Медовый месяц императора

Удивительного ничего нет! Ей двадцать два года. Она только начинает жить. Мужчины сами по себе ее интересуют мало, но блистать в свете она может, только опираясь на мужчину. Они – средство, и не более. Тридцатипятилетний муж для нее – старик, небогатый, без положения, с вечными чернильными пятнами на руках.

Он снова ей строго выговаривает: «Что ты мне пишешь о Калуге? Что тебе смотреть на нее? Калуга немного гаже Петербурга. Что же тебе там делать? Это тебя сестры баламутят и, верно уж, моя любимая». Любимая – это Екатерина Николаевна Гончарова. Она еще сыграет свою роль в этой трагедии.

Он больше не может сдерживаться. «Ты, кажется, путем искокетничалась, – не спрашивает, а утверждает Пушкин. – Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкою, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Прасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? Не знаешь, на кого нападешь…»

В одном из ревнивых писем появляется некий аноним «Тот». Под этим именем скрывается Николай І. Он уже давно приметил юную красавицу. Он своего не упустит. Понемногу прикармливает ее. Вот мужу мундир камер-юнкера пожаловал. Пушкин обиделся: низшее придворное звание получено благодаря жене – император хотел, чтоб мадам Пушкина танцевала в Аничковом дворце, которой был личной его собственностью и где собирался довольно тесный круг придворных.

Титул «император» старит человека. Сопоставляешь Пушкина и Николая І, и поэт кажется всегда молодым, а император – старым. А между ними разница всего в три года.

Наталья Николаевна Гончарова

Николай Павлович, третий сын императора Павла, тридцать лет правил Россией. По склонностям и воспитанию он – человек военный, но история парадоксальна и в личном плане трагична. Александр І, фактически человек не военный, побеждает военного гения Наполеона Бонапарта, а военный по сути Николай І проигрывает все сколько-нибудь серьезные кампании. Крымская война и неудачи русской армии настолько потрясли императора, что крепкий, отличавшийся прекрасным здоровьем, он сгорел в несколько дней. Ему всю жизнь явно не хватало побед.

Некоторую компенсацию он получал на любовном фронте. Конечно, полной она не могла быть. Мешало положение. Женщины сдавались, а он жаждал сражения.

Надо сказать, в жизни двора интимные вопросы были тщательно продуманы. Неожиданности случались крайне редко. Для удовлетворения сексуальных потребностей императора и членов императорской фамилии существовал институт фрейлин. «Можно сказать, – писал Н.А. Добролюбов, – что не было и нет при дворе ни одной фрейлины, которая бы была взята ко двору без покушений на ее любовь со стороны самого императора или кого-нибудь из его августейшего семейства. Едва ли осталась хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества…»

Николаю І было тридцать семь, когда он встретил Наталью Николаевну.

Кто знает, может, его подогревало то, что она жена Пушкина, может, Николаю Павловичу невыносимо было сознавать, что талант существует независимо от его монаршей воли, законов, приказов. Если нельзя унизить талант, то человека – можно. Восторженная почитательница императора Николая І, фрейлина А.Ф. Тютчева, в своих воспоминаниях пишет, что этот человек, «соединивший с душою великодушной и рыцарской характер редкого благородства и честности, сердце горячее и нежное и ум возвышенный и просвещенный, хотя и лишенный широты», в течение своего 30-летнего царствования был для России тираном и деспотом, душившим всякое проявление инициативы.

Наталья Николаевна была замужней женщиной и стать фрейлиной не могла. Как быть?

Из дневника Пушкина: «1833. 1 января. Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам)».

Вместе с придворным званием он получает массу хлопот и расходов. Если себе он мог купить по случаю бывший в употреблении мундир, то появление Натальи Николаевны при дворе в старом платье исключалось: на каждый бал требовались новые платья и украшения

В январе 1834 года Пушкин дважды обращается в своем дневнике к теме камер-юнкерства.

«Меня спрашивали, – пишет он, – доволен ли я моим камер-юнкерством? Доволен, потому что Государь имел намерение отличить меня, а сделал смешным – а по мне, хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским Вокабулам и арифметике».

Он иронизирует над собой. Конечно, он недоволен, ему обидно, он понимает причину «пожалования» ему звания. Раздражение скрывает за шуткой: «Великий князь намедни поздравил меня в театре: покорнейше благодарю Ваше Высочество; до сих пор все надо мною смеялись, Вы первый меня поздравили».

