Нет цензуры, есть нюансы

ФОТО: ДМИТРИЙ РОГУЛИН/ТАСС

Величайший деспот своего времени Наполеон I, который из многих войн выходил сухим победителем, признавал, что враждебные газеты могут нанести более чувствительный урон, чем 100 тысяч солдат в открытом бою. Светская и церковная власть хорошо понимала, что, подчинив себе печатное слово, она обезопасит свое существование и укрепит позиции в глазах народа. Рвение это выразилось в почти ругательном слове «цензура», которая сегодня – в память о вековом и варварском преследовании вольнодумцев – законодательно запрещена в большинстве цивилизованных стран, в число которых входит и Россия. Здесь свобода слова гарантирована 29 статьей Конституции, однако в ее сводах, как и в большинстве теорем и правил, то и дело появляются нюансы, направляющие дышло закона в ту или иную сторону.

За право без опаски высказывать свои мысли люди боролись во все века: рациональные умы понимали, что в основе слова лежит развитие общества. В конце концов, именно смелая мысль приводила человечество к фундаментальным открытиям. Вплоть до XVI века люди опасались спорить с Аристотелем, который в свое время постулировал неподвижность Земли в центре мира. И лишь попытка Коперника возразить великому философу навела порядок во вселенной и в головах людей: в эпоху Возрождения методом наблюдения было доказано, что Земля все-таки вращается вокруг Солнца.

ЗА СЛОВО – ЧЕТВЕРТОВАТЬ

Тем не менее, для многих попытки противостоять устоявшимся догмам частенько заканчивались плачевно: штрафом, тюрьмой, позорным столбом, клеймом, увечьем и даже смертной казнью. Известный литературовед Василий Рогачевский в своем трактате «Печать и цензура» упоминает страшную казнь, которой подвергся английский типографщик Твин. Чтобы прокормить семью, тот тайно напечатал политический памфлет, недозволенный цензором, и навлек на себя немилость государственников. По решению одного из самых жестоких цензоров всех времен Роджера Л’Эстрэнджа (Roger L’Estrange) несчастному Твину предстояло «быть уничтоженным… по желанию королевского величества». Смертная казнь типографщика стала одной из самых страшных в период «террора» английской журналистики: его подвесили за руки, вспороли живот, выпустили внутренности и, пока тот был еще жив, поочередно изжарили органы на костре. После наступления смерти, Твина четвертовали, а части его тела выставили в разных местах, чтобы никому не было повадно перечить государственной воле.

Подобных зверств можно вспомнить множество: они зафиксированы в документах, письмах, мировой литературе. «Пепел Клааса», воспетый Шарлем де Костером (Charles Théodore Henri De Coster) в легендарном «Уленшпигеле», до сих пор холодным потом аукается людям, воспитанным на принципах совести и гуманизма: от осознания, что когда-то каторга, позорные столбы и сожжение заживо были проявлением «защиты» от «противных доктрине и дисциплине… церкви, или государству, или правительству» произведений, становится страшно, и хочется верить, что историческая память больше никогда не позволит насилие над человеком за высказанное им частное мнение.

ПРИСТАЛЬНЫЙ НАДЗОР

Сегодня мы живем в эпохе, где государств, в которых журналистика и смежные профессии входят в число самых небезопасных – к нашей большой радости – не так много. Однако – к нашей большой печали – они пока еще есть. Борцы за права слова в Северной Корее, Китае, Мьянме, Саудовской Аравии, Эфиопии до сих пор подвергаются жесткому преследованию со стороны федеральных властей и вынуждены работать, пропуская слова через фильтры государственной машины. Неугодная трактовка, вольная аналитика или, еще хуже, открытое осуждение существующего режима в этих странах карается очень строго.

К примеру, в 2018 году суд Мьянмы приговорил двух журналистов из агентства Reuters к лишению свободы сроком на семь лет. Поводом для этого стало журналистское расследование убийства представителей народности рохинджа, исповедующих ислам. Основное обвинение для них звучало как «нарушение закона о гостайне»: журналисты сумели заполучить секретные государственные документы. Отдаленно эта трактовка напоминает реакцию Белого дома, когда в прессу попали знаменитые «документы Пентагона» об участии США в войне во Вьетнаме. Правда, тогда суд принял сторону журналистов, ссылаясь на закон о свободе прессы – первую поправку Конституции США.

