Легко ли быть дочкой Галича?

Исполнилось 35 лет со дня смерти Александра Галича. 12 лет стихи поэта не переиздаются в России. Видимо, Галич для любой власти остается диссидентом. О нем вспоминает дочь – актриса Алена Архангельская (Галич)

…Я никогда не верила в версию, что папа погиб от несчастного случая, потому что не разбирался в технике. Что значит не разбирался? У нас дома всегда была отличная радиоаппаратура, и папа с удовольствием ею занимался. Например, подключал внешнюю антенну к радиоле «Ригонда», по которой он слушал «Би-Би-Си» и «Голос Америки». Он вообще был настоящим мужчиной, который многое по дому делал сам.

Я общалась с людьми, которые были в разной степени осведомлены об обстоятельствах и причинах папиной гибели. События того дня нетрудно было восстановить. Папа пришел, проведя очередную передачу на «Свободе», принял ванну. Потом он включил телевизор… Позже говорили, что у него в руках якобы была телеантенна (так называемые усы), которая оставила сильные ожоги. Когда я спросила, какое в Париже напряжение, мне ответили, что 110 вольт.

Не нужно быть физиком, чтобы знать, что такое напряжение не может сразу убить, а тем более оставить ожоги на руках.
Чтобы прояснить этот вопрос, я обращалась к профессионалам. Разговаривала с профессором-криминалистом Александром Васильевичем Масловым. Он долго меня расспрашивал, так как собирал материалы о гибели отца и говорил, что напишет по этому поводу статью в журнал «Человек и закон». Он считал, что смерти от «несчастного случая» просто быть не могло. Потом он позвонил мне и сказал, что статью публиковать отказались, и такое случилось с ним впервые…

Я не раз рассказывала: во время очередной поездки в Париж с телевизионщиками мы попытались попросить у французов эпикриз, то есть сведения о том, что всё же послужило причиной смерти папы. Ответ был более чем странный. Нам сказали, что дело закрыто на 50 лет и никакого заключения врача о причинах смерти мы не получим.

А что касается версий того, почему произошло убийство (я называю случившееся именно так), то их несколько. Например, во время одного из вечеров в Центральном Доме литераторов в 2003 году мне прислали записку: «Если вы хотите знать о причинах смерти вашего отца, то позвоните мне». И был указан номер телефона. Через день я позвонила, и ко мне пришел человек. Мы с ним разговаривали вот здесь, на кухне. Он рассказал, что в конце семидесятых работал в одной из «заинтересованных организаций» и что, по его информации, в то время в Политбюро было два мнения. Одни считали, что нужно возвратить в СССР Александра Галича и Виктора Некрасова. Предложить им много денег, дать хорошие квартиры, но при условии покаяния. Другие сходились во мнении, что их надо просто «убрать». Ребята с НТВ нашли журналиста, который должен был передать предложение вернуться и Галичу, и Некрасову. Но он, как выяснилось, опоздал…

[gallery]

Как рассказывала папина вторая жена Ангелина, десять дней шло расследование. А потом ее вызвали на Радио Свобода и сказали: «Ангелина Николаевна, если вы хотите продолжить расследование, то ренту за Александра Аркадьевича мы вам платить не будем, а служебную квартиру отберем. Но если вы согласитесь с тем, что это несчастный случай, то мы будем считать это гибелью при исполнении служебных обязанностей. Вы получите двухкомнатную квартиру, хотя и не в таком хорошем районе, и вы ежегодно будете получать ренту…» И Ангелина подписала разрешение на похороны и прекращение расследования. Куда ей было деваться?

Не могу сказать сейчас, узнаем ли мы когда-нибудь правду о том, как и почему погиб мой отец, но то, что в этом деле многое вызывает сомнение и что часть документов скрывается официальными инстанциями, достаточно ясно…

Папина могила на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа ухожена, аренда была оплачена российским государством до конца века, но сейчас уже наступил новый век, и существование не только папиной, но и других могил, в том числе великих русских писателей, поэтов, музыкантов, под угрозой.

