«Нас утро встречает прохладой…»
Совместно с:
17.10.2016
О легендарном поэте Борисе Корнилове вспоминаетего дочь Ирина Корнилова-Басова
В 1925 году Нижегородский губком (губернский комитет) комсомола направил 18-летнего поэта Бориса Корнилова в Ленинград, где вскоре было опубликовано его первое стихотворение – «На моря!». «Дарование у Корнилова оказалось самобытное, яркое, густое. Сын сельских учителей из Нижегородской губернии сразу привлёк к себе внимание певучими, задиристыми стихами, – вспоминал Евгений Долматовский. – В учениках Корнилов не ходил и часу: ровесники сразу признали в нём мастера, старшие поэты – дарование, а молодые – учителя».
В 1932-м на экраны выходит фильм «Встречный», и Борис Корнилов, что называется, просыпается знаменитым. Песню, написанную Дмитрием Шостаковичем на его стихи («Нас утро встречает прохладой…»), распевают по всей стране, «от Москвы до самых до окраин». Но через пять лет в титрах остаётся только композитор… На два последующих десятилетия имя и творчество Корнилова предаётся забвению. Поэта и человека словно никогда и не существовало! До той поры, когда после ХХ съезда КПСС и выступления на закрытом заседании первого секретаря ЦК партии Никиты Сергеевича Хрущёва с докладом «О культе личности Сталина и его преодолении» не начнутся массовые реабилитации. 5 января 1957 года реабилитировали и Бориса Корнилова – «за отсутствием состава преступления». Начинают издаваться его поэтические сборники, в городе Семёнове Горьковской области открывается мемориальный музей, устанавливается памятник. Всё это – посмертно…
Борис Корнилов был женат на Ольге Берггольц. У них родилась дочь Ирина. Она умерла в семилетнем возрасте. И есть дочь от второго брака, с Людмилой Борнштейн, тоже Ирина. Ирина Корнилова-Басова, биолог по образованию, поэт по призванию и по сути, с 1980 года живёт в Париже. Часто бывает в России. В Санкт-Петербурге вышли два её поэтических сборника – в издательствах «Алетейя» и «Вита Нова».
Борис Корнилов с женой Людмилой Борнштейн. Начало 1930-х
– Ирина, внесите, пожалуйста, ясность: вы Борисовна или Яковлевна?
– По рождению я Борисовна.
– Да, но на 9-й странице книги «Борис Корнилов: «Я буду жить до старости, до славы…» чёрным по белому написано, цитирую: «…её (вашей мамы) и Корнилова дочь получила отчество Яковлевна…»
– И это правда. Отца арестовали в ночь с 19 на 20 марта 1937 года. Теперь доподлинно известно, что ожидало маму, если бы друг маминого брата, студент Академии художеств Яков Басов, не увёл её, беременную, из дома номер 9 на канале Грибоедова.
Уже после выхода книги, которую вы цитируете, вместе с писателем Наталией Соколовской и с режиссёром Аллой Чикичёвой мы работали над фильмом «Борис Корнилов: Всё о жизни, ничего о смерти». В очередной раз я приехала в Питер, жила в том же отеле, где остановилась и сейчас, на Караванной, и Александр Олейников, сын поэта Николая Олейникова, также расстрелянного в 1938 году, подарил мне восьмой том «Ленинградского мартиролога». Толстенная книга, я, честно говоря, ещё подумала, везти ли её в Париж. Однако раскрыла список осуждённых, фамилии которых начинаются на «К». Читаю: «Корнилов Борис Петрович. ВМН». «ВМН – высшая мера наказания». «Жена такая-то. Арест оформляется, ост. (неразборчиво, но из подтекста понятно: «оставлена под подписку»), далее: «о невыезде». И в скобках: «груд. реб.». Таким образом я узнала, что и я была почти что приговорённая к уничтожению. Так что если Яков Басов и не дал мне жизнь, то он, безусловно, сохранил её.
