Летучий подьячий

В фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублев» есть такой эпизод: русский мужичок, наполнив горячим дымом большой мешок, поднимается ввысь. «Лечу-у!» – кричит он. Но земля стремительно приближается, крик восторга сменяется воплем ужаса и… Затемнение.

Отчего люди не птицы?

Этот эпизод основан на легендарном событии, которое долгие годы считалось историческим фактом. В 1901 году впервые была опубликована рукопись «О воздушном летании на Руси с 906 лета по Р. Х.». В ней содержалась такая запись: «1731 год. В Рязани при воеводе подъячий нерехтец Крякутной фурвин сделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, и после ударила его о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив, его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели закопать живого в землю, или сжечь. Из записок Боголепова». (С.М.Боголепов – рязанский полицмейстер во второй половине XVIII века, а слово «фурвин» переводили как «большой мешок». – С.М.) Иными словами, подьячий, мелкий чиновник, совершил полет на тепловом аэростате, опередив французов братьев Монгольфье на пятьдесят лет.

В нерехтских былях и небылицах короткая запись из старинной рукописи разворачивается в эпическое сказание. Жил в городе Нерехте чудак-человек. Засмотрится, бывало, в небо и обо всем на свете позабудет. А ходил он в заплатанной одежонке, из лаптей лыко торчало. Cмеялись над ним, но больше жалели – на Руси чудаков любят.

Птиц он очень любил, все их повадки знал, умел свистеть по-птичьи. Звали его, бывало, на охоту: «Пойдем уток стрелять!» Он отказывался: «Нет, братцы, я птиц убивать не буду, грех это. Птица, она совершенней человека, маленько до ангела не дотянулась». «Ладно, будешь тогда селезнем крякать, уток из камышей выманивать».

Придут они на речку Нерехту, на запруду, охотники оружие наизготовку держат, а чудак наш в камышах крякает. Только не селезнем-щеголем, а уточкой-серошейкой: «Сидите смирно, детушки, охотники близко!» Охотники ждут-пождут, да уйдут ни с чем. А мужичка того прозвали Крякутным за его усердное кряканье. Настоящее имя забылось, а прозвище запомнилось.

Хотелось Крякутному на мир посмотреть. Рассказал ему как-то один купец-рязанец: «У нас в Рязани – грибы с глазами, их едят – они глядят!» «Забавный какой город, – решил Крякутной, – надо пойти посмотреть». Грибов с глазами, правда, не видал, зато работу себе нашел. Взяли его подьячим в приказ, то есть писцом в городскую управу.

Вот раз зимой, рано утром, поспешал Крякутной на службу. Мороз стоял знатный, во всех домах печи растопили, дымки из труб столбами в небо поднимались. Посмотрел Крякутной на клубы дыма и встал как вкопанный. В эту минуту все в одно сошлось – отчего дым из трубы вверх идет и почему искры от костра ввысь летят… Не пошел он в приказ, а явился к начальству за расчетом. На полученные деньги накупил он ткани-парусины, крепких ниток и сел за шитье. Долго шил, до самой весны.

А когда снег растаял, затащил Крякутной на крышу своей избушки огромный мешок. Надел горловину мешка на печную трубу и начал мешок дымом наполнять. Народ собрался: «Пошто дым в мешок собирает?»

Наконец, мешок будто ожил – бока его округлились, шар стал тянуться вверх. Крякутной плотно завязал горловину веревкой, смастерил петлю, сел в нее – и отпустил шар на волю. «Лечу, братцы, лечу-у!» – заголосил подъячий. Толпа внизу ахнула. Одни крестились, другие бранились: непорядок это, человеку летать не положено.