Мне кажется, Галич – самый актуальный поэт сегодня. 12 лет его не печатают, а его песни исчезли из эфиров радио и ТВ. Он снова перешел в разряд «неудобных». Но не забытых. На недавнем фестивале его памяти в Сергиевом Посаде зрительный зал (я сама это слышала) скандировал: «Верните нам Галича!»

Детство на фоне Сталина

Многие члены нашей семьи в сталинские годы были репрессированы. Был арестован брат папы Виктор. Мой двоюродный дед Лев Самойлович Гинзбург был известным пушкинистом, но, несмотря на это, его сына-студента арестовали. Деда со стороны мамы, Дмитрия Степановича Архангельского, типографщика высокой печати, репрессировали после смерти Кирова в 1934 году. А моя бабушка Елена Голикова (Архангельская) работала в Наркомате просвещения Краснодарского края. Ее тоже арестовали в 1937 году, но, когда везли из какой-то станицы, она тяжело заболела. Отвезли в больницу в Краснодаре, но спасти не смогли. Тогда арестовали врача, который не сумел ее вылечить

Маму, как «члена семьи изменников родины», тоже должны были арестовать, но случилось настоящее чудо. В комнате, которую опечатали после смерти бабушки, осталась единственная ценность – швейная машинка подольского завода. И мама решила пойти в НКВД и попросить, чтобы ей вернули эту машинку. Встретил ее там, как она вспоминала, какой-то очень веселый дядька. Он дал ей записку и сказал: «Иди в другой кабинет». А когда она, счастливая, бежала по коридору, ее остановил другой сотрудник, человек с абсолютно серым лицом и белыми глазами. «Ты куда летишь?» – спросил он. Мама назвала номер кабинета и протянула ему записку. Он прочитал, порвал и сказал: «Немедленно на поезд! И как можно дальше!»
Понятно, почему мои родные встретили известие о смерти Сталина без рыданий. Скорее с ожиданием каких-то изменений в лучшую сторону. Я тогда училась во втором классе московской школы №135, а о смерти Сталина услышала по радио. Потом ко мне пришли из школы (учились мы во вторую смену) и сказали, чтобы я прочитала в актовом зале стихи, посвященные Сталину. И тут у меня возникли сомнения: если читать стихи, то нужно надевать белый фартук, но ведь человек умер, значит, надо быть в черном. Я спросила свою няню Агашу, и она, мудрая женщина, посоветовала: «А ты вообще без фартука иди». Вот так я и пошла без фартука, читать стихи «О Сталине нашем, родном и любимом»…

Когда папа узнал от меня об этом, он долго хохотал, а потом сказал: «Запомни, это твой первый в жизни компромисс!» Потом, через несколько месяцев, он показал мне подписанные ему фотографии Мейерхольда, Михоэлса и Таирова, с которыми он дружил. «Запомни этих людей, – сказал он, – это великие режиссеры и великие люди! Когда-нибудь все узнают об этом, но ты должна знать это сейчас». А когда я спросила, куда они делись, он ответил: «Считай, что их всех расстреляли…»

Мое знакомство с литературой тоже было «организовано» папой. Папа считал, что маленького человека надо воспитывать на хорошей литературе. Сначала всё мне давалось нелегко, детский ум (а читать я начала с пяти лет) не всегда всё воспринимал адекватно, но после «Оливера Твиста» дело пошло хорошо.
Я – папина дочка. Когда мне было полтора года, мама уехала из Москвы в Иркутский драматический театр, а папа стал «отцом-одиночкой». С ним я и росла.
После развода родителей я жила с мамой. С папой я несколько лет общалась отдельно, они с мамой после развода не встречались. А в десятом классе собрала учебники, надела плащ и ушла к папе, сказав маме, что не вернусь. Папа впервые за долгие годы позвонил маме и сказал: «Не волнуйся, Валя, она будет у меня». Она ответила: «Ну и замечательно!» – у нее назревали гастроли.