Деталей нашего спасения я не знаю – от меня скрывалось всё, что можно было скрыть. Ради моего же блага. Ни мама, ни папа-Басов даже словом не обмолвились, что я дочь Бориса Корнилова. В семье об этом молчок! Табу! Никто из окружающих не должен был этого знать! Достаточно было того, что там, где надо, знали, кто мамин муж. На первой же странице протокола допроса в анкетных данных, в графе «состав семьи», Борисом Корниловым собственноручно указано: «Женат – жена Борнштейн Ципа (так, как в паспорте) Григорьевна». Притом что официально они зарегистрированы не были. Вот как объясняла это мама в письме к своей свекрови, Таисии Михайловне Корниловой: «Когда мы сходились с Борисом, мне было всего 16 лет, у меня и паспорта ещё не было», и дальше: «После долгих лет совместной жизни с Борей регистрация брака казалась лишней, так что я официально даже не носила его имени». Но записала меня мама всё-таки Корниловой.
Ирина Басова с матерью и братом Сашей. Алупка, 1948
– Когда же вы стали Ириной Яковлевной Басовой?
– Во время войны. Яков Басов был в армии, мы с мамой в эвакуации. Документы сгорели. И когда мне надо было идти в первый класс, оформили свидетельство о рождении, где я уже была Ирина Яковлевна Басова. Знаете, как тогда делалось? Приводишь двух свидетелей, они говорят: да мы знаем, эта девочка родилась тогда-то, родители такие-то. Этого было вполне достаточно.
Так что я редкостно богатый человечек – у меня два отца! Не знаю, каким отцом был бы Корнилов, но Басов был замечательным! Это может подтвердить и мой брат Саня, Александр Басов. Разница в возрасте у нас небольшая, и одно время мне, маленькой, даже казалось, что у нас одно имя на двоих: Ира-Саня.
Мама не скрывала, что Яков Александрович Басов её второй муж, но мне, ребёнку, было неинтересно, кто первый. Я знала, что у меня есть бабушка Тая, что живёт она в Горьковской области, в городе Семёнове.
Вскоре после маминой смерти (она умерла молодой, в 46 лет, от туберкулёза) я получила от бабушки увесистый пакет – в пакете были мамины письма. Тогда-то я и узнала историю своего появления на свет, а также то, что мама и бабушка переписывались на протяжении почти трёх десятилетий.
Мама писала бабушке: свидетельство о рождении Ирочки выдано ЗАГСом Куйбышевского района, номер записи такой-то. Мы с мужем (художником Борисом Заборовым. – Авт.) перед тем, как покинуть Советский Союз в 1980 году, сделали запрос, и теперь у меня на руках два документа – тот, где я записана как Басова Ирина Яковлевна, и тот, где сказано, что мой отец – Борис Петрович Корнилов.
Помню, как к нам в Алупку (когда у мамы обнаружился туберкулёз, мы переехали жить в Крым) приехали мамины друзья по «прошлой», благополучной их с Корниловым жизни: Ольга Дмитриевна Форш, Константин Георгиевич Паустовский, Юрий Николаевич Либединский. И папа-Басов обнял меня и представил гостям: «Это МОЯ дочь!» Он был мягкий человек, и ему не свойственна была чёткая расстановка акцентов. «Это МОЯ дочь!» Что меня немножко насторожило, иначе бы я этого не запомнила.
Ирина Басова. Довоенная фотография
Знаю, есть люди, которые ставят под сомнение то, что я дочь Корнилова. Но это их личное дело. Когда я в зеркале вижу свой нос (смеётся), я понимаю: сомнений быть не должно! Мама в 1942 году писала бабушке: «Ирушка так на Борю похожа, что ни на минуту не даёт забыть о нём. И не только внешне, характер тоже его…»
– Дочь Александра Блока Александра Павловна Люш (ваши судьбы в чём-то схожи) говорила мне: «В биографию поэта я не вписывалась».