Тут поднялся ветер и понес шар прямо на колокольню. В это время на звонницу поднялся пономарь. Как многие звонари, он был глух, как тетерев, оттого и не слышал ничего. Вдруг видит – человек в воздухе висит. «Ты откуда?» – не нашел он ничего лучшего как спросить. «Оттуда!» – не нашел ничего лучшего как ответить Крякутной. И тут начал падать. Пономарь бросил ему веревку от языка колокольного, Крякутной уцепился за нее и повис снаружи, под перилами звонницы, а колокол ударил так звучно, как разве только на Пасху звонил…

С тех пор житья не стало Крякутному. По вечерам в его окна летели камни, доброхоты советовали убираться из города, обещались избушку его спалить. Однажды Крякутной собрал пожитки и сам запалил свою избушку с четырех углов, словно сжигал всю прошлую жизнь. Когда пламя занялось, он уже шагал по московской дороге. С тех пор след его надолго затерялся

…Прошло немало лет. Однажды появился в городе Нерехте странник с котомкой за плечами и с посохом в руке. Никто его не узнавал, но он шел по городу уверенно, словно бывал здесь когда-то. В одной улочке он остановился перед заколоченным домиком. Потом на кладбище поплакал над чьей-то могилкой. К вечеру постучался в ворота одного монастыря. Так появился в Нерехте еще один монах. Он часто поднимался на колокольню и подолгу смотрел ввысь. Когда он звонил в колокола, горожане останавливались, заслушавшись, иные говорили: «Ах ты, Господи, точно крылья за спиной вырастают!..» Если есть у человека душа, есть и крылья, а они всегда в небо тянут.

Фальсификатор не корысти ради

Началась же история про Крякутного почти двести лет назад. После победы над Наполеоном и «двунадесятью языцами» Россия окончательно осознала себя великой державой и почти одновременно обрела, наконец, свою историю: в 1816 году вышли первые тома «Истории государства Российского» Н.М.Карамзина. Уже не античные сюжеты, не фантазии в духе «шотландского чародея» Вальтера Скотта, а эпизоды отечественной истории сразу оказались главными темами русской литературы, живописи, музыкального и театрального искусства. Просвещенное дворянство стремилось заполучить в свои библиотеки древнерусские рукописи и старинные книги. Разумеется, серьезные собиратели древностей в России начали свою деятельность гораздо раньше. Так, А.И.Мусин-Пушкин, открывший нам «Слово о полку Игореве», собирал библиотеку рукописей с 1755 года. Но именно после Отечественной войны и публикации «Истории» Карамзина собирательство стало для многих проявлением патриотизма или же просто модой.

Так или иначе, но в России, говоря современным языком, сформировался рынок отечественного антиквариата. Спрос на древности был велик, но предложение бедновато. Древнерусских рукописей сохранилось мало. Деревянная Русь часто горела, в огне гибли целые библиотеки и хранилища. Да и камень не всегда хранил бумагу и пергаменты – в московском пожаре двенадцатого года погиб единственный список уже упомянутой рукописи «Слова о полку Игореве».

Естественно, появились и умельцы-фальсификаторы, поставлявшие на рынок поддельные манускрипты. В то время научные методы анализа источников практически отсутствовали, и для мошенников открывалось поистине необъятное «поле чудес в Стране Дураков». Обладателями подделок стали не только неофиты, но и такие опытные собиратели, как тот же Мусин-Пушкин или историк А.Малиновский.

Но был среди «антикварваров» один довольно странный фальсификатор – историк-любитель Александр Иванович Сулакадзев. Он вел свой род от грузинских князей Сулакидзе. Со временем потомки обрусели и превратились в Сулакадзевых. Отец Александра Ивановича проходил по статской службе в Санкт-Петербурге, затем занимал должность губернского архитектора в Рязани и вышел в отставку титулярным советником. Там, в Рязани, он женился на дочке местного полицмейстера С.М.Боголепова. (По давней привычке полицмейстеров в провинции частенько называли воеводами.) От этого брака и появился на свет Александр Иванович Сулакадзев. Случилось это в 1771 году в сельце Пехлеце Рижской округи Рязанской губернии.

