Она была очень красива

Александр КЛИЩЕНКО

Она была очень красива, умна, нравилась мужчинам, знала это и наверняка хорошо умела пользоваться своим даром красоты. Он, как и все некрасивые мужчины, в молодости был страшно влюбчив, но с возрастом существенно умерил свой пыл в сердечных делах, и теперь просто подмечал женскую красоту, ценя ее, как посетитель музея, с восхищением осматривающий шедевр, но не пускающий его глубоко в сердце.

Наверное, если бы кто-то увидел этих людей примерно одного возраста беседующими за столиком в кафе, то подумал бы, что они давние приятели, а может быть одноклассники, которые давно не виделись. Она активно жестикулировала, была эмоциональна и явно взвинчена. Он спокойно смотрел на нее, немного наклонив голову, только сочувственно кивая и иногда бережно поглаживая ее руку своей. Но нет, они не были давними приятелями, и вообще в этот день виделись в третий или четвертый раз в жизни. Он был адвокат и только что рассказал ей о первом впечатлении от общения с ее мужем, которого недавно взялся защищать по обвинению в тяжком преступлении и которого сегодня навестил в следственном изоляторе. Муж не понравился ему, да и обстоятельства этого дела были для него, как для опытного юриста достаточно очевидны и сулили весьма суровый приговор. Но ей он о своих впечатлениях не сказал. Ему было жалко и ее, и ее показавшегося неприятным супруга, хотелось помочь им, как-то облегчив участь и приняв на себя часть боли. Это избыточное сочувствие являлось особенностью его адвокатской манеры, за которую его многие маститые коллеги критиковали, но которую он никак не хотел, а скорее и не мог изменить. Он всегда убеждал себя, что это помогает и ему, и клиенту, позволяя принять на себя негатив, который неминуемо обращен на подсудимого из-за выдвинутого обвинения, сгладить его, перевернув отношение судьи к тому человеку, которого защищал собственными открытостью, горячностью и преданностью. Он знал, что так будет и в этот раз: он проникнется к неприятному мужчине, будет считать его хорошим человеком и постарается убедительно отстаивать эту позицию перед судьей. Также он знал, что дело это является практически безнадежным, но благодаря ответственной и самоотверженной работе можно будет добиться доброго расположения судьи, а, значит, и относительно мягкого приговора.

– Но он же ни в чем не виноват? Вы же уже разобрались в деле? – горячилась она.

Он немного помолчал, в очередной раз, отметив для себя ее удивительную красоту, а потом ответил: – Да, конечно. Он очень хороший человек, и я в этом сегодня убедился. Доказательства сомнительны, я выявил в материалах большое количество процессуальных нарушений, но мы должны признать, что живем в России, поэтому оправдательный приговор в наших условиях невозможен, а итоговое наказание, не связанное с лишением свободы, было бы для всех нас чудесным результатом.

– Да, да, он очень хороший. Он просто запутался немного, и мы все обязаны ему помочь, – с одобрением поддержала его она.

Он опять взял паузу перед ответом, вспомнив, как хороший человек кричал ему, что всеми брошен, жена забыла о нем и наверняка думает только о его деньгах и возможном разводе. Такой вывод хороший человек сделал, исходя из того, что одна из продуктовых передач пришла с задержкой. Объяснения адвоката о том, что, возможно, задержка связана с плохой работой изолятора, а не отсутствием заботы близкого человека, обвиняемый встретил в штыки, недовольным тоном заявив, что, если бы его любили, проблема была бы давно решена, а сотрудник изолятора, задержавший передачу, давно наказан. Пусть завалят этот изолятор деньгами, но передачи приходят без опозданий, кричал хороший человек адвокату, и тот, конечно же, обещал все это донести до жены.

Всего этого он ей рассказывать не стал, ответив, что, несомненно, приложит все усилия для помощи запутавшемуся подсудимому и передав вежливую просьбу о скорейшей отправке передачи.

