Хэлло, Ирина!

Автор: Ирина МАСТЫКИНА
01.06.1998

Ирина МАСТЫКИНА, обозреватель

«Совершенно секретно»

I. Я НЕ СОБИРАЛАСЬ УЕЗЖАТЬ НАВСЕГДА

Можно сказать, в Америке Ирина Роднина оказалась в силу обстоятельств. После рождения второго ребенка руководство «Динамо» предложило ей «испытать чувство материнства» и заняться собственными детьми. Поначалу такой поворот несколько удивил Ирину: гордость советского спорта, просто народная любимица и вдруг – не нужна! Но позже пришло осознание всей прелести своего нового положения – наконец-то Саша и Алена получат возможность общаться с мамой сколько душе угодно.
Так прошло четыре года. Сыну шел уже одиннадцатый, дочке – пятый. И тут невостребованной Родниной предлагают интересный контракт в Америке – тренировать пары в новом международном центре. Все сомнения развеял Леонид – второй муж Ирины. Он давно мечтал начать свой бизнес в этой стране. К тому же обещал открыть жене другой мир. И Ира, собрав вещички, уместившиеся в три чемодана, отправилась с семьей в маленький городок Лейк-Эрроухед на юге Калифорнии.

– Мой контракт был всего на три года. Потом, правда, я его продлила еще на столько же, но вынужденно. Приехала как-то в девяносто третьем в Москву, убедилась, что работы для меня по-прежнему нет, и снова уехала. Тогда шел очень тяжелый период моей жизни... Я и в девяностом, оказавшись в чужой стране, чувствовала изолированность, отсутствие своего круга общения. А уж после того, как рассталась с мужем...

– В каком году это произошло?

– В девяносто втором. У Леонида появилась другая женщина. Но он при этом не хотел нашего разрыва. Такая вот особая мужская психология... Быть там и там. Сначала я соперницу чувствовала интуитивно, потом узнала о ней от мужа. Здесь опять сказался мой лидерский характер – сама задала вопрос в лоб. А Леонид к этому разговору был не готов: то ли не хотел делать мне больно, то ли еще ничего для себя не решил. Пришлось прижать. Ну и нарвалась. Собственноручно подтолкнула ситуацию к развязке. Да такое двойственное положение меня и не устраивало. Я очень этого человека любила, доверилась ему без оглядки, как ребенок, жизнь свою поменяла ради него. И вдруг все стало рушиться... Шла к цели, и в один момент ее у меня выбили... Предательство мужа я переносила очень тяжело.

– Отчаяние, беспомощность, одиночество, страх?

– Да все вместе. Но больше всего мучил страх. За детей. Как им теперь обеспечить нормальную жизнь? Я осталась не только без знания языка, без друзей и знакомых, но и без финансовой поддержки. Уйдя из дома, муж решил меня наказать. Сказал: «Научилась побеждать, научись и проигрывать». Наверное, у него тоже сложилось впечатление: я настолько сильная женщина, что могу выкрутиться из любой ситуации. Иначе как объяснить его поступок? Если в Америке у тебя нет денег на три-четыре месяца вперед и ты не можешь заплатить за квартиру – это страшно. Со мной подобного никогда не случалось, и я почувствовала себя крайне беспомощной. Плохо говорю по-английски, совершенно не знаю американской жизни. Пришла однажды в банк и растерялась – как поступать? Это сейчас мы все такие ученые...

– А ваша работа не приносила особых доходов?

– В тот момент у меня было немного учеников. Они так сразу никогда не появляются. Поэтому после ухода мужа в моей семье всякое случалось. Помню период, когда у нас не было денег звонить в Москву, а оттуда мне никто не звонил. И я вот сидела дома и тупо гипнотизировала телефон – так хотелось с кем-нибудь поговорить. Проблем ведь свалилось – куча! Иногда даже казалось, что у меня мозги кипят. И тогда, чтобы хоть как-то выплеснуть эмоции, я садилась в автомобиль и на бешеной скорости гоняла по городу. А дорога-то там – «военно-грузинская». Случалось, я так остро чувствовала – все, больше выдержать не могу, что хотела не сворачивать с дороги, а лететь в пропасть. Все мы порой слабеем. Одни при этом бьют посуду, другие плачут. Я плакать не умею, бить посуду – глупо. А машина – это мое место. Я в ней разговариваю, ругаюсь...

