О времени и о стране

Алёна Свиридова: «Сейчас очень смутное время, происходит какой-то культурный надлом»

Известная певица, актриса и писатель Алёна Свиридова отмечает 7 ноября 20-летний юбилей творческой деятельности большим концертом в Концертном зале «Крокус Сити Холл». Однако в интервью «Совершенно секретно» она говорила не только о своих песнях и книгах. Разговор был о главном – о времени и о стране.
– А почему такая дата для празднования – день 7 ноября, красный день календаря?
– С одной стороны, люди привыкли уже в этот день что-то праздновать – сначала это был день революции, потом день единения и примирения. Мне же хотелось в этот день принести атмосферу любви и романтики.
– Для вас большая сцена началась с песен «Просто кончилась зима» и «Розовый фламинго». Как вы ощущаете это: будто вчера было или давным-давно?
– 20 лет настолько быстро промелькнули, что я даже не успела это осознать. Мне кажется, что сейчас только начало карьеры и всё ещё впереди.
– Ага, плывёте среди акул?
– Как раз с акулами я уже давно разобралась – я ни с кем не воюю и рада иметь множество друзей в шоу-бизнесе.  Просто я живу с ощущением, что впереди ещё много нового и интересного и мне ещё много чему надо учиться до того уровня артиста, который я себе нарисовала. Что я, впрочем, с большим удовольствием и делаю.
 – Кто тогда близок к уровню, который вы нарисовали?
– Например, распавшаяся, к сожалению, группа «Пятница». Вот кому я по-хорошему завидую. Я помню их давние первые альбомы и понимаю, что до того уровня свободы, поэзии не смогу дотянуться, наверное. Но мне бы очень хотелось.
– Между первым и вторым замужеством у вас был период депрессивных песен и стихов. Как у Патти Смит.
– Да, меня сравнивали с ней, один приятель и поклонник так и говорил: «Ты вылитая Патти Смит». Но знаете, это возрастное, когда жизнь воспринимается наиболее остро, а у тебя ещё маленький жизненный опыт и богатая фантазия. Поэтому ты действительно придумываешь чувства, которые ещё не испытывал, и они очень гипертрофированные.
– Раз Патти Смит вспомнили, не было мыслей играть рок-н-ролл?
– У меня характер больше рок-н-ролльный. Если бы  поначалу встретился продюсер из того мира, направил на эту дорогу, то, наверное, так и сложилось бы. Сама я не умела играть, как играют рокеры, писала, скорее, бардовские, романтичные вещи. Может, и потому, что Минск, где я росла – это не Москва и не Ленинград, в нём атмосфера, скорее, художественная. Были всякие выставки, перформансы, ходили такие странные люди... Музыкантов было поменьше. Такой бурлящей музыкальной жизни не было. На рок-концерты я ездила в Москву и Питер. Кстати, у меня только два автографа в жизни – Цоя и Стинга. Русский рок был остросоциальным, а меня волновали личностные материи.
– И Россия лишилась своей Бонни Тайлер?
– Наверное… Но меня периодически заносит, есть несколько песен, которые можно отнести к рок-н-роллу. Может, потому, что я воспитывалась на классической музыке, джазе. Вообще, у меня не российский поп. Он строится по определённым законам, а у меня что-то другое. Возможно, потому что сама пишу. У нас люди любят вешать ярлыки и делить на тусовки: вот мы рокеры, а все остальные – отстой позорный, попса. Или наоборот. А я всеядна, считаю, что в каждом жанре есть свои бриллианты. С удовольствием пойду слушать оперетту, оперу, панков, джаз, фолк – всё, что предлагает культурное пространство, что мне близко.
Если разобраться, и Шульженко, и Вертинский – тоже попса получается! Или опера. Народ приходил развлекаться, оперные арии пели на улице, так что все эти деления условны. Мне кажется, что делят люди ограниченные. А на самом деле есть качественная и некачественная музыка в любом жанре.
– По вашему опыту, есть рецепты успеха на эстраде или всё слишком индивидуально?