В этой же недружественной свободе слова Мьянме в марте этого года с момента госпереворота (1 февраля 2021 года военными были задержаны президент Мьянмы Вин Мьин и лидер правящей партии «Национальная лига за демократию», госсоветник и глава МИД Аун Сан Су Чжи. – Прим. ред.) были задержаны 34 журналиста, в том числе и те, кто имел соответствующие знаки отличия СМИ. Около двадцати человек уже отпустили, но некоторые до сих пор ждут следствия и определения наказания за то, что, по сути, выполняли профессиональный долг.

Есть ли похожая дискриминация в современной России? Нам видится, что есть. Задержания журналистов во время массового скопления протестующих – дело, к сожалению, обычное. Во время работы на зимних несанкционированных акциях в поддержку оппозиционера Алексея Навального было задержано около 60 сотрудников СМИ. Это официальное заявление главы Союза журналистов России Владимира Соловьёва, который обещал после этих арестов согласовать с Роскомнадзором, как должен выглядеть жилет журналиста, «чтобы он запомнился всем сотрудникам правоохранительных органов, чтобы они точно понимали, что этого человека нельзя трогать».

КСТАТИ, О РОСКОМНАДЗОРЕ

С 2008 года указом Дмитрия Медведева в Российской Федерации появилась служба, в задачи которой входит надзор в сфере связи, информационных технологий и СМИ, а также надзор по защите персональных данных – Роскомнадзор. В полномочия этой структуры помимо всего прочего вошла и возможность применять меры «профилактического и пресекательного характера» в широком информационном пространстве.

Социально активные граждане не раз уличали Роскомнадзор в цензурировании прессы: например, в блокировке оппозиционных СМИ (Грани.ру, Navalny.com), всевозможных мессенджеров и т.д. При этом бывший руководитель службы Александр Жаров никогда не упускал случая подчеркнуть, что никакой цензуры в России сейчас нет.

На одной из лекций для будущих журналистов, отвечая на вопросы из зала, Жаров заявил, что Роскомнадзор часто обвиняют в том, что он является органом цензуры. «Но цензура, – говорил Жаров, – предполагает просмотр статьи или другой информации еще до ее выхода в эфир или печать. А мы реагируем уже по факту. Поэтому никакой цензуры у нас нет». Но вот ведь незадача: Жаров – не журналист и даже никогда не был студентом журфака. Во всяком случае, в открытых источниках такой информации о нем нет, и, насколько известно нам, образование у него медицинское. А если бы историю журналистики он когда-нибудь изучал, то, несомненно, вспомнил бы о так называемом декрете Руэра, который еще задолго до Жарова провозгласил коварную схему «реагирования по факту» (кстати, главным почитателем этой открытой Руэром лазейки для контроля печати был не абы кто, а сам Наполеон III).

Система Руэра – аккурат то же самое, о чем говорил Жаров на лекции. В ней сказано, что журналисты и редакторы вправе печатать все что угодно, не согласовывая материал ни с кем из государственных органов, но при этом за каждое напечатанное, но неугодное властям слово, редактор получает предупреждение о неосторожности. При повторной неосторожности последует второе предупреждение. А третье неосторожное слово будет для издания последним – его закроют. То есть, как и у нас, цензуры в тогдашней Франции никакой не было, однако «реакция по факту» все равно заставляла и редакторов, и журналистов фильтровать выдаваемую информацию через сито государственных настроений.

ОТЛОЖЕННАЯ РЕАКЦИЯ

Сейчас Роскомнадзором руководит известный своими инициативами о суверенном Рунете господин Андрей Юрьевич Липов. Откровенных заявлений о цензуре он, вроде бы, пока не делал, но вектор «интернет-цензора», как уже окрестили Роскомнадзор в журналистских кругах, фактически не отклоняется от заданного курса.