Сам А.И.Сулакадзев служил одно время в гвардии, потом женился и вышел в отставку, обосновавшись в Санкт-Петербурге. С тех пор он посвящал свои досуги занятиям умственным. Александр Иванович не получил систематического образования, но был начитан во всех областях знаний, пылкое воображение и увлекающийся характер сами вели его по жизни. Он пробовал писать «пиесы», интересовался путешествиями, воздухоплаванием и вообще наукой и техникой. Но одновременно был поклонником графа Калиостро и мистики вообще. Современник писал: «В Петербурге было одно не очень благородное общество, члены которого, пользуясь общею тогда склонностью к чудесному и таинственному, сами составляли под именем белой магии различные сочинения, выдумывали очистительные обряды, способы вызывать духов, писали аптекарские рецепты курений и т.п. Одним из главных тут был некто Сулакадзи, у которого бывали собрания, и в доме его висел на потолке большой крокодил».

Да, уже сама обстановка дома Сулакадзева завораживала посетителей. А к нему в гости являлись коллекционеры, поэты и писатели. Александр Иванович был страстным собирателем и со временем составил обширную коллекцию. Однако, наряду с подлинными рукописями, книгами и предметами, он показывал гостям довольно сомнительные «экспонаты» – например, уродливую палку, которую он выдавал за посох Ивана Грозного, или камень, на котором будто бы отдыхал Дмитрий Донской после Куликовской битвы. С особой гордостью демонстрировал древнюю рукопись «Ответы новгородских жрецов», написанную рунами (руническая письменность использовалась на Руси еще до освоения кириллицы, а на севере и после ее введения). Если же кто-либо из опытных собирателей замечал, что на такие «открытия» требуются исторические доказательства, Сулакадзев с обидою восклицал: «Помилуйте, я честный человек и не стану вас обманывать!

Конечно, он обманывал, но не ради наживы, как другие фальсификаторы. Как говорится, ничего личного. Он фантазировал на темы событий русской истории и воплощал свои фантазии в поддельных документах. Это был Мюнхгаузен от Истории Российской.

Чаще всего Сулакадзев лишь слегка подправлял подлинники. Изменит, бывало, дату – и вот уже государство Российское становится древнее на пару столетий. Впрочем, иногда Александр Иванович изготавливал фальшивки «на злобу дня». Например, в 1819 году он издал труд «Опыт древней и новой летописи Валаамского монастыря» как раз перед паломничеством императора Александра I на Валаам. В эту книгу Сулакадзев включил выдержки из несуществующих летописей, будто бы имеющихся в его коллекции. В них, в частности, утверждалось, что сам апостол Андрей посетил Валаам, а потом почему-то заехал в место, где позднее возникло село Грузино. Почему именно туда отправил Сулакадзев апостола? Потому что Грузино – имение графа Аракчеева, царского любимца.

Одним из произведений Сулакадзева стала рукопись «О воздушном летании на Руси с 906 лета по Р. Х.». Надо сказать, что он всегда старался опереться хоть на малую толику правды. Так и в эту рукопись он включил немало летописных свидетельств о попытках россиян подняться в небо. Сами русские летописи часто описывали события явно легендарного свойства. В «Повести временных лет» действительно говорится о том, как князь Олег под стенами Царьграда велел поставить ладьи на колеса, и они, развернув паруса, понеслись посуху к городу. Другая летопись дополняет рассказ: Олег, «сотвориша кони и люди бумажны вооружены и позлащены, и пусти по воздуху на град», чем окончательно поверг греков в ужас. Достоверным считается и сообщение о том, что при Иване Грозном «смерд Никитка» совершил полет в присутствии царя и стечении народа. Видимо, полет был удачным, потому что летчику отрубили голову «за дружество с нечистой силой».

Между прочим, сообщению о полете нерехтца Крякутного предшествует такая запись: «1724 года в селе Пехлеце Рязанской провинции: приказчик Перемышлева фабрики Островков вздумал летать по воздуху. Сделал крылья из бычачьих пузырей, но не полетел… – Из записок Боголепова». А сразу после рассказа о Крякутном – еще один опыт воздухоплавания: «1745 года из Москвы шел какой-то Карачевец и делал змеи бумажные на шестинах, и прикрепил к петле. Под него сделал седалку и поднялся, но его стало кружить, и он упал, ушиб ногу и более не поднимался. – Из записок Боголепова». То есть речь в рукописи идет не столько о триумфах отечественных Икаров, сколько о тернистом пути в небо.