Вы спрашиваете, чему меня научил папа? Прежде всего доброте, бескомпромиссности, что мне в жизни очень мешало, а также бережному отношению к людям. Он был человек очень деликатный.

Папа никогда не повышал на меня голоса. Это тоже перешло ко мне. Я вообще орала в жизни только один раз, когда меня ударил сын.

По-родственному

После того как папу исключили из всех творческих союзов, «компетентные организации» стали играть в моей жизни вполне определенную роль. Я начинала работать у Юрия Александровича Завадского. Проработала год, и тут папу исключили из Союза писателей. Договор со мной немедленно прервали… В тот момент меня просто вызвал директор и сказал: «Вы нам подходите, но существует такое положение…»

Я довольно легко нашла себе работу в театре. «Театральный ребенок» все-таки… Мама – актриса, папа – драматург, отчим – известный актер… Так что пошла я во Всесоюзное театральное общество. Там мне сказали: «Да ради Бога!» Позвонили и предложили на выбор несколько театров. Я выбрала Ярославль. Там я проработала несколько лет, а потом произошло любопытное событие. Меня вызвал директор театра и говорит: «Алена Александровна, мы решили улучшить вам жилищные условия, переселить из общежития в квартиру в центр города, квартира у вас будет замечательная, большая… Но нужно будет вам выписаться из Москвы».

Когда я рассказала об этом маме, она сказала: «Все что угодно, но только не выписываться из Москвы. Это очень легко сделать, а вот обратно вернуться практически невозможно!» Снова отправилась в ВТО. А мне там говорят: «Алена, а у нас тут распоряжение о том, что тебе запрещается работать в РСФСР, за исключением театров союзных и автономных республик». Чье именно распоряжение, мне не сказали…

Система продолжала работать: гайки закручивались всё крепче. Когда я в очередной раз пришла в ВТО, мне сказали, что служить можно только в одном из республиканских русских театров, причем чем дальше от Москвы, тем лучше. Мне тогда предложили следующий вариант: «Тут есть очень хороший режиссер из Питера, он, правда, тоже сделал «что-то не то», и его отправляют в Киргизию». Так я оказалась в городе Фрунзе. Потом я работала в Орджоникидзе, в Казани, где меня в принципе никто не трогал, а из Казани  вернулась в Москву – рожать. Меня, конечно, звали обратно в Казань, но опять же с условием: даем хорошую квартиру, если выписываетесь из Москвы

С мужем мы разошлись, когда сыну Паше было около двух лет, вот тогда и наступили трудные времена: денег не было, приходилось что-то продавать, на работу в качестве актрисы меня никуда взять не могли. И тогда оказалось, что помощь снова пришла от ВТО. Мне дали квартиру, маленькую, но свою, и устроили на работу в Дом актера. Когда туда пришла Маргарита Александровна Эскина, начались перемены. Парадокс советского общества! Я, дочь диссидента, стала работать заведующей политсектором!

Мы устраивали там замечательные мероприятия. Первыми провели вечера, посвященные Троцкому, Бухарину, Косареву, первыми пригласили Ельцина, первыми в СССР показали фильм «Геноцид».

В ВТО я проработала пять лет, а позже занялась преподавательской работой в Московском государственном институте культуры. Потом вышли первые диски папы, и я стала получать какие-то деньги. На первый гонорар купила сыну компьютер. А в 1998 году из нашего института стали уходить лучшие педагоги, уходили в коммерческие учебные заведения, где платили больше. Ушла и я, правда, не из-за денег и не из-за того, что мне не нравилась работа. Просто программу обучения «кастрировали» настолько, что стыдно было преподавать…

Вера

Меня крестили раньше, чем папу. Любимая моя нянька Агаша отвела меня в церковь и крестила. Случилось это, когда мне было два с половиной года. Я помню, что мы шли, по детским меркам, конечно, далеко-далеко, в Гнездниковский переулок, где была действующая церковь.
После крещения я была в таком восторге, что тут же всем рассказала; про церковь, про то, как голову макали, как цепочку надели (про крестик я почему-то промолчала). И еще, что дядя пел о хлебе. Бабушка спрашивает Агашу: «Ты что, ее крестила, что ли?» А та встала руки в боки и говорит: «А что я, по-вашему, с нехристью сидеть должна?»

