От Ленина до Фирса
Совместно с:
10.05.2017
Юрий Каюров: «Я культивировал тёплое человеческое отношение к Ленину и не впускал зло, которое наверняка было присуще этому человеку, несмотря на все его добрые дела»
В Малом театре идёт «Вишнёвый сад», поставленный когда-то Игорем Ильинским. Роль Фирса в нём исполняет 90-летний Юрий Каюров – выдающийся актёр, ещё в 1960-е прославившийся работами в кино, от «Долгих проводов» Киры Муратовой до «Шестого июля» Юлия Карасика по сценарию Михаила Шатрова. В «Шестом июля» Каюров исполнил роль Ленина, его игра стала событием в тогдашней веренице образов вождя, это и сегодня воспринимается как грандиозная актёрская работа. Каюров играл Ленина умного, думающего, жёсткого и в то же время способного воздать должное противникам. Фильм стал одним из лидеров проката – по популярности он обошёл не только «В огне брода нет» или «Служили два товарища», но даже «Доживём до понедельника». В этом году фильм вновь показали на фестивале «Белые столбы», и он снова стал событием. В 1970-м едва не получил Ленинскую премию, но против него выступили охранители догматического подхода к истории. Одна из резко критических статей была напечатана в «Огоньке», где сотрудники кафедры истории КПСС Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова утверждали: «Мы убеждены, что фильм «Шестое июля» не служит воспитанию зрителей. Историческое событие – разгром мятежа левых эсеров – показано в кривом зеркале. Историческая правда не на стороне авторов фильма».
Недавно корреспондент «Совершенно секретно» побывал в гостях у знаменитого актёра:
Алла Демидова в роли Спиридоновой
ОДНАЖДЫ ШЕСТОГО ИЮЛЯ
– И в театре, и в кино в основном вы играли русскую классику. А зарубежную практически нет – неинтересно?
– Я не создан для Шекпсира, я нешекспировский артист. Вот вышел у нас в театре «Король Лир», так я его до сих пор не посмотрел. У Шекспира я люблю комедии – «Двенадцатую ночь», «Сон в летнюю ночь». Конечно, я всё остальное видел, и «Гамлета» тоже смотрел, но лишний раз на драмы его не пойдёшь, тот же «Макбет» – это страшно.
– А «Фому Гордеева» Горького с вашим участием посмотришь, так тоже становится не по себе.
– Почему же, Яков – вполне рассудительный персонаж.
– Судя по вашей книге мемуаров, вам нравится за границей. Вы столько путешествовали уже в советские времена, всю Европу объездили, и не только…
– Наша жизнь сильно отличалась от существования среднестатистического человека. Это были либо гастроли, либо туристические путешествия, которые организовывали для Малого театра – Болгария, Япония. У нас была прекрасная актриса Татьяна Петровна Панкова, у неё были какие-то связи в МИДе, и она умела организовать такие поездки – сесть в Одессе на теплоход «Латвия» и чесать через всё Средиземное море, Стамбул, Неаполь, Марсель…
– А вроде бы вас не любила тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева? Из-за неё вроде не пускали в поездки и даже не дали Ленинской премии за фильм «Шестое июля»? Или решающую роль сыграла всё же статья в «Огоньке»?
– Да, в 1970-м, при редакторе Анатолии Софронове, появилась статья двух авторов, направленная против фильма. Видимо, решили, раз Юлий Карасик и Михаил Шатров евреи, мы им сейчас покажем, журнал выступил тогда против фильма… И ещё в ЦК этим тоже озаботились, там был тип, который курировал публикацию. А у нас ведь была кипа восторженных рецензий и статей – и Сергея Герасимова, и Григория Чухрая!
– А документы для подачи на Ленинскую премию уже были собраны?