В конце апреля 2021 года Роскомнадзор пригрозил очередной блокировкой Twitter, и с 10 марта начал замедлять скорость работы соцсети. Как пишет РБК, это стало первым случаем в России, когда власти приняли подобные меры против интернет-ресурса. Впрочем, запугивание владельцев соцсетей по методике Руэра – дело привычное: недавно Газета.ру опубликовала новость со ссылкой на замглавы ведомства Вадима Субботина о готовности Роспотребнадзора, кроме Twitter, замедлить работу и других соцсетей: Facebook, Instagram и YouTube. «Мы не исключаем, цитирует издание слова Субботина, – если другие площадки также будут нарушать российское законодательство и не исполнять требование Роскомнадзора, что мы пойдем так же и по линии технической». А нарушение российского законодательства – это и не что иное, как нюансы, «уточняющие» 29 статью Конституции РФ – эдакие «небольшие» ограничения.

ХУДОЖНИК В РАМКЕ

С 1 февраля вступили в силу поправки к закону «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», обязующие социальные сети удалять сообщения с нецензурной бранью. Редакция «Совершенно секретно», конечно, против мата в общественных местах, но задается вопросом: что например, делать с цитатами классиков, которые виртуозно вкрапляли мат в свои произведения для, допустим, описания среды, в которой жил их герой? Или для передачи эмоций? На минутку, «Ожог» Василия Аксёнова написан с употреблением жутчайшего мата, но при этом мало кто будет спорить, что роман является произведением искусства и вершиной доэмигрантского творчества писателя. Если мат расценивать как оскорбление и клевету, то это у нас и так запрещено законодательством, и получается, что закон о запрете мата в Интернете загоняет под цензуру не только прожженных матерщинников, но и писателей, и лингвистов, и культурологов и, чего уж там, исследователей русской словесности.

В рамках этой статьи, мы, пожалуй, не будем вступать в холивар на тему «Есть ли место мату в русском языке», но отметить, что закон о запрете мата в Интернете поддержал бывший журналист «Московского комсомольца», а ныне депутат Госдумы и председатель Комитета по информационной политике, информационным технологиям и связи Александр Хинштейн, непременно стоит. В отличие от Жарова, он имеет прямое отношение к журналистике, и трансформацию свободы слова при переходе из номинальной «четвертой власти» во власть реальную описывает очень конкретно.

В программе «Важная персона» Евгения Додолева Хинштейн чистосердечно признался, что, вступая в ряды чиновников, человек вынужден налагать на себя своеобразный фильтр цензуры. «Когда я был журналистом, корреспондентом, спецкорром, обозревателем при главном редакторе «Московского комсомольца», – рассказывал Александр Евсеевич, – у меня была определенная своя свобода действий, которая позволяла мне давать любые оценки любым политическим деятелям. <…> Сегодня я нахожусь на государственной службе, и это накладывает на меня определенные ограничения. Я заранее приношу извинения вам и телезрителям, что не на все ваши вопросы смогу ответить. Не в силу невозможности физической или нежелания, а просто, потому что есть определенные рамки, и каждый человек, идя на государственную, на военную службу, добровольно с этими рамками соглашается. Не хочешь в эти рамки вставать – нет проблем: не иди на службу. Занимайся творчеством, будь свободным художником, обсуждай кого хочешь».

Этот эфир был выпущен на «Москве 24» в ноябре 2016 года. С тех пор Хинштейн инициировал вводить административную ответственность для провайдеров и владельцев интернет-ресурсов, которые не ограничивают доступ к запрещенной в России информации или не удаляют ее (поддержал блокировку Twitter), призывал более активно применять меры ответственности в отношении СМИ – иностранных агентов. В февральском интервью «Парламентской газете» Хинштейн сделал парадоксальное по своей сути заявление: «Мы установили штрафы за нарушение закона о «суверенном Рунете», потому что ряд иностранных ресурсов на протяжении нескольких лет с момента принятия закона отказывается его выполнять. Также мы приняли закон о противодействии интернет-цензуре, благодаря которому можно осуществлять частичную или полную блокировку соцсетей за нарушения, а также штрафовать владельцев компаний».

