О фотографиях великосветских дам

Из воспоминаний редактора журнала «Столица и усадьба»

Недавно вышла книга Гарая, американского «короля газетных фотографов», полная всякими курьёзами, как ему приходилось изощряться, чтобы добыть ту или иную фотографию. Стал он газетным фотографом будто бы случайно. В маленьком венгерском ресторане в Нью-Йорке в 1915 году он познакомился с мрачным типом, с козлиной бородкой, в пенсне. С новым знакомым они почти не разговаривали, только играли в шахматы. У Гарая была маленькая фотографическая студия, но не для газеты. Как-то его партнёр дал ему замусоленную фотографическую карточку и просил сделать шесть копий для паспорта. Он сделал, и одну оставил себе.

Через два года, когда произошёл большевицкий переворот в России и в центре внимания оказалось имя Троцкого, Гарай узнал в своём партнёре именно его. Эту карточку он увеличил и продал сотню экземпляров разным газетам. «Это был мой первый большой улов», – пишет он. Книга Гарая навела меня на личные воспоминания о фотографиях, сыгравших немалую роль в моей жизни.

***

В 1913 году я решил издавать в Петербурге великосветский журнал («Столица и усадьба»), в котором видное место должны были занять фотографии дам «общества». Главной целью было описание старинных усадеб и вообще прошлого и знатного быта, но фотографии великосветских дам необходимы были для тиража. В Англии это давно уже было принято, а в России каждая дама общества в то время сочла бы для себя оскорбительным дать свою фотографию для напечатания в журнале или газете. Надо было пробить брешь.

На первых шагах было очень трудно. Для первого номера я всё-таки достал две интересные фотографии совсем случайно, и тоже совсем случайно они создали сразу успех журнала. Зачем-то я был у В.Н. Охотникова в его доме, вернее, дворце, на Английской набережной. Мы сидели в большом роскошном кабинете с верхним светом и большими портретами Винтергальтера в тяжёлых золотых рамах. Рядом с моим креслом, на письменном столе, была большая фотография двух красивых барышень. Заметивши, что я их рассматриваю, В.Н. сказал:

– Это мои дочери, разве вы не знаете?

Я рассказал ему, что как раз начинаю издание великосветского журнала, по образцу английских, и В.Н. охотно согласился дать мне эту фотографию для первого номера. Он ещё прибавил:

– Моя старшая дочь замечательно танцует, недавно получила в Париже приз за танго…

Через несколько дней вышел первый номер «Столицы и усадьбы». Там был портрет дочерей Охотникова, и в подписи было указано, что одна из дочерей, получившая недавно приз за танго, вообще превосходно танцует.

Я начинал издание журнала очень скромно, было напечатано всего полторы тысячи экземпляров, а подписчиков для начала оказалось всего 72! Номер вышел, был разослан подписчикам, и, так как 72-м был Охотников, то и он его получил.

На следующий день звонок по телефону и встревоженный голос:

– Что вы со мной сделали?.. что вы сделали?..

Я сразу не понял даже, кто говорит, но постепенно выяснилось, что это Охотников и просит меня приехать немедленно к нему по крайне срочному делу.

Через час я был у него. Оказалось, что его супруга в истерике от моего первого номера. Дело в том, что императрица Александра Фёдоровна ненавидела новые танцы и как-то сказала, что если её фрейлина вздумает танцевать какое-то танго, то будет немедленно лишена придворного звания. А дочь О. как раз была представлена во фрейлины… И я всё испортил, императрица могла узнать о её призе, среди моих 72 подписчиков были и придворные…

– Что же делать? Что делать? – восклицал терроризированный супруг и отец. – Остановите печатание номера.

– При всем желании, В.Н., не могу. Номер уже отпечатан и разослан.

– Что же делать?.. Вы меня погубили.

Кончилось тем, что О. послал трёх человек – лакея, метрдотеля и швейцара – скупать мой злополучный номер всюду, где возможно. Все номера в Петербурге были скуплены, в Москве – тоже. Мы вместе с О. укладывали пачки под бильярд, и затем он замкнул бильярдную и запечатал её.

Я выпустил второе издание, уже три тысячи, но без фотографии дочерей Охотникова. В течение ближайших дней в Петербурге предлагали по десять рублей за первое издание номера; думали, что в нём было что-то невероятное, об этом говорили уже в аристократических клубах и в обществе. Первый успех журнала был создан. Второе издание быстро разошлось, и пришлось выпустить третье.

Дальнейшему успеху журнала тоже содействовали фотографии. Постепенно русские великосветские дамы стали давать для журнала свои портреты, стали присылать одну фотографию за другой. Я как-то напечатал фотографию жены графа Ностица, военного агента в Берлине, но на меня посыпались протесты и обвинения.

