ПИРОГ

ФОТО: АЛЕКСАНДР КЛИЩЕНКО

Видавшая виды старенькая «девятка» с рёвом припарковалась возле такого же потрёпанного гаражного бокса, расположенного на окраине Москвы. Из машины вышел немолодой седовласый мужчина, одетый в лётную военную куртку старого образца. В Москве было морозно, а потому мужчина поднял воротник почти до самых ушей и слегка поёжился. Немного постояв и понаблюдав, как горячий пар вырывается изо рта и испаряется на морозе, он открыл заднюю дверь машины: «Вылезай, приехали».

На заднем сиденье неподвижно лежал одетый в дорогое пальто мужчина, лет 35. Руки его были связаны сзади верёвкой. Пожилой повысил голос: «Выходи из машины, приехали». Молодой человек слегка шевельнулся, потом приподнялся и сел. Голова у него была разбита в двух местах, кровь стекала со лба по левой щеке. Вид его был жалок. «Николай Егорович, я умоляю вас, отпустите меня. Я вам всё расскажу, отдам деньги, квартиру, только не убивайте».

Николай Егорович сурово посмотрел на него: «Сказал же, выходи из машины и иди в гараж. Когда-то и я тебя умолял, а ты смеялся, помнишь? Теперь мой черёд. Выходи, а не то здесь изуродую». Для наглядности серьёзности собственных намерений он со злостью пнул молодого человека ногой под колено. Тот завизжал от боли, потом горько заплакал, но из машины всё-таки вышел. Николай Егорович слегка подтолкнул мужчину рукой в спину: «Иди поскорее в гараж». Они прошли в гараж, после чего Николай Егорович включил свет. Молодой человек в ужасе отшатнулся. Посередине гаража напротив друг друга стояли два стула, разделённые небольшим письменным столом. На столе лежали топор, паяльная лампа, видеокамера, моток скотча, чёрные пакеты для упаковки мусора, несколько чистых листов бумаги и ручка.

– Ззззачем топор и лампа? – заикаясь, спросил молодой.

– Князьков, ты же следователем долго работал вроде, неужели сам не понял. Садись пока на дальний стул, а я тебе расскажу, как мы с тобой будем вершить правосудие.

– Нет-нет, не хочу, – закричал Князьков.

– Давай уже садись, а то опять бить начну, – сказал Николай Егорович и многозначительно поднял повыше бейсбольную биту, которую он держал в правой руке. Князьков покорно прошёл к стулу и сел.

– Ну, вот и молодец, – промолвил Николай Егорович и начал обматывать Князькова и стул чёрным скотчем, – сейчас я тебе расскажу, как мы тебя будем судить, пойду, покурю, потом включу камеру и начнём. Князьков молчал.

Николай Егорович продолжил: «Итак, Князьков, разъясняю тебе, что ты обвиняешься в превышении должностных полномочий, фальсификации доказательств по уголовному делу, привлечении заведомо невиновного к уголовной ответственности и соучастии в мошенничестве. Потерпевшим от твоих действий являюсь я, Кононов Николай Егорович, бывший генеральный директор завода «Вымпел», а также мои умершие к настоящему моменту близкие родственники – жена и дочь, которые в результате того, что ты посадил меня в тюрьму, скончались, одна – от болезни, другая, покончив жизнь самоубийством. Обстоятельства собственных преступных деяний тебе известны, но содержание обвинения будет озвучено тебе, когда мы включим камеру. Поскольку здесь никого, кроме меня нет, то обвинителем и судьёй на этом суде выступлю я. После оглашения обвинения ты будешь допрошен. Если ты будешь отказываться отвечать на вопросы или говорить неправду, я буду отрубать тебе пальцы по одному. Когда пальцы закончатся, я начну прижигать твое тело паяльной лампой. После допроса тебе будет оглашен приговор, вероятнее всего, смертный, поскольку иного наказания, по мнению обвинителя, то есть меня, ты не заслуживаешь. Хотя, может быть, тебе повезёт, и я, как судья, вынесу тебе иной, более мягкий приговор. Весь процесс будет записываться на видеокамеру, запись твоего допроса я потом пошлю твоему начальству в Министерстве внутренних дел, генеральному прокурору и председателю Верховного суда. Тебе всё понятно?»