– Нужно понимать, что сейчас в воздухе витает, какие у людей мечты, стремления. Они ведь каждый год разные. В какой-то год преобладает стремление к свету, добру, любви, в какой-то – к разрушению, обновлению, хулиганству. Если человек ловит эту волну и творчески пересказывает – это и есть секрет успеха.
– Это интуиция или интеллектуальные усилия?
– Думаю, интуиция, чистота восприятия. Я не говорю о коммерческом искусстве, которое, действительно, рассчитывается по формулам. Я их не понимаю.
– Вы сказали про умение выразить то, что витает в воздухе. А в данный момент что ощущаете?
– Очень смутное время сейчас. Люди не понимают, за что им цепляться, на чём держаться. Ощущение пустоты под ногами.  
– А в чём причина? Политика, идеология или кризис искусства?
– Сейчас происходит какой-то культурный надлом. Слишком большой объём коммерческой продукции, которая забивает культурные ценности. Нельзя сказать, что ничего хорошего не происходит, но информационный поток огромен! Словно грязная мутная вода девятым валом обдаёт, и люди теряются. За что хвататься? Семья? Тоже в кризисе. Как самореализоваться, непонятно. И вот в этом потоке людям необходима надежда, маяк. Хотя в Москве я вижу реальные изменения к лучшему. Летом гуляла в парке и вдруг поймала себя на мысли: наконец-то исчезли пивные ларьки, полупьяные лица, запах пива, мочи, сплошной мат! Вижу множество нормальных людей со светлыми хорошими лицами, которые занимаются спортом, катаются на велосипедах, роликах, гуляют с детьми, не гадят, не сквернословят.
– Может, это не изменение челове-
ческого качества, а просто политика городских властей?
– И она тоже, безусловно. Но как быстро люди отзываются на это стремление! Наш город задыхается в пробках, в нём плохая экология, масса социальных проблем, но в целом город возвращается к своим жителям. Я считаю, что это самая важная история, которая происходит.
– Но это же можно назвать и другими словами. Вы увидели сборище хипстеров, офисного планктона, которые обитают в Интернете и кафешках «Жан-Жак», читают хипстерские журналы и сайты, ходят на Болотную площадь с белыми ленточками… Защищают Pussy Riot, кстати.
– Я бы не сказала, что все защищают. Эта история очень сложная и неоднозначная. Меня пугает, что в ней есть стремление привлечь к себе внимание любыми методами.  Можно совершать любые поступки и говорить: это у нас такое концептуальное искусство.
Сама эта акция мне лично не симпатична. Но она подняла массу вопросов – и к судебной системе, и к институту церкви. И я, понимая, что наша исправительная система никого исправить не может, не могу поддерживать вынесенный им приговор. Но мне обидно, что, например, история Ольги Слуцкер, которую выгнали из дома и отняли детей, не вызвала никакого отклика. Хотя это вопиющее беззаконие.
– Наверное, потому что это семейное, частное, а у «пусси» - общественное.
– Нет, это не частное дело, а дело всех матерей! Это семейное право, а семья остаётся опорой государства и общества. Мы не можем отделить: вот глобальное, а вот локальное. С этим можно было идти на Болотную и сказать, что так нельзя поступать с людьми. Не считаю этот повод менее важным, чем Pussy Riot.
– Вы говорили, что можете слушать с удовольствием панков. Наверняка общались с ними. Они же просто безбашенные, ведь так? Вот и «пусси» такие же.
– Безбашенных, наверное, три на десять будет. А семь – глубоко закомплексованных. В субкультуре панков не должно быть зла. Это всё-таки больше эпатаж, проявление неординарного, но не чернуха. Безусловно, наказание девушкам чрезмерно, за хулиганство-то. Но я не верю в самостоятельность Pussy Riot, за ними стоят кукловоды, а сами они – пехота. Всему есть предел. Например, то, чем мы занимаемся дома в спальне, это прекрасно. А если такое занятие происходит в музее Дарвина, это омерзительно.