– Я говорил сразу после премьеры Карасику: «Юлий Юрьевич, Ленинская ещё не скоро, через два года, давайте сейчас подадим на Государственную, спокойно проскочим». А он: «Ты ничего не понимаешь, подавать надо только на Ленинскую». В общем, прошло время, выяснилось, я был прав. Фильм так ничего толком и не получил, после того как ему не дали Ленинскую, все от него отвернулись. Раз нас скинули с Ленинской, дело посчитали закрытым. Да сегодня, когда вспоминаешь ту историю, всё кажется уже и неважным.
– Я недавно пересматривал «Шестое июля» – выдающееся кино, динамичное, умное, смотрится на одном дыхании!
– Недавно у Аллы Демидовой был день рождения, и она попросила, чтобы по каналу «Культура» показали именно «Шестое июля». Демидова там запоминается навсегда, замечательно играет Спиридонову.
– Кажется, в речи на V съезде Советов она искренне ненавидит большевиков и советскую власть.
– Это да. Она даже говорит иногда, что переиграла тогда меня. Юлий Юрьевич Карасик был очень въедливый режиссёр, он «сидел на человеке», он в тебя вталкивал и вдалбливал своё видение. Конечно, я не сопротивлялся, но иногда старался смягчить его требования. Когда надо было снимать речь Ленина на съезде после выступления Спиридоновой, он сказал – пойдём в просмотровый зал, посмотришь, как записали речь Демидовой. Поглядел – да, лихо. Но понял: нет, кричать после её крика не надо – и действительно, это сработало.
– В одном из интервью Демидова сказала, что теперь хоть и против показа тиранов на экране, но вашей работой она довольна, видно, как ваш Ленин думает на экране. И это действительно отличный монолог, где виден процесс мышления, который происходит прямо на глазах зрителя. Наверное, было много дублей?
– Нет, всего пара, кажется. Там можно было, конечно, сперва снять, а потом дать его с перебивками, какие-то кадры вставлять, но речь была снята сплошняком, десять минут, кажется, и это немыслимо, но так она и показана целиком.
– Наверное, запись выжала до последней капли?
– Нет, ничего.
– Есть огромная разница между Лениным «Шестого июля» и тем Лениным, который возобладал на экране в 1970–1980-е годы – плакатный, не легкомысленный, но более упрощённый, однолинейный, к психологической проработке Карасика другие режиссёры уже не стремились. Почему в кино образ Ленина с годами не развивался?
– Дело в драматургии. Каков материал, такого Ленина мы и изображаем, такого и показываем. Никуда не денешься, материал диктует актёру поведение. Хотя были у меня какие-то эпизодические моменты, довольно сильные. В «Хождении по мукам» Ордынского у меня была всего-то одна сцена, речь с грузовика, когда Даша куда-то пробирается, там мощно сказано. До этого же был мой первый фильм «В начале века» – Ленин молодой, даже юный, и Крупская там замечательная, и вся компания в Шушенском, а потом Мюнхен, газета «Искра», и всё равно – другая драматургия. А в «Шестом июля» показан всего один день, но какой! После левоэсеровского мятежа Владимир Ильич скажет: «Советская власть была на волосок от гибели… Если бы случайно не вошла тогда латышская дивизия – всё, конец этой власти»!
«КЕШИНЫ ШТУЧКИ»
– В последние годы существования СССР началось уже пародийное отношение к Ленину, передразнивание в анекдотах его грассирования, он сам превращался в анекдот…
– Это уже безобразие, конечно. Я никогда и нигде не картавил, и этих штучек (поводит плечами. – Ред.) себе не позволял. А живость – да, где материал давал возможность, Ленин мог быть таким, почему же нет? Только, конечно, не в «Шестом июля», где такой тяжёлый груз над ним висел, и он тащил его в башке, и это было видно на экране.
– Недавно нашёл вашу статью в «Искусстве кино» 1970 года, где вы говорите: вот есть великие исполнители образа Ленина – Щукин, Штраух… А ведь был ещё фильм с Иннокентием Смоктуновским в роли Ленина.