– Вы знаете, я заранее должна извиниться перед вами, – вдруг перебила она адвоката, – я знаю, что он бывает резковат, а порой и невыносим. Вам достался не самый комфортный клиент. Но он, правда, добрый и заслуживает помощи. Тем более я вижу, что вы уже прониклись и к нему, и к делу, и верю, что сможете нам помочь.

– Нет-нет, не переживайте. Я видел много разных дел и разных клиентов, и ваш супруг – один из самых комфортных для общения людей, с которыми мне доводилось работать.

Они простились как старые знакомые, он в очередной раз с удовольствием отметил для себя ее красоту и с ощущением какого-то внутреннего подъема отправился в офис, готовить очередной документ по очередному делу.

* * *

Прошло полгода напряженной работы. Эта работа должна была по его задумке дать результат, который, он считал в сложившейся ситуации идеальным. Судья слушала его ходатайства внимательно, прокурор с каждым заседанием ведет себя все уважительнее, а пристав на входе вел себя, как с лучшим другом и даже пропускал в здание суда без досмотра. Все эти, казалось бы, незначительные внешние признаки указывали ему на то, что его работа замечена, позволяли быть в целом, несмотря на свойственную ему самокритичность, довольным собой и с определенным оптимизмом смотреть на итог дела.

За это время он, как и предполагал изначально, проникся сочувствием к подсудимому, нашел с ним общий язык и даже почти перестал обращать внимание на его чрезмерную требовательность, явно проявляемый эгоцентризм, упреки и неприятные слова по отношению к жене.

Она, по его мнению, не заслуживала ни упреков, ни неприятных слов, и, если бы он, а не подсудимый, был ее мужем (он сам не понимал, почему ему вообще в голову несколько раз приходила такая глупая мысль), то гордился и любовался бы такой женщиной. Они сильно сблизились, ведь любая совместная деятельность сближает. Иногда вечерами, когда ей было совсем грустно, она звонила ему по телефону, делилась впечатлениями, рассказывала о надеждах, а порой и просто плакала в трубку. Он сочувственно слушал, со всем соглашался, и в такие моменты еще больше хотел ей помочь.

В один из подобных вечеров она особенно много плакала и жаловалась на то, как ей тяжело, как она устала, как плохо выглядит и, как невыносим к концу суда стал Артём, ее муж. Тот написал ей очередное письмо, состоявшее из сплошных упреков и невыполнимых заданий, от чего она страшно переживала.

– Ну что вы, это просто тяжелый период. Вы еще будете вместе вспоминать об этом с улыбкой. Я провел много таких дел и знаю много подобных историй. А все эти его письма вы сохраните и потом в старости будете со смехом читать внукам вслух, – так успокаивал он ее, и ему почему-то всегда это удавалось. У него вообще хорошо получалось успокаивать тех, кому доводилось по долгу профессии помогать.

Внезапно ему захотелось сделать для нее что-то хорошее и как-то развеять ту тоску, в которой она все последние дни пребывала.

– Послушайте, у меня неожиданно образовались два билета в театр. Друг не смог пойти. Хотите, я вам подарю? Сходите, развеетесь с подругой? Говорят, очень хорошая постановка – он врал. Конечно же, никаких билетов у него не было. Он только думал что-то такое купить и решил, что это может ее порадовать.

– Мне? Спасибо большое. Какой вы все-таки хороший. Но подруги сейчас разъехались отдыхать. А, может быть, вы со мной сходите? Вы же свободны вечером?

Если бы телефонная трубка передавала цвет, она смогла бы увидеть, как густо он покраснел. Но режим видеосвязи был выключен, поэтому, к счастью для него, она ничего не заметила.

– Конечно. Я с удовольствием схожу с вами в театр, если вам и, правда, не с кем. Моя компания будет для вас достаточно скучна. Я же привык говорить только о работе, но, надеюсь, качественная постановка скрасит впечатление от моей скучной физиономии. К тому же вам, и правда, нужно развеяться, а мне нужен правильный настрой перед итоговым выступлением в прениях. В общем, я в вашем распоряжении, – многоречивость не была ему присуща, скорее он любил вне работы говорить мало, но здесь, наверное, от волнения он произнес целую тираду.