– Как же вы не знаете, что это женщина-рыба?! Она плавала в «Аквариуме» на сцене, а вы печатаете её рядом с дамами общества

Кстати сказать, недавно эта самая графиня Ностиц написала книгу своих воспоминаний, изданную в Америке; в ней она вспоминает, как её презирали за то, что она когда-то действительно плавала в «Аквариуме» на сцене.

«И вот недавно, – пишет она, – в одном ресторанчике мне подавала та самая титулованная дама, которая тогда меня не признавала».

***

Был ещё случай, когда я напечатал рядом двух дам, жён гвардейских офицеров одного из самых шикарных полков. После выхода номера ко мне приехали два гвардейца в качестве секундантов с вызовом меня на дуэль. Я рассмеялся, сказал, что я готов на всякие извинения, на какие угодно, стрелять не умею, очень близорук, ни разу в жизни не стрелял – и на рапирах тоже драться не умею. Оказалось, что одна из этих дам несколько месяцев тому назад влюбилась в своего кучера или в шофёра и сбежала с ним от мужа. Мужу пришлось уйти из полка, а я, по незнанию, вдруг напечатал фотографию этой дамы рядом с другой, не сбежавшей и вообще «великосветской»… Дело уладилось завтраком у Кюба, и мы расстались друзьями после того, как я искренне раскаялся в своём поступке.

***

Принц Ольденбургский, известный по борьбе с эпидемиями и по крутости характера, был внуком Марии Николаевны, дочери императора Николая I. М.Н. была исключительно красивая женщина, превосходно сложенная, и любила позировать перед художниками и скульпторами и в одежде, и без одежды. Во дворце принца на Мойке, среди других произведений искусства, стояла большая мраморная статуя работы скульптора Рауха, изображавшая М.Н. в виде Венеры. Я пробовал послать во дворец фотографа, но тот не получил разрешения. Тогда вызвался полковник Далматов, кавалерийский офицер, журналист и фотограф, и он сделал во дворце принца ряд снимков для моего журнала. Снял он и статую великой княгини М.Н.

Всё касающееся высочайших особ нужно было посылать в придворную цензуру – я и послал. Но фотографии были в одном пакете, а набор в другом: на всё посланное поставили штемпеля придворной цензуры, всё было разрешено, но когда номер вышел, меня немедленно оштрафовали на три тысячи рублей, и было постановлено номер конфисковать.

И фотография статуи, и подпись отдельно не представляли ничего предосудительного с точки зрения придворного этикета; но когда подпись оказалась под фотографией, получилась неловкость.

У меня был друг егермейстер барон Кноринг, ближайший друг императрицы Марии Фёдоровны. Он уже не раз помогал мне своими советами и указаниями; понятно, я немедленно обратился к нему, рассказал, как всё было. Поехал он завтракать в Елагин дворец ко вдовствующей императрице, а после завтрака заехал ко мне – моя вилла была напротив, через Малую Невку на Каменном Острове. Он привёз записку, собственноручно написанную императрицей М.Ф. Она уже видела этот номер и была очень взволнована, но он убедил её, что если оштрафовать и конфисковать, то этим только придадут огласку, раздуют скандал – лучше это дело замять, счесть простым недоразумением. Она согласилась.

Записка гласила: «В номере таком-то журнала «Столица и Усадьба» вкралась досадная опечатка. Подпись под иллюстрацией на странице такой-то должна значить, что статуя изображает не великую княгиню Марию Николаевну, а изображает Венеру, и только принадлежала великой княгине». 

Так было в следующем номере и напечатано, штраф был сложен и номер не был конфискован – но без остатка распродан…

***

Чтобы закончить эти фотографические воспоминания, приведу последний трагикомический курьёз. Уже совсем накануне революции, в январе 1917 года, ко мне приехал очень представительный военный, кажется, полковник, и отрекомендовавшись адъютантом министра внутренних дел Протопопова, передал мне несколько больших фотографий министра. Я несколько недоумевал, так как в журнале печатались обычно только фотографии великосветских дам.

– У вас в журнале печатаются только дамские портреты, – заявил полковник, – но его высокопревосходительство полагает, что в данном случае может быть сделано исключение. Министру было бы очень приятно видеть свой портрет в вашем уважаемом журнале… И, вероятно, и для вас это не было бы неприятно.

Я что-то пробурчал, просил благодарить его высокопревосходительство, и увёз эти фотографии, как курьёз, к себе домой – не намереваясь их печатать.

Скоро не было уже и министра Протопопова. А ещё через несколько месяцев не было и моего любимого детища «Столицы и усадьбы».

Вл. Крымов,  Париж
(газета «Сегодня», 1939 г.)

Читатайте статью Григория НЕХОРОШЕВА «Неугомонный миллионер»