– К счастью, эти состояния бывают минутными – проходят.

– Проходят. Но в депрессии я пребывала довольно долго. Вытянули меня из нее дети. Однажды сын подвел меня к зеркалу и сказал: «Мам, посмотри, на кого ты похожа!» Я глянула и ужаснулась. Вся седая, дико похудевшая. Не могу сказать, что я очень плохо выглядела, просто тогда себя не любила. А это ведь очень важно! Я всегда любила себя в спорте, а вот в жизни это оказалось сложнее. Но сделала усилие. Стала больше уделять внимания внешности, занялась спортом исключительно для здоровья. И потом, когда ты физически нагружаешься, всякие дурные мысли начинают выходить вместе с потом. Ушли и мои. Я освободилась от тяжести и рванула в Москву. Сдала там квартиру и обеспечила семье какой-то гарантированный доход.

– Вы официально оформили развод?

– Нет. По документам мы до сих пор супруги. Понимаете, у меня беда такая – я не умею воевать с близкими людьми. Лучше отойду в сторону. А Леонид тогда попросил меня наши юридические отношения сохранить. Мы должны были получать «грин-карту», и расторжение брака могло этому помешать.

– Но позже ему ничто не помешало подать документы в суд с требованием отобрать у вас Алену и разрешать видеться с дочерью только в его присутствии. Дошло ли дело до судебного разбирательства?

– Один процесс был. Но потом мы через своих адвокатов мирно решили эту проблему. Самим обсуждать столь больную тему нам было бы тяжело. Опять бы взыграли эмоции, амбиции... Третьи лица в таких делах гораздо надежней. А мне очень повезло с адвокатом. Она понимала, что я не заинтересована в длительном процессе – нет ни времени, ни сил, ни денег. И помогла решить наши разногласия почти бескровно. Мы с мужем разделили дни, когда ребенок должен видеться с мамой, когда – с папой. Вплоть до достижения восемнадцатилетнего возраста. Вы даже не представляете, какой это ужас – буквально по часам расписывать жизнь своего ребенка на много лет вперед! Муж, например, заявил, что три еврейских праздника Алена должна быть с ним. Я попросила уточнить числа. А муж хоть по национальности и еврей, но всех этих обычаев не знает и праздников тоже. «Ну, есть там какие-то праздники, когда можно уже все есть», – сказал он мне. А я ему отвечаю: «Хорошо, тогда и ты запиши три православных праздника, в которые дочь будет со мной!» А он: «Подожди! Какие православные праздники? Ты ведь даже не крещеная». «Пиши, – настаиваю я, – пока не потребовала дочь на 1 Мая и 7 Ноября!» Просто кошмар какой-то! Но хорошо хоть нам до сих пор хватает ума решать все вопросы в отношении Алены без юристов. Финансовые в том числе.

– А как дочка реагировала на ее раздел между двумя родными для нее людьми?

– Конечно, ей было больно. Но она ребенок в себе – очень сдержанный и дипломатичный. Всегда бережно относится ко мне, не затрагивает неприятные темы. Просто их обходит. Мы с мужем в этой ситуации наделали немало ошибок и глупостей, а вот она, маленькая девочка, каким-то непостижимым образом сохраняла между двумя воинствующими сторонами полный нейтралитет. И, как мне кажется, таким своим поведением сдерживала нас, взрослых. Саша тоже тогда мне здорово помог. Он чувствовал себя старшим братом и не отходил от Аленки. Очень сильно переживал за сестру. Он вообще человек ранимый, да и сам когда-то прошел через суд. Мой развод с Зайцевым был для него трагедией.