Высший свет смеется, а он сохраняет внешнее спокойствие. Софья Николаевна Карамзина свидетельствует: «…ездит по балам и наслаждается торжественной красотою своей жены».

Только в разговорах с друзьями он дает себе волю. Алексей Николаевич Вульф в дневнике от 19 февраля 1834 года записал: «Самого поэта я нашел мало изменившимся, но сильно негодующим на царя за то, что он одел его в мундир, его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачева и несколько новых русских сказок. Он говорит, что он возвращается к оппозиции, но это едва ли не слишком поздно…»

Более точно о реакции Пушкина говорит Н.М. Смирнов: «Пушкина сделали камер-юнкером; это его взбесило, ибо сие звание, точно, было неприлично для человека 34 лет, и оно тем более его оскорбило, что иные говорили, будто оно было дано, чтоб иметь повод приглашать ко двору его жену. Притом на сей случай вышел мерзкий пасквиль, в котором говорили о перемене чувств Пушкина, будто он сделался искателен, малодушен, и он, дороживший своею славой, боялся, чтоб сие мнение не было принято публикой и не лишило его народности».

Итак, Пушкин взбешен. В семье – напряжение. Наталью Николаевну называет «камер-пажихой». «Говорят, что мы будем ходить попарно, – зло пишет он ей в письме, – как институтки. Вообрази, что мне с моей седой бородкой придется выступать с Безобразовым или Реймарсом – ни за какие благополучия!» Он точно предупреждает жену, что сделал ради нее последнюю уступку.

Но скоро Николай Павлович найдет повод привязать его ко двору еще сильней. Пушкин в начале 30-х годов все чаще обращается к прозе, причем прозе исторической, а для этого нужны архивы и разрешение в них работать. Только император мог дать такое разрешение.

А.О. Смирнова записала следующий разговор Николая І с Пушкиным:

«Николай. Мне бы хотелось, чтобы нидерландский король подарил мне дом Петра Великого в Саардаме.

Пушкин. Если он подарит его Вашему Величеству, я напрошусь в дворники.

Николай. Я согласен, а пока поручаю тебе быть его историографом и разрешаю заниматься в архивах».

После «Истории Пугачева» Пушкин без всякого разрешения собирается писать «Историю Петра Великого». Вновь нужна систематическая работа в архивах.

Ольга Сергеевна Павлищева, сестра поэта, пишет мужу 31 января 1836 года: «Я сердита на тебя за то, что ты написал Александру. Это привело только к тому, что у него разлилась желчь: я не помню его в таком отвратительном расположении духа: он до хрипоты кричал, что предпочитает все отдать, что имеет (включая, может быть, свою жену), чем снова иметь дело с Болдином, с управляющим, с ломбардом и т.д.». Если он готов отдать все, лишь бы не заниматься хозяйством в своем имении, которое разворовывается, то что же он мог отдать ради возможности спокойно работать в архивах?!

1834 год для Пушкина богат неприятностями. Летом Наталья Николаевна уезжает в Полотняный Завод, и Пушкин делает попытку освободиться от царевой опеки. Он просится в отставку. Из письма к жене: «На днях хандра меня взяла: подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой абшид, что я вструхнул и Христом Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада?»

Конечно, рада. Но демарш Пушкина очень ее встревожил. Срывался план Гончаровых, разработанный еще до ее замужества: если одна из сестер выходит замуж, то забирает к себе других сестер и выводит в свет, пытаясь найти им мужей. Замужество Натальи Николаевны – только способ вырваться из калужской глуши, да не одной, а с сестрами. Александрина Гончарова пишет об этом брату Дмитрию 18 июля 1832 года: «…Нельзя ли, дорогой Митенька, вытащить нас из пропасти, в которой мы сидим, и осуществить наши проекты, о коих мы так часто тебе говорили?»

Вероятно, Наталья Николаевна не очень торопилась осуществить давний «проект», но попытка Пушкина уйти в отставку внесла коррективы. Если Пушкин уйдет, то прощай двор. Круг знакомых будет ограничен литературными друзьями поэта. Для Екатерины и Александрины – это катастрофа.

Вероятно, 12 или 13 июля Пушкин получает от жены письмо, в котором она ставит его в известность, что приедет в Петербург вместе с сестрами и что они будут жить в их доме. Пушкин растерян. Его друг Соболевский, узнав о планах Натальи Николаевны, удивлен: «Зачем ты берешь этих барышень?

Но Пушкин в семье уже ничего не решал.