Итак, источником многих эпизодов послужили сообщения деда Сулакадзева по материнской линии, который, по словам внука, оставил «записки своей жизни, кои весьма драгоценны, о царствованиях и происшествиях». Что ж, С.М.Боголепов жил при трех императрицах и двух императорах, а происшествий он по роду своей службы повидал предостаточно.

Надо добавить, что рукопись Сулакадзева «О летаниях…» была присоединена к другой его работе, схожей по характеру и приведенным сведениям, – «Хождения или путешествия россиян в разные страны света».

В 1832 году великий мистификатор приказал всем долго жить. Вдова пыталась продать его собрание за неслыханную цену – 25 тысяч рублей! Кое-что все-таки разошлось по частным коллекциям, но большая часть собрания пропала, рассеялась по белу свету. Полвека спустя книготорговец Шляпкин распродавал за бесценок подлинные раритеты вперемешку с фальшивками. «Произведения» Сулакадзева всплывают до сих пор и заставляют ученых ломать копья в спорах. Считают, что и знаменитые деревянные дощечки с руническими письменами – «Велесова книга» – его творение.

Второе рождение подьячего

Сулакадзев создал Крякутного, а прославил его в начале XX века Александр Алексеевич Родных. Он был талантливым математиком, двадцати трех лет от роду написал книгу «Признаки делимости на первые сто чисел». После окончания университета работал в ведущих страховых компаниях «Россия» и «Саламандра». Неожиданно для всех Родных оставил прежние занятия, погрузился в мир книг, начал изучать историю науки. Он открыл для себя богатейшее собрание библиофила Я.Ф.Берзина-Ширяева, в котором хранилась и часть коллекции Сулакадзева. Возможно, под влиянием этого фантазера А.А.Родных сочинил фантастический роман «Самокатная подземная железная дорога между Санкт-Петербургом и Москвой»

В это время первые авиаторы России осваивали французские аэропланы, затем опробовали и отечественные машины. Родных близко сошелся с пилотами, был принят в их компании как свой «летун», как тогда говорили. Часто бывал он в доме одного из первых военных летчиков, начальника Учебного воздухоплавательного парка генерала А.М.Кованько, пользовался его богатейшей библиотекой. Родных начал писать статьи об истории воздухоплавания, они публиковались в новых журналах «Воздухоплаватель», «Библиотека воздухоплавания» и «Летун» (последний издавал сам А.А.Родных, но вышел всего один номер) и в популярных массовых изданиях «Нива», «Россия», «Природы и люди».

А.А.Родных планировал написать фундаментальный труд по истории воздухоплавания в России в шести томах, но осуществил только часть своего замысла, издав «Иллюстрированную историю воздухоплавания и летания в России» в двух книгах. Она открывалась уже упомянутым походом князя Олега на Царьград и завершалась 1812 годом. Впоследствии Родных написал сенсационное исследование «Тайная подготовка к уничтожению армии Наполеона в двенадцатом году при помощи воздухоплавания», книга была издана в Санкт-Петербурге в 1912 году.

Сообщение о полете Крякутного А.А.Родных опубликовал впервые в журнале «Россия» в 1901 году и затем неоднократно помещал его в своих статьях и книгах. История эта приобрела известность, даже в Мюнхенском музее науки и техники на одном из стендов в 1910 году появилась страница из русского журнала со статьей и иллюстрацией об этом первом аэронавте.

А.А.Родных умер в декабре 1941 года в блокадном Ленинграде. Была утрачена и часть его библиотеки. Однако рукопись Сулакадзева «О летании…» сохранилась, и в 1951 была передана в Рукописный отдел Библиотеки Академии наук СССР. Имя Крякутного прогремело с новой силой. На то было несколько причин.