– «На одной планете», я видел его.
– И когда вы вместе со Смоктуновским играли позже в «Вишнёвом саде», было смешно – два Ленина на одной сцене! Но в той статье вы имя Смоктуновского среди образцов-событий не назвали – вам не понравилось его толкование вождя? То был нервозный, в чём-то даже болезненный персонаж.
– Это был Кеша. У него ведь, как говорится, чуть-чуть (делает неопределённое движение пальцами вблизи виска. – Ред.)… это у него было, во всех его ролях. Он гениальный артист, безусловно, но, когда берёт правой рукой телефон и прикладывает его не к правому, а к левому уху… ну с какой стати? Но он такой. И грим там был такой… я не скажу, что это Владимир Ильич, это Смоктуновский, который, исполняя его роль, делает все свои «кешины штучки».
– Композитором в «Шестом июля» был Альфред Шнитке. Вы с ним общались?
– Нет, но Карасик был очень доволен, что взял его на картину. Изначально ему советовали воспользоваться музыкой Чайковского.
– Говорите – нет наград, но у фильма была всё же премия на фестивале в Карловых Варах?
– Когда его весной 1968-го показали Брежневу, тот сказал – а давайте пошлём фильм на фестиваль в Чехословакию, у них там тоже заваруха начинается, пусть посмотрят, что левые эсеры могут наделать. Без Леонида Ильича фильма бы и в СССР не увидели, но ему весной на дачу привезли картину, и Брежневу понравилось. Благодаря ему мы и смогли проскочить. В гостинице «Метрополь» тогда было два кинозала, «Шестое июля» шёл там целый год.
– А вот «Ленина в Париже», поставленного Сергеем Юткевичем, сегодня уже не помнят.
– Да, хоть то был и Юткевич, но не возникло художественного произведения, чего-то там не случилось. Ну ничего, бывает, не всё же шедевры снимать.
– С Карасиком позже общались?
– Нет, с Карасиком больше не общались. Он про меня словно забыл. Ну и ладно, достаточно сделанного. Хотя сразу после «Шестого июля» он собирался ставить «Брестский мир» по другой пьесе Шатрова, я там тоже должен был играть. На обсуждении в ЦК Гришин его спросил – зачем о Брестском? Карасик почему-то ответил – чтобы наконец показать подлинную роль Троцкого в истории. Проект на этом и закрылся.
– Режиссёр Кира Муратова с вами так же въедливо работала, как Карасик?
– Абсолютно свободно, спокойно, раскованно, делай что хочешь.
– Ничего не корректировала?
– Чуть-чуть так, легонечко. Когда была кинопроба, она снималась со мной, думала, что, может, потом сама и сыграет в фильме. Но нашла Зину Шарко, и у нас с Зиной сцена объяснения у столбика вышла прелестная. Я там переулыбался, конечно, но вроде получилось. «Долгие проводы» потом, правда, положили на полку, была специальная выездная сессия Союза кинематографистов в Киеве, где выступал Сергей Аполлинарьевич Герасимов, говорили, будто фильм получился серым, будто он не отражает нашей действительности, а о нашей жизни надо по-другому, и потому они его и забыли на много лет. Кира хорошая, она мне очень понравилась и по-человечески, и как мастер. Но больше мне с ней работать не довелось, хотя у неё и Алла Демидова снималась, а позже Муратова открыла для себя Ренату Литвинову и много с ней работала.
ТРИЛОГИЯ БРЕЖНЕВА
– Вы приехали из саратовского театра в Москву, пытались одно время играть в Ленинграде, но почему-то не прижились там – Петербург вы не любили, хотя там учились.
– Не мой климат.
– Климат в прямом смысле слова? Или вот, вспоминая в своих мемуарах о совместном спектакле с Алисой Фрейндлих, пишете, что атмосфера в самом театре не нравилась?