– У вас с первым мужем рано начался разлад?

– С тех пор, как мы перестали вместе выступать на льду. Мы были потрясающими партнерами в спорте, но в жизни оказались совершенно разные люди. В каких-то вопросах Зайцев очень надежный человек, а вот в плане семьи согреть меня не сумел. И когда сыну было чуть меньше трех лет, я поняла – больше так не могу, надо расходиться. Потом осознала, насколько ребенку будет плохо без папы, и еще несколько лет терпела. Создавала для Саши видимость семьи.

– Где-то вы говорили, что когда стали кататься с Зайцевым, он был в вас сильно влюблен, а вы лишь позволяли ему себя любить...

– Сильных чувств по отношению к нему у меня действительно не было. Может быть, это потому, что я всегда занималась делом и очень уставала. За мной с детства ухаживало много мальчиков. Но мне было некогда. Самое большее, что им доставалось, проводить меня до метро или до дома. На Зайцева времени тоже не хватало, хотя его ухаживания мне и нравились. Я шла к своей цели и думала лишь о победе.

– Тогда почему решились выйти за него замуж?

– Во-первых, он меня сильно любил. Во-вторых, мне казалось, что он настолько свой, проверенный человек, что на него можно положиться. И потом, нас многое связывало, мы все время проводили вместе. Так наше партнерство плавно и перетекло в брак. Сравнивать-то его мне было не с кем.

– В зените своей славы вы вдруг решились на ребенка. Трудно было пойти на этот шаг?

– Когда мне сказали, что я беременная, я была счастлива. Счастлива настолько, что хотела рассказать об этом всем. Однажды, например, на двухмесячном сроке, я вошла в метро и обратилась к какому-то молодому человеку: «Вы не уступите мне место? Я беременная!»

– Роды были тяжелые?

– Не без проблем. Делали кесарево.

– После появления на свет сына ваше отношение к Зайцеву не изменилось?

– Честно говоря, не знаю... Но я тогда почувствовала, что у нас хорошая семья. К ребенку муж относился потрясающе.

– Всем известен ваш сильный, волевой характер. Ну хоть в семье вы могли позволить себе быть слабой?

– Да не позволяла, в том-то и дело. Впервые женщиной я себя почувствовала, когда влюбилась в Леонида. Потому что он смотрел на меня именно как на женщину, а не на знаменитую фигуристку. Для Зайцева же я прежде всего была партнершей. И даже любя меня, перейти эту грань он не сумел. Это не его вина, ведь большую часть времени мы общались на льду. Может быть, это тоже сгубило наш брак. Больше трех лет после моего первого решения уйти мы еще жили одной семьей, а когда сыну исполнилось шесть с половиной, я подала на развод.

Зайцев был категорически против, на суды не являлся. А я оставляла своих спортсменов на подругу-хореографа Лену Черкасскую, что делать категорически запрещалось, и втихаря уезжала со сборов в суд. Сидела там и ждала Зайцева. А он не приходил. Дату суда переносили. И длилось это очень долго. Уже начались неприятности на работе. Мое «динамовское» руководство пообещало вызвать меня на партсобрание и разобрать аморальное поведение «коммуниста Родниной». Я ведь жила с Леонидом, еще не разведясь с Зайцевым. Но я тогда ответила: «Как только это произойдет, я потяну за собой всех». Безгрешных среди нас не было...

– В итоге вас с Зайцевым развели в его отсутствие?

– Нет-нет. Он наконец явился. После третьего раза повестку приносят уже на работу. Слава Богу, у нас в Стране Советов ребенка всегда оставляют с матерью, поэтому в этом плане проблем не было. Я разрешала Зайцеву видеться с сыном, когда ему захочется. У меня вообще установка: какой бы папа ни был, но он – папа. Поэтому имеет право принимать участие в воспитании. Одно время все шло хорошо, но однажды Зайцев без моего ведома заехал за сыном в школу и увез его с собой на сборы. На целых два месяца. Помню, пришла за Сашей в класс, а там только его портфель.

