои увлечения... Этот накал страстей неизбежно должен был привести к разрыву. Не менее бурному, чем вся наша совместная жизнь.

Как только мы развелись, Людмила сказала: «Я дождусь момента, когда ты нагуляешься, будешь никому не нужен, больной и старый. Тогда и будешь моим». А я ответил, что она этого не дождется. Такие, как я, не доживают до глубокой старости.

– Вы ведь тогда жили втроем – вместе с дочкой Гурченко, Марией, которая, по ее словам, очень переживала ваш развод с ее матерью.

– Когда мы поженились, родители Людмилы еще жили в Харькове, и Маше приходилось трудно. Мама довольно грубо с ней обходилась, хотя и любила дочь. Не знаю, насколько Маша меня любила, но у нас были дружеские отношения. Я ее проводил в первый класс. Она слушалась меня и, когда у них с Людмилой возникали конфликты, бежала ко мне. Я всегда ее защищал. Маша – хорошая девочка, но после того, как я ушел от Людмилы, с ней больше не общался.

– А с самой Людмилой Марковной?

– Никогда. По сегодняшний день. За исключением того случая, о котором я говорил.

– Еще ни разу в прессе вы не рассказывали про свою первую жену Веронику Круглову. Она тоже была актрисой?

– И достаточно популярной. Работала в Ленинградском мюзик-холле. Очень красивая женщина. Очень... Мы с ней поженились в 1964 году. Наша свадьба была самой шумной из всех – в «Гранд-отеле» гостиницы «Москва». Мы пригласили триста пятьдесят человек, по тем временам количество баснословное. Все композиторы, все поэты, все артисты... Все, что я заработал за эти годы, потратил на свадьбу. Как-то так получилось, что вскоре после свадьбы она стала работать в концертной бригаде Игоря Гранова. А это значит: она в одну сторону, я – в другую. И случилось так, что я узнал о ее теплых отношениях с композитором, царство ему небесное, Леонидом Гариным. Я таких вещей не прощаю. Сам бывал грешен, но тем не менее... Знаете, так уж устроен мужик. Мы расстались. Я ей купил квартиру, она стала жить самостоятельно, а потом вышла замуж за Вадима Мулермана, у которого незадолго до этого умерла жена.

– Если ее спросить о вас, она тоже нашла бы, в чем вас упрекнуть?

– Ну вы же должны прекрасно понимать: когда женщина уходит от мужчины, она никогда о нем плохо не скажет, только разве что «ну, так получилось». Но ни одна не простит мужчине его уход. От Вероники я ушел... И все-таки разошлись мы спокойно. Без всякой грязи. Этот развод я тоже переживал болезненно. Все-таки полтора года совместной жизни.

– Ну хоть первый-то брак был для вас спокойным?

– Не-е-ет. Если актриса думает только о своей карьере... Ей, конечно, нравилось, что она имеет мужа, а вместе с ним материальное и моральное обеспечение, но больше времени уделяла работе...

– Вы жили в Москве, а где познакомились?

– В Ленинграде, на сборных концертах. Потом встретились опять же на концертах в Москве. Один из них проходил на даче ЦК комсомола в Переделкине, а после там был организован для нас прием. И некий комсомольский вождь стал за Вероникой приударять. Увел ее в какой-то дом, она выскочила оттуда со слезами, бросилась ко мне: «Иосиф, увези меня отсюда!» Тогда у нас еще не было никаких отношений, но она чувствовала, что нравится мне. Короче, мы пешком пошли на станцию. Добрались до Москвы, и я ее забрал к себе. Месяца через три мы поженились.

Недавно вот встретились с ней в Америке, куда она уехала ещё с Мулерманом, а потом разошлась – подвернулся другой. И спокойно пообщались. Во всяком случае, никакой идиосинкразии она ко мне не испытывает. Её нынешний муж, Игорь, подошёл ко мне и сказал: «Извини, что так получилось». Я отвечаю: «О чём ты говоришь? Я очень рад». Действительно, давно все это было... Я двадцать семь лет уже живу с Нелей. Вырастил двух детей. И в том, что я та бабочка, которая скачет по чужим подушкам, меня никто не сможет упрекнуть.

Автор:  Ирина МАСТЫКИНА