– Я как бы и вписывалась, и не вписывалась. Дело в том, что многие люди хотят видеть и знать то, что хотят. Им нужен созданный ими же миф. Им не нужна правда! Они хотят знать то, что им удобно знать в нынешний момент. Им, вероятно, не нравятся имя и фамилия мамы…
Моё родство с Корниловым прятали не только от меня. Но правда вышла наружу! Причём её мне не сообщили при личной встрече, не позвонили по телефону какие-то третьи лица. Правду поведала мне бабушка мамиными словами: «Когда с Борей случилась беда, я была лишь на третьем месяце (беременности)… Когда кончилось следствие, передо мной встала угроза – с грудной девочкой ехать в ссылку. И некому было ни похлопотать за меня, ни вступиться. Единственный благородный человек, который взялся за хлопоты сохранения жизни мне и ребёнку, был мальчишка-студент, который впоследствии и стал моим мужем. И Иринка, вместо сиротской доли, стала во всех отношениях счастливой девочкой, которую нежно любили. И вот эти их отношения я ни за что не захочу разрушить. Мне Иришкино счастье слишком дорого, чтобы даже ради истины я смогла бы разрушить его…» В письмах много конкретики. Бабушка спрашивает – мама отвечает, как было то, как было это. Как арестовывали отца… Всех интересующихся Борисом Корниловым переадресовываю к книге «Борис Корнилов. Я буду жить до старости, до славы…», где опубликована их переписка.
Часто знание само приходило ко мне. Так было, когда я получила от бабушки мамины письма. Так было, когда у нас дома, в Париже, в день своего рождения оказался замечательный петербургский художник Эдуард Кочергин. Совершенно случайно на этом дне рождения появилась молодая красивая женщина Наталия Соколовская. Эдуард Степанович мог ей и не сказать, кто я. Но он шёпотом, на ухо, сообщил Наташе: «Ирина – дочь Бориса Корнилова». А буквально перед этим в Петербурге вышла книга «Ольга. Запретный дневник», где Соколовская – составитель и комментатор. Я представляю себе состояние автора книги об Ольге Берггольц, которой указывают на дочь первого мужа Ольги Фёдоровны
Вскоре началась наша с Наташей совместная работа, трудная и напряжённая, и буквально через год в том же издательстве «Азбука» выходит книга «Борис Корнилов. Я буду жить до старости, до славы…». В неё вошли избранные стихи отца, переписка мамы с бабушкой с моим пространным предисловием, материалы из следственного дела, воспоминания мамы, дневниковые записи Ольги Берггольц. Книга уникальная!
– Если к вам обратиться «Ирина Яковлевна», какова будет реакция?
– Я отзываюсь на оба отчества. И без отчества тоже. Во Франции отчеств нет. Все, кто знает мою историю, называют меня Ирина Борисовна. Я считаю, это справедливо. Потому что гены, конечно, во мне корниловские.
А историю моего имени вы знаете? В одном из писем мама пишет бабушке: «О том, что дочь – Ирина, Оля (Берггольц. – Авт.) знала, так как в Ленинграде она встретилась в магазине и, спросив, как я назвала дочь, – обиделась, что Ириной. А назвала я её так, потому что Борис, когда уходил, просил: если родится сын, назови Сашей, а если дочь – Ириной».
– Ольга Фёдоровна обиделась потому что…
– Потому что первую дочь Ольги Фёдоровны, её и Бориса Корнилова, звали Ириной, она умерла в 1936 году. Я ребёнок 1937 года. Думаю, у большинства моих ровесников судьба тем или иным образом перекручена.
К сожалению, дети мало интересуются судьбами своих родителей. И я могла бы знать больше. Но мы же все всегда заняты собой. Когда мама умерла, мне было 23 года. У меня уже была маленькая дочка. И только встреча с бабушкой побудила меня заинтересоваться корниловскими корнями.
– Когда состоялась ваша встреча с бабушкой?