Она впервые за вечер рассмеялась, и в итоге все договоренности были достигнуты, брюки с рубашкой выглажены, и в назначенный час он сидел рядом с ней на одном из первых рядов своего любимого театра.

* * *

Спектакль вышел неудачным, актеры играли фальшиво, а его это совсем не трогало. Он весь спектакль украдкой смотрел на нее и чувствовал себя маленьким щенком, которому хочется прыгать перед хозяйкой, умильно вилять хвостом и прижимать уши от восторга. Он хорошо знал это чувство влюбленности, хотя и успел позабыть его, став старше и, как ему казалось, мудрее. Он пытался убедить себя, что все это глупости, что влюбляться в замужнюю женщину, к тому же жену клиента – опасно для него, нелепо для нее, недопустимо для дела, с которым он так сжился, да и, в конце концов, просто подло. Но щенок в его сердце вилял хвостом все умильнее, и он понимал, что скоро она заметит его пристальное внимание, от чего случится неловкость. Впрочем, она, казалось, ничего не замечала, что, впрочем, только раззадоривало глупого щенка.

АЛЕКСАНДР КЛИЩЕНКО

Когда спектакль закончился, он с облегчением выдохнул. Несдержанный щенок все же не допустил тех глупостей, которых он так боялся, не сказал ей ни одного двусмысленного слова, не взял ненароком за руку, не …О, этот щенок мог наделать таких глупостей, что ни один самый мудрый и опытный адвокат не сумел бы его оправдать.

– Спасибо за чудесный вечер. Я так рада, что вы меня вытащили из моей берлоги, – улыбнулась она ему и как будто кокетливо (во всяком случае, так ему показалось) закусила нижнюю губу, став от этого еще красивее. Щенок внутри него завизжал от восторга.

– Вы торопитесь? Может быть, я могу вас проводить? – маскируя щенка под обычную вежливость, спросил он.

Она согласилась, от чего щенок окончательно вырвался с поводка, завладев его сердцем, голосом и руками. По дороге сумасшедший щенок дотронулся до ее руки, и она вдруг, не отстранила ее. Тепло от ее руки пошло через его руку туда, вглубь, где жил щенок, которому захотелось навсегда остановить этот момент, зафиксировав ощущение счастья, которое он испытал. Он не думал в эти минуты ни о деле, ни о чувстве долга, ни о неуместности возникающих отношений. Счастье переполняло щенка, и адвоката, в котором щенок жил.

Ему было все равно, что это было с ее стороны: настроение, чувство одиночества, обида на мужа, а может быть (чем черт не шутит) сработало его обаяние, хотя в последнее он верил слабо. Это было счастье, которым нужно было жить здесь и сейчас, не думая о последствиях.

* * *

На следующий день он сидел напротив ее мужа, с непривычной вялостью обсуждал последние штрихи финального выступления в суде и вспоминал вчерашнее счастье. Сегодня оно уже не казалось ему таким сладким. Щенок знал, что поступил очень подло, и от этого чувствовал себя старой побитой собакой. Он был солидарен со щенком, и из-за распиравших голову противных мыслей никак не мог сформулировать итоговое предложение. Подсудимый почувствовал его настроение, принял это на счет волнения перед скорым выступлением и приговором и, что было делом совсем небывалым, попытался подбодрить:

– Спасибо тебе. Ты большой молодец. Я знаю, что все получится, и очень тебе верю.

Он откинулся головой к стене, у которой сидел, дотронулся до нее затылком и зажмурил глаза. Страшно болела голова, и хотелось умереть.

* * *

Он выступил хорошо, и суд закончился так, как он хотел. На оглашение приговора он не пришел: не мог больше видеть ни ее, ни его. На телефонные звонки тоже не ответил. Лет через пять он случайно встретил их на улице. Они шли под руку, и, кажется, были счастливы. Она стала еще красивее, и щенок внутри него снова встрепенулся и прижал уши от радости. Он дернул щенка за поводок, перешел на другую сторону улицы и сделал вид, что никого не заметил.