ФОТО: WORLD HISTORY ARCHIVE/UIG/TASS

Каким образом блокировка и дополнительная ответственность за реализацию права на свободу слова может быть противодействием интернет-цензуре, Александр Евсеевич не уточнил, однако дал понять, что «заниматься творчеством, быть свободным художником и обсуждать кого хочешь» в нашей стране больше нельзя. Даже если ты не «вставал в рамки» и не захотел «идти на службу».

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЗАРЯЖЕННОСТЬ ЗАКОНА

Лингвистический эксперт в суде, доктор филологических наук, профессор Департамента массовых коммуникаций и медиабизнеса Финансового университета при Правительстве РФ Татьяна Каминская в интервью «Совершенно секретно» тоже обратила внимание на то, что в нашей стране в последнее время появилась масса очень спорных ограничительных законодательных инициатив по отношению к медиа. В первую очередь, это внесение поправок в Конституцию в 2020 году. Например, «это статья 67, запрещающая призывы к умалению подвига народа при защите отечества. Идеологическую заряженность отметили специалисты в сфере медиа и журналисты на различных семинарах и конференциях: за последний год из медиаповестки практически исчезли такие темы, как интерпретация жестоких поражений Советской армии в 1941–1942 гг., описание чудовищных потерь во время войны или оккупация территорий. Любая публичная информация дискуссионного характера открывает сегодня возможности для судебных разбирательств. Вместе с тем, прямых тематических и жанровых запретов в отношении медиа нет. И хотя правовая политика является первичной по отношению к другим мерам госрегулирования медиасферы, помимо законодательных, существуют непрямые способы консервации политической коммуникации, многократно примененные в последние пару лет: смена главных редакторов, увеличение числа иноагентов».

Эксперт подчеркнула, что в отношении исполнения законов и их правоприменительной практики в медийной сфере (прежде всего, в регионах) имеется много примеров абсурдного рвения Роскомнадзора, который часто следует букве закона, а не его духу.

«К примеру, в Великом Новгороде Роскомнадзор пытался оштрафовать сетевое издание «Ваши новости» за цитату из телепрограммы кинорежиссера Никиты Михалкова «Бесогон». В публикации автор Виктор Смирнов называет Никиту Михалкова «мэтром отечественного кино», сетуя, что тот разменивает свой талант на такие речевые практики. Смирнов оценивает Никиту Михалкова как ведущего программы, перечисляя его речевые приемы в спорах со своими предполагаемыми и реальными оппонентами. При этом подозрительное слово в издании воспроизводится не полностью, а с отточием в середине. И Роскомнадзор подает в суд не на Михалкова как автора фразы, а на региональное издание, осуждающее высказывание. Только обращение к лингвистической экспертизе по инициативе ответчика и по апелляции в суде более высокого уровня смогли отменить эту абсурдную претензию к изданию и штраф».

БИТЬ АККУРАТНО, НО СИЛЬНО

Международная неправительственная организация «Репортеры без границ» в апреле этого года опубликовала рейтинг Всемирного индекса свободы прессы, в котором Россия заняла 150-е место, затесавшись между Демократической Республикой Конго и Гондурасом. Для нас этот рейтинг, разумеется, не является правомерным, и мы продолжаем работать над новыми нюансами к формулировке о гарантированной свободе слова.

Совсем недавно Роскомнадзор начал тестирование мобильного приложения для подачи жалоб граждан на запрещенную информацию (то есть для доносов), а продолжая прессинг Facebook и YouTube, наш заместитель постоянного представителя Росси при ОБСЕ Максим Буякевич (в день свободы печати) посетовал, что Запад с помощью крупных соцсетей повсеместно вводит цифровую цензуру…

В ноябре прошлого года уже упомянутый нами Александр Хинштейн выразил надежду, что закон об ограничениях в Интернете будет действовать «бережно и аккуратно», да и все остальные «ограничения» в пояснительных записках к нюансам 29 статьи звучат примерно с такой же интонацией. Только вот почему-то в эту заботу народу верится с трудом. Мы все еще помним, как «аккуратные нюансы цензуры» били по свободолюбивому люду – с такой силой, что не каждый мог потом самостоятельно подняться и самостоятельно заговорить.