– После того как я получила от неё мамины письма. «Надеюсь, что летом навестишь нас в Семёнове…» – писала бабушка. Мы жили тогда в Минске. Приезжаю в аэропорт – билетов нет! На Горький был только один самолёт. Что делать? Подхожу к командиру корабля: так, мол, и так. И я летела в кабине вместе с пилотами! Разразилась гроза, но до Горького мы долетели без приключений. Дальше – в тряском пригородном поезде. В Семёнов он прибывал ночью. Куда идти? Вижу – парочка влюблённых. Я – к ним, называю адрес: Крестьянская, 14. Молодым людям было всё равно, где гулять, и они проводили меня. Бабушкин дом оказался большой избой-пятистенкой. До окна достать не могу – высоко. Начинаю колотить в дверь. Вышла пожилая женщина в холщовой рубахе и, ни слова не говоря, меня обняла, прижала к себе. Когда ввела в дом, говорит: «Будешь спать со мной на печи, потому что на кровати Ольга Фёдоровна».
Вот так я познакомилась с Ольгой Фёдоровной Берггольц. Утром она смотрела-смотрела на меня и тоже, ни слова не говоря, обняла. А потом всё время говорила: «Это моя дочь! Это моя дочь!» И я тоже восприняла Ольгу Фёдоровну как человека родного. Потом были и другие встречи, с тётей Шурой, сестрой отца, с моими двоюродными сёстрами Галей и Фаиной, с их детьми. Все они для меня навсегда остаются родными, близкими. В Семёнове меня никогда не покидает ощущение, что я у себя дома.
– В Семёновском краеведческом музее есть раздел, посвящённый Борису Корнилову, в городе ему установлен памятник…
– Это во многом благодаря усилиям семёновского краеведа Карпа Васильевича Ефимова, человека чистого сердца, который отнёсся к судьбе отца как к своей собственной.
– Он, вероятно, из тех подвижников, на которых Россия держится.
– Карп Васильевич – подвижник с большой буквы! Он из сидельцев, правда, не очень долгих, но не понаслышке знавший, что такое тюремная пайка.
– Ирина Борисовна, что бы вам хотелось сказать о Борисе Корнилове – не об отце, а о поэте?
– Во всём, что я говорю о Борисе Корнилове, конечно, присутствует моя причастность к нему. Но я говорю – и как читатель, и как литератор, и как дочь поэта, поскольку все эти понятия разъять невозможно. К тому же я человек, который хорошо знает и любит русскую поэзию. Во многом благодаря маме. У мамы была хорошая память, и весь запрещённый Серебряный век я узнала от неё на слух. Мама нам не пела песен и не рассказывала сказок – она читала стихи. Читала она и стихи Бориса Корнилова. «Как от мёда у медведя зубы начали болеть…» я знаю лет с пяти.
Я очень люблю его стихи. Борис Корнилов очень сильный и очень «мужской» поэт, умный и зрелый, который понял своё время и предвидел собственную судьбу. В этом он схож с Гумилёвым, которого очень ценил. Как человеку пишущему, мне очень близок его «Пушкинский цикл», под ним я могла бы безоговорочно подписаться. В этих стихах есть то, что и меня тревожит.
– Теперь я вам, если позволите, расскажу одну историю. 1975 год, теплоход «Киргизстан» совершает круизный рейс по Каспийскому морю. Каждый вечер в музыкальном салоне под баян исполняется что-то вроде круизного гимна. Туристы хором поют: «Нас качало с тобой, качало, нас качало в каспийской мгле. Качка в море берёт начало, а кончается на земле…»
– «…а бесчинствует на земле»!
– Нет! На «Киргизстане» пелось именно так: «…а кончается»! И «любили мы девчонок гордых», а не «подлых»! Но особенно мне нравился припев: «От Махачкалы до Баку // Волны катятся на боку, // И, качаясь, бегут валы // От Баку до Махачкалы». Я, помнится, поинтересовался: кто автор? Женщина, массовик-затейник, с гордостью заявила: «Музыку написал наш баянист, а стихи – его друг-поэт, фамилия которого вам ничего не скажет».
– Примерно то же самое было и с песней из кинофильма «Встречный» «Нас утро встречает прохладой…». «Слова – народные»! Бабушка писала маме: «Люсенька, сейчас, когда Боря реабилитирован, почему не могут указать, что стихи – его?»