В конце 1940-х годов в СССР развернулась беспощадная кампания по борьбе с «низкопоклонством перед иностранщиной» и «безродным космополитизмом», жертвами которой стали не только отдельные ученые и деятели литературы и искусства, но и целые направления науки: например, генетика и кибернетика надолго оказались под запретом. Оборотной стороной этой массовой истерии стал поиск отечественных ученых-самородков и российских приоритетов в науке и технике. Их восхваление сопровождалось обличением «российских реакционеров и крепостников». Известный историк науки В.В.Данилевский с трибуны общего собрания академии заявлял: «Это они довели до преждевременной смерти величайшего техника XVIII века И.И.Ползунова. Это они отправили на виселицу изобретателя звездного реактивного корабля Н.И.Кибальчича. Это они довели до преждевременной кончины изобретателя радио А.С.Попова». Без комментариев. Как говорится, «Остапа понесло». Но, если правду сказать, в России всегда жилось несладко незаурядным людям. Как Пушкин говорил: «Догадал меня черт родиться в России с душой и талантом!» Но советская власть обходилась с неугодными людьми науки и культуры просто жестоко. И при чем тут «развенчание научных лжезвезд замшелого запада»? Но таковы были правила абсурдной игры, можно было или следовать им, или сушить сухари.

Вторая причина нового взлета Крякутного состояла в том, что готовился к изданию фундаментальный сборник документов «Воздухоплавание и авиация в России до 1917 года», где сообщение о полете Крякутного занимало видное место. Во втором издании Большой Советской Энциклопедии (начало выходить с 1950 года) была помещена статья о Крякутном, а более авторитетного издания, чем БСЭ, тогда в СССР не существовало. В честь 225-летия этого события выпустили памятную почтовую марку, а в городском парке Нерехты установили памятную стелу. Выход и книги, и марки планировались на 1956 год. Уже и Сталина не было, и слово «космополитизм» не звучало как приговор по политической статье. Но поднявшаяся в конце 40-х годов волна все еще вздымала на гребне наших самородков и погребала под собою «замшелых западников».

Шарик сдулся

И тут грянул гром: при более тщательном анализе документа, в нем были обнаружены исправления. Вместо слов «нерехтец Крякутной фурвин» первоначально было написано «немец крещеной Фурцель». (Кстати, филологи всегда недоумевали по поводу слова «фурвин» – не знали такого.) Тут припомнились все сомнительные обстоятельства: и подмоченная репутация Сулакадзева, и то, что сами записки Боголепова нигде не обнаружились и никем, кроме внука, не упомянуты. И теперь ученые мужи, подобно чиновникам в финале «Ревизора», недоумевали: «Точно туман какой-то ошеломил, черт попутал!» Скандал! Шарик лопнул, миф о Крякутном сдулся.

Но не сразу. Конечно, энциклопедию и марку обратно не засунешь, а вот в текст книги еще можно было внести коррективы. Но патриотизм составителей сборника победил, они не отказались вовсе от эпизода с Крякутным, однако нашли изящный выход. В примечании к этой сомнительной публикации был помещен такой комментарий: «В записи за 1731 г., рассказывающей о подъеме рязанского воздухоплавателя, имеются некоторые исправления, затрудняющие прочтение части текста, относящейся к лицу, совершившему подъем». Комментарий в лучших традициях Сулакадзева – здесь и правда, и очевидное лукавство

Через два года в научной печати появилась, наконец, статья об этой подделке. Но кто ее читал, кроме специалистов? И подьячий Крякутной продолжал регулярно появляться на страницах журналов и газет, в детских популярных книжках, даже в научно-технических изданиях. У памятника в Нерехте детишек по-прежнему принимали в пионеры.

Девятый вал разоблачений накатил на подьячего уже в послесоветское время. Этот случай теперь казался авторам забавным, об этом писали много и охотно. Как ни странно, здесь тоже была своего рода кампанейщина: говорить об отечественных приоритетах стало почти стыдно. От такого отношения пострадал не только Крякутной. Имя изобретателя Кулибина сейчас произносят с иронией, вроде Самоделкина. Не повезло и выдающемуся селекционеру Мичурину, про него и анекдоты есть, и поминают его в каждом дачном поселке с неизменной ухмылкой: «Ну, прям Мичурин!»