– Вы – автор приключенческого романа «Чемоданное настроение», изданного пять лет назад. Какие сейчас отношения с литературой?
– Отличные. Я люблю писать и с удовольствием использую для этого каждую возможность – веду, например, колонки в журналах. А свой первый рассказ я написала от нечего делать и выложила в Интернете. Потом ко мне обратилось издательство с предложением написать книжку в том же духе. Сразу выдали аванс, что меня и подкупило.
– Вы были уже известной артисткой?
– Конечно, я была уже известна как певица, но ведь писать меня попросили не про эстраду или мою личную жизнь. Книга больше похожа на путевые заметки, рассказы о путешествиях и отношениях, которые во время них возникают. Выяснилось, кстати, что писательский труд очень тяжёл, и я горжусь, что редактор не исправил ни одного слова, ни одной запятой. Абсолютно авторский текст вышел. Плотно писала три месяца каждый день хотя бы по два часа. При этом успевала и на гастроли ездить, и детьми заниматься. Если бы сейчас заказали книжку, я бы её тоже написала. Вполне возможно, что она была бы хорошей. У меня уже много идей и литературных планов.
– Поделитесь с читателями «Совершенно секретно».
– Поговорю с вами и сяду писать статью в ноябрьский номер журнала «Русский пионер». А беллетристику буду писать после 7 ноября, когда пройдёт мой сольный концерт. Отчитаюсь, что было сделано за 20 лет, чего я стою как артистка, а потом буду доказывать, чего стою как писатель. Кто-то из классиков говорил, что одну книгу может написать любой дурак, а вот две – уже далеко не каждый. Поскольку сейчас я сама себя классифицирую как «любого дурака», то хочу в собственных глазах снять этот ярлык.
– Замысел уже есть?
– Да, есть.
– Как и первый, это будет приключенческий роман?
– Приключений обязательно хочется. Скажем, женская проза – сопли с сахаром – мне неинтересна. Хочется увлекательных событий, захватывающего сюжета с путешествиями.
– Думаю, вы не любите места, где много соотечественников.
– На самом деле это характерно для всех нас. Каждый русский не любит, чтобы было много русских. Парадокс, но это так. И я не исключение. Всё это пошло с начала 90-х, когда тогдашние «новые русские» с деньгами ринулись в мир. Сейчас их, конечно, нет, а есть много русских, которые хорошо выглядят, воспитанны, прекрасно говорят на иностранных языках, достойно представляют страну. И знаете, мне кажется, что пьянок-гулянок соотечественников становится всё меньше –  народ пообтесался и ведёт себя прилично.
– В культурном плане какой народ вам показался наиболее симпатичным? Имею в виду повседневную, бытовую культуру простых людей.
– На Бали, например, мне больше всего импонирует, что местные живут, исходя из религиозных верований. Служением богу пронизан весь их быт, любое действие. Поэтому они делают всё с большой тщательностью, очень красиво. У самых бедных чистые домики, украшения, цветочки… Или Европа. Я не видела там проявлений агрессии. У нас же ты всегда рискуешь нарваться на недобрый взгляд или фразу.
– Даже вы, известная артистка?
– Слава Богу, я избавлена от постоянной бытовухи, но пару раз бывало. Не всегда тебя сразу узнают. Я понимаю, что мне везёт в этом смысле – в основном, люди  понимают, кто я, и обдают позитивными эмоциями. Это очень приятная часть популярности.
– Не обидно, что весь мир дружелюбен и приветлив, а Россия – нет?
– Конечно, обидно. Это всё от комплексов: агрессия идёт от неуверенности в себе. От боязни быть обиженными люди обижают первыми. Обычно мне жаль таких людей. Если они агрессивны, значит, что-то у них нехорошо.
– То есть «думай о хорошем, я могу исполнить»?
 – Как бы мне ни хотелось иногда поиграть в плохую девочку, не получается. Я всё-таки к светлому тянусь и жизнь воспринимаю исключительно с хорошей стороны.