– Не так давно я в Интернете наткнулся на последнее стихотворение Корнилова, которое он сумел передать матери через освобождённого сокамерника…
– Я слышала об этом, но бабушка никогда никаких стихов не получала, эта история от начала до конца придумана! Это – легенда!
– Легенды вокруг ординарных личностей не создаются.
– Легенды вокруг отца и его имени создавались всегда. Особенно много их появилось после его гибели. Многие авторы и в 1942-м, и в 1943-м, и даже в 1944 году уверждали, что«Боря жив». Что кто-то где-то, на какой-то пересылке видел его. Ну и так далее. Толком же никто ничего не знал. Семья жила надеждой. Осенью 1941-го мама спрашивает бабушку, нет ли от Бориса писем. В 1942-м она успокаивает её: «Борю увидите очень скоро, я верю и очень жду». И в другом письме тоже: «Думаю, скоро Боря будет с вами – очень многие возвращаются…»
У меня на руках два свидетельства о смерти отца. В первом, выданном в августе 1957-го, сказано, что он умер 20 ноября 1938 года, «причина смерти: нет сведений», а далее идут сплошные прочерки. И второе, датированное 1990 годом и полученное в архивах КГБ Карпом Васильевичем Ефимовым, вместе с протоколами допросов отца. В этом свидетельстве дата смерти другая: 20 февраля 1938 года. И причина указана – расстрел! «Место смерти – Ленинград». Прах Бориса Корнилова покоится в одном из рвов Левашовской пустоши – на территории бывшего тайного могильника НКВД.
– Если возможны некие литературные параллели, то в отечественной литературе советского периода одна прослеживается чётко: Есенин – Корнилов – Рубцов. Есенин был кумиром Корнилова. Не мной подмечено, что в лирике раннего Корнилова ощущались «есенинские интонации, особая напевность и почти есенинская дымка тоски по родному краю». Но, как писала Ольга Берггольц, Корнилов «испытал на себе много влияний современной ему поэзии, однако у него самостоятельный, самобытный, ясный свой голос». А вот образ жизни Борис Петрович вёл такой же разгульный, как Сергей Александрович. Не случайно же ваша мама свои воспоминания о Корнилове начинает так: «Мне выпало нелёгкое счастье шесть лет быть женой поэта»…
Ирина Корнилова-Басова. Петербург, 27 мая 2016
– Я думаю, что и в том, что вы сказали, многое опять же из области легенд. Людям свойственно проводить какие-то параллели. Корнилов не играл простачка, рубаху-парня, как поначалу играл Есенин. Он почти сразу вошёл в ленинградскую интеллектуальную элиту. У них с мамой был широкий круг знакомств, друзей: Всеволод Мейерхольд и Зинаида Райх, Дмитрий Шостакович, Юргис Балтрушайтис, Эдуард Багрицкий, Ольга Форш, Валентин и Любовь Стеничи – со Стеничами и с Ольгой Форш они были соседями по дому на канале Грибоедова. На одном этаже с родителями, стенка к стенке, жил Михаил Зощенко. (На съёмках фильма мне удалось посетить нашу квартиру, которая будто бы ждала меня.) Но у отца была и своя компания, кстати, не просто собутыльники, но друзья-поэты: Семён Кирсанов, Ярослав Смеляков, Павел Васильев. С ними можно было отвести душу. Это то, что называется, мальчишник. Я знаю этот мужской феномен, когда человеку нужно расслабиться, какое-то время побыть мальчишкой! Притом что жили все они во времена трудные, тяжёлые, отнюдь не «вегетарианские». Поэт – инструмент очень чувствительный, собственно вся поэзия Корнилова – это чистые чувства и предчувствия. Которые, увы, его не обманули.