14 июля он пишет жене, осторожно спрашивая: «Но не обеих ли сестер ты к себе берешь?» Оказалось, что обеих. Зная сложный характер девиц Гончаровых, Пушкин пытается увещевать жену: «…эй, женка! Смотри… Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети – покаместь малы; родители, когда уже постарели. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет».

И как в воду глядел. С приездом в Петербург сестер Гончаровых дом Пушкина разделился на два лагеря, между которыми постоянно тлело пламя вражды.

В 1826 году он записывает народную сказку о царе Салтане и трех сестрах и забывает о ней. Но неожиданно через полгода после женитьбы пишет сказку в стихах, где главную роль играют три сестры. Одна становится женой царя, а две другие завидуют ей. Пушкин надеется, что его жена, как и сказочная жена царя, на его стороне. Он ошибается. Сестры выступали единым фронтом.

Автор ненавидит этих сестер. Он мстит им, заставляя царевича Гвидона превращаться в комара, который жалит повариху в глаз, а потом в муху, на сей раз страдает ткачиха. Обе сестры окривели. (Сестры Гончаровы были косоглазые, особенно Александрина. У Натальи Николаевны косоглазие едва заметно). Замечательно, что Гвидон-Комар и Гвидон-Муха, легко избежав преследования, улетают за море.

Глубоко скрытые желания и побуждения часто совершенно неожиданно и прямо высказываются в его произведениях. Так хочется отомстить, но при этом избежать наказания. А еще больше хочется покинуть империю…

Но уехать ему удается только в Болдино, в Москву, в Полотняный Завод и к теще в Ярополец. На это ушла вся осень – лучшее поэтическое время для Пушкина.

В середине октября 1834 года он возвращается в Петербург. Вся семья уже дома. Присутствие сестер Гончаровых не только осложнило семейную жизнь Пушкина, но и внесло дополнительное напряжение. В результате – отчужденность, холодность жены, гнев и ревность мужа.

А Жорж Дантес уже несколько месяцев в Петербурге. Он принят в кавалергардский полк. Его знают император и императрица. В начале года с ним знакомится Пушкин и приглашает в свой дом.

Император Николай I

По иронии судьбы, барон Жорж Дантес оказался очень дальним родственником Натальи Николаевны. По материнской линии он внук графини Елизаветы Федоровны Вартенслебен, жены графа Алексея Семеновича Мусина-Пушкина. Граф доводился шестиюродным братом Надежде Платоновне Мусиной-Пушкиной – бабушке Натальи Николаевны. От Мусина-Пушкина шла прямая линия к ветви Пушкиных. П.Е. Щеголев писал, что их «родство кровное, хотя и весьма отдаленное, – по общему предку Радше».

Дантес проявляет определенный интерес к жене Пушкина, но это не выходит за пределы допустимого. Он бывает в их доме, ездит с ней на прогулки. Одна из таких прогулок описана неким анонимным лифляндцем. Он относит события к лету 1834 года, но ошибается: летом Натальи Николаевны в Петербурге не было. Скорее всего, прогулка могла состояться после приезда сестер в Петербург в октябре 1834 года.

Итак, начало октября 1834 года. Острова. Дача графа Виельгорского: «После обеда доложили, что две дамы приехали верхами, желали поговорить с графом. «Знаю, – весело сказал Виельгорский. – И они мне обещали заехать», – и взял меня с собою на балкон. На высоком коне, который не мог стоять на месте и нетерпеливо рыл копытом землю, грациозно покачивалась несравненная красавица, жена Пушкина; с нею были ее сестры и Дантес. Граф стал усердно приглашать их войти. «Некогда!» – был ответ. Прекрасная женщина хлыстнула по лошади, и маленькая кавалькада галопом скрылась за березами аллеи. Это было словно какое-то идеальное видение! Тою же аллеей, зимой 1837 года, Пушкину суждено было отправляться на дуэль с Дантесом».

Кстати, этот же «лифляндец» опровергает легенду о том, будто Жорж Дантес и барон Луи Геккерн встретились по дороге в Петербург, где Геккерн увидал больного молодого человека и проникся сочувствием. «Поприще Дантеса было блистательно и кратковременно, – пишет лифляндец. – Он и некий маркиз, оба отставные офицеры французской службы, прибыли в Петербург без всяких средств и покровительства. Они были знакомы с одним только батальным живописцем Ладюрнером и это знакомство приобрели в гостинице за общим столом, чему я сам был случайным свидетелем». Ладюрнер работал на строительстве Исаакиевского собора. Император Николай Павлович приходил к нему, заказывал батальные сцены. Однажды он увидел здесь Дантеса. Выслушал его просьбу о поступлении на службу, и Дантес был принят

Императора сопровождает шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф. С этого момента Дантес на его особом учете. Очень похоже, что именно с подачи Бенкендорфа Дантес оказался вблизи барона Геккерна, который не смог пропустить такого красавца.