В тот день была моя первая настоящая истерика. Я ходила по квартире, швыряла все, что попадалось под руки и под ноги, звонила председателю «Динамо», друзьям... Конечно, я могла взять милицию и поехать с ней за ребенком, но что бы он в этот момент почувствовал? Тогда я впервые засунула свое самолюбие куда подальше и просто осталась дома ждать возвращения Зайцева. Поразительно, но оба мои бывших мужа начинали с того, что били меня по самым больным местам – по детям. Думаю, что сознательно. Может быть, я не права, но мне кажется, они хотели хоть в чем-то взять надо мной верх.

– Как ваша мама отнеслась к разводу с Зайцевым?

– Очень болезненно. Она даже представить не могла, что такая семья, как наша, вдруг распадется. Мы ведь с Сашей и катались вместе, и тренировали спортсменов. Родители так мной гордились, что однажды сказали: «Ира, ты не имеешь права так поступать. Ты ведь уже как знамя!» «Мама, – ответила я тогда, – я прежде всего ваша дочь. Неужели вы не видите во мне живого человека, который может любить, страдать, болеть?» На этом я и разошлась с родителями. Мама до конца своих дней не могла примириться с нашим разводом, а когда я уезжала с Леонидом в Америку, сказала: «Зачем ты уезжаешь? Он ведь тебя там бросит». Видимо, чувствовала...

– Когда вы вышли замуж во второй раз?

– В восемьдесят пятом. У меня гениальная история второго замужества. Как только я развелась с Зайцевым, сразу же подала документы в загс, который находился через дорогу от суда. Леонид ждал меня все судебное заседание внизу, и мы решили больше не оттягивать с регистрацией. По правилам в загсе не имели права брать наше заявление прямо в день развода. Нужно было подождать хотя бы до завтра. Но я вечером уезжала, и нам пошли навстречу, оформив документы завтрашним числом. Через месяц мы расписались.

– А как на это прореагировал сын? Он ведь очень любил отца.

– Да. Но ведь мы тогда уже жили с Леонидом, и Саша успел смириться. К тому же я ждала ребенка.

– Запланированного?

– Я вообще детей никогда не планировала, как это обычно делают в Америке. Все получалось случайно. Но если первая беременность была для меня желанной, то ко второй я оказалась не готова. Развод с Зайцевым был для меня делом решенным, а вот замужество с Миньковским – нет. Поэтому я долго мучилась: как поступить? Остаться одной с двумя детьми? Я всегда стремилась заглянуть в будущее, стремилась понять, к чему мне идти. А здесь вот не знала. Я не хотела походить на тех матерей, которые рожают и не занимаются своими детьми. Хотя, к сожалению, в конечном итоге такая ситуация у меня и сложилась. Я провожу с детьми, которых тренирую, гораздо больше времени, чем со своими собственными. Потому что должна зарабатывать деньги. И это то, что я абсолютно не могу простить обоим своим бывшим мужьям.

Об избавлении от беременности речи, конечно, не шло. Меня еще перед Сашей врачи успокаивали: «Вот закончишь выступать, подлечишься и родишь». И очень удивились, когда я пришла к ним гораздо раньше. А после Саши мне вообще сообщили, что, к сожалению, на этой почве я с медиками больше никогда не встречусь. Поэтому когда я пришла к ним во второй раз, все просто ахнули. Сказали: «Ну, это только любовь! Медицина здесь бессильна». На третьем-четвертом месяце беременности мы с Леонидом расписалась. Аленку тоже рожала с кесаревым.

– Сейчас ей уже двенадцать лет, Саше – девятнадцать. Профессию для себя он уже выбрал?

– Нет... Последние года два увлекается глиной. Мы даже купили ему гончарный круг, чтобы делать кувшины. Но это скорее хобби. А явного пристрастия к какой-либо профессии у него пока нет. Поэтому мы и выбрали для него образование, которое пригодится в любой области, – организация бизнеса.