Папин путь к Богу был дольше моего: он крестился в 1973 году – за год до того, как навсегда уехал из СССР. Мама у меня, скорее всего, была крещеная, а он, родившись в 1918 году, точно не крестился. Но с мамой во времена их романа они были одной веры – комсомольской. История с папиным крещением была такой. После войны приехала Голда Меир, и очень многие евреи стали отправляться в Израиль. Мама спросила отца: «А может быть, нам тоже как комсомольцам поехать туда?» Он ответил ей: «Я – человек русской культуры (мама-то была чистокровно русская), и, понимаешь ли, в Израиле надо принимать иудейскую веру, а для меня ближе православие». Вот этот разговор мне мама передала дословно. Поэтому для меня не было странным и удивительным, что папа принял веру.

Папа считал, что если ты во что-то веришь, то нужно досконально изучить это, нужно знать Библию и все православные традиции. Душа его к этому тянулась, но до какого-то времени он не считал, что готов принять православную веру. Он еще не знал, что будет изгнан с родины. И крестился здесь, в России. Интересно, что крестил его отец Александр Мень (его сын, Миша Мень, кстати, через много лет учился в Московском государственном институте культуры, где я преподавала).

Я думаю, что именно вера помогла папе выдержать все те испытания, которые выпали на его долю…

От любви до ненависти и обратно

Конечно, у папы в жизни и творчестве были разные периоды. В течение 15–20 лет его пьесы регулярно ставились в лучших театрах, по сценариям снимались фильмы, он был членом нескольких творческих союзов, что в советские времена давало определенные привилегии. Да и власти относились к нему вполне лояльно, в том числе и в те времена, когда он уже писал песни.

Он почувствовал, что его творческие способности начинают принудительно ограничивать, когда в 1956 году была запрещена его пьеса «Матросская тишина».

Он довольно подробно описывал это в своей книге «Генеральная репетиция». Там есть слова Ильи Эренбурга: «Наступила «оттепель», и снова мы, как бараны, ринулись на зеленую травку, которая оказалась вонючей топью». Я очень люблю цитировать эти слова, которые мне сильно напоминают нынешнее время. Мы тоже поверили и тоже оказались по уши в дерьме…

Несмотря на то что и пьесы запрещали, и о песнях пошли разные разговоры, в том числе и «наверху», «оргвыводов» в отношении папы долго не делалось. Наоборот, его даже поощряли. Папа получил однажды грамоту следующего содержания: «Товарищу Галичу Александру Аркадиевичу за сценарий фильма «Государственный преступник». Председатель КГБ при Совете Министров СССР В. Семичастный»

По иронии судьбы через 10 лет, в 1974 году, тот же КГБ выгонял папу из СССР. Хотя на фильмы у него была легкая рука, он говорил, что нашел себя в песнях. Песни были разные, иногда простые, иногда шутливые… Даже в энциклопедии, изданной до его изгнания из СССР, он фигурирует как автор «популярных молодежных песен». Первой из острых песен была «Леночка», написанная им в поезде Москва – Ленинград, когда он ехал в гости к своему другу Юрию Герману.

В отличие от «квартирников», которые делали рок-музыканты в семидесятые – восьмидесятые годы, папины выступления назывались «домашники». В основном папа выступал по «академическим» квартирам. Он дружил с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, с Ландау, с Капицей, Владимиром Лебедевым, с академиком Гинзбургом.

А когда папу исключили из всех творческих союзов, жена академика Лебедева создала своего рода «Фонд помощи исключенным». И каждый месяц академики в четыре адреса посылали деньги: папе, Дудинцеву, Солженицыну и Войновичу. По тем временам это был очень смелый поступок, поскольку само по себе исключение из творческих союзов было практически запретом на профессию, на занятие определенным видом деятельности. Это было своего рода наказанием и оставляло творческих людей без средств к существованию. А «фонд» частично подрывал эту «государственную политику».