Князьков не отвечал. Глаза его были закрыты, веки дрожали, а по щекам струились слезы.

– Ну и чудненько, раз понятно. Пойду, покурю, а ты пока вспоминай обстоятельства совершённых преступлений, чтобы ни один эпизод не ушёл от внимания суда, – сказал Кононов и вышел на улицу.

Он стоял на улице, смотрел на серое московское небо и вспоминал. Этого дня он ждал последние восемь лет с того самого дня, когда суд по ходатайству Князькова заключил его под стражу. Каждый день в тюрьме, а потом в колонии он думал о том, как будет выносить приговор следователю Князькову. Восемь лет назад Князьков был уверен в себе, много улыбался, шутил, но при этом не забывал требовать от него подписания передаточного распоряжения на уступку акций завода в пользу рейдеров, которые и заказали его уголовное дело. Он плевал Князькову в лицо, сыпал в его адрес проклятиями, но тот только смеялся над ним. Отсидев по несправедливому приговору суда семь лет, он вышел на свободу. Жена после его приговора прожила всего год и скоропостижно скончалась от внезапной болезни. Дочь, 18 летняя красавица, студентка престижного вуза, не выдержала свалившихся на неё невзгод и решила покончить с собой. Он остался один наедине с собой и мыслями о возмездии. Уже полгода он готовился к этому дню, дню возмездия: специально снял гараж, купил старый автомобиль, бейсбольную биту, изучил маршруты передвижения Князькова. И вот этот день, которого он так долго ждал, настал. Рано утром он подкараулил Князькова на подземной стоянке возле его дома, несколько раз ударил по голове битой, после чего связал руки и затолкал в машину. Сейчас уже беспомощный Князьков ждёт в гараже когда он, Николай Егорович Кононов, свершит правосудие. Он докурил сигарету. Можно было начинать.

– Камера включена, мы начинаем судебное заседание трибунала спецкомиссии по борьбе с коррупцией. Рассматривается дело по обвинению бывшего следователя Князькова. Подсудимый, назовите свои анкетные данные и место работы, – так начал этот процесс Кононов.

Князьков поднял голову и слезливо промолвил: «Николай Егорович, не убивайте, я умоляю вас! Пощадите меня».

Кононов недовольно посмотрел на него: «Подсудимый, стадия прений и последнего слова ещё не наступила. Отвечайте внятно на вопрос или государственный обвинитель будет вынужден отсечь вам топором палец в связи с неуважением к суду и неподчинением указаниям председательствующего в процессе. Анкетные данные. Живее!».

– Князьков Павел Игнатьевич, 23 мая 1977 года рождения, работаю заместителем начальника Главного следственного управления, женат, имею несовершеннолетнюю дочь.

Кононов поморщился. 

– Подробности о вашем семейном положении суд не интересуют. Вас же не интересовали подробности семейного положения потерпевшего, у которого на момент совершения вами преступлений дочь также являлась несовершеннолетней. Вам это понятно?

– Понятно.

– Тогда я продолжаю. Вам разъясняется, что преступления, в которых вы обвиняетесь, совершены вами при следующих обстоятельствах. В 2007 году вы по заказу группы рейдеров в отсутствие каких бы то ни было оснований возбудили уголовное дело о мошенничестве в отношении генерального директора завода «Вымпел» Кононова Николая Егоровича, задержали последнего, предъявили ему незаконное обвинение. В процессе расследования вы неоднократно угрожали потерпевшему Кононову, требуя от него подписания документов об уступке принадлежащих тому акций в пользу рейдеров. Когда Кононов отказался, вы сфабриковали документы, якобы уличающие обвиняемого в несуществующем преступлении, после чего направили уголовное дело в суд. При вручении обвинительного заключения вы обманом получили от Кононова подпись на чистом листе, которую в дальнейшем ваши соучастники, рейдеры, использовали для изготовления поддельного договора и хищения у Кононова акций завода. Подсудимый, вам понятно обвинение?

Князьков снова заплакал и начал было голосить «не убива…», но посмотрел на протянутую к топору руку и осёкся. 

– Да, обвинение мне понятно, – сказал он уже чуть более твёрдым голосом.

– В таком случае, что вы можете пояснить по существу обвинения? Признаёте ли вину? Расскажите об обстоятельствах преступления. Только напоминаю, что отказ от показаний или дача ложных показаний будет караться отрубанием пальцев.

– Не надо пальцы, пожалуйста, умоляю вас. Я всё скажу. Да, я признаю вину, но я не так виноват перед вами, как вы думаете. Мне был приказ, понимаете, я не мог его не исполнить. Меня вызвал к себе начальник управления, дал материалы, сказал возбуждать дело и арестовывать вас. Потом он сказал, что заказчик – высокопоставленное лицо, и ему звонили откуда-то из администрации. Была задача, понимаете, забрать у вас акции. Вы не отдавали, тогда сказали вас посадить. Это был приказ, я всего лишь следователь. Я доложил, что вы не отдаёте акции, не хотите ничего подписывать, тогда он сказал получить подпись на чистом листе под любым предлогом и принести ему. Я получил и принёс. Я не знаю, что он делал с этим листом, правда, не знаю, клянусь вам. Да, я знал, что вы не виноваты, знал, но что я мог сделать. Я был пешкой. Они крутили большими деньгами, а со мной никто ничем не делился. Поймите же. Мне даже премию за это дело не дали. Я боялся его, начальника, он мог меня уволить, от него зависела моя судьба. Пожалейте меня, пожалуйста, ну, пожалуйста. Я никому ничего не скажу, только отпустите. Хотите, я уволюсь. Хотите, все деньги вам отдам. Только не убивайте!

Князьков безвольно опустил голову, плечи его затряслись, он снова зарыдал.

Кононов пристально посмотрел на него и сказал: «Злодеяния ваши велики, Князьков, и то, что вы действовали по указанию вашего руководителя, которого в ближайшее время, я уверен, также найдет законное возмездие, не только не оправдывает вас, но и, напротив, свидетельствует против вас. Вы имели возможность, сделать свой выбор, не исполнять преступный приказ, но вы им не воспользовались».

Князьков заголосил: «Николай Егорович, я прошу вас, дайте мне шанс. Я исправлюсь. Я всё понял. Я больше не буду там работать. Отпустите, пожалуйста».

– Нет, Князьков, трибунал не может согласиться с вашей просьбой о смягчении наказания. С учётом тяжести совершённых вами преступлений, назначение вам менее сурового наказания не будет отвечать принципам справедливости. Как вам и было обещано, видеозаписи приговора будут направлены министру внутренних дел, генеральному прокурору и председателю Верховного суда, – с этими словами Кононов взялся за топор.

Внезапно в гараже раздалась мелодия из кинофильма «Следствие ведут знатоки»: в кармане у Князькова зазвонил телефон. Кононов взял телефон в руки и посмотрел на экран, на котором высветилась фотография маленькой девочки детсадовского возраста с двумя задорными косичками. Князькову звонила дочь.

Кононов нажал кнопку ответа. 

– Папочка, папочка, – раздалось в трубке, – приезжай сегодня домой пораньше, меня мама научила испечь вишнёвый пирог для тебя.

Кононов отвёл трубку от уха, безумным взглядом посмотрел на экран телефона, на котором ещё светилась детская фотография, а потом вдруг размахнулся и швырнул телефон об стену. После этого он сел прямо на холодный пол и медленно произнес: 

– Живи, сука, я тебя отпускаю, ты освобождаешься от наказания. 

Затем он обхватил голову руками и заплакал. Ему вспоминалась его маленькая дочь и пирог, который она в первый раз в жизни испекла для него далёкие двадцать лет назад.