– А кто оплачивает обучение сына в колледже? Вы?

– Конечно. Для этого приходится очень сильно напрягаться. На помощь Зайцева я никогда не рассчитывала. Сначала у него не слишком хорошо шли дела, а теперь он на пенсии. Я ведь еще до отъезда в Америку видела, как его здесь радостно топили и уничтожали. Видела, как люди злорадствовали, заметив его у пивного ларька. До меня даже в Америке доходили слухи, что Зайцев выпивает, мало работает, растолстел...

– Недавно вы помогли ему с контрактом в Италии. Это для того, чтобы он внес и свою лепту в образование сына, или просто протянули бывшему мужу руку помощи?

– Да это не контракт. В Италии живут мои постоянные ученики, которые прилетают ко мне на лето. И они попросили прислать к ним на несколько месяцев хорошего тренера. Кого, как не Зайцева, я порекомендую? Ни о каких деньгах для сына речь даже не шла. Теперь я в жизни снова рассчитываю только на себя. Вижу, что сын скучает по отцу, сразу же – на свои деньги – отправляю его в Москву. Мне хочется, чтобы они как можно больше общались. Сейчас вот, пока я здесь, Зайцев заменяет меня в Америке – тренирует мои пары. Не хочу доверять своих учеников чужому. За это время и с сыном поближе сойдется, и, может быть, найдет себя. Он ведь потерялся в жизни. Многое может сделать, но при этом его надо постоянно подталкивать и направлять. К счастью, развод не сделал нас врагами. Раньше мы были настолько связаны, что не прервали эту связь и теперь.

– После того как вы разошлись со вторым мужем, сын вам сказал: «Еще одного приведешь – уйду». Были ли у вас после этого попытки создать новую семью?

– Нет, я не хочу. Не хочу. Во всяком случае, пока дети не подрастут. Я уже не имею права ошибаться...

– Насколько я знаю, вы всегда были независимым человеком. Но многие из ваших коллег до сих пор иначе как стервой вас не называют. Какие ваши выходки позволили им так о вас судить?

– Меня можно считать неуживчивой, прямолинейной, бескомпромиссной, но вот стервозной! Я, например, двенадцать лет была в сборной. Добивалась результатов и постоянно их подтверждала. И когда мне чиновники начинали указывать, я за словом в карман не лезла. Помню, как однажды при мне старший тренер сборной Советского Союза кричал, что больше трехкратных чемпионов не будет. Потому что трехкратные говорить умеют! А в то время к такому еще не привыкли.

Как-то раз, например, я на пресс-конференции одному нетрезвому журналисту указала на непрофессиональность его вопросов. А он оказался из газеты «Правда», и на следующий день меня вызвали в ЦК партии. Обвинили в непристойном поведении. Но я и там не смолчала, сказала все, что думаю. Мной вообще тяжело командовать. Меня можно уговорить, убедить, но вот прижимать к стенке... Сразу возникает обратная реакция. Но все это было так давно...

– Ну а сейчас ваши друзья считают, что за годы жизни в Америке вы стали совсем другой Родниной. Вас так жизнь пообломала или открыли для себя другие истины?

– Да нет. Я – прежняя. Просто поменяла стиль жизни и деятельности. А еще перестала быть ледовым бойцом и следить за каждым своим словом. Я долго жила словно под микроскопом. И, обжегшись однажды, вынуждена была держаться от людей на расстоянии. А со своим вторым мужем я расслабилась. Почувствовала себя женщиной. Да и потом, с возрастом все мы становимся терпимей.

– Как вы относитесь к разговорам о том, что в Москве под ваше имя бывшая свекровь скупает дома, квартиры, дачи?

– Спокойно. Тем более что покупает она всю эту недвижимость не на мое, а на свое имя, просто придает этому такую окраску – это, мол, все для Ирочки. Мы были с ней в хороших отношениях, даже в чем-то дополняли друг друга. Но потом жизнь нас развела. Хотя она до сих пор по-своему против нашего с Леонидом развода.