Папа был человек удивительный. Он до последнего считал, что высылки из страны не произойдет. Даже я понимала, что он ходит «на грани», и говорила ему это. Почему он отправился в Норвегию? В Норвегии он был в 1956 году с первым визитом в составе делегации писателей. Они попали в музей Грига. И после того как экскурсовод провел экскурсию, вышел папа и сказал: «А можно мне кое-что дополнить?» И дополнил так, что все просто обалдели, а экскурсовод спросил его: «Вы что, специалист по Григу?» Папа скромно ответил: «Нет, я просто много читаю». Мало того, когда норвежцы узнали, что папа – последний ученик Станиславского, они пригласили его прочитать несколько лекций. Когда в Норвегии узнали о папином исключении, ему стали приходить приглашения работать в этой стране. Он с этими бумагами ходил в ОВИР, но ему отказывали – «запрет на профессию» предусматривал невозможность заработка и за рубежом.

В один из дней ему сказали: «Ни в какую Норвегию вы не поедете работать. Вот вам израильская виза, срок выезда – четыре дня. Вам возвращается взнос за кооперативную квартиру. А иначе едете на Север». Все было просто и буднично. Cообщили также, что ехать папа с женой будет через Вену, а оттуда – куда угодно. Так и произошло, он получил норвежский паспорт беженца, с которым потом жил и умер. Сначала отправился в Норвегию, немного поработал там, затем переехал в Мюнхен, где ему предложили постоянную работу на Радио Свобода. Вел там передачу «У микрофона Александр Галич», иногда пел. А затем их вместе с Виктором Некрасовым (с ним они дружили с шестнадцати лет) отправили работать в Париж.

Я больше одиннадцати лет не могла получить от советских «компетентных органов» справку о смерти отца. Вот она, эта справка… Мне ее выдали лишь в 1988 году к 70-летию отца. Тогда стали выходить его книги, издаваться пластинки, о папе снимали фильмы. Именно в тот момент я поверила, что в нашей стране наконец-то что-то изменится, что все идет по спирали от ненависти к любви. Вполне возможно, я поверила в это зря…

ДОСЬЕ

Александр Аркадьевич Галич (Гинзбург) – драматург, писатель, киносценарист, бард, родился 19 октября 1918 года в Екатеринославе. Первое стихотворение опубликовал в 14 лет. После девятого класса поступил в Литинститут имени А.М. Горького и в Оперно-драматическую студию К.С. Станиславского. Из-за врожденного порока сердца не воевал, но выезжал с театральными бригадами на фронт. В Ташкенте он женился на актрисе Валентине Архангельской, где в 1943 году у них родилась дочь Алена Архангельская-Галич. После войны продолжал работать в театрах, написал несколько известных пьес («Вас вызывает Таймыр»), киносценариев («Верные друзья», «Бегущая по волнам»). В 1960-е песни Галича получили широкое распространение среди творческой и научной интеллигенции. Именно с этого момента у Галича возникают проблемы с властью. Его исключают из всех творческих союзов, его имя вымарывается из титров фильмов и театральных программок.

В 1974 году вместе со второй женой Ангелиной Шекрот (Прохоровой) его высылают из СССР. Он работает в Норвегии, затем в Мюнхене и Париже на Радио Свобода. 15 декабря 1977 года погибает (официальная причина – несчастный случай) в своей парижской квартире.

Алена (Александра) Александровна Архангельская-Галич. На ее счету сотни театральных ролей и несколько ролей в кино. С начала 1970-х, в связи с исключением отца из творческих союзов, Алене Архангельской-Галич было запрещено работать в московских театрах, а потом и в театрах крупных городов России. Ей пришлось переезжать с места на место: Ярославль, Фрунзе, Орджоникидзе, Казань… В перестроечные времена работала в Доме актера ВТО, затем преподавала в Московском государственном институте культуры. Заслуженная артистка России.