– Раз уж я переехал в среднюю полосу России, здесь и надо было оставаться. А Саратов… это были самые счастливые 15 лет жизни, все самые яркие мои роли. Труппа могла бы дать фору любому московскому театру. А какой у нас был режиссёр, Николай Автономович Бондарев! Он приехал из Владивостока, благодаря ему я и наигрался там… Играл у него Карандышева в «Бесприданнице», партнёршей моей была легендарная Ливия Васильевна Шутова, даже сегодня скажешь в Саратове – Шутова, и все сразу – да-а-а-а…
– То есть саратовский Бондарев для вас оказался важнее всех московских режиссёров?
– В то время… А здесь – да один Равенских чего стоил! Правда, я у него только в одном спектакле в итоге сыграл. Он странный человек был, мимо тебя в театре никогда не пройдёт, всегда постоит, поговорит, чего не скажешь о нынешних: здрасьте – здрасьте, и весь разговор.
– А странный почему?
– Чертей гонял. Стряхивал с себя чёртиков всё время (щёлкает пальцами по пиджаку, словно пылинку отряхивает. – Ред.).
– Ваш Фирс в «Вишнёвом саде» Малого театра прекрасен, но вообще-то во всём чувствуется, что Ильинский поставил спектакль более 40 лет назад.
– Сколько актёров за это время сменилось, я там уже пятый Фирс! «Вишнёвый сад» начинает умирать. Его надо репетировать, но это невозможно, кто будет репетировать?
– На афише пишут, что в спектакле заняты два суфлёра. Они по-прежнему остались в театре?
– Да, но их не слышно. На главной сцене – никак не могу привыкнуть к ней после ремонта – была даже суфлёрская будочка. Раньше суфлёры были другими, если артист что забывает, они уже наготове, они заранее знают – сейчас тебе надо будет «кинуть».
– Разве суфлёры ещё нужны? В новых театрах их вроде бы нет.
– Ну, у нас по старинке, есть штатное расписание…
– Вы читали на радио и со сцены советскую классику, написанную, в частности, группой талантливых литераторов при участии Анатолия Аграновского и подписанную именем Брежнева – «Малую землю», «Возрождение», «Целину». А вас как для этого задания выбрали?
– Я много работал тогда на радио, и в какой-то момент позвали записать брежневскую трилогию. Я даже выходил с её текстом на сцену Кремлёвского дворца съездов. Там было какое-то сборище, Брежнев сидел в ложе с Демичевым, тот как раз был министром культуры. Весь концерт шёл под фонограмму, на репетиции тоже всё под неё проходило, чтобы что-нибудь не случилось, в том числе и моё выступление
– Что же репетировать в чтении с листа, да ещё под фонограмму?
– Надо было подготовиться, чтобы попасть в неё, хотя публика всё равно не видела, что я делаю. И вот на репетиции я спрашиваю министра: «Пётр Нилович, можно, я буду стоять с листами бумаги, как будто не от себя говорю, а читаю чужой текст?» Разрешили.
– Удивительная вещь – вы были главным Лениным эпохи, а звания народного артиста СССР так и не получили.
– Почему главным? И Кирилл Лавров играл, он даже получил Ленинскую премию за спектакль Товстоногова в БДТ, он и в кино его пару раз сыграл, в том числе в «Двадцатом декабря», посвящённом созданию органов ВЧК. И Михаил Александрович Ульянов тоже…
– Но у вас всё-таки 18 ленинских ролей.
– Включая эпизоды.
– А вам так и не дали народного артиста СССР?
– Это была загадка. В 1974-м режиссёр Борис Равенских приходил к Фурцевой, было как раз 150-летие театра, выдвигали на народных Смоктуновского, Доронина и то ли Быстрицкую, то ли Нифонтову, то ли их обеих. И Равенских ей рассказывает – а на народного артиста РСФСР выдвигаем Каюрова (я после саратовского театра все ещё был заслуженный артист), артист он хороший, вот в партию собирается вступать. «Как?! – сказала Фурцева. – Он ещё не в партии?» И, зная, что я играю Ленина, вычеркнула мою фамилию.