– Ирина, а у вас самой в Америке дом или квартира?

– Кондоминиум – четверть трехэтажного дома со своим входом. Я взяла его в «лиз». Это когда он мой, но в любой момент от него можно и отказаться. Очень удобная форма. Дело в том, что я не хочу ничего там покупать, обременять себя собственностью. Америка – не место моей жизни. Может быть, мое решение и не умно, но я совершенно не тот человек, который из копейки делает пятнадцать. Обычно наоборот. Я люблю тратить.

– На что больше всего?

– На детей, на себя. Я хожу в театры, играю в теннис, могу купить билет на самолет и улететь на несколько дней к подруге или покататься на лыжах. Вот недавно в Америке был чемпионат мира, куда съехались все наши. Так я взяла и полетела пообщаться с коллегами. Видимся-то редко... Еще люблю посещать салоны красоты. Приятно, когда тобой занимаются. Одежде тоже стараюсь уделять внимание. Я ведь рано оказалась в центре внимания и рано поняла, что во всем должна соответствовать своему статусу. Мой стиль – элегантно-спортивный. И я придерживаюсь его, куда бы ни собиралась.

– Какие у вас машины?

– «Исузу-родео» для зимы и «акура-легенда» для лета. Это не роскошь, а суровая необходимость. Живем-то в горах.

– Вы говорили, что не умеете плакать. Но все помнят ваши знаменитые слезы на пьедестале почета. Знаю, были еще и другие.

– К счастью, их никто не видел. После Олимпиады-72 мы поехали на чемпионат мира в Канаду. И на одной из тренировок упали с Улановым с поддержки. Я так сильно ударилась головой, что пришлось отвезти меня в госпиталь и на соревнование привозить прямо оттуда. Выступала тогда с сотрясением мозга. А после исполнения программы, когда делала поклон, потеряла сознание. Упала на колени и не могла подняться. Уланов с Жуком меня вытаскивали со льда. Вот тогда я и плакала. Плакала от бессилия. А когда выходила на пьедестал почета, на шее у меня был бинт с нашатырем. Чтобы я снова не потеряла сознание.

– Жук почему-то считает, что Уланов специально сделал это.

– Никогда не поверю. От падений и травм в фигурном катании не застрахован никто. Такая уж у нас работа.

II. ТЕПЕРЬ Я ЖИВУ «ЛЕДОВЫМ ДОМОМ»

Два года назад на конференцию в Лос-Анджелес приехала делегация бизнесменов и членов правительства Москвы. Роднину пригласили на ужин и долго расспрашивали о житье-бытье. Вспомнили и былые времена... А через два дня после той встречи в доме Ирины раздался звонок. И вскоре часть московских делегатов была уже в Лейк-Эрроухеде. Наверное, они запросто могли бы поехать в Лас-Вегас или куда-нибудь еще, но их заинтересовала жизнь нашей прославленной фигуристки. Ира успела лишь напоить гостей кофе и показать уникальный международный центр, в котором работала. На более детальный разговор времени, увы, не осталось. Гости спешили на самолет. Но главной темы все же коснулись.

Уже когда я выводила их на трассу, мне было сказано: «Ну, ничего сложного здесь нет. Мы тоже так строить умеем. Будешь в Москве, позвони. Хватит тебе в Америке сидеть». Мне было безумно приятно такое внимание, но я не поверила ни одному слову. Наверное, я настолько оторвалась от российской жизни, что подобный центр в Москве считала просто мифом. Тем не менее, прилетев через год домой, сделала несколько звонков. Меня ждали. А один высокопоставленный человек посоветовал не откладывая начинать пробивать кабинеты. Но пробивать-то особенно их и не пришлось. После звонка Ястржембского меня моментально принял Лужков, которого уже давно подготовили.