Досталось и изобретателю первого велосипеда Артамонову, сначала не ему самому, а его знаменитому «самокату». Но, как говорил д’Артаньян: «Кто оскорбляет коня, тот оскорбляет и всадника!» Напомним, что, согласно прежним публикациям в самых авторитетных изданиях, включая и энциклопедии, «холоп Ефимка, сын Артамонов, розгами бит за то, что в день Ильи Пророка года 1800 ездил на диковинном самокате» по Екатеринбургу и пугал встречных лошадей, кои «на дыбы становились, на заборы кидались и увечья пешеходам чинили немалые». Зато потом мастер на своем самокате-«бегуне» проехал от Урала до столицы на коронацию государя Александра I и вернулся обратно вольным человеком с пятьюдесятью рублями наградных.

Так вот, было установлено, что артамоновский велосипед, выставлявшийся в Нижнетагильском музее-заповеднике горнозаводского дела аж с 1922 года, – подделка, очень напоминающая по конструкции велосипед-«бегун» англичанина Драйза 1880 года. Подделку убрали с глаз долой в хранилище. А тем временем взялись за самого изобретателя, и выяснилось, что достоверных биографических данных о нем практически нет… И тут повторилась история типа «не Крякутной, так Фурцель»: нашлись документальные сведения о племяннике Артамонова – Артамоне Елизаровиче Кузнецове, который и создал первый уральский велосипед в указанное время. Тогда же он изготовил какие-то необыкновенные «музыкальные дрожки» в подарок императору и получил за это вольную для всей семьи. То есть добрая слава молодого Артамона Кузнецова (было ему всего-то 22 года) каким-то образом досталась дяде, Ефиму Артамонову. Но миф уже создан, и новый герой вряд ли вытеснит старого из народной памяти. Это человеческая жизнь быстротечна, а мифы живут в веках.

Жив курилка!

Не будем слишком строги к Александру Ивановичу Сулакадзеву. Его шалости сродни литературным мистификациям. Если его и судить, то не по уголовному кодексу. Ну, допустим, не было Крякутного, а был русский немец Фурцель, да к тому же крещеный. Тоже неплохо! Зачем было исправлять подлинный текст (если он подлинный), не очень понятно. Разве что для усиления национально-патриотического пафоса? Хотя Фурцель, даже если он реален, не заменит придуманного Крякутного не потому, что немец, а потому, что Крякутной уже обрел «дыхание мифа», ожил и, если можно так выразиться, вошел в роль, ее невозможно отыграть обратно.

Как говорил Мюнхгаузен в известном фильме: «Ну ладно, не летал! Поймите, не этим славен Мюнхгаузен, а тем, что не врет!» В этом остроумном парадоксе глубокий смысл. Правда вымысла – если она умна и художественно талантлива – бывает достоверней реальности.

Есть такая правда и в подьячем Крякутном: сам облик Нерехты убеждает – здесь рождались, формировались такие люди, не приземленные, а устремленные ввысь. Вот он, «нас возвышающий обман»! Мы верим в Крякутного главным образом потому, что в глубине души хотим в него верить. А уж летал он или нет, в Нерехте или в Рязани, в 1731 году или позже – это все не суть важно.

Недавно в Нерехте был городской праздник. Нерехтцы собрались в парке, возле того самого памятника. Играл духовой оркестр, шла бойкая торговля сувенирами. В речах с трибуны звучали имена славных земляков: преподобного Пахомия Нерехтского, историка и этнографа протоиерея Михаила Яковлевича Диева, писательницы Елизаветы Дьяконовой, автора исповедального «Дневника русской женщины». И, конечно, подьячего Крякутного! О нем говорили как о совершенно реальной личности. И тут в небо поднялся воздушный шар, в корзине которого он сидел собственной персоной и махал рукой согражданам.

Значит, жив курилка!

Иллюстрации из архива автора