– А в партию потом вступили?
– Вступил.
– А народного так и не дали.
– Как-то застряло и всё. Да и не важно.
Спектакль «Вишневый сад». Юрий Каюров в роли Фирса с актрисой Руфиной Нифонтовой, 1976
Фото: KINO-TEATR.NET
ДРУГАЯ ПЛАСТИКА
– Вы учились в студии у Василия Меркурьева и Ирины Мейерхольд. Вы знали в тот момент о судьбе её отца, Всеволода Эмильевича?
– Когда я учился у Василия Васильевича и Ирины Всеволодовны, мне было 23 года, я служил на «Авроре». Мы её ремонтировали, скребли ржавчину, ходили в ржавых таких робах, она тогда притонула. За мной числилось баковое орудие, мы следили за ним впятером.
– Вас отпускали в увольнительную?
– Да, корабль стоял на Васильевском острове, у берега, против Горного института. А по прямой вдали был Дворец культуры имени Кирова, где и работала театральная студия. Замполиты – был у нас капитан-лейтенант Бабурин – тогда действительно были нужны. Капитан-лейтенант водил нас туда на лекции в народный университет культуры, в какой-то момент мне разрешили два раза в неделю заниматься в студии, и я туда бегал. Но о судьбе Мейерхольда я тогда не знал.
– И не спрашивали? Или это была фигура умолчания?
– Нет, об этом не говорили, и все старались не вникать. Потом уже все узнали.
Когда Ирина Мейерхольд показывала мизансцены, она прекрасно это делала, но что-то в этом не соответствовало тогдашнему театру, пластичность была другой.
– Мне кажется, это чувствуется и в вас, другой дух пластики, наследие мейерхольдовской биомеханики.
– Наверное, и мы это впитали невольно.
– Вы играли в «Шестом июля» умного, думающего Ленина, который хочет лучшего, – а со временем выяснилось много всего разного о его характере и деталях его деятельности, да и ненависть его к церкви никогда не скрывалась, хотя в мемуарах вы с уважением пишете о религии. Что-то поменялось в вашем отношении к герою?
– Если говорить о созданном мною образе – и всех этих вещах, о которых я читал или слышал хотя бы краем уха, я их в себя не впускал, для меня он такой – и всё. Я ещё когда к первой роли готовился, много смотрел Ленина в хронике. Я его и полюбил таким – живым, каким он у меня на экране предстал. Тёплое человеческое отношение к нему я и культивировал, держал в себе и не впускал зло, которое, наверное – и даже наверняка – было присуще этому человеку, несмотря на все его добрые дела. Но я решил: я занимаюсь творчеством, у меня он вот такой, а если бы мне сказали – покажи и эту его сторону, я бы ответил – нет, ни за что, это не моё.
– Но у Карасика же было желание – как и у многих героев оттепели – иначе взглянуть на прошлое, увидеть в истории другое, отличное от официоза? Он и от вас этого в итоге добивался?
– Конечно, и не зря авторы той статьи в «Огоньке» пеняли ему, что эсеры такие хорошие, умные, добрые, как же это можно? Дзержинского арестовали, но зрители так и не увидели, как его освободили. Но что же их, с ножиком за пазухой изображать? Они были искренние, у них была своя вера, а у большевиков своя, произошло столкновение, случилось шестое июля.
Потом спектакль «Брестский мир» поставили в Театре Вахтангова, его пришёл смотреть Горбачёв. Ульянов-Ленин, умоляя о чём-то, становился на колени перед Троцким. Говорят, Горбачёв, посмотрев, сказал – на колени-то перед Троцким всё-таки становиться не надо…
Автор: Алексей МОКРОУСОВ
Совместно с:
Комментарии