Мы с подругой, Оксаной Пушкиной, наверное, выглядели как две аферистки: влетели в кабинет мэра как угорелые – через несколько часов я должна была улетать в Америку, и Оксана сразу же – очень сумбурно – стала излагать идею строительства ледового центра в Москве. После того как она закончила, Лужков посмотрел на меня, не проронившую ни единого слова, и спросил: «А ты что скажешь?» «Я так разволновалась, Юрий Михайлович, что даже не знаю, с чего и начать», – отвечаю. А он так улыбается по-отечески и говорит: «Ну, давай чаек попьем». Вроде легче будет. Вообще этого человека не надо было ни уговаривать, ни убеждать. Он сказал лишь: «Будем строить», и я поняла: действительно – будут. После этого дело пошло.

В следующий мой приезд нам уже показали участок земли на Шлюзовой набережной площадью пятнадцать тысяч квадратных метров и приказ правительства Москвы о сооружении ледового центра. Еще через несколько месяцев был готов проект. Помню, мы пришли на его обсуждение, как две деловые женщины, обе в кожаных брюках. А нам вдруг преподнесли цветы. Мы расплылись в улыбке и сразу потеряли весь деловой настрой. На том заседании мне еще вручили роскошный ларец. «Для медалей», – пояснил Шанцев. Я была тронута до слез. И вообще было приятно, что все хлопоты и заботы о «Ледовом доме» взяли на себя мужчины. Шанцев настолько ответственно отнесся к делу, что объявил конкурс на право строительства этого уникального объекта.

– Вся основная работа ведется здесь, в Москве. Зная об этом, вам в Америке, наверное, не сидится?

– Еще как! Я просто горю этим делом и тоже хочу принимать в нем посильное участие. Часто звоню всем, кто связан с проектом, волнуюсь. Порой не сплю ночами – разница-то во времени большая. А люди они все занятые, попробуй застать! В результате утром просыпаю на работу. Бывает, что ради разговора с Москвой и вовсе откладываю уроки.

– Что собой будет представлять «Ледовый дом Ирины Родниной»?

– В идеале – семейный центр. Такие есть по всей Америке и Канаде. С катком, бассейном, теннисными кортами, залом для хореографии, магазинами, баром, рестораном, игровыми автоматами для детей... Пока отец, например, занимается теннисом, а ребенок плавает в бассейне, мама может подождать их в баре, пообщаться с другими женщинами, завести друзей. А может зайти в магазин. В нашем «Доме» будет продаваться одежда для уик-энда с торговой маркой «Роднина».

– Вам подготовили три проекта «Ледового дома». Какой из них утвердило правительство?

– К моей великой радости, самый лучший. Архитекторы проявили фантазию, и ледовое поле разместили над проезжей частью, как мост. Таким образом, лед будет выходить прямо к воде. Просто гениальное архитектурное решение. Еще там планируется телецентр, трибуны на несколько сот человек, то есть можно будет проводить какие-то небольшие мероприятия.

– И как скоро мечта станет реальностью?

– Строительство намечается начать осенью этого года. Ну а завершить – ориентировочно ко Дню города двухтысячного. Строить будет Матросов – начальник управления по реконструкции и развитию уникальных объектов Москвы. Именно он выиграл конкурс. Лучшего специалиста и не пожелаешь. Он все делает быстро.

– Одна из идей создания ледового центра – возрождение внимания к фигурному катанию. Ну а чем же там будет заниматься сама хозяйка?

– Конечно, хочется тренировать. Я очень люблю работать с детьми. Мне с ними интересней. Но все еще подкорректируется по ходу дела. Хватит ли мне на это сил? Организовать и поставить такую махину на ноги – и без того громадный труд. Уже сейчас надо беспокоиться о своем здоровье.

– Вы так и будете летать в Москву из Америки?

– Пока «Ледовый дом» строится, да. Там ведь учатся мои дети. Но поближе к завершению работ, конечно, перееду в Москву. Здесь живет мой отец, похоронена мама... Здесь мой дом. Пора в него возвращаться.

Автор:  Ирина МАСТЫКИНА