Только покровительством Бенкендорфа и можно объяснить то, что Дантес принят в кавалергардский полк офицером, а не рядовым, как требовали того правила. Надо сказать, что Александр Христофорович покровительствовал Дантесу до последнего дня пребывания его в России.

«Бенкендорф сказал, что Дантес хороший офицер, – записала А.О. Смирнова, – хорошо вел себя во время дуэли. Государь страшно вспылил и закричал: «Хороший офицер! Танцор! Он часто бывал под арестом, впрочем, дело не в этом, а в его непорядочном поведении, недоставало только, чтобы офицер, который имеет честь носить русский мундир, был бы дрянью и струсил бы перед пистолетом. Будет, я решил».

История появления Жоржа Дантеса в Петербурге, его деятельность как агента графа Бенкендорфа, выполнявшего деликатные задания, вероятно, была хорошо известна императору, как и то, что именно Дантес должен был отвлечь общественное внимание от его связи с женой Пушкина…

Резкая позиция Николая Павловича связана не столько с дуэлью, совершившейся вопреки его прямому приказанию, сколько с тем, что Дантес пытался шантажировать самого императора. Николай назвал нидерландского посланника барона Геккерна «старым канальей». Он потребовал безусловного отъезда последнего из России. Причина одна – куклы взбунтовались и решили вывести на общественную сцену самого кукловода. Что разгневало Николая Павловича? «Диплом». 4 ноября 1836 года Пушкин получает анонимный диплом: «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

Тот самый Иосиф Борх, которого Пушкин встретил 27 января, направляясь к месту дуэли вместе с Данзасом. Пушкин не удержался и едко пошутил: «Вот прекрасная пара. Жена живет с кучером, а муж с форейтором». Но дело не в гомосексуалисте графе Борхе и его распутной жене, а в упоминании имени Д.Л. Нарышкина, обер-егермейстера двора, официального рогоносца. За счет жены, фаворитки Александра І, он сделал замечательную карьеру. Упоминание Пушкина рядом с Нарышкиным подразумевало, что Наталья Николаевна – любовница императора.

Император понял намек правильно. Его отношение к тандему Геккерн–Дантес изменилось на резко негативное.

Пушкин тоже понял правильно. Пасквиль лишь подтвердил его наихудшие опасения. Наталья Николаевна не вняла его предостережениям. А он неоднократно пытался остановить ее. «Не кокетничай с государем!» – пишет он ей в одном из писем.

Наталья Николаевна остановиться не хочет и, пожалуй, уже не может. За все приходится платить, и время платы приближается. В рекордно короткий срок ей удается решить проблему старшей сестры, Екатерины Николаевны. В конце 1834 года та становится фрейлиной императрицы.

С лета 1835 года в свете поползли слухи о жене Пушкина и императоре. Осенью стали поговаривать о Наталье Николаевне и Жорже Дантесе.

Совпадение времени возникновения слухов не случайно. Как только в обществе заговорили о романе госпожи Пушкиной и Николая І, запускается слух о том, что Жорж Дантес влюблен в жену Пушкина. Дантесу рекомендуют почаще бывать у Пушкиной. Цель ясна: перекрыть одним слухом другой.

Пушкин обеспокоен. 9 мая 1836 года он пишет жене: «И против тебя, душа моя, идут кое-какие толки… видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе гарем из театральных воспитанниц. Нехорошо, мой ангел; скромность есть лучшее украшение вашего пола».

Через семнадцать дней Наталья Николаевна родит девочку, которую назовут Наталья.

Самый банальный подсчет показывает, что зачатие этого ребенка могло произойти в начале или середине сентября 1835 года. Правильность определения даты зачатия можно проверить, просчитав зачатие и рождение третьего ребенка в семье Пушкина, сына Григория. Григорий Александрович Пушкин родился 14 мая 1835 года. Пушкин, словно предугадывая наш интерес, оставил письменное свидетельство. 3 августа 1834 года он пишет жене из Петербурга в имение Полотняный Завод: «На днях встретил я мадам Жорж. Она остановилась со мною на улице и спрашивала о твоем здоровье, я сказал, что на днях еду к тебе, чтобы сделать тебе ребенка…»