– У советской власти были основания, чтобы расправиться с Есениным…
– Я думаю, что он всё-таки покончил с собой. Хотя существует и другая версия. Но я бы не стала сравнивать эти две судьбы. Есенина не стало в 1925-м, всё-таки это было ещё не такое кровожадное время, как вторая половина 1930-х. 1937 год, и 1938 год, когда расстреляли Корнилова, – это был эпицентр Большого террора
С 1936 года Корнилова практически перестали печатать. Последнее, что было опубликовано, – «Пушкинский цикл». К столетию со дня смерти Александра Сергеевича. В стихотворении «В селе Михайловском» он пишет: «Ты позабыт в своей беде, // Одни товарищи в могиле, Другие – неизвестно где…» Это отец – о Пушкине, но уже и о себе. Пророческие строки! Борис Корнилов предчувствовал свою гибель. Этого не было у Есенина. У Корнилова в стихах как снежный ком накатывалось трагическое ощущение жизни. И этим тоже он отличается и от Есенина, и от Рубцова. У Корнилова было какое-то интенсивное внутреннее ощущение трагизма жизни вообще. Но, думаю, Борис Корнилов изначально не понимал трагизма социалистической системы, в которую Россия попала – как в клетку. Поначалу он был истовый комсомолец.
В июле 1934 года, меньше чем за месяц до Первого съезда советских писателей, на котором Бухарин назвал Корнилова звездой советской поэзии, Максим Горький в газете «Правда» опубликовал свои «Литературные забавы». В этих публицистических заметках упоминаются и Корнилов, и Смеляков, но основной удар приходится по Васильеву. «Поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин, – писал Горький. – Но в то время, как одни порицают хулигана, – другие восхищаются его даровитостью…» Горький призывал «не взирать равнодушно на порчу литературных нравов, на отравление молодёжи хулиганством», поскольку «от хулиганства до фашизма расстояние «короче воробьиного носа».
«Литературные забавы» были напечатаны и в «Известиях», и в «Литературной газете», и – частично – в «Литературном Ленинграде». Горький подвёл всех осуждаемых им под приговор! В том же 1934 году Смеляков был арестован и посажен. Васильева расстреляли в 1937-м. С горьковских «Забав» началась травля Корнилова.
Что писал критик Лесючевский в мае 1937-го? «Ознакомившись с данными мне для анализа стихами Бориса Корнилова, могу сказать, что в них много враждебных нам, издевательских над советской жизнью, клеветнических и тому подобных мотивов… Поэт, по сути дела, воспевает «кулака»… Не случайно почтительно, с преклонением Корнилов вспоминает кулацкого поэта Сергея Есенина… Я прихожу к заключению: в творчестве Корнилова имеется ряд антисоветских, контрреволюционных стихотворений, клевещущих на советскую действительность, пытающихся вызвать протест против существующего в СССР строя… Это говорит об устойчивости антисоветских настроений…» И так далее. Лесючевский, собственно, сформулировал всё то, что повторяли и на процессе Бродского.
Борис Корнилов, как позже Бродский, не подходил системе. Поэтому его и убрали. Не свой человек – и всё! А какой он поэт – это никого не интересовало совершенно! Те, что допрашивали и пытали, кто судил и расстреливал, стихов не читали! Им было плевать: выдающийся – не выдающийся Корнилов поэт. Им нужны были враги народа, нужны были «цифры» – работала адская машина…
Мне кажется, об этом так много писано и говорено, что не хочется повторяться. Правда, сегодняшняя молодёжь о том трагическом времени, похоже, мало что знает. Но может быть, она и не хочет знать?
– Бориса Корнилова не стало в 30 лет. Если рассматривать как единое целое все его сочинения, можно ли сказать, что свою главную книгу он написал?
– Как поэт, и большой поэт, он, безусловно, состоялся, но его «подстрелили на взлёте». Мне кажется, что его поэтическая потенция была очень мощная…
Беседовал Владимир ЖЕЛТОВ (Журналист, историк, долгое время возглавлял отдел культуры газеты «Невское время», Санкт-Петербург)
Фото Владимира ЖЕЛТОВА
Автор: Владимир ЖЕЛТОВ
Совместно с:
Комментарии