ПЛЕВОК

ФОТО: АЛЕКСАНДР КЛИЩЕНКО

Прокурор отдела Генеральной прокуратуры РФ Максим Алексеевич Ермаков готовился к своему первому в жизни личному приему. Он был достаточно опытным сотрудником и в общей сложности отдал прокуратуре уже 7 лет жизни, но опыта аппаратной работы и, тем более, приема граждан не имел, а потому слегка волновался. В Генеральной прокуратуре Ермаков работал всего 2 месяца. До начала приема работница канцелярии передала Ермакову 4 пухлых тома надзорного производства по жалобам заявителя. Фамилия заявителя была Моршанский.

Как ни бился Ермаков с изучением переданных ему материалов, но до конца понять суть проблем Моршанского ему так и не удалось. Все, что для себя уяснил перед приемом Ермаков, это то, что Моршанский – очевидно, человек пожилой, жалуется уже года три, каждая его жалоба начинается со слов «Ветеран труда, почетный инженер уже третий год находится в плену ложных обвинений коррумпированных сотрудников МВД» и состоит из 7 листов текста, написанного убористым, но плохо разборчивым почерком. Как удалось установить Ермакову, три года назад у Моршанского случился некий дорожный конфликт с двумя сотрудниками МВД, которые посчитали, что ветеран труда слишком медленно ехал, обогнали и подрезали автомобиль последнего на своем «лексусе», после чего нацарапали на капоте автомобиля гвоздем бранное слово. Моршанский подал заявление о возбуждении уголовного дела по факту повреждения автомобиля, но следователь признаков преступления не усмотрел – полицейские все отрицали, а других очевидцев якобы установлено не было. Моршанский начал жаловаться и постепенно дошел до обвинений не только в адрес сотрудников МВД, но и всех должностных лиц Следственного комитета и прокуратуры, а в последних жалобах и вовсе начал рассказывать о других неприятностях, случавшихся в его жизни якобы по вине должностных лиц. Должностные лица мочились у Моршанского в лифте, воровали газеты из почтового ящика, устраивали за ним слежку. В общем, это был самый обычный синдром сутяжника, осложненный преклонным возрастом, и, вероятно, наложившимся на него расстройством психики.

Впрочем, Ермаков всего это пока не понимал. Он был еще в том относительно молодом возрасте, когда ему еще хотелось помогать другим людям. С этими помыслами Ермаков в свое время 7 лет назад пришел на работу в прокуратуру, и, несмотря на достаточно солидный стаж, эти идеалы утратить, еще не успел.

Вот и сейчас более опытный сосед Ермакова по кабинету убеждал его, не относиться к этому личному приему так серьезно: «Я этого психа хорошо знаю. Он конкретно чокнутый. Принимай от него жалобу, расписывайся и беги оттуда, а то придется выслушивать его ересь полтора часа». Ермаков, впрочем, слушал соседа вполуха, поскольку все еще был занят изучением надзорного производства. Ему хотелось на приеме выглядеть компетентным сотрудником, полноценно владеть материалом и быть готовым дать заявителю все требующиеся разъяснения.

Прием, тем не менее сложился крайне не удачно. Моршанский находился в состоянии сильнейшего возбуждения, никак не хотел успокоиться и сразу начал разговор с криков, потребовав предоставить письменный ответ на его заявление о возбуждении уголовного дела в отношении другого прокурора отдела Генеральной прокуратуры, который является участником одной с полицейскими преступной группы и из-за этого их покрывает. Узнав, что ответ согласно материалам надзорного производства отправлен ему почтой 2 месяца назад, Моршанский стал кричать еще больше: ответа он почему-то не получил. Ермакову было грустно смотреть на это действо. Он представлял себе совсем другого, прежнего Моршанского, которым тот наверняка был лет так десять или пятнадцать назад: культурный, спокойный инженер-труженник, копавшийся в своих чертежах. На последние деньги купил себе старенький Москвич и на тебе, встретился с наглецами на дороге. Если бы тогда, три года назад кто-то отнесся к этой ситуации чуть внимательнее, глядишь, и не выкрикивал бы Моршанский все эти безумные слова и не ходил бы сейчас, в ноябре, на прием в официальное учреждение в шортах.

– Кстати, а почему вы в шортах? – спросил Ермаков.

– Денег на новые штаны нет, все вам, коррупционерам, на взятки ушло, – прошипел в ответ Моршанский.

– Вопросов больше не имею. Давайте вашу жалобу, я распишусь на копии. Обещаю вам, что обязательно постараюсь разобраться в вашей проблеме. Приходите на прием ровно через месяц, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь – так Ермаков попрощался с заявителем.

Моршанского, впрочем, это, видимо, не особенно удовлетворило, поскольку он в ответ буркнул: «Лучше ответ мне по действиям вашего дружка-прокурора найдите», – и ушел не попрощавшись.

Весь следующий месяц Ермаков крутился как белка в колесе, желая разобраться в ситуации, связанной с дорожным конфликтом. Не сразу, но ему это удалось. Во-первых, он, несмотря на скептические реплики коллег по отделу и недоуменные вопросы начальника затребовал из районного следственного отдела для изучения материал по заявлению Моршанского. Во-вторых, он этот материал от корки до корки изучил и пришел к выводу, что решение об отказе в возбуждении уголовного дела надо было отменять – материал был совсем сырой, и какая-либо реальная проверка вообще не проводилась. В-третьих, и это было самое главное, Ермаков нашел реальных очевидцев конфликтной ситуации, которые видели, как один мужчина держал Моршанского за руки, а другой в это время рисовал на капоте гвоздем бранное слово. Помог Ермакову в этом банальный поиск в Интернете. Подготовив и подписав у начальника разгромное постановление об отмене решения об отказе в возбуждении уголовного дела, указав в нем о необходимости опроса очевидцев и фактически сделав в постановлении вывод о наличии в действиях полицейских состава преступления, Ермаков не успокоился. Ему захотелось отыскать следователя, который тогда, 3 года назад столь безразлично отнесся к заявлению Моршанского.

Следователь еще работал в Следственном комитете, но теперь уже не в районном отделе, а в городском управлении и вроде как даже был там на хорошем счету.

– Моршанский, Моршанский. Что-то не помню такого. А сумасшедший дедок, которому менты капот изуродовали? Да, был такой. Ну, отказал ему. А кто бы ни отказал. У него же на лице шизофрения написана. Каких еще очевидцев искать? Делать мне что ли нечего, с капотом гнилого Москвича разбираться. У меня на тот момент было 5 дел об убийствах и 15 материалов проверок, – вот и все, чего удалось добиться Ермакову от этого следователя.

В день очередного личного приема у Ермакова было приподнятое настроение. Он представлял, как вручит Моршанскому копию постановления об отмене незаконного решения. Конечно же, Моршанский станет протягивать ему руку, а, может быть, даже полезет обниматься, но он будет вести себя сдержанно и просто скажет: «Не надо благодарностей. Это моя работа».

Однако в жизни, к сожалению, часто все происходит совсем не так, как мы предполагаем. Копию решения Моршанский, конечно, взял, но, даже не взглянув на документ, принялся кричать на Ермакова: «Взяточник, коррупционер, я же сказал тебе, где мой ответ по жалобе на твоего дружка», после чего вдруг плюнул Ермакову в лицо, потом попытался ударить его ногой, но поскользнулся и упал на пол, продолжая кричать даже из положения лежа. Ермаков вытер слюну с лица, сказал: «Спасибо за благодарность» и, не попрощавшись, вышел из комнаты для личного приема граждан.

В этот день он впервые задумался о том, что его работа, возможно, никому не нужна, не приносит людям никакой реальной пользы, а работа прокуратура вовсе и не является его призванием. Ермаков становился